Текст книги "Последняя комната"

Глава 4 Коридор

Иногда, выйдя в коридор, мы не идем дальше, к следующей комнате, а садимся под закрытой дверью, из которой только что вышли.

В коридоре все двери одинаковые, но последняя комната лишь за одной.

***

Город все сильнее накрывали тяжелые темно-синие тучи. Северный ветер дул с самого утра, но сейчас, когда время уже близилось к вечеру, его скорость увеличилась настолько, что почти сгибались деревья, которые из окон двенадцатого этажа казались совсем тоненькими.

Эштон стоял у окна, уже более получаса, задумчиво глядя в одну точку, где-то в пространстве, не замечая ничего вокруг, в том числе и бушевавшую непогоду. Намного мрачнее, чем за окном, было у него на душе. Раз за разом он прокручивал в голове сегодняшнее судебное слушание, пытаясь понять, с какого момента перестал контролировать ситуацию. Эштон никак не мог определить, что именно пошло не так. Но сегодня его обычная уверенность и лихость, с которыми он выступал перед судом, и которые, как он считал, так магнетически влияли на окружающих, заставляя покорно соглашаться с его доводами, не производили должного впечатления. У прокурора находились новые вопросы, о которые разбивались вдребезги все его аргументы, и он был вынужден, молча, скрепя зубы, принимать очередное поражение. Каждый раз это было как удар хлыста по лицу. Особенно если учитывать, что Эштон был, не просто уверен в том, что выиграет дело, а знал это как то, что сейчас за окном осень.

Это дело, в котором обвиняемым был не обыкновенный человек, а государственный чиновник, должно было принести Эштону Уандеру особые почести и еще большую славу на профессиональном поприще, а вместо этого принесло ему поражение, и не просто поражение, а реальную угрозу его карьере и репутации.

Известный политик обвинялся в убийстве молодой девушки, по неофициальным данным – проститутки, услугами которой он пользовался последние перед смертью несколько недель. Как утверждал сам клиент, его элементарно подставил коллега, желающий таким образом занять пост обвиняемого. От Эштона требовалось доказать невиновность клиента, и сделать это как можно аккуратнее, чтобы восстановить и так изрядно потрепанную репутацию политика. Но вся сложность заключалась в том, что те факты, которые раскопал Эштон, задачу весьма осложняли, доказывая обратное. Действительно девушка была проституткой, работала в эскорт агентстве и не раз была замечена в небольшой частной гостинице с мужчиной, весьма напоминающим по описанию его клиента. По большому счету, Эштону было наплевать, убивал он девчонку или нет, больше его волновало, что на виновность клиента напрямую указывали улики, а именно записи на камерах наблюдения на которых видно как некий мужчина выходил из гостиницы примерно в то же время, которое судмедэксперт констатировал временем смерти. Однако на записи не было видно лица и каких-либо иных доказательств, что обвиняемый и человек на пленке – одно лицо. Но вот свидетельские показания, действительно, представляли значительную угрозу.

Особенно показания одной конкретной свидетельницы – второй проститутки, о которой, на счастье защиты, следователь пока и не подозревал. Эштон нашел ее случайно, решив, что фортуна в очередной раз улыбнулась ему и выигранное дело у него в кармане. Оказалось, что девушка приезжала позже, а уехала всего на полчаса раньше. Одному богу известно, почему персонал гостиницы не заметил, что входила и выходила она из номера 233, в котором и произошло убийство. Но эта невнимательность была Эштону на руку, и ему осталось лишь убедить девушку забыть о том, что в тот вечер она тоже была в гостинице и отчетливо видела лицо своего клиента, в котором непременно узнала бы обвиняемого, и тогда доказать его невиновность для Эштона стало бы весьма сложной задачей. Но он не привык проигрывать, и в данном случае решил подстраховаться на тот случае если следователь точно так же как и он, выйдет на нового свидетеля.

