Текст книги "Пещеры тысячи будд"

Синдэ подумал было, что правитель сердит на своего упрямого брата Сяньшуня и беспокоится о том, как бы он не потерял свой титул наместника, но вскоре понял, что ошибся.

Яньхуэй встал. – Мой брат будет казнен, Шачжоу разрушен, буддийские пещеры в горах Минша уничтожены, семнадцать великих храмов сожжены, а сутры украдены. Тангуты убьют всех ханьцев.

Синдэ испытывал странное чувство, глядя, как на глазах Яньхуэя выступают слезы и катятся, катятся по щекам.

Глава 7

Через десять дней вдогонку за своей третьей весточкой вернулся Чжу Ванли. Он отсутствовал в городе почти год. Стояла середина одиннадцатого месяца, в тот день впервые прошел град. Градины были размером с большой палец взрослого человека и, падая на землю, производили оглушительный шум. Никто не осмеливался выйти из дому.

Рано утром от полководца пришло известие, что его войско доберется до Гуачжоу к вечеру. Синдэ был занят приготовлениями к приему авангарда и армии Юань-хао, шедшей следом за Чжу Ванли. Он не знал общей численности главной армии и на всякий случай приказал солдатам гарнизона собирать по всем поселениям вокруг Гуачжоу съестные припасы. Эту работу пришлось на время прервать из-за начавшегося града, но они успели вовремя.

Ратники Чжу Ванли вошли через главные ворота – той же дорогой они год назад покинули Гуачжоу. От войска в четыре с половиной тысячи человек осталось меньше тысячи. Первыми на главную площадь ступили десять верблюдов, навьюченных ручницами, за ними – Чжу Ванли. Он ехал верхом, держа в обеих руках знамена. За ним следовали три десятка всадников и уцелевшие пехотинцы.

Синдэ и Яньхуэй радостно приветствовали уставшего в битвах военачальника. Синдэ показалось, что Чжу Ванли выглядит моложе – возможно, потому, что похудел и загорел. Он спешился и подошел к Синдэ и Яньхуэю. При виде встречающих выражение лица полководца смягчилось, он произнес что-то, чего не поняли ни Синдэ, ни правитель, – Чжу Ванли сорвал голос, командуя в боях. Синдэ наклонился к нему, чтобы разобрать слова, но опять не сумел их понять. И только с третьей попытки удалось ему расслышать то, что глухим, надтреснутым голосом прошептал Чжу Ванли: «Я вернулся живой».

Синдэ взял на себя обязанности командира, выстроил солдат на площади, поблагодарил за отвагу, а потом приказал подать им лапшу и вино. Подкрепившись, люди разошлись по казармам.

Чжу Ванли, сидя в сторонке, видел все, что происходило вокруг, и молча наблюдал за своими бойцами. Потом он сделал знак Синдэ приблизиться и что-то прохрипел. Синдэ вынужден был переспрашивать много раз, низко наклоняясь к губам полководца.

– Завтра днем начнется резня. Пусть правитель Яньхуэй и жители спасаются из города.

Ухо Синдэ обдало жарким, прерывистым дыханием.

– Завтра в город войдет армия Юань-хао. Я убью этого мерзавца. Больше у меня не будет такой возможности.

Синдэ был ошеломлен. Но, справившись с волнением, он подумал, что подобный поворот событий отнюдь нельзя считать странным: скорее всего, план зрел в голове Чжу Ванли уже давно, и вот наконец пришло время действовать. Только один раз Чжу Ванли высказал намерение отомстить Юань-хао – это было во время перехода из Ганьчжоу в Сучжоу, на следующий день после того, как уйгурская царевна бросилась с городской стены. С тех пор полководец больше не упоминал об этом случае, но в его сердце по-прежнему жила ненависть к правителю Западного Ся. И по пути из Сучжоу в Гуачжоу он загадочно обмолвился о том, что давно, мол, решил, что будет делать. Теперь Синдэ понял намек.

– Ее пытали три дня и три ночи, прежде чем она согласилась стать наложницей Юань-хао, а в конце концов она покончила с собой. Теперь этот негодяй получит по заслугам. – Если бы мог, Чжу Ванли выкрикнул эти слова, но клятва мести прозвучала едва слышно.

– Какие у вас были отношения… с ней? – Синдэ задал вопрос, уже давно мучивший его.

– Я любил ее, – вздохнул полководец.

