Текст книги "Пещеры тысячи будд"

Глава 8

Воины продвигались вперед почти без отдыха. Гуачжоу и Шачжоу разделяли сорок ли пустыни – обычный переход по ней занял бы неделю, но Чжу Ванли хотел сократить этот отрезок времени на день, хотя бы на полдня. Ему нужно было добраться до Шачжоу как можно скорее, чтобы договориться с правителем Цао Сяньшунем насчет контратаки, убедить его, что в противном случае город постигнет участь Гуачжоу.

Войско шло по пустыне. То тут, то там попадались колодцы и глиняные домики для путников, тогда измученные ханьцы делали краткий привал, а потом шагали дальше, до следующего оазиса. Вода здесь повсюду имела горьковатый привкус. Несмотря на бодрый шаг, даже пешие воины постоянно мерзли, не то что всадники, – сильный западный ветер пронизывал их насквозь. Люди продвигались вперед, сопровождаемые зловещим воем ветра, мимо рыжих, зубчатых, словно пилы, гор, холмов, засыпанных песком, волнистых дюн, заброшенных крепостей.

На четвертое утро они увидели перед собой большое озеро, покрытое коркой соли; издалека оно было похоже на сугроб. Вода в озере замерзла. Невзирая на опасность, солдаты ночью перешли озеро по льду, чтобы срезать два ли. Дорогу торили верблюды.

На пятое утро войско поднялось на вершину холма. Оттуда открывался вид на безбрежную, похожую на океан пустыню, а вдали, на северо-западе, смутно темнели заросли деревьев. Яньхуэй сказал, что это и есть Шачжоу. До города оставалось всего шесть ли – меньше дня пути.

Впервые после выхода из Гуачжоу ханьцы сделали настоящий привал. Всадники легли, прижавшись к своим лошадям и верблюдам, чтобы во сне согреться теплом их тел. Чжу Ванли, Синдэ и Яньхуэй последовали примеру простых воинов.

Синдэ проснулся глубокой ночью. Оглядевшись, увидел вокруг спящих соратников. Безмолвные люди, лошади и верблюды были похожи на древние каменные статуи, высеченные в пустыне сотни или тысячи лет назад. Усталый Синдэ не шевелился, приятно было ощущать под щекой теплую шею коня.

Издали к холму приближалась сотня верблюдов. Синдэ вгляделся в крошечные фигурки: даже с такого расстояния можно было различить, что это торговый караван. Он полз не быстрее улитки, а Синдэ лениво наблюдал за ним из-под полуопущенных век. На какое-то время длинная вереница верблюдов пропала за дюнами, потом опять появилась – на удивление близко.

Синдэ продолжал рассеянно следовать взглядом за животными. И внезапно вздрогнул, узнав полотнище с большим иероглифом «вай», означающим «Вайшравана».

Караван принадлежал не кому иному, как Вэйци Гуану!

Синдэ вскочил и устремился ему навстречу. Караван между тем остановился, от него отделились три человека. Синдэ громко позвал купца по имени. Один из троих ускорил шаг. Это был Гуан. Подойдя к Синдэ, он гордо задрал подбородок и осведомился:

– Тебя переводят в Шачжоу?

Синдэ, пробормотав что-то уклончивое, полюбопытствовал, куда держит путь Гуан.

Я? Я направляюсь в Гуачжоу, – как обычно надменно ответил купец.

– Нет больше Гуачжоу, – сообщил Синдэ и невозмутимо рассказал подробности.

Выслушав его, Гуан заскрипел зубами от злости.

– Значит, мы не можем идти дальше? – Он свирепо уставился на Синдэ и выпалил: – Ты поступил как последний болван! Тоже мне заговорщик! Скоро сам поймешь, что нельзя было сделать большей глупости. А теперь слушай меня. Мусульмане собрали несметное воинство. В моем родном Хотане уничтожена семья Ли, которая свергла династию Вэйци. И скоро мусульмане захватят Шачжоу. Через месяц его сровняют с землей отряды слонов. Этот дурень, правитель Шачжоу, не поверил мне, но так все и случится. Поэтому мы собрали вещички и покинули город. – Гуан перевел дыхание и снова зашипел: – Ты сделал большую глупость! Что же теперь с нами будет? С запада наступают мусульмане, с востока – тангуты. Куда нам идти? Ты настоящий осел!