Эштон решил уладить вопрос основательно. С владельцем агентства, где работала девушка, он договорился без проблем. В обмен на его молчание о некоторой не совсем законной деятельности данного эскорт агентства, и нелегальном проживании на территории страны половины его штата, Эштону требовалось гарантированное молчание девушки, даже если она предстанет в суде. Что касается самой свидетельницы, то с ней Эштон не церемонился. Достаточно было короткого разговора, в котором он довольно доходчиво, как ему показалось, объяснил девице, что в случае если она высунется и даст показания, ее ждет незавидная судьба.

Невинная угроза, как думал он тогда, которая не могла сыграть значительную роль в этом деле, в итоге обернулась для него катастрофой.

С этой мыслью Эштон отвернулся от окна, потому что дверь резко открылась, и в кабинет стремительно влетел его партнер Мэтт Гамблер.

– Как ты вообще мог додуматься до такого? – начал он с порога и в его голосе слышалось неприкрытое изумление.

– Не надо мне ничего говорить о нравственности, – словно выплевывая слова, ответил Эштон, уже готовый к тому, что разговор потребует всех его дипломатических способностей.

– Нет уж, послушай! – Мэтт был просто в негодовании. – Эштон, ты знаешь, что ты натворил? Ты вообще понимаешь, под какой удар ты поставил фирму. Мы претендуем на имя одного из крупнейшей в Англии адвокатских бюро, ты знаешь, какие деньги мы получаем, какие деньги имеем только благодаря нашему имени? Ты, черт возьми, сам себя угробил и меня за собой потащил! И дело тут не в чертовой нравственности, а в твоей заносчивости, которая уже переходит все границы. Твоей задачей было защищать клиента, и защитить, в конце концов, чего бы тебе это не стоило!

– Чего бы мне это не стоило! Вот именно! – рявкнул Эштон, – эта девка должна была молчать!

– Ты решил обхитрить прокурора, выставив его полным идиотом, а в итоге несовершеннолетняя шлюха обхитрила тебя.

– Чтобы обхитрить меня, Мэтт, надо быть мною. Кто ей поверит?! – отозвался Эштон.

– Сейчас вопрос стоит не в том, чтобы поверили ей. Сейчас перед судом только ты, свидетель, и твои методы! И не забывай про доказательства, которые она предоставила.

Эштон перевел на Мэтта тяжелый взгляд.

– Да, она не блефовала, – развел руками Гамблер. – У нее действительно диктофонная запись вашего с ней разговора, в котором ты напрямую угрожал ей, принуждая давать ложные показания. Это скандал, Эштон! – сокрушался Мэтт. – Она не просто заговорила о том, о чем не стоило даже упоминать, она подставила тебя, мой друг. Причем подставила по-крупному, предоставив эту запись суду. Судья в ярости. Твои методы, по его словам, не то, что недопустимы, они оскорбительны для всего генерального совета адвокатуры*. Известный адвокат угрожает свидетелю! Твоя репутация будет похоронена под ворохом подобных заявлений! О Лондоне можешь забыть! Вообще о своей карьере можешь забыть!

Мэтт даже покраснел от напряжения. Эштон промолчал. Ему вдруг стало нестерпимо душно.

– Подожди, пройдет несколько дней и все утрясется, – произнес он, наконец. Мужчина принял непринужденную позу, засунув руки в карманы брюк.

– Эштон, ты, похоже, еще не осознал до конца, что ты сделал. Ничего не утрясется. Наоборот скандал только начнет разрастаться. И тебе не отвертеться, – качая головой, произнес Мэтт.

– Ты мог бы хоть мне сказать, что там была еще одна? – спросил он после некоторой паузы.

– Когда что-то знают двое, это знает уже весь мир, – нехотя ответил Эштон и нахмурился. Он понял, что продолжать этот разговор было бессмысленно.

– Ты стал настоящим параноиком. Ты хочешь держать все под своим контролем, управлять всем, чем только можно, и людьми в том числе, – понизив голос, устало сказал Гамблер. – И главное, людьми, Эштон.