– И все? Просто любили?

Чжу Ванли помолчал, а потом поднял голову и проговорил:

– Не знаю, что испытывала она ко мне. Знаю только, что я ее любил. Овладев ею впервые, я понял, что не смогу без нее жить. Я и сейчас ее люблю.

Слова Чжу Ванли было трудно разобрать, однако Синдэ услышал главное. Значит, Чжу Ванли овладел уйгурской царевной. Это все-таки случилось. Теперь, когда смутные подозрения оправдались, Синдэ почувствовал, как сами собой у него сжимаются кулаки, но нечеловеческим усилием воли сдержался.

– Откуда у вас это ожерелье? – тихо спросил он.

– Когда Юань-хао забирал ее у меня, мне захотелось оставить что-нибудь на память. Я коснулся ее ожерелья, она сама сняла его с шеи и отдала мне. – Чжу Ванли резко вскинул голову и с вызовом посмотрел в глаза сопернику, будто желая сказать: «Только попробуй усомниться!»

Синдэ молчал. И тогда полководец опять заговорил:

– Я все равно убью Юань-хао. Поступай как знаешь. Если не хочешь присоединиться ко мне, уходи из города.

– Я останусь с вами. Думаете, я боюсь Юань-хао? Думаете, убегу?

Синдэ был в ярости. Нет, он не питал ненависти к сидевшему перед ним Чжу Ванли. Какое у него было право ненавидеть или упрекать старого военачальника, даже если тот силой взял уйгурскую царевну? Синдэ сам оставил ее на попечение Чжу Ванли и не вернулся, нарушив клятву. Так уж случилось, что Чжу Ванли полюбил девушку больше, чем он, Синдэ. Но Юань-хао похитил ее, чтобы прибавить к своему огромному гарему, принудил быть наложницей. И в результате стал причиной ее гибели. Если Чжу Ванли хочет убить негодяя, он, Синдэ, ему поможет! Гнев полководца захватил и его.

Однако, в отличие от Чжу Ванли, Синдэ сохранил способность мыслить объективно. Он не считал, что убить Юань-хао, правителя Западного Ся, будет легко. Если повезет, все свершится втайне. В противном случае невозможно даже представить себе последствия. Когда их, двух наемников-ханьцев, схватят, расплачиваться придется всему ханьскому населению Гуачжоу и Шачжоу…

Яньхуэй тем временем умирал от страха. С того дня, когда стало известно, что скоро Гуачжоу наводнит армия тангутов, его трясло, как в лихорадке. Почти каждый час правитель менял свои намерения: то он решал открыть завоевателям город и организовать торжественную встречу, то собирался бежать в Шачжоу и вместе с братом держать там оборону. Хотя Синдэ тоже был солдатом армии Западного Ся, ханьское происхождение поставило его в щекотливое положение советника Яньхуэя и надо было как-то успокаивать правителя. До сих пор Синдэ полагал, что Гуачжоу и Шачжоу необходимо всеми силами избегать противостояния могучим тангутам. Гвардию правящей в Шачжоу династии Цао в расчет можно было не принимать, но даже если Сяньшуню и Яньхуэю удастся собрать всех подданных, способных держать оружие, они не сумеют выстоять против закаленных в боях бесстрашных тангутских воинов. Намного разумнее позволить армии Юань-хао мирно войти в город. Естественно, семья Цао и другие ханьцы сохранят часть своих привилегий и накопленное за долгие годы богатство. Вспоминая события в Лянчжоу и Ганьчжоу, Синдэ не думал, что тангуты станут зверствовать. Но если передовая конница армии Западного Ся взбунтуется по приказу Чжу Ванли, ситуация станет развиваться совершенно иначе. Поскольку и солдаты Чжу Ванли, и представители династии Цао – ханьцы, тангуты сделают вывод, что они восстали, защищая свои земли.

Когда Синдэ сказал об этом полководцу, тот прохрипел:

– Дурень! Юань-хао вырежет весь род Цао в любом случае. Он заберет всех здоровых мужчин в армию, женщин сделает рабынями. А те ханьцы, которых заставят служить ему, сложат головы в битве с Поднебесной. Прошли времена Дэ-мина. Не важно, сдадутся Гуачжоу и Шачжоу или станут обороняться, результат будет один и тот же. Таков Юань-хао. И ради наших соотечественников мы должны покончить с этим чудовищем!

