Текст книги "Мой брат якудза"

Юки? Ах да, Юки. Несколько месяцев работал здесь. Этот парень не был рожден для якудза. Он точно пережил как минимум одну битву, ведь у него был солидный шрам на правой щеке. Но однажды он взял и исчез. Мы иногда выпивали вместе, очень приятный парень был. Глаза всегда такие грустные, и один из них как будто смотрит в другую сторону. Он никогда не хотел нюхать сябу, но пил. Иногда по пьяни говорил о какой-то девчонке. Любил стихи. По-моему, даже писал стихи. Но он исчез. Может, уехал к той девчонке. Он неплохо разбирался в делах. Кто-то из семьи послушал его разговоры о бизнесе и предложил работу, но он исчез. Такие они, эти молодые. Приходят и неизвестно куда уходят. Ходили слухи, что, может быть, он сбежал за границу, но я не спрашиваю, у нас не принято. Мы всегда в расставаниях, всегда в воспоминаниях, всегда одни. Одни, гайдзин-сан. А ты кто? Что у тебя с Юки? У тебя что, гири к нему? Он что-то для тебя сделал? Или ты что-то для него сделал? Вы что, братья, что ли? Ты с ним делал сакадзуки? Ты тоже на якудза не похож, гайдзин-сан. Вы братья, может, да?

– Да, – говорю я ему. – Мы братья.

– Тогда поищи в Саппоро. Может, кто-то из семьи Кимуры знает. Я слышал, что он был там советником или что-то вроде того. Это я вроде как помню. По-моему, он занимался финансами, этот парень. Я не уверен…

* * *

 
Сквозь зазоры
В огненном клене –
Синие облака.
 

(Из тюремных стихов члена якудза по имени Кен-ичи Фукуока)

– Сэнсэй, – говорит мне человек на берегу моря в городе Хакодатэ на Хоккайдо. – Видите этот живот? Это от пия пью очень много пива. Люблю пиво «Асахи», оно самое освежающее и самое пьянящее.

Произносящий эти слова, Хисао, сидит в шезлонге в одних шортах, по щиколотку в воде. Над его ногами возвышается огромный живот, привлекающий взгляды окружающих. Каждый вечер на фестивалях мацури он продает детям лед со сладким сиропом. Лед фиолетовый, желтый, красный, розовый или зеленый – какой попросят. Он также водит грузовик, доставляющий товар на мацури. Хисао около сорока пяти, но мне известно, что в семье он новичок. Он относится к остальным якудза, большинство которых моложе его по годам, с большим уважением. К Тецуя он относится с почтением, как и подобает относиться к боссу. К якудза, которые старше его по рангу, он обращается «аники». Даже ко мне он относится с большим уважением, как только понимает, что я друг Тецуя.

Через несколько минут, после трех больших кружек пива, он говорит мне:

– Сэнсэй, я когда-то был этим! – Он подносит кулак к центру лба. Кулак в центре лба означает знак в центре фуражки полицейского, другими словами – полицию.

На пляже жарко, и он предлагает мне кружку пива. Хисао наливает и себе, шестую по счету кружку с момента, как мы сюда пришли. Он понижает голос и, поглядывая по сторонам, говорит:

– Я был там, на другой стороне. Уволился два года назад, полтора года был безработным. Нельзя было работать в другом месте. Я был офицером среднего ранга. Вы, конечно, спросите, что я делаю здесь. Меня уволили, и с большим позором. Я даже думал покончить с собой. Мои дети не хотят меня видеть. Я был назначен участковым в маленьком славном районе, и это меня сгубило. Скука, мелкие склоки между соседями, нагадившая собака, громкая музыка… Я заходил, бывало, в бары маленького района Сакариба и завидовал тем, кто пьет и не знает преград. Я видел якудза, но у нас их было немного, да и те появлялись только иногда. Пока не переехал в наш район один якудза с семьей. Местным жителям это не понравилось, и они начали требовать, чтобы я помог им выжить его оттуда. Я несколько раз ходил к нему, говорил с ним вежливо, культурно. Познакомился с его женой и детьми. Он был якудза-неудачник. Занимался то одним, то другим. Работа в ночных клубах, вымогательства, какие-то дела в игорном бизнесе. Я наводил справки – ничего особенного. Он отнесся ко мне с уважением, даже рассказал кое-что.