С этими словами Мэтт вышел из кабинета, оставив Эштона в одиночестве. Сделав два шага, он порывистым жестом развернул кресло и буквально упал в него. Этот разговор привел его в бешенство. Эштон откинул волосы со лба и потер переносицу. Шумно выдохнув, он вскинул подбородок и перевел взгляд вверх, к почерневшему небу, затем резко развернулся к столу, схватил свой портфель с документами и с силой отшвырнул его в угол.

Еще никогда в жизни он не чувствовал себя настолько глупо.

Эштон Уандер привык играть, нарушая правила, и при этом выигрывать. Он привык, что удача сопутствует ему во всем, принимал ее как должное и давно перестал ценить. Но если раньше эта непоколебимая уверенность в себе играла ему на руку, то сейчас она сыграла с ним очень злую шутку.

В это дело он вложил столько сил, и от исхода процесса зависела судьба не только его подзащитного – известного политика, но и его собственная карьера, которой можно будет и вовсе сыграть реквием, если, действительно, по словам Мэтта, пикантные подробности всплывут в прессе. Едва ли Эштон мог представить, каким образом все обернется против него и как спонтанно жизнь встряхнет его, вынуждая принимать новые правила игры, к которым он был, совершенно не готов. Уму непостижимо – он лишается работы из-за какой-то уличной девки!

Октябрь близился к концу, но Эштон не замечал течение времени. Несмотря на то, что от дела его отстранили, и выступать в суде он не имел права, Эштон был с головой погружен в работу. Он консультировал нового нанятого адвоката, так как его бывший клиент пожелал, чтобы Эштон участвовал в его защите косвенно, как независимый консультант. Ведь, несмотря на недостойные, по мнению общественности, методы Эштон был лучшим, и распутать клубок этого дела с наименьшими потерями для обвиняемого мог только он. Ночами напролет Эштон искал лазейки, набрасывал стратегии защиты и продумывал возможные вопросы для обвинения, потому что не привык сдаваться.

Его отстранили от дела, генеральный совет адвокатуры55
  Генеральный совет адвокатуры (General Council of the Bar) – профессиональная организация барристеров.


[Закрыть] рассматривал вопрос о лишении его лицензии, и выдвижении против него обвинений в нарушении трудовой этики, а он старался не замечать, как твердая почва под ногами переставала быть таковой, делая вид, что все в порядке. Его жизнь рушилась, словно карточный домик, а он продолжал жить, как ни в чем не бывало. Эштон старался удержаться на плаву всеми силами, отчаянно сопротивляясь тому раскладу, который приготовила ему жизнь. Он пытался барахтаться в болоте, в котором оказался, но бездарно проигрывал. Проигрывал и понимал это, но принять этого никак не мог, и это было его главной ошибкой.

Эштон не был готов к своему поражению, не рассматривал его как возможный из вариантов развития какого-то отрезка своего жизненного пути. Болезненная гордость не позволяла ему признать поражение и уйти в тень, гнала его вперед все быстрее и быстрее. Не замечая ничего на своем пути в этой гонке, Эштон упускал мелкие детали и в итоге проиграл не судебное слушание, а собственную жизнь.

В ноябре, на заключительном слушание по делу об убийстве, подсудимый был признан виновным. Диктофонная запись свидетеля оказалась подлинной.

Дело, над которым работал Эштон, было проиграно. Не им, но по его вине, и приговор, который огласили в мертвенной тишине зала суда, стал приговором для самого Эштона Уандера. Точнее для его карьеры.

Обе эти новости вызвали ажиотаж в прессе.

За грубое нарушение юридической этики в своей практике, известный лондонский адвокат Эштон Уандер лишился своей лицензии, что повлекло за собой ряд громких заголовков в прессе, всеобщий скандал в юридическом мире Лондона, и разбирательство с конторой, на которую Эштон работал и по совместительству являлся одним из ее совладельцев. Проверка ее деятельности, однако, не повлекла за собой каких либо санкций сверху, но имя фирмы было запятнано, и значительная часть крупных клиентов отказалась от ее услуг. Эштон был вынужден выплатить крупный штраф и ждать когда скандальная новость сойдет с первой полосы всех местных газет.