Чжу Ванли рассказал, что он и его люди уже видели главную армию тангутов в деле – во время длившихся почти целый год боев с туфанями. В захваченных туфаньских цзонгах тангутские солдаты убивали всех – стариков, женщин, детей – сотнями, тысячами. Для Западного Ся, являвшегося общим врагом империи Сун и туфаней, жестокость была необходимым условием выживания и окончательной победы. Грядущая резня ничем не будет отличаться от предыдущей. Полководец опять перешел на шепот, и Синдэ приблизил ухо к его губам.

Над городом сгустились сумерки, одичавшие воины, вернувшиеся после десяти месяцев, проведенных в сражениях, напились и принялись крушить все вокруг. Над площадью у городской стены разносились свирепые пьяные выкрики.

– Пусть солдаты спят не в казармах, а здесь, – приказал Чжу Ванли. Он не хотел, чтобы его люди, еще пахнувшие кровью врагов, утратили боевой дух. – На рассвете собери всех защитников города и людей Яньхуэя и прикажи им надеть полное обмундирование. Пусть вооружатся луками и запасутся стрелами. Встретим полчище Юань-хао достойно.

Чжу Ванли поднялся с походной скамеечки, прошел сквозь ряды солдат и направился к своему особняку. Синдэ последовал за ним, надеясь расспросить о том, как они нападут на Юань-хао и как расставить войска для грядущей битвы.

Когда полководец приблизился к дому, ему навстречу бросилась Цзяо-цзяо. Чжу Ванли нежно взглянул на нее и что-то прохрипел, но девушка, конечно, не поняла его. Синдэ показалось, что Чжу Ванли позвал «Цзяо-цзяо», но он больше не слышал того ласкового тона, которым когда-то говорил с ней грозный военачальник.

Синдэ оставил Чжу Ванли на попечение прислужницы и поспешил к Янь-хуэю, чтобы сообщить ему об эвакуации гражданского населения до наступления утра. Синдэ сказал, что в городе может разгореться бой, но умолчал о подробностях. Он ожидал, что от страха Яньхуэй потеряет сознание, но выражение лица правителя почти не изменилось, он спокойно кивнул:

– Согласен. Если мы выведем людей из Гуачжоу, то избежим столкновений между мирными жителями и тангутскими солдатами. Тогда этот город, храмы и сутры не будут сожжены.

Яньхуэй тут же позвал советников и велел им обнародовать указ всем жителям покинуть свои дома.

До наступления полуночи у Синдэ было много дел. Одна только раздача оружия из арсенала требовала помощи тридцати воинов. Работу закончили поздно ночью. Город затих. Синдэ ожидал увидеть повсюду смятение, услышать топот сотен ног, шум сборов, и ему показалась странной эта мертвая тишина. Он вновь отправился к Яньхуэю. В огромном дворце тоже было тихо. Когда Синдэ вошел, Яньхуэй сидел в большом кресле посреди ярко освещенного свечами зала и как будто пребывал в забытьи. В воздухе витал горький запах горящего конопляного масла.

Синдэ осведомился, все ли горожане оповещены.

– Я обо всем позаботился, – ответил Яньхуэй.

– Но в городе так тихо… Похоже, люди не собираются уходить.

Яньхуэй прислушался и молча вышел из зала, чтобы подняться на сторожевую башню. Через несколько минут он вернулся.

– Ты прав. В городе тихо. Это очень странно.

Синдэ спросил, почему сам Яньхуэй не готовится уходить. Правитель рассеянно махнул холеной рукой:

– Я могу уйти один в любое время. Сложно решить, какие предметы во дворце самые ценные. До рассвета так мало времени…

Синдэ позвал придворных советников – хотел убедиться, что до жителей доведен приказ покинуть Гуачжоу. Его заверили, что глашатаев уже разослали по главным площадям, но он, рассудив, что нельзя полагаться только на государевых слуг и что до предместий вести не скоро доберутся, велел своим людям кричать на всех углах о немедленном отступлении. Однако даже так не удалось оповестить сразу всех горожан. А поскольку приказ исходил не от самого Яньхуэя, многие просто не верили. Лишь ближе к рассвету, когда на ночном небе появилась светлая полоса, в Гуачжоу началось оживление. Мужчины и женщины выбегали из домов, поднимали руки к небу и садились на землю, иные дико кричали, метались по улицам.