Можно было подумать, будто во всем случившемся виноват один Синдэ. А сам Синдэ впервые услышал об угрозе со стороны мусульман. Но поскольку об этом сообщил Гуан, много путешествовавший в тех краях, не было оснований ему не верить.

Купец вернулся к своему каравану, Синдэ побежал к Чжу Ванли.

Полководец не спал – беседовал с Яньхуэем. Синдэ подошел к ним и передал рассказ Гуана. Чжу Ванли искоса взглянул на него, словно желая сказать, что все это ерунда, а Яньхуэй побледнел и произнес:

– Несчастье всегда падает как снег на голову. И обычно беда не приходит одна. Думаешь, что справился с неприятностью, а за ней тотчас следует вторая. Слова этого купца весьма похожи на правду. С востока надвигаются темные силы тангутов, а с запада, стало быть, – слоны мусульман. Да-а… В это нетрудно поверить. – Яньхуэй говорил очень спокойно, потом внезапно повысил голос: – Идет целая армия слонов! Я видел слона однажды в детстве. Его вели по Шачжоу из Центральной Азии в Поднебесную. Сотни этих ужасных тварей, несущих на себе вооруженных луками наездников, нападут на нас, и земля содрогнется от их шагов! – Яньхуэй опустился на траву и обхватил голову руками. Затем встрепенулся, рассеянно поглядел по сторонам и вскричал: – Куда же нам идти? – Он обратил лицо к небесам, словно подразумевая, что другого пути нет.

– Что нам до мусульман? – напрягая измученные связки, прохрипел Чжу Ванли. – Какое дело до слонов? Наши враги – тангуты. Нам нужен Юань-хао. Не слоны и не мусульмане, а этот негодяй убьет всех ханьцев и сровняет Шачжоу с землей!

Полководец немедленно приказал солдатам собираться в дорогу. Синдэ занял место рядом с ним во главе войска. Они спустились по склону холма в пустыню и двинулись к видневшемуся на горизонте оазису. Впереди шел караван Гуана. Очевидно, его присутствие раздражало Чжу Ванли – полководец то и дело поторапливал пеших ратников, но расстояние между ним и караваном никак не уменьшалось. Знамя рода Вэйци ярко-желтым пятном покачивалось на горизонте, указывая путь.

К полудню немного потеплело. Войско вышло на пустошь с разбросанными по ней то тут, то там ивовыми рощами. Идти стало легче, пехотинцы ускорили шаг, всадники взбодрились. Вскоре они добрались до поселения в полях, окружавших Шачжоу. Здесь оросительные каналы под углом пересекали дорогу, и воинам приходилось то и дело поворачивать в обход.

У берегов реки Дан над замерзшей водой склонились ивы. Перейдя ее по льду, Синдэ увидел впереди стены Шачжоу. Они были украшены изысканнее, чем у других приграничных городов, и тотчас всколыхнули в сердцах ханьских солдат воспоминания о родине, о Поднебесной.

На базаре, прилегающем с внешней стороны к стене у южных ворот, полным ходом шла купля-продажа, мощенные булыжником улочки между рядами лавок были запружены мужчинами и женщинами, молодыми и старыми, все толкались, шумели, приценивались, торговались. Менее чем через день сюда неизбежно нагрянет беда, но пока местные жители и заезжие купцы не ведали об этом – город жил обычной мирной жизнью. Люди с любопытством смотрели, как по улицам бредут усталые ратники, так похожие на них, ведь это были ханьцы. Синдэ показалось, будто он вернулся в родную провинцию Хунань.