Поразительно, как быстро в мире Эштона люди отворачиваются от тех, кто больше не в состояние приносить им пользы. Также и от него отвернулись, когда он перестал играть одну из ведущих ролей в мире лондонской адвокатуры.

Действительно, как он сам и предполагал, спустя некоторое время страсти вокруг его персоны улеглись, но отнюдь все не стало как прежде.

– Что ты намерен делать дальше, – спросил Эштона Мэтт, спустя неделю после заключительного слушания, когда они встретились за обедом, чтобы обсудить некоторые дела фирмы.

Эштон не знал ответа, но не мог в этом признаться. Вероятно, думал он, в данном случае нужно было время. Хотя в глубине души он понимал, что это ошибочное мнение.

– Ты попал в переплет, выбраться из которого не так-то просто. Весь Лондон в курсе. Штрафы, которые ты уплатил, должно быть, съели большую часть твоего годового дохода, если не весь целиком. У тебя есть шикарная квартира, за которую можно получить неплохую сумму. Инвестиции…

– Я не собираюсь ничего продавать, – рявкнул Эштон. – Я всегда зарабатывал достаточно, чтобы обеспечивать себе жизнь, к которой привык.

– Ты мой партнер и мы начинали вместе, я не вправе лишать тебя всего, но Эштон, ты сам вырыл себе могилу. Точнее нам.

– Что ты хочешь сказать?

– Мы потеряли репутацию и скоро начнем терять клиентов.

Эштон промолчал.

– Мы уже их теряем, – в задумчивости произнес Мэтт. – Ты знаешь, что мне несколько раз поступали предложения о слиянии?

– Знаю, – нехотя ответил Эштон, в глубине души понимая, к чему клонит Мэтт. – Ты хочешь продать пакет акций?

– Эштон, это хороший вариант. Тем более что, сами мы не выплывем.

– Называй вещи своими именами – пока я в этой лодке, вы не выплывите, – вкрадчиво произнес Эштон, с акцентом на слове «вы».

– Боюсь, в Лондоне никто не захочет иметь с тобой дело. Возможно, – помедлил Мэтт, – спустя какое-то время. Очень продолжительно время. Но пока ты едва ли можешь рассчитывать на то, что все будет как прежде.

Повисло долгое молчание, которое, наконец, нарушил Мэтт.

– Слушай, Эштон, не знаю, как ты к этому отнесешься, но в Престоне есть одна юридическая фирма, они оказывают услуги населению, им нужен консультант по уголовным преступлениям. Несмотря на то, что это Престон, фирма довольно крупная, и сейчас это действительно неплохой для тебя вариант.

Лучше бы Мэтт этого не говорил, потому что реакция Эштона на сказанное была незамедлительной. Мужчина буквально изменился в лице и довольно тихо, но таким ледяным тоном, от которого побежали мурашки по коже, произнес:

– Если ты считаешь, что меня так легко сбить с ног, ты глубоко ошибаешься. Ты знаешь, что я лучший в своем деле, и…

– Эштон, ты сам сбил себя с ног, – не дал ему договорить Мэтт. – Подумай о моем предложении. Просто подумай.

И он думал. Долго и упорно. Ночи напролет в свое шикарной квартире за бутылкой виски. Только думал Эштон не о том, чтобы искать себе место по рангу более ниже, или о том, что делать со своим пакетом акций в компании, которая потеряла свое имя, по его вине, он думал о том, что ничего не чувствует. Ничего, кроме досады.

Сначала была ярость, но она быстро оставила его, сменившись более спокойным собратом – гневом. Затем ушел и гнев, оставив досаду с примесью горечи. Эштон не хотел признаваться себе в том, что именно вызывает эту горечь, но он не мог не замечать, что досаду испытывает отнюдь не из-за проигранного дела.