И вот однажды мне докладывают о сильном шуме из его дома. Я несусь туда на своем велосипеде. А оттуда доносятся крики и выстрелы. Соседи подсматривают из окон своих домов, но никто не выходит. Когда я захожу внутрь, наступает тишина. В доме лежит раненый якудза. Он быстро и тихо говорит по телефону, корчась от боли. Много крови вокруг. Жена его в слезах, но он не разрешает ей приближаться. Дочка молча стоит в стороне. Я бросаюсь к нему, но и мне он не разрешает подходить близко. В него стреляли. Меня тошнит, я ведь никогда такого не видел. Всюду кровь, как в кино. Но на самом деле это было гораздо страшнее. Якудза постепенно загибается. Я звоню по мобильнику своему начальнику, тот звонит своему. А тот наверняка звонит в четвертый отдел – отдел, занимающийся якудза. Мой начальник перезванивает мне через две минуты с указаниями. Выясняется, что это война за территории между двумя семьями. Война идет в другом месте, но этот якудза относится к семье, постепенно теряющей свои территории. Полицейский говорит мне, чтобы я все бросил и уходил оттуда. Я убегаю и вызываю «скорую», но когда она подъезжает, то якудза уже там нет. В доме только рыдающая жена, которой ничего не известно.

Через какое-то время к нам поступает информация о нескольких происшествиях в местных увеселительных заведениях. В соседнем районе разгорается война. И я не знаю, как быть. Как-то меня вызывают на разговор. Мой начальник, один офицер полиции более высокого звания, и еще один человек, судя по виду – якудза. Между офицером и этим человеком ощущается большое взаимное уважение. Человек говорит отрывисто и тихо. Кратко объясняет обстановку, описывает карту разделения территорий между семьями, обещает, что он наведет порядок на неспокойном участке, и извиняется за неудобства, причиненные жителям. Офицер вместе с якудза дают нам указания. Я не верю своим ушам. Они говорят о тайваньской опасности. Говорят, что тайваньцы – убийцы и преступники, они ни с кем не считаются, у них нет законов, как у якудза. Говорят, что полицейским тоже надо быть осторожными с ними. Меня тошнит. Я тоскую по той скуке, которая преследовала меня еще несколько дней назад, я толком ничего не понимаю, хочу уйти оттуда.

Через два дня меня вызывают на подмогу в соседний район Сакариба. Там что-то происходит. Мы патрулируем район, ходим между барами, номия, проверяем переулки, и тут я слышу глухой звук. Я захожу в переулок, и там, в луче света из отдаленного бара, на моих глазах пять парней давят человека, просто расплющивают. Они шепчут какие-то отрывистые слова на непонятном языке, китайском, наверно. Я убегаю оттуда, и меня рвет. Я знаю, что это не по мне. Может, за границей это обычное дело, но мы-то не привыкли к такому.

После того случая мне несколько раз приходилось встречаться с людьми из якудза. Меня выворачивает наизнанку, я не понимаю, как мог стать полицейским. До того момента мне казалось, что работа полицейского в Японии – это наводить справки, оберегать окружающих и помогать туристам. Но сейчас я ничего не понимаю. Я не смог полюбить людей из якудза, они казались мне такими грубыми, жесткими. Я знаю, мы такие же, иначе не были бы полицейскими, но якудза казались мне просто невыносимыми.

Потом меня повысили в звании, я стал офицером и был переведен в окружной центр. Сэнсэй, там я такого насмотрелся! Какое-то время я служил и здесь, на Хоккайдо. Вы знаете, Хоккайдо – это эпицентр грядущей войны, здесь идет война между семьями из Токио и Ямада-гуми из Кансая.

– Я знаю, – говорю я. – Наслышан.