На большой площади за городскими стенами воины Чжу Ванли завершили свой долгий, утомительный переход. Синдэ и полководец вслед за Яньхуэем отправились во дворец Цао Сяньшуня.

Правитель Шачжоу, мужчина лет пятидесяти, был небольшого роста, но сразу чувствовалось, что это прирожденный воин, со сверкающими глазами и решительным выражением лица. Невозмутимо выслушав рассказ брата, он произнес:

– Я знал, что когда-нибудь тангуты на нас нападут. Значит, это случится раньше, чем можно было предположить… Что ж, нам придется храбро сражаться, дабы не запятнать честь всех ханьских военачальников со времен Чжана Ичао.[36]36
  Чжан Ичао – китайский наместник Шачжоу (Дуньхуана) с 848 по 867 г.


[Закрыть] Я жалею лишь о том, что в Шачжоу слишком мало воинов, чтобы противостоять могучим тангутам. Это значит, что во время моего правления династия Цао падет, но мы не в силах ничего изменить. Говорят, в прошлом наша земля принадлежала туфаням, и ханьцев здесь долгие годы заставляли носить тибетскую одежду. Только по праздникам могли они облачаться в одежды своего народа и тогда обращали взоры к небесам и горько оплакивали свою участь. Наверное, теперь шачжоусцы вновь окажутся в таком же положении. Однако никто из завоевателей не будет владеть этой землей вечно. Туфани ушли, уйдут и тангуты. А после их ухода останутся дети Поднебесной, как дикие травы, которые невозможно вырвать с корнем. Это дает мне надежду, лишь на это я уповаю. Здесь обрели покой души наших предков. Здесь будут жить наши потомки. Это ханьская земля.

Сяньшунь говорил совершенно спокойно. Он сохранял выдержку и достоинство, как и подобало человеку, назначенному двадцать лет назад Сыном Неба на должность главнокомандующего и правителя Шачжоу после смерти его отца, Цао Цзуншоу, в 1016 году.

Синдэ послал гонца к Вэйци Гуану с приглашением во дворец, и тот сразу же пришел, чтобы рассказать Сяньшуню о событиях в Центральной Азии. Правитель внимательно выслушал и ничуть не удивился.

– Мусульмане, конечно, могут напасть, – задумчиво проговорил он, – но, скорее всего, первыми в Шачжоу войдут тангуты… Возмездие свершится. Не беспокойся об этом, юный наследник династии Вэйци.

Гуан пристально уставился на Сяньшуня и спросил:

– Хотите сказать, что мусульмане сразятся с тангутами?

– Не исключено.

– И кто, по-вашему, победит?

– Сложно сказать. В отличие от шачжоусцев и у мусульман, и у тангутов могущественные армии. Полагаю, что, как было в случае с Поднебесной и киданями, и те и другие понесут потери, и те и другие будут праздновать победы.

Гуан размышлял некоторое время, потом тихо, но решительно произнес:

– Я доживу до этого дня. Должен дожить, чтобы стать свидетелем захватывающих событий. И знамя династии Вэйци переживет войну вместе со мной.

Синдэ подумал, что этот дерзкий молодой человек, привыкший добиваться своего, непременно выполнит обет. Да, на смену его верблюдам придут слоны, и он будет путешествовать с востока на запад, высоко держа над головой родовое знамя.

Заканчивая аудиенцию, Цао Сяньшунь сказал Чжу Ванли, что тангуты подойдут к городу дня через три-четыре, так что его воины должны хорошенько отдохнуть. Тем временем солдаты из гарнизона Шачжоу будут готовиться к битве и копать ловушки для вражеских лошадей за стенами города.

Чжу Ванли, Синдэ и Гуан вышли из дворца. На улице полководец и Синдэ расстались с караванщиком. Придя в штаб, Чжу Ванли сказал, что не знает, хороший или плохой стратег Сяньшунь, но он последует его совету и хорошенько отдохнет. Простые воины и командиры будут спать три дня и проснутся под дробь военных барабанов тангутов. Син-дэ подумал, что он шутит, но лицо Чжу Ванли было серьезным.