Эштон не мог отделаться от ощущения, что его жизнь стремительно ускользала от него, а он бессилен это остановить. А еще ощущал, как заканчивается в нем что-то, как иссякает какая-то сила, сменяясь вялотекущей слабостью, прежде внешней, а затем и внутренней.

Иногда в минуты одиночного пьянства у него в голове что-то словно прояснялось, и горечь сменялась надеждой, а досада принятием, но эти ощущения были так сиюминутны, так эфемерны, что он предпочитал не обращать на них внимание, потому что если обратить внимание на что-то новое и доселе неизведанно в жизни, как правило, происходят перемены и нужно иметь определенную отвагу чтобы принять их. У Эштона не было смелости для того чтобы шагнуть из привычной жизни в неизвестность и начать заново строить свой разрушенный карточный дом. Он мог только констатировать факт, что его жизнь пошла прахом, и о Лондоне, он, действительно, может забыть. А еще то, что одновременно с ощущением полной безысходности он испытывает полное безразличие, которое должно пугать или стать катализатором для каких-либо действий, а на деле полностью парализует.

Предательское ощущение никчемности не покидало Эштона на протяжении уже долгого времени, а сейчас оно вовсе накрыло его с головой, как часто накрывают тяжелые, мрачные тучи лондонское небо.

Глава 5 Пролог

Мой Стон

Услышат незнакомцы.

Мой Голос,

Обращенный к Солнцу.

***

– Эй, тебе помочь? – послышалось за спиной, и, вздрогнув от неожиданности, Элисон обернулась. Недалеко перед ней стоял парень в синей объемной куртке с сумкой на плече. Он держался обеими руками за руль большого велосипеда и широко улыбался.

– Давай помогу, – снова обратился он к Элисон, – ты на автобус? – спросил он, внимательно разглядывая девушку и ее вещи. – Он ушел минут десять назад, следующий в двенадцать часов.

– Я не жду автобус.

– Так ты не уезжаешь?

– Скорее наоборот, – усмехнулась Элисон, и уже хотела было развернуться, чтобы пойти своей дорогой, как парень оказался рядом с ней.

– Тогда тебе и, правда, нужна моя помощь. Точнее его, – парень кивнул на свой велосипед. Ты туда? – он указал рукой вдаль, – пешком?

Элисон кивнула.

– Я тебя провожу. Я – Паркер, работаю тут, – парень указал на свою сумку. – Почту развожу. Далеко тебе?

– До конца улицы.

– К последнему дому?

– Там вроде их два.

– Но в одном давно никто не живет.

– Туда мне и надо, – отозвалась Элисон.

– Это тот, что на окраине? – переспросил недоверчиво Паркер.

– Тот самый, – она утвердительно кивнула и отдала ему свой чемодан, который парень тут же взгромоздил на сиденье велосипеда и легко покатил его по дороге.

– Ну, пошли, – еще шире улыбнулся новый знакомый, делая Элисон приглашающий жест рукой последовать за ним.

Она немного смутилась этому спонтанному знакомству, но потом подумала, что помощь ей действительно не помешает, так как дорога к дому не близкая, а вещей у нее хоть и немного, но тащить на себе их было бы тяжело.

Пока они шли, Паркер рассказывал о себе. Он был почти ровесник Элисон, вырос во Флитвуде, в этих окрестностях и знал тут все как свои пять пальцев. В этом году он закончил колледж и хотел уехать в Лондон, но потом передумал и устроился на работу в родных краях. Его мать умерла год назад, а отец и бабушка жили здесь, и он не хотел покидать свою семью, рассуждая, что уехать и зажить одному в большом городе он успеет всегда.

Элисон слушала его машинально, особо не вникая в суть рассказа, но от нее не ускользало то, с какой добротой и некоторой наивностью он рассуждал о жизни, как тепло отзывался о своей семье, своих друзьях, как смешно шутил про некоторых соседей, мимо домов, которых они проходили.