Синдэ собрал по тревоге пять сотен воинов на площади в северо-западной части города и приказал им вооружиться. К этому часу в Гуачжоу уже воцарился хаос, все дороги были запружены людьми и повозками с домашней утварью.

К утру воины Чжу Ванли заняли свои позиции. Стражи открыли западные ворота и следили за потоком беженцев. Наступил полдень, а город покинули далеко не все жители – улицы по-прежнему были забиты людьми, скарбом, лошадьми и верблюдами. Казалось, суматохе не будет конца.

После полудня с дозорной башни у восточных ворот поднялся столб дыма – условный знак для стоявшей в нескольких ли от Гуачжоу армии Юань-хао, приглашение войти в город. Две тысячи ханьских наемников уже знали, что будет дальше: тангутов встретят три сотни лучников, у каждого по пятьдесят стрел, еще двадцать тысяч стрел лежат наготове.

Синдэ, когда в небо взвился сигнальный дым, был во дворце Яньхуэя – пытался поторопить семью правителя и обитателей дворца, которых насчитывалось человек тридцать. Правитель был сам не свой: суетился, то и дело вбегал во дворец, выскакивал оттуда с пустыми руками, раздавал слугам противоречившие одно другому распоряжения. Синдэ рассчитывал отправить со свитой Яньхуэя и Цзяо-цзяо, но поскольку не знал, когда наконец соберутся правитель и все его родственники, дал девушке в сопровождение солдат и отпустил ее.

Совершенно измученный суматохой во дворце и метаниями Яньхуэя, Синдэ в конце концов махнул на все рукой и выехал верхом в город. Сигнальный дым плыл уже высоко в безветренном зимнем небе. Добравшись до главных ворот, Синдэ отыскал взглядом полководца.

Чжу Ванли, заметив его, подошел и решительно произнес:

– У нас получится.

– Воины выполнят ваш приказ? – уточнил Синдэ. – Ведь это измена…

– Сегодня они будут сражаться еще отважнее, чем когда-либо.

Больше Чжу Ванли ничего не стал объяснять, сказал только, что не умрет, пока голова Юань-хао не будет насажена на пику. Вскоре после этого разговора военачальник с сотней всадников выехал из Гуачжоу навстречу тангутской армии.

Синдэ взобрался на крепостную стену в сопровождении двух предводителей отрядов лучников. Один из них был высоким и тучным, другой – худощавым, оба отличались бесстрашием и выжили во многих битвах под началом Чжу Ванли.

На равнинах царило безмолвие. Издали медленно приближалось огромное полчище тангутов. В воздухе трепетали бесчисленные знамена, под солнцем сверкали роскошные доспехи императорских гвардейцев, сплотившихся вокруг Юань-хао, властелина Западного Ся. Армия двигалась неспешно, лениво, словно стадо коров, и расстояние между ней и городом как будто почти не уменьшал ось. Синдэ смотрел, как к тангутам с той же неторопливостью приближается конница Чжу Ванли.

Все это время Синдэ и оба лучника молчали. Заговорив, они бы выдали тайну, каждый – свою, поэтому все трое замкнулись в себе. Наконец они увидели, как на равнине произошла встреча армии Юань-хао с конницей Чжу Ванли. Ряды ханьцев и тангутов смешались. На какой-то миг наблюдателям почудилось, что люди и лошади замерли перед броском, затем воины вновь устремились к стенам города. На этот раз они двигались быстрее.

Авангард состоял из сотни тангутских всадников, за которыми скакали ханьцы Чжу Ванли. За ними пеший отряд нес знамена, следом выступали тридцать верховых в доспехах высших чинов – скорее всего, Юань-хао находился среди них. Пехота, караваны верблюдов и конные воины следовали небольшими группами в отдалении.

Синдэ нарушил молчание:

– Там пять тысяч солдат?

– Нет, три, – поправил худощавый лучник.

Тучный военачальник глазами дал товарищу знак и спустился со стены на свою позицию.

В предстоящей битве у Синдэ не было особого предназначения – его пять сотен воинов наряду с гвардией Яньхуэя перешли под командование Чжу Ванли. Если бы Синдэ пожелал, то мог бы спокойно наблюдать за боем от начала и до конца с крепостной стены.