Пять из семнадцати храмов в Шачжоу были отведены войску на постой. Синдэ отыскал выделенную ему каморку и тотчас заснул. Пробудился он в полночь. За стенами грохотали походные барабаны. Решив, что это пришли тангуты, Синдэ выскочил на улицу. Там не было признаков атаки, отряды шачжоуских воинов через равные промежутки времени проходили по дороге перед храмом в холодном свете зимней луны.

Перед рассветом Синдэ вновь проснулся. На этот раз его разбудили крики и ржание лошадей. Он опять вышел на улицу. Небо медленно светлело. Мимо тянулись бесконечные вереницы беженцев: женщины, дети, старики. Похоже, здесь эвакуация проходила организованно. После этого Синдэ вставал лишь для того, чтобы утолить голод. С каждым часом смятение в городе усиливалось, но Синдэ уже привык к шуму и спал беспробудным сном.

Вечером следующего дня он наконец открыл глаза и почувствовал себя совершенно отдохнувшим. Его соратники, сладко зевая и потягиваясь, потихоньку выходили в город, хотя никто не получил такого приказа и можно было поспать еще. Вскоре на площади вокруг костров собралось около тысячи солдат. Появился Чжу Ванли.

– Выспался? – спросил полководец, отыскав в толпе Синдэ.

– Даже если б и захотел, не смог бы больше спать!

– Пусть остальные поспят еще одну ночь. На рассвете собери их здесь. Скорее всего, битва начнется завтра вечером или на следующее утро.

Окинув взглядом площадь, Чжу Ванли вернулся к себе, а Синдэ подошел к ближайшему костру. Он думал, там сидят воины, но это оказались люди из каравана Вэйци Гуана. Сам Гуан тоже был среди них. При виде Синдэ он поднялся и кивком пригласил его следовать за собой.

Когда они отошли от огня, купец заговорил:

– Я ищу тебя со вчерашнего дня. Ты намерен погибнуть в битве или уцелеть?

– Я не думал об этом и чувствую себя так же, как перед любым другим сражением. Не знаю, что приготовила для меня судьба. Умирать мне не хочется, но и особого желания жить нет. Будь что будет.

Синдэ сказал правду. Он понимал, что воины Чжу Ванли и Цао Сяньшуня не смогут долго сдерживать натиск тангутов, – если им удастся выстоять один или два дня, это уже будет подвиг. По всей вероятности, Шачжоу, как и Гуачжоу, сгорит дотла, большинство солдат и жителей погибнут. А пленных, коли их не убьют сразу, впереди ждут только страдания.

Внезапно он вспомнил обнаженную тангутку, которую хотели продать по частям на базаре Бяньляна много лет назад. При мысли о ее поведении перед лицом смерти сердце Синдэ наполнилось отвагой.

– Стало быть, твоя жизнь в руках судьбы? – прищурился Гуан. – Тогда отдай ожерелье мне на хранение. Если выживешь, оно спасет тебя от нужды, если погибнешь, будет потеряно навсегда. К тому же опасно брать его с собой на поле битвы – не ровен час, уронишь. За стенами Шачжоу, который не сегодня завтра обратится в прах, сплошная пустыня. С востока идут тангуты, с запада – мусульмане. – Он говорил, вопреки обыкновению, спокойно. В сумерках его бесстрастное лицо показалось Синдэ высеченным из ледяной глыбы. – Ты видел, что творится в городе? – продолжал купец. – Увлекательное зрелище. Никто не знает, что делать. Все сошли с ума. Самые смелые погрузили свои пожитки на верблюдов и лошадей и дали деру, но скоро они потеряют все. Еще до появления мусульман племена аша и лун, которые поджидают в пустыне, нападут на них. Ни у кого нет ни малейшего шанса спастись, даже у нас. Разбойники заберут животных и скарб, разденут людей догола, а потом бросят подыхать в пустыне! – Гуан понизил голос: – Но, несмотря ни на что, я знаю, как быть. Есть место, где можно спрятать сокровища. Не важно, придут мусульмане или тангуты, этому месту ничто не грозит. – Купец молча наблюдал за Синдэ, словно ожидая его ответа. Но Синдэ молчал, и Гуан снова заговорил: – Ну что? Я возьму твое ожерелье на хранение. Не бойся, себе не присвою – если выживешь, верну в целости и сохранности. Давай его сюда!