С полпути Элисон поняла, что ей стало невыносимо в его обществе, и пожалела, что согласилась на компанию. Она провела с этим юношей всего около получаса, но остро почувствовала разницу между ним и собой, и от этого ей стало очень не комфортно. Счастливый и уверенный в своей жизни и завтрашнем дне, привязанный к месту и другим людям, этот случайный знакомый вызвал в ней противоречивые чувства.

С одной стороны горечь, которая накатила на Элисон, напоминая в очередной раз о шаткости ее положения в этой жизни, о неизвестности, которая всегда преследовала ее, и настигает сейчас. С другой стороны, она в очередной раз убедилась в том, как разительно отличается от своих ровесников, в чьих жизнях было все, как полагается – родители, счастливое и беззаботное детство с семейными поездками и праздниками, юность с ее взбалмошностью и беспечностью. У нее никогда этого не было и уже не будет. У нее все по-другому.

Однако, это в свою очередь, развевало ее сомнения, относительно правильности ее решения согласиться на предложение Эштона Уандера.

Да, она решила вернуться в старый дом на окраине улицы, который, став для ее приютом на одну дождливую ночь, к удивлению Элисон, стал самым светлым и добрым, что с ней случилось за весь последний год ее жизни.

Первое ощущение всегда самое подлинное. Подсознание никогда не врет, и то самое первое, что приходит в голову и есть правда. Эта правда чаще всего не нравится, но исправить ее нельзя, а отделаться от нее и подавно. Для Элисон правда заключалась в том, что она смертельно устала от своей жизни – от той жизни, которой жила последние месяцы.

Элисон никогда не думала о своем будущем всерьез, потому что привыкла не верить в его существование. Этому она научилась у Колина, который всегда жил одним днем, а точнее, лишь тем, что происходит в это мгновенье. Но когда Колина не стало, из жизни Элисон исчезло и настоящее, которое у нее было несмотря ни на что. Она не сразу поняла это, но когда оказалась во Флитвуде, то впервые почувствовала растерянность.

Элисон осталась одна, наедине с собой и не знала, что делать со своей жизнью, по какой дороге пойти. Волей случая она выбрала не лучшую дорогу, и, наверное, она могла бы ввязаться в большие неприятности, но пришло время, и снова благодаря случаю, она смогла сойти с нее и наименьшими потерями. Разбитое лицо не в счет – заживет и следа не останется – так она думала, глядя в зеркало. Но вот пройдет ли выражение отчуждения на нем, и перестанет ли она ощущать вкус горечи на губах, который появился после это ночи, проведенной в чужом доме?!

Ответов на эти, и многие другие вопросы Элисон не знала, но она знала одно – ей не плевать на свою жизнь. Пробыв в плену у этого дома, ей перестало быть все равно. Она поняла, насколько ей осточертела ее работа – эти пьяные рожи, и ночи, проведенные в помещение клуба, где совсем нечем дышать, где она задыхалась.

Во Флитвуде она жадно хватала воздух ртом, бывая у моря, но все равно не могла надышаться и постоянно чувствовала себя полуживой. Она понимала, что нужно изменить что-то, а лучше сразу все, но с чего начинать не знала. Чувствовала только, что стремительно убегает и хочет остановиться. Остаться в одиночестве. Спрятаться. Замереть, и решить, что делать дальше.

Оставаясь во Флитвуде, она решила, что будь что будет – терять ей все равно нечего. А еще Элисон подумала, что, наверное, ей повезло, потому что жизнь сама подбросила ответ на вопрос о том, как исправить что-то в ее жизни. И не услышать этот ответ было бы большой ошибкой. Но она услышала и поняла, что впервые за долгое время ей стало спокойно.

Этот дом, этот сад, это место… было в нем что-то навевающее слезы. Но слезы не горечи, а слезы освобождения. Здесь она почувствовала себя такой свободной, такой невидимой для всего мира, словно стала бесплотной медузой в море. И ей было так хорошо от этого ощущения. Здесь она была чужой, но принятой одновременно, и этого оказалось достаточно для того чтобы решить задержаться здесь…

Глубоко погрузившись в свои мысли Элисон не заметила, как они уже подошли к повороту, из-за которого виднелся нужный ей дом. В лучах еще по-осеннему теплого и яркого солнца он не казался таким страшным и заброшенным, как накануне.