– После нескольких встреч с якудза я начинаю видеть вещи, которых не заметил сначала. Я смотрю на этих людей – и понимаю, что мы, полицейские, похожи на них. Один любит хорошо одеваться. Другой жаждет любви окружающих. Я все больше и больше сближаюсь с ними. И тогда я начинаю выпивать. Сначала немного, потом больше, потом начинаю пить каждый день и помногу. В последующие месяцы я встречаюсь с другими якудза – и вижу якудза, сидящего во мне. Между ними нет большой разницы. Мне становится ясно, что я больше не хочу служить в полиции, где важны одни деньги. Не понимаю, зачем они, полицейские, борются и против кого. Но в то же время я осознаю, что мне все надоело. Однажды утром я просыпаюсь и не понимаю, кто я, откуда и что делаю в полиции.

И вот однажды меня увольняют. И через год я здесь. Благодаря профессиональным связям, как вы понимаете. Когда я звоню боссу Тецуя Фудзита, то он не задает вопросов. Говорит мне: приходи. Теперь я работаю здесь, и мне хорошо.

Какое-то время назад я ехал пьяный и врезался в грузовик. Тогда босс Тецуя Фудзита вызвал меня на разговор и предупредил, что если я продолжу пить, как раньше, то он меня вышвырнет. Пить или не пить, говорит он, это мое личное дело. Если я хочу разрушать свою печень, топить свои слезы и свои радости в пиве, он не будет вмешиваться. Но если я начинаю создавать проблемы окружающим, действовать вопреки интересам семьи, позорить якудза и всякое такое, даже мизинца моего будет недостаточно, и я вылечу из семьи. Я был полицейским, и поэтому в якудза мне светит прекрасное будущее. Но сейчас я должен проявить себя, так же как и в полиции. Якудзе нужны такие, как я. Сейчас я торгую льдом и вожу грузовик, но вскоре могу стать здесь важным человеком, например советником семьи по вопросам полиции. Здесь меня ждет большое будущее, а также деньги, много денег. Но я не могу бросить пить, хоть и должен. Ведь если меня отсюда вышвырнут, мне некуда идти.

Подходит Тецуя, у него на руках маленький Котаро, которому год и шесть месяцев, он широко улыбается. На Тецуя футболка с длинными рукавами, он не показывает наколки на пляже. Якудза подходит к Хисао, бывшему полицейскому, и бережно кладет Котаро на его огромное пузо. Присмотри за ним несколько минут, говорит он и уходит. Хисао, бывший полицейский, берет ребенка своей толстой неуверенной рукой, другой рукой пытается поставить кружку пива на песок.

– Если меня отсюда вышвырнут, мне некуда идти, – повторяет он.

Мы сидим на песке еще какое-то время, он все время болтает и рассказывает мне о себе. И вдруг я ему говорю:

– Подожди, ты говоришь, что служил какое-то время на Хоккайдо. Когда ты здесь служил, слышал что-нибудь про босса Мурату Ёсинори?

– Мурата… как?

– Мурата Ёсинори. Он был боссом здесь, на Хоккайдо.

– Припоминаю кое-что, но надо сосредоточиться. Да, это тот, кому прочили великое будущее в якудза, но он упал. Почему упал, не помню. Мурата Ёсинори исчез. Мы, в полиции, тоже его искали. Говорили, что он со своими малочисленными бойцами останавливает проникновение Ямада-гуми на Хоккайдо. Как-то он исчез и потом появился снова. Из-за границы, по-моему. Может, из Бразилии, точно не помню. Спросите меня в другой раз, когда я буду трезв, хорошо?

– Я тебя трезвым ни разу не видел. Мне это важно, постарайся вспомнить.

– Почему он вам так важен, этот Мурата?

– Не он, а его брат. Его зовут Юки. Или Судзуки, Судзуки Таро: он поменял имя.

– Вы шутите, сэнсэй. Знаете, сколько Судзуки живет в Японии? Говорите, он сменил имя? Почему? Что у вас с ним? Он якудза? Это его настоящий брат или брат по законам якудза?

– Настоящий. Я подружился с Юки, когда он владел лотком в Токио. Вскоре он исчез. Я ищу его.

– Есть у вас хоть какая-нибудь информация о том, что с ним случилось?

– Очень мало. Мне известно, что он работал в игорном доме в Хакодатэ, что полиция и Ямада-гуми преследовали его несколько лет назад.