У Синдэ не было никакого желания отдавать Гуану ожерелье. Гуан заметил это и совершенно другим тоном произнес:

– Я могу сказать тебе, где спрячу ожерелье. Ты ведь согласишься, если сам будешь присутствовать при том, как я замурую его в тайнике вместе со своими драгоценностями?

– Замуруешь?

– Да. Я схороню все сокровища в надежном месте и не прикоснусь к ним, пока не кончится война.

– И где же будет тайник?

– Узнаешь, когда отдашь ожерелье. Кроме меня, об этом месте никому не известно, и, даже если весь Шачжоу превратится в поле боя, ожерелье там будет в безопасности. Не важно, сколько лет продлится война, никто его не тронет. Вот что это за место! – Очевидно, Гуан понял, что и так уже зашел в разговоре слишком далеко, поэтому можно рассказать Синдэ еще кое-что. – Прошлой ночью мои люди начали готовить для захоронения ценностей огромную пещеру. Я сказал семье Цао, что с радостью спрячу и их сокровища. Они не доверяют мне и отказались, но в конце концов сами будут молить меня о помощи. Мы выходим завтра на рассвете, и, возможно, к этому времени они передумают. Ты тоже подумай. Если не изменишь решения – считай, что сам упустил свою удачу. – На этом, даже не попрощавшись, Гуан вернулся к своим людям.

Слова о тайнике произвели странное впечатление на Синдэ. Он сомневался, что укромное местечко существует на самом деле, при этом внезапно ему страстно захотелось узнать, где оно, появилось ощущение, что тайник может ему когда-нибудь пригодиться для чего-то очень важного… Но для чего? Синдэ вздохнул. Он понимал, что Гуан намерен воспользоваться всеобщим смятением и завладеть чужим добром. Очевидно, купец искренне верил, что его минует судьба, уготованная шачжоуским ханьцам, и что, даже если все погибнут, он один выживет. Хозяева не вернутся за своими вещами, и он станет обладателем целого состояния… Удивительный человек! Не боится ни шальных стрел, ни разбойников, ни плена! Синдэ неожиданно проникся симпатией к этому дерзкому негодяю. И принял решение.

Он приблизился к костру и сделал знак Гуану. Купец сразу вскочил, подошел к нему и победоносно осклабился:

– Ну что? Поразмыслил? Лучше ведь оставить ожерелье у меня, да?

– Да, я отдам тебе ожерелье. С одним условием. Ты покажешь мне тайник.

– Можешь пойти со мной завтра. Будь здесь на рассвете. – Гуан немного помолчал и снова заговорил: – Ну вот что. Я скажу, где находится тайник, потому что доверяю тебе, но больше никому ни слова. Если правда выйдет наружу, я буду знать, что ты проболтался. Близ Шачжоу, в горах Минша, есть Пещеры тысячи будд, я нашел там несколько пустых гротов – идеальное укрытие для клада. – Молодой купец с вызовом уставился на Синдэ и продолжил: – Скорее всего, тангуты там ничего не тронут. Юань-хао как-никак буддист – он не позволит разорить пещеры. В некоторых из них, кстати, есть заброшенные ходы – кто-то хотел прорубить новые гроты, да так и не довел дело до конца. Мы положим в них сокровища и замуруем. Даже если придут мусульмане и опустошат Пещеры тысячи будд, вряд ли они обнаружат эти отверстия. Да и вообще, мусульмане стараются держаться подальше от буддийских святынь – не оскверняют чужую веру. Сомневаюсь, что они устроят там жилища для своих воинов или конюшни. Впрочем, нашему тайнику и в этом случае ничто не угрожает.