Пройдя еще несколько шагов, Элисон остановилась.

– Дальше я сама, спасибо, – сказала она новому знакомому, и потянулась за своими вещами.

– Жаль старика Итана, он был хороший, – отозвался Паркер, спуская чемодан на землю.

– Ты его знал?

– Конечно! Здесь все друг друга знают. Он был очень умный. Чудной немного, собирал все старье. Получал много посылок. Он был самый частный адресат. Ты его родственница?

Элисон отвернулась, не найдя сразу что ответить.

– Типа того.

– Будешь тут жить?

– Недолго.

– Значит, мои газеты кому-то пригодятся!

Она кивнула, и проследила взглядом за тем как Паркер сел на свой велосипед, и перекинул сумку на бок.

– Ну, увидимся, – бросил он, и Элисон снова кивнула ему на прощание

Оставшись в одиночестве, она подошла к ветхой калитке, но не торопилась входить. Она постояла какое-то время на дороге и огляделась по сторонам. Вокруг не было ни души.

Элисон глубоко вздохнула и зашла в сад. Она осторожно притворила за собой калитку и стала медленно пробираться к дому. При свете дня было заметнее, что в саду давно никто не работал, да что там – никто даже не заходил, – кусты слишком разрослись и мешали пройти к дому, деревья лезли ветками в окна на втором этаже, земля была покрыта одеялом из гниющих листьев, сквозь которые повсюду прорастали сорняки, ростом выше Элисон. Зато в освещенном солнцем саду, она заметила, что некоторые деревья были сплошь усыпаны небольшими красноватыми яблоками. Однако не осталось и следа от грядок и клумб, если таковые тут вообще когда-либо имелись. Правда, кое-где из общего запустения, взгляд выхватывал одиноко растущие цветы. Семена осенних многолетников, возможно, занесло ветром, а возможно, они были посеянные когда-то. Когда-то очень давно.

Войдя в дом, Элисон первым делом прошлась по всем комнатам и открыла окна, где смогла до них дотянуться. Воздух был прохладный, но не настолько, чтобы нахолодить дом, а проветрить его было просто необходимо. Еще бы сорвать эти дряхлые тряпки, которыми занавешивались окна, и тогда свет и воздух стали бы проникать еще лучше, думала она, оглядывая гостиную.

Действительно гостиная занимала все левое крыло дома, и чтобы вытащить весь хлам из нее потребовалось бы никак не меньше двух пар сильных мужских рук. Но так как нанимать кого-то Элисон пока не планировала, да и не знала, как это сделать, то решила отложить вопрос с уборкой гостиной на пару дней. Не зная с чего ей начать, она постаралась прикинуть, что сможет успеть сделать за те две недели, которые есть в ее распоряжение.

В задумчивости она вышла на веранду, уселась на ступеньки и закурила. Элисон решила, что непременно уберется отсюда, как только объявится хозяин дома, но пока у нее есть пара недель, и это время поможет ей сосредоточиться, и подумать над тем, что делать дальше. Пора привыкать к присутствию этого самого дальше в ее жизни. Будущее у нее есть и будет, и оно требует немного большего, чем работа в первой попавшееся забегаловке. Чего именно Элисон пока не знала, но надеялась, что со временем поймет это.

Она просидела на веранде недолго, выкурила еще пару сигарет и вернулась в дом, плотно закрыв за собой дверь.

Постепенно она освоилась и привыкла к новому месту жительства. Первое время ночевала в гостиной, но затем перебралась в одну из комнат наверху. Элисон выбрала ту самую в конце коридора, с обшарпанной белой дверью, широкой кроватью, и крошечным балконом, который выходил на другую сторону дома. В этой комнате было все необходимое, включая ванную, шкаф, и несколько стульев, на которых Элисон временно разложила свои вещи.