– Да, да, я начинаю припоминать, всплывает что-то смутное… Сейчас я не могу обратиться за помощью в полицию, но у меня остались там пара-тройка приятелей. Может, им что-нибудь известно. Я проверю и сообщу вам.

Через несколько дней Хисао звонит мне:

– Есть.

– Что есть?

– Кажется, есть кто-то, кому что-то известно о вашем человеке.

Сколько раз уже я слышал эти слова!

Мы встречаемся в сумеречном баре под названием «Охоцк» на окраинах Хакодатэ. Хисао сидит с человеком в тщательно отутюженном костюме. «Здравствуйте, приятно познакомиться». Человек протягивает мне визитку. Катаяма, финансовый советник, как я и думал. У него нет мизинца на левой руке, и на правой тоже.

– Мне кажется, я знаю вашего человека. Да, это брат Мураты Ёсинори, что взлетел и упал, ему прочили большое будущее в якудза. Мурата был храбрым самураем, выступил против Ямада-гуми. Сейчас никто не знает, где он. А тот, кого вы зовете Юки, его младший брат, не знал наш мир, не знал наших законов, ничего не знал. Он не знал, что такое гири, но при этом у него было гири от рождения, которому нельзя научиться. В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году Юки избил одного чимпиру из Ямада-гуми в Сугамо, чтобы спасти своего босса Иэяси. Чимпира, может, умер, а может, и нет, мы точно не знаем. Но Ямагути сказали, что он умер, потому что они искали малейший повод для мести и проникновения в Токио. Юки должен был скрыться, сменить имя, состричь волосы и спрятаться здесь, на далеком севере. Его искали три года и не нашли, но не забыли о нем. Потом узнали, что он сбежал на север, и продолжали искать здесь. У Юки были разные имена, разные лица, разные работы. Он работал охранником в игорном доме, торговал с лотков, собирал дань, был водителем грузовика, иногда работал переводчиком с английского и испанского для заинтересованных групп с Филиппин, Гавайев и из Гонконга. И вот его брат на Хоккайдо теряет семью и все остальное и скрывается за границу. Может, на Гавайи, может, на Филиппины, а может, и в Бразилию. Ходили слухи, что он в Сан-Паулу, там якудза тоже начинают вести свои дела. А ваш Юки работает и здесь, и там. В то время у него уже другое имя, Ватанабэ. Кто знает, сколько раз он менял имя до этого? Очень немногие из нас знают правду.

Но вот однажды важный человек из Саппоро, босс Кимура, сидит с ним и еще с несколькими начинающими якудза и слушает рассказ Юки-Ватанабэ. Он узнает, что Юки – брат босса Ёсинори, и спрашивает его, чем можно ему помочь. В тот день босс Кимура в отличном расположении духа. Но вдруг Юки-Ватанабэ спрашивает босса Кимуру: «А как я, Ватанабэ, могу помочь вам?» Это ему-то, Кимуре. Это жалкое отродье, который был, максимум, охранником в игорных заведениях, спрашивает великого босса Кимуру, может ли он быть ему полезен. Кимура пребывал в хорошем настроении, и его не задела такая наглость. Знаете, он мог бы отделать его, этого Юки. Но он в хорошем настроении и говорит ему, что дела идут неважно. Рассказывает про дань, протекции, вымогательства, торговлю наркотиками и все такое. Говорит, что полиция начинает притеснять якудза на мацури и что есть такие мацури, на которые уже вообще нельзя проникнуть из-за полиции. Говорит, что становится тяжело зарабатывать и что есть ощущение надвигающегося кризиса. И тогда он спрашивает Юки-Ватанабэ: «Что скажешь? Как ты думаешь, чем ты можешь мне помочь? Я весь внимание».

И Юки-Ватанабэ говорит ему: «Это все мелочи! Вам надо ставить перед собой более значимые цели, босс! Вот уже три года, как я тщательно изучаю дела якудза и кризис, надвигающийся на японскую экономику. Появляются новые возможности. Сейчас больше нет смысла заниматься традиционными работами. Настоящая сила кроется только во власти над бизнесом. Во власти над компаниями и над политиками, только там. Когда-то якудза были сильны в политике. После истории с компанией „Локхид Мартин“ мы зачахли. Попрятались, стушевались. Но сейчас я, возможно, и смогу быть полезен, если позволите. Давайте поговорим о банках. Позвольте поделиться с вами своими мыслями о делах якудза и банках».