Синдэ уже слышал о Пещерах тысячи будд в горах Минша – молва о них докатилась и до его родной провинции Хунань.

Горы Минша высились неподалеку от Шачжоу. Подножие восточных склонов было изрыто рукотворными гротами, в каждом находились великолепные настенные росписи и статуи Будды. Неведомо, кто начал высекать в камне эти пещеры, дабы увековечить Мудрость Учителя, но в народе говорили, будто их втайне расширяют и украшают последователи Шакьямуни с древнейших времен и по сей день.

Разумеется, Синдэ никогда не видел Пещер тысячи будд и мог судить о них лишь по отрывочным описаниям в книгах, однако все знали, что это одна из самых известных буддийских святынь в приграничных землях. Еще он вспомнил, что в ту ночь, когда они встретились с Гуаном в Гуачжоу, тот обмолвился о своем дедушке по материнской линии, который обустроил в горах Минша несколько гротов. Вероятно, именно поэтому Гуан и решил спрятать сокровища в Пещерах тысячи будд.

– Сколько отсюда до склонов Минша? – спросил Синдэ.

– Всего пять ли. Ежели хорошенько пришпорим лошадей, поспеем за час.

– Стало быть, договорились. Завтра на рассвете я приду на стоянку твоего каравана.

– Не забудь ожерелье, – напомнил Гуан.

Синдэ не хотелось возвращаться в тесную храмовую каморку, и, расставшись с купцом, он прогулялся по Шачжоу, который вскоре должен был исчезнуть с лица земли.

Город кишел перепуганными беженцами, тянувшими за собой лошадей и верблюдов с поклажей. Шачжоу отличался от других укрепленных поселений, которые Синдэ видел в западных областях: здесь были широкие улицы, обсаженные раскидистыми деревьями, на площади – старые, внушительного вида торговые заведения и харчевни. Синдэ покинул базарный квартал и оказался в жилых районах с рядами больших домов за глинобитными стенами. Там тоже царила паника, на улицах было не протолкнуться, но люди вели себя чуть спокойнее. Время от времени гомон стихал и воцарялось гнетущее молчание. На небе появилась кроваво-красная луна.

Синдэ отправился в квартал, застроенный храмами. Они были намного больше тех, в восточной части города, где Цао Сяньшунь разместил воинов Чжу Ванли. Как и следовало ожидать, здесь было тихо, монахи хранили душевное равновесие, и шум сборов не достигал улиц.

Синдэ забрел на территорию огромного монастыря – храма Великого облака. Справа от ворот высилась многоярусная пагода, ровнехонько над шпилем которой висел алый диск луны. Мрачные тени пагоды и других зданий ложились на почти невидимую в ночном сумраке землю. Ни шороха, ни человеческого голоса. Неужели монахи уже сбежали? Синдэ прошел в глубь монастыря и, увидев свет под изогнутой крышей, приблизился к низкому строению – похоже, это было хранилище священных книг. Входные двери оказались чуть приоткрытыми. Внутри горели свечи, на полу громоздились горы буддийских свитков, а среди них возвышались фигуры троих совсем юных монахов. Двое стояли, один присел, склонившись над книгами. Все трое были так поглощены работой, что не заметили появления чужака. Сначала Синдэ не мог понять, чем они занимаются, потом догадался: монахи сортировали священные тексты. Порой они брали в руки и долго разглядывали какой-нибудь свиток, затем откладывали его в сторону – направо или налево, в одну из стопок, – и принимались за другой. Синдэ как зачарованный долго наблюдал за ними. Наконец он решился заговорить:

– Что вы делаете?

Юноши вздрогнули и одновременно оглянулись.

– Кто ты? – нахмурился один из них.