Передовая сотня тангутов вошла в главные ворота. Лица у всадников были напряженные и хмурые – похоже, силы отряда были на исходе, растраченные в бесконечных битвах. Вскоре после того как замыкающие исчезли под аркой ворот, к стенам города подскакала конница Чжу Ванли. Синдэ, подбежав к внутреннему краю стены, успел увидеть, как тучный предводитель лучников уводит конный отряд тангутов в лабиринт улиц. Тишину нарушало лишь зловещее цоканье лошадиных копыт. Вернувшись к внешнему окоему, Синдэ, затаив дыхание, смотрел, как Чжу Ванли и его люди медленно вступают в город. Как только последний всадник оказался в пределах крепостной стены, тяжелые ворота захлопнулись.

В то же мгновение тощий предводитель лучников издал оглушительный боевой клич. Ханьские наемники, ждавшие внизу, полезли на стену. Синдэ перевел взгляд на равнины: в полном молчании на Гуачжоу надвигались серые ряды армии тангутов; к воротам уже приближались всадники в доспехах, им оставалось преодолеть меньше двухсот сяку. Многочисленные знамена скрывали из виду Юань-хао.

Синдэ наблюдал за этой сценой всего несколько мгновений, потому что безмолвие очень скоро было нарушено: у ворот лошади взвились на дыбы, столбом поднялась пыль, со стен на ошеломленных тангутских воинов посыпались стрелы, словно их тянуло в одну точку магнитом, из клубов пыли раздались крики раненых и ржание боевых коней.

Равнины по-прежнему хранили уютное спокойствие, над ними голубело прозрачное равнодушное небо, на горизонте, словно клочья морской пены, безмятежно плыли пушистые облака. В воздухе свистели стрелы.

Синдэ не знал, сколько прошло времени, как долго он стоял, завороженный этой музыкой сражения, которую вдруг перекрыли крики у подножия стены и скрип открывавшихся ворот. Он не помнил, как скатился по ступенькам, как вскочил на лошадь. Со всех сторон всадники рубили мечами. Синдэ снова стал одним из них – воином. Его лошадь встала на дыбы, упала на колени, опять поднялась и, наконец, вынесла своего хозяина с поля боя.

Повсюду валялись трупы тангутских ратников и боевых коней. Далеко впереди Синдэ увидел отступающую по равнине конницу Западного Ся.

– Юань-хао здесь? Найдите мне Юань-хао! – раздался хриплый голос Чжу Ванли.

Синдэ остановил лошадь. Ханьские всадники прекратили преследование беглецов и вернулись туда, где громоздились горы окровавленных тел.

– Найдите Юань-хао! – кричал Чжу Ванли, проезжая между убитыми и ранеными.

Ханьцы спешились и принялись переворачивать трупы, заглядывая им в лица. Поиски продолжались долго, но среди погибших Юань-хао отыскать не удалось.

Убедившись, что тела главного врага нет на поле боя, Чжу Ванли тут же стянул войска в город. Было очевидно, что правитель тангутов, талантливый стратег, не станет медлить и пойдет в контратаку. Одних отступивших тангутских всадников было свыше двух тысяч, к тому же заговорщики понимали, что за армией Юань-хао следуют на отдалении друг от друга большие полки, которые уже приближаются к Гуачжоу.

Когда Синдэ вернулся в город, смятение, вызванное тангутским авангардом, улеглось, всю конную сотню обезоружили и собрали на площади. Чжу Ванли приказал своим воинам поскорее выставить за городские ворота не успевших покинуть Гуачжоу мирных жителей, однако почти сразу был вынужден отказаться от этой затеи – дозорные принесли вести о том, что на востоке и на юге замечены движущиеся к городу небольшие отряды противника.

Синдэ опять взобрался на стену. Все было так, как сказали часовые. Повсюду на равнине поднимались тучи пыли, говоря о приближении врага. Можно было различить, что это конные полки. Чжу Ванли тоже поднялся на крепостную стену, но, казалось, не был особенно обеспокоен.

– Скорее всего, эти негодяи приблизятся на безопасное расстояние, разобьют лагерь и дальше не пойдут – станут ждать ночи, а потом атакуют. Надеюсь, до темноты нам удастся выпроводить всех гражданских с их барахлом… Удача на стороне этого подлеца, но я не умру, пока не убью его. И ты тоже не умрешь!

Глаза Чжу Ванли сверкали. Как он и предвещал, разбросанные по равнине полки остановились на подступах к городу. Короткий зимний день закончился, начали сгущаться сумерки. Эвакуация жителей Гуачжоу шла полным ходом. Но тангуты предприняли штурм раньше, чем предполагал Чжу Ванли.