Так Ватанабэ, тот, что когда-то был Юки, потом Судзуки, говорит великому боссу Кимуре. Давайте поговорим о банках, давайте поговорим о политике. Все, кто слышит его, начинают трястись от страха. Какая дерзость. Или глупость. Но он продолжает говорить в таком тоне с боссом и поднимается в его глазах, развивая свои идеи. Гений.

Он начал с небольшого. По принципу «сочная палочка», например: мы идем в дом Т-сана, кандидата в парламент от либерал-демократов, в Саппоро, на Хоккайдо. Приходим на банкет в солидных костюмах. Рукава рубашек длинны настолько, чтобы не было видно ни единой наколки. На руках протезы мизинцев, поэтому мы выглядим как приличные бизнесмены. Мы пьем со всеми виски со льдом и болтаем о политике и о состоянии мировой экономики. Так или иначе, никто не понимает, о чем мы говорим. В назначенном месте оставляем, как и все остальные, конверт с пожертвованиями. Например, сто тысяч долларов. Оставляем кандидату визитку, все как полагается. Чтобы знал, кто ему оставил деньги и кому выражать благодарность. Много поклонов и вежливых фраз, уж это-то мы умеем, как никто другой. И уходим. Нет обязательств, нет договоренностей, не сказано ни единого слова, способного насолить Т-сану.

И вот наш кандидат Т-сан побеждает на выборах. В том числе благодаря нашему щедрому пожертвованию на его предвыборную кампанию. Омэдэто! Наши поздравления!

Через полгода после этого дочка нашего босса выходит замуж, празднуется новоселье или проводится банкет для создания фондов на общественные нужды в Японии или Монголии. На мероприятие прибывает Т-сан, который сейчас является членом парламента. Он пьет с нами виски со льдом и произносит речь о важности того, что мы делаем пожертвования в его адрес, поздравляет жениха и невесту и, возможно, даже исполняет отрывок из пьесы традиционного театра но. Упоминает нынешнее положение в политике и состояние мировой экономики. Много поклонов и вежливых фраз. Он улыбается.

Здесь тоже оставляют пожертвования. Т-сан оставляет конверт, в котором пятьсот тысяч долларов, например. На общественные нужды Монголии или в качестве свадебного подарка дочке нашего босса. Вот так.

До конца восьмидесятых мы занимались нелегальным бизнесом, но все изменилось. Полиция заставила нас постепенно переключиться на легитимный бизнес. Больницы и благотворительные организации, в адрес которых я постоянно делаю пожертвования, отказываются их принимать, притесняют нас все больше и больше. Тогда пусть платят. Нам тоже жить надо, верно? С одной стороны, мы перешли к более эффективным способам заработка, наркотикам, и более жестоким вымогательствам. С другой стороны, мы прибегаем к насилию, принятому в обществе, – контролируем банки и шантажируем политиков с большим размахом. Как мило, мы стали как все. Нам ведь тоже жить надо, верно? Один из моих сыновей-кобун сидит в совете директоров компании, которая находится на мели. После того как он пришел в компанию, кредиторы не появляются…

Мы больше не «люди, идущие под солнцем» для того, чтобы порядочные люди наслаждались тенью.

– Порядочные люди?! Тоже мне, насмешили!

– И ваш Юки блестяще переходил от идеи к идее, вплоть до своего большого плана завоевания, до сделки, заключенной у гейши Нанохана…

Бумажные двери раздвигаются, и гейши, сидящие на коленях по ту сторону дверей, глубоко кланяются. По краям их белых кимоно вышиты символы осени, нежные кленовые листья. Они проскальзывают в комнату, незаметные и миловидные. На красных деревянных подносах маленькие деревянные миски. Мгновение – и вот они уже расставлены на низком столике, будто проскользнули туда сами.

Яичный желток покоится в прозрачном лавандовом супе, как полная луна в сентябре.