– Не бойтесь, я не враг. Чем вы занимаетесь? – повторил вопрос Синдэ.

– Разбираем сутры и шастры.

– И что вы потом будете с ними делать?

– Когда храм загорится, возьмем отложенные свитки и уйдем из города.

– То есть вы собираетесь оставаться здесь, пока тангуты не подожгут Шачжоу?

– Конечно.

– Но ведь это опасно! Вы что, не слышали? Был дан приказ об эвакуации.

– Даже если так, неужели ты думаешь, незнакомец, что мы можем убежать, не исполнив свой долг? Не знаем, как другие, но мы останемся здесь даже после начала пожара – у нас ведь еще работы непочатый край.

– А где ваши собратья?

– Ушли, но что нам до них – мы сами вызвались на это дело.

– А где настоятель?

– С прошлой ночи он во дворце, решает, как поступить с храмом.

– Но почему вы не хотите все бросить и уйти, пока не поздно?

На лицах молодых монахов появилось презрение. Самый младший из них, до сих пор хранивший молчание, проговорил:

– Число прочитанных нами сутр не стоит упоминания, ибо еще больше таких, к которым мы не успели даже прикоснуться. Мы хотим приобщиться к их мудрости.

Ответ юноши тронул Синдэ до глубины души. Он вспомнил, как сам не раз произносил те же слова много лет назад.

Пожелав монахам удачи, Синдэ покинул книгохранилище – ему надо было как можно скорее увидеться с Яньхуэем. Улицы по-прежнему были полны людьми, Синдэ то и дело приходилось отступать в сторону, прижиматься к оградам, чтобы пропустить группы беженцев. Во дворце стражник провел его по лабиринту залов во внутренние покои правителя. В центре большого помещения на кресле восседал Яньхуэй – точно так же, как когда-то в собственном дворце в Гуачжоу. Но только этот зал был намного красивее и роскошнее того, который, наверное, уже обратился в прах. Предметы обстановки и ковры переливались яркими красками в сиянии множества свечей.

Яньхуэй не разомкнул губ – лишь поднял безжизненный взгляд на Синдэ, который осведомился, чем занимается сейчас правитель Сяньшунь. Пришлось повторить вопрос.

– Вообще-то ничем. То есть он так занят приготовлениями к битве, что не желает слышать о бедах, уготованных Шачжоу. Все сгорит! Сгорит! – с отчаянием промолвил Яньхуэй.

– А что будет с храмами?

– Их сожгут.

– А монахи?

– Я слышал, что почти все они ушли.

– А как же сутры?

– Их предадут огню.

– И вы это допустите?

– А что я могу? Сяньшуню недосуг, он гонит меня прочь, когда я заговариваю с ним о сутрах.

– Тогда почему бы вам самому не отдать приказ?

– Даже если я это сделаю, ничего не изменится. Настоятели семнадцати храмов собрались на совет во внутренних покоях. Они обсуждают этот вопрос с прошлой ночи, но до сих пор не пришли к согласию. – Яньхуэй встал и принялся неторопливо расхаживать по залу. Потом опять заговорил тихим голосом, будто про себя: – Вполне естественно, что они не могут прийти к единому решению, несмотря на то что спорят уже давно. В хранилищах семнадцати храмов находится огромное количество свитков. На то, чтобы вынести их все, уйдут дни. Еще много дней понадобится, чтобы упаковать их и навьючить на верблюдов. А куда вести тысячи верблюдов со свитками? На восток? На запад? На юг? Или на север? Где искать безопасное место? – Закончив свой монолог, Яньхуэй вернулся в кресло. – Гуачжоу уничтожен. Шачжоу постигнет та же участь. Город сгорит. Храмы сгорят. И сутры погибнут в пламени.

Синдэ молчал. Да, свитков великое множество. В этот час испытаний их не удастся спасти. Честь и слава троим молодым монахам из храма Великого облака, которые, рискуя жизнью, пытаются сохранить хоть малую толику великой мудрости.