За крепостные стены посыпался град тангутских стрел. Они не достигали целей, но падали беспрестанно, накатывали черными волнами, попадали в землю или стены домов, словно их сносил ветер. Среди горожан началась паника.

С наступлением сумерек стражи открыли западные ворота, и жители потянулись прочь из города. Примерно в это же время на Гуачжоу пролился дождь пылающих стрел – подобно тому, как мирное население не могло дождаться ночи, чтобы покинуть город, враги тоже не удержались и устремились в атаку вопреки всем правилам ратного искусства.

Полки Юань-хао не останавливаясь шли к Гуачжоу. Площадь у западных ворот была забита мирным населением, Синдэ метался в толпе, регулируя поток беженцев, срывая голос. Менее двух тысяч солдат Чжу Ванли защищали трое ворот, но их усилий хватало лишь на то, чтобы помешать тангутам перебраться через крепостную стену.

Внезапно Синдэ заметил, что с города будто сняли покров темноты, ярко высветилась длинная дорога, уходящая на запад, а на ней – суетливые фигурки.

– А-а-а! Гуачжоу будет сожжен! Дома сгорят! От города ничего не останется!

Синдэ обернулся на крик и увидел правителя Яньхуэя, который стоял запрокинув голову, и его морщинистое лицо было озарено таким слепящим алым светом, что казалось, будто он сам горит.

– Вы еще здесь?! – вырвалось у Синдэ. Он был уверен, что правитель давно покинул город. Чем занимался все это время Яньхуэй? В его руках не было ни одного ценного предмета из дворца.

– Храмы сгорят! Сутры сгорят!

– Что с переводчиками? – спохватился Синдэ, услышав слово «сутры». В боевой горячке он совсем позабыл о деле всей своей жизни.

Яньхуэй не ответил, затянул свое: – Город сгорит! Все сгорит!

Синдэ бросился во дворец правителя. Его беспокоила судьба работавших там шести ханьцев и уже переведенных сутр. Улицы были освещены заревом пожаров, со всех сторон поднимались языки пламени. Вскоре Синдэ обогнали всадники, они направлялись к западным воротам – видимо, был дан приказ к отступлению. Двадцать, потом еще тридцать воинов проскакали мимо, их лица в кровавых отсветах огня походили на жуткие карнавальные маски.

Синдэ пробежал по саду дворца, ворвался в крыло, где переводились сутры. Снаружи было светло как днем, но внутри царил полумрак. В канцелярии, где хранились сутры и готовые копии, никого не оказалось. Распахнув двери, Синдэ сразу увидел, что двадцать с лишним свитков исчезли – их кто-то забрал. В этот миг перевод ханьских сутр на язык врага показался ему странной затеей… Но ведь он делал это не для тангутов. Яньхуэй сказал, это дар Будде, а сам Синдэ трудился только ради девушки из Ганьчжоу…

Он покинул дворец, уже охваченный пламенем. Повсюду искрили фейерверками горящие угольки.

Когда Синдэ наконец добрался до западных ворот, отряд из сотни всадников готовился покинуть город. Один из воинов привел Синдэ оседланную лошадь, и он выехал за ворота вместе с остальными. На равнине, освещенной пламенем, словно лучами заходящего солнца, последние беженцы сбивались в группки по четыре-пять человек и уходили вдаль.

На следующее утро Синдэ нашел Чжу Ванли, который собрал свое войско на берегу высохшего речного русла. Нигде не было видно ни одного беженца в гражданской одежде. Синдэ CKR3R ли, что горожане укрылись в поселениях, разбросанных вокруг Гуачжоу. Чжу Ванли уничтожил все запасы еды на городских складах, решив, что это помешает армии тангутов преследовать их.

Пока войско перестраивалось, чтобы двинуться в путь, Синдэ увидел, что к ним скачет Яньхуэй с десятью слугами. Оказалось, правитель отослал свою семью в убежище на север от Гуачжоу и приехал помочь Чжу Ванли. Этот поступок вызвал у Синдэ восхищение. Несмотря на спокойный внешний вид, Яньхуэй был глубоко взволнован и все время бормотал себе под нос:

– Спасите Гуачжоу! Защитите храмы!

Войско Чжу Ванли наконец выстроилось в походном порядке, всадники пустили коней в галоп и помчались на запад, к Шачжоу.