Нанохана, хозяйка этого места – шестидесятишестилетняя гейша, обслуживающая почтенных посетителей со всех концов Японии, – сейчас шутит с одним из них, а тот сидит, раскрасневшись от семи стопок саке. Он вещает присутствующим о своей теории истинного происхождения японцев. Нанохана может отдать дань уважения и вещающему, и его теориям, но может и разнести их в пух и прах. Она ведет себя будто маленькая девочка, секунду спустя начинает кокетничать, а через несколько минут уже иронизирует и блещет умом. Постепенно тот, почтенный, начинает ребячиться рядом с Наноханой – Нано-тян для ее многочисленных клиентов. Краснолицый – это директор отдела управления банка N. Нано-тян сидит на коленях рядом, разговаривает с ним и с другими гостями, смотрит с проницательной нежностью на своих дочерей-учениц, трех гейш, находящихся здесь, делает им намеки незаметным движением глаз. Двери двигаются вправо-влево, бутылочки с саке появляются и исчезают, столы опустошаются, и новые блюда выносят из красивых раздвижных бумажных дверей, на которых нарисована красная луна.

По одну сторону стола сидят трое мужчин в дорогих костюмах и цветных галстуках. Двое из них гладко причесаны. Кажется, что весь мир у их ног и они могут вершить с ним любые дела. Среди них – директор отдела управления банка. Один из этих троих не произносит ни слова за весь вечер. Он не прячет своей руки, на которой нет мизинца, он – их якудза.

По другую сторону стола трое мужчин в не менее дорогих костюмах и цветных галстуках. Почти как отражение стороны напротив. Двое из них с гладко причесанными волосами. Они из семьи босса Окавы. Один – Кимура, важный босс в Саппоро. Другой – Катаяма. Главные директора солидной инвестиционной компании с центром в городе Саппоро на Хоккайдо. Третий представлен как Ватанабэ, заместитель финансового советника компании. Он также из Саппоро. Синий костюм, желтый галстук в красный горох. Изящные руки, тщательно замазанный шрам на правой щеке, глаза, устремленные вдаль. Один глаз его будто дремлет. Другой внимательно изучает обстановку, вызывая дрожь. Ватанабэ выглядит моложе остальных.

Письма, написанные каллиграфическим почерком, напоминающие об опадающих красных кленовых листьях и осенней прохладе и конечно же о полной сентябрьской луне, были разосланы приглашенным. Этот чайный домик расположен глубоко в центре скрытого района на окраине улицы, у канала с прозрачной водой. На простой и роскошной деревянной двери нет ни названия, ни вывески. Это место исключительно для тех, кто знает секреты. Канал украшен ухоженными вишневыми деревьями, ветви которых свисают над водой. Красные листья их крон порваны в сердцевине, некоторые из них уже плывут по воде канала. Красные лампочки отражаются между плывущими листьями, звучит сями-сэн [51]51
  Японский струнный щипковый музыкальный инструмент. – Примеч. ред.


[Закрыть] и печальный, немного незрелый голос молодой гейши, способный смягчить сердца крепких людей, собирающихся здесь. Снова осень, но в этом году очень грустно, потому что и стране, и людям нелегко.

Подано первое блюдо. За ним появляется еще одно и еще одно. Нано-тян, опытный оратор, ведет разговор. Осень. Неприятностей становится все больше. Да, отставка премьер-министра… в очередной раз. Кто знает, может быть, следующий премьер-министр… ведь не может быть, чтобы… и стоимость на квадратный метр в районе Гинза… Да, у меня тоже есть там ресторан… говорят, что… тот, кто сейчас в парламенте, не может быть… эстрада, актеры… да, конечно, у каждого есть место… универсам в Такасимая, да, еще вчера один из клиентов рассказывал мне, что кто-то, но вы же знаете, я не могу этого рассказать… да, Нано-тян – это ведь опечатанный сейф (смех)… я знаю этого человека…

Нано-тян подает секретный знак, девушки отвешивают глубокие поклоны и незаметно ускользают из комнаты.

Через мгновение звуки сямисэна уже доносятся снаружи. Они заглушают разговоры.