Для того, чтобы привести ее в более ли менее жилое состояние девушке потребовалась пара ведер воды, тряпка, на которую пошло найденное в ванной старое полотенце, и остатки моющего средства, которые обнаружились в кладовке.

Она вымыла пол и окна, выбросила все, что посчитала ненужным, а то, что по ее мнение представляло какую-нибудь ценность, стащила вниз в гостиную. После уборки, комната приняла более уютный облик, и, окинув ее внимательным взглядом, Элисон решила, что с этого момента будет ночевать в ней.

В кладовке она нашла стремянку, и кое-как протиснув ее к окнам, сорвала старые занавески. В доме сразу же стало намного светлее, и как показалось Элисон даже просторнее. Конечно, по-настоящему просторно здесь станет, когда весь это хлам отсюда выкинут, думала она про себя.

Она понимала, что нужно было решать, что делать с домом, точнее с тем, что было внутри него, но осматривая все вещи и мебель, она впадала в замешательство. Просто взять и все выбросить не поднималась рука, хотя именно такие указания дал ей хозяин дома. Ее что-то останавливало, и Элисон решила, пока не придумает, как поступить, сосредоточится на чем-то одном.

И она выбрала библиотеку.

Так как здесь ненужной мебели было меньше всего, а нужная выглядела вполне достойно, чтобы сослужить еще хоть какую-нибудь службу, Элисон решила, что прежде нужно разобраться с книгами, снять их с полок, отмыть шкафы и стеллажи, и поставить книги на место. Выбросить можно что угодно, но только не книги. И она этого делать не станет. Книги вовсе не хлам, и возможно хозяин захочет забрать их себе, а возможно, новые владельцы не будут против, чтобы их оставили в доме?!

Книг было много, на некоторых полках они стояли в два ряда, и Элисон пришлось потрудиться, чтобы снять их все, протереть пыль с каждой, затем вымыть шкафы, вычистить их от паутины, какого-то мусора, скопившегося на верхних полках, и снова поставить книги обратно. Не одно ведро полное грязной воды она выплеснула с веранды на землю перед домом. У нее ушел весь день на это, и к ночи, когда она валилась с ног от усталости, Элисон чувствовала себя как-то особенно радостно. Проделанная работа вызывала чувство удовлетворенности.

На следующий день она продолжила, но уже к полудню дело застопорилось, потому что Элисон начала вытаскивать всякий мусор из ящиков стола, и наткнулась на любопытную коробку в одном из них. Открыв ее, Элисон увидела очень много конвертов с марками. Некоторые были аккуратно вскрыты, а некоторые запечатаны. Она ничего не понимала в том, что касалось марок, но адреса, указанные на конвертах говорили сами за себя – эти письма пришли сюда со всех уголков страны. Перебирая конверты, Элисон все больше убеждалась, что большинство писем были не вскрыты, и значит, не прочитаны. Имела ли она право читать их?!

Элисон вытащила письмо из первого попавшегося открытого конверта. Почерк был неразборчив, но она поняла суть, и то, о чем там говорилось, ее весьма озадачило. Девушка хмыкнула и взяла следующее, затем еще одно, и еще. После четвертого прочитанного письма, она была в полном замешательстве. Элисон отложила письма на стол и села рядом на его край. Спустя пару минут она встала, вышла в гостиную и огляделась по сторонам, выхватывая взглядом отдельные детали.

– Вот, черт… – произнесла она тихо, прикинув что-то у себя в голове, и в ту же секунду вздрогнула от неожиданности с которой раздался негромкий стук в дверь.

Элисон выглянула в коридор и прислушалась. Она понятия не имела, кто мог ее побеспокоить, и не имела ни малейшего желания видеть кого-либо. В дверь постучали еще раз, и она подошла чтобы открыть.

На тропинке перед домом стоял усатый мужчина невысокого роста, в темной клетчатой рубашке, поверх которой была надета теплая куртка нараспашку. Похоже, что он собирался уходить, но услышал, как ему открыли и обернулся.