Кимура, человек босса Окавы, произносит:

– Конечно, невозвращение ссуд очень огорчает. Эта страна попала в большие неприятности, очень большие. Они наносят урон имиджу Японии в глазах всего мира. Да, да, наша фирма была создана в середине периода Эдо, у нее очень хорошая репутация, и наше экономическое положение пока в порядке, но времена непростые… Из-за сумасшедших цен на аренду в Токио мы перевели главный офис в Саппоро, на Хоккайдо. Ватанабэ-сан является заместителем финансового советника… Времена непростые, очень непростые. Мы должны обсудить это с вышестоящими органами, но…

– Конечно, конечно, – говорит директор отдела управления, эксперт по вопросу происхождения японцев, – нам известно о вашей уважаемой семье, ведь ваши предки жили в Кагура-дзака и не имели себе равных в торговле бумагой, табаком и медью. Кёкусин-кай играет важную роль… Я знал покойного босса Миюру… Это служит достаточной причиной, чтобы признать, что это – честь для нас…

– И для нас. Но всему виной эти ужасные ссуды. Просто так не возвращать – это… Открыто – это так неэтично! Это способно разрушить Японию… Надежность ведь была одним из главных положительных качеств Японии… Согласно нашим данным, – лист появляется в руке, словно из рукава фокусника, – ваш банк переживает трудности в связи с невозвращенными займами, составляющими в сумме… – И он называет точную сумму.

У директора отдела управления банка вырывается нервный смешок. Он прикладывается к стопке саке, забыв о том, что она пуста, закашливается.

– Все не настолько плохо, не настолько… Но это, конечно, очень смущает. Мы располагаем списком наших должников. Это очень уважаемые люди и компании, у нас нет сомнений в том, что они вернут нам деньги. Все эти компании надежны, и мы имеем дело с ними вот уже… с небольшой поддержкой…

– Далеко не надежные! Эти компании обанкротились! И никогда не вернут ваших денег! Вам ведь это известно, не так ли?!

Тишина. По другую сторону дверей пение гейши звучит еще грустнее. Директор покраснел от смущения, он медленно ставит стопку саке на стол. И Нано-тян говорит мягким голосом:

– Вы ведь еще не отведали одного блюда…

Новое блюдо появляется на тарелочках ромбовидной формы. Эти тарелочки сделаны из шероховатого материала, покрытого стекловидным слоем. Все блюда изысканно украшены.

Кусочки сушеной хурмы и размельченной редьки в лимонном соке. Это лакомство сглаживает напряженную обстановку, которая могла бы привести к неудачному окончанию вечера.

Едят в тишине.

– Это будет непросто, может быть, я…

– Вы же знаете, вы же понимаете, что эти займы потеряны для вас! Хотя есть одна идея… Вы знаете…

– Это очень великодушно с вашей стороны… Какая идея?

– Приобрести ваши плохие займы.

– Это очень великодушно, но…

– Это не великодушно, это стоит того. Мы можем приобрести ваши плохие займы за миллиард иен в обмен на некоторую поддержку с вашей стороны…

Покашливания, откашливания… Кимура пьет еще и еще, он в порядке, но иногда рука, держащая стопку саке, не слушается его, и язык начинает заплетаться. Хотя взгляд у него, как и прежде, пронизывающий. По директору отдела управления видно, что он предпочел бы пообщаться на другие темы.

– Без обсуждения с вышестоящими инстанциями я не могу принимать решения о трате таких огромных сумм…

– Ведь вы все потеряете, если не согласитесь!

– Дайте мне несколько дней…

– Я также организую вам членство в гольф-клубе, который мы открываем сейчас рядом с Сидзуокой. Может быть. Мы попросим сумму в три миллиарда за вклады босса Иэяси, чтобы перекрыть ваш проигрыш на бирже за последние два года, и, может быть, купим у вас еще займы на сумму в миллиард иен…

– Какие такие «еще займы»?

– Вот эти, на этом листе!

Ватанабэ, в синем костюме и желтом галстуке, не произнесший до этого ни одного слова, достает бумаги из роскошной сумки.

Директор смотрит на бумаги, палочки для еды трясутся в его руках. Он безрадостно глотает кусочек хурмы и полным мольбы взглядом смотрит на Нано-тян в ожидании помощи. Бутылка пива появляется на столе, и Нано-тян о чем-то секретничает с ним. Тогда он, колеблясь, произносит дрожащим голосом:

– Но это ведь не плохие займы! Это займы компаниям, прочно стоящим на ногах, это твердые займы, которые оплачиваются регулярно, займы компаниям «Обслуживание НИКО», «Международные вклады Фукуй», «Шимура Груп»!

И тогда вдруг Ватанабэ начинает говорить. Быстро, кратко, мягким голосом. Один его глаз пронизывает директора, другой глаз разглядывает рисунок тушью на стене:

– Все эти фирмы в ближайшем будущем уйдут в небытие за остальными компаниями. Подумайте хорошенько, мистер отдел управления! Подумайте! Вы ведь еще в состоянии думать, верно?

– Я имел честь делать дела с боссом Миюрой, и позвольте заявить, что…

– Миюра жил во времена, когда на банки можно было положиться!

Двери раздвигаются.

На столе появляются каштаны в уксусе. Молчание. Ватанабэ, который до этого момента не притрагивался к спиртному, пригубляет стопку саке и добавляет своим мягким, молитвенным голосом:

– И также, мы повторяем, нам необходима компенсация за проигрыш вкладов босса Иэяси на бирже. И все из-за вашего некомпетентного управления!

– Так нельзя…

– Это не школа манер!

– Вы смущаете нашу Нано-тян…

– Из уважения к Нано-тян я не говорю вещи, которые вертятся у меня на языке!

– Это новый мир…

– Да, это новый мир! Мы готовы выслушать ваши предложения в течение недели с этого момента. Вы ведь понимаете, что мы больше не банды татуированных азартных игроков, как вы о нас привыкли думать? И это новый мир, где мы больше не переходим дорогу, когда вы, порядочные, идете по улице. Новый мир! У вас семь дней! И если вы ответите «нет», мы взвесим…

Тишина. Директор держит в руке застывший у его рта маринованный каштан, глубоко дышит и произносит:

– В действительности, есть ли… Я располагаю начальным предложением нашего совета директоров…

Тишина.

– Очень хорошо! И в чем же заключается это предложение?

Приглушенное обсуждение. Нано-тян, сидящая в конце стола, улыбается, повышает голос, предлагает, управляет, она выказывает почтение и тем, и другим. Некто из Министерства финансов, а также господин главный советник из Министерства юстиции, и даже председатель совета директоров вашей сестринской компании, все они – постоянные клиенты в этом чайном домике, и нет сомнений, что будучи в хорошем расположении духа и при желании… Вдруг в воздухе звучат смех, шутки, гортанные замечания. Директор отдела управления банка поет в караоке грустную песню о двух влюбленных, расстающихся у входа в метро на Гинзе. Раздаются громкие аплодисменты. Особенно громко аплодирует его якудза, который тоже поет приятным голосом о красивой, очень красивой снежной стране Хоккайдо с ее замечательными лесами. Лица присутствующих раскраснелись, галстуки ослаблены, и пиджаки лежат в стороне. Вдруг появились гейши и девушка, играющая на сямисэне, поющая об осенней печали. Что ей известно о плохих ссудах в энном размере, миллиардах иен, хороших ссудах, прибыли от акций, компенсациях за проигрыши на бирже, дополнительных процентах и полной тишине на следующем собрании акционеров? Что ей известно обо всем этом, когда облако заслоняет луну, красноватый отблеск ее падает на стены и доносится плачущий, отзывающийся эхом между горами голос оленя, который ищет свою вторую половину, безвозвратно исчезнувшую в далеких далях?

Через неделю они снова встретятся здесь.

Все выходят. Ватанабэ, заместитель финансового советника, задержался. Он отвешивает глубокий поклон девушкам и Нано-тян, смотрит на девочек взглядом, вводящим их в заблуждение. Каждая из них думает, что в этот момент он смотрит на нее, и только на нее. Он кладет маленький сверток, завернутый в шелковую ткань, на пол из татами, кратко извиняется за причиненные неудобства. Нано-тян кланяется так низко, что ее голова почти касается пола. Берет сверток, встает и вновь кланяется. Двери бесшумно задвигаются.