Текст книги "Ночной шторм"

40

С помощью снега Йоакиму удалось справиться с пламенем. Когда Йоаким затушил последний язычок огня, он увидел, что вся лестница обуглилась, а помещение заволокло едким серым дымом.

Откашлявшись, Йоаким опустился на корточки рядом с лестницей, по-прежнему сжимая в руках лопату для уборки снега.

Голова его словно опустела. У него не было сил думать, откуда взялись все эти незваные гости или о том, что случилось в потайной комнате. Герлоф Давидсон был прав: не стоило призывать призраков. Йоаким не помнил ничего из того, что случилось с ним вечером. Действительно ли там наверху он видел Катрин? И она в самом деле призналась, что убила его сестру?

Нет, Катрин этого не говорила.

Он взглянул на мужчину на полу. Йоаким понятия не имел, кто это и почему мужчина в наручниках, – но если это полицейские его сковали, значит, на то была причина.

Йоакиму показалось, что он снова слышит выстрелы на улице. Он напряг слух, но ничего больше не услышал. Тогда он обратился к мужчине на полу:

– Это ты развел огонь?

Через пару секунд он услышал ответ:

– Простите.

Йоаким со вздохом проговорил:

– Придется построить новую лестницу на сеновал…

Поднявшись, он внезапно вспомнил, что Ливия и Габриэль одни в доме.

Как он мог оставить детей одних?

Сбоку послышался звук открывающейся двери, и, повернув голову, Йоаким увидел Тильду Давидсон, всю в снегу. В одной руке у нее был пистолет, в другой – охотничье ружье. Тяжело дыша, молодая женщина грузно вошла внутрь и рухнула на пол.

– Он сбежал, – выдохнула она.

Фредди приподнял голову.

– Скрылся в лесу, – прибавила Тильда, принимая сидячее положение. – Но, по крайней мере, у него больше нет оружия.

– Я должен пойти к детям, – сказал Йоаким. – Вы в порядке?

Тильда кивнула, но осталась сидеть, уронив голову на грудь.

– Там кое-кто есть… двое мужчин, – прошептала она.

– Раненые?

– Один ранен, другой убит…

Йоаким больше не задавал вопросов. Когда он последний раз взглянул на молодую женщину, та уже достала мобильный и набирала номер. Выйдя наружу, Йоаким пошел к дому. Хутор уже не казался ему таким большим, как прежде. Казалось, под ударами ветра постройки съежились и столпились, как стая испуганных собак. Ветер сорвал с крыши часть черепицы, разбросав ее по двору.

Поднявшись на крыльцо, Йоаким открыл дверь. На полу в прихожей лежал мужчина. Мертвый? Нет, он просто спал. Стекла дрожали от порывов ветра, рамы тряслись, но не сдавались.

Йоаким зашел в дом и замер.

В коридоре раздавались какие-то звуки.

Хриплое дыхание.

Там была Этель.

Он чувствовал, что она стоит перед дверью в детскую. «Она пришла за своей дочерью», – догадался Йоаким. Этель пришла, чтобы забрать Ливию с собой. Йоаким не в силах был пошевелиться. Наконец он крепко зажмурился и открыл дверь.

Верь мне, мысленно произнес он, и вошел внутрь. В коридоре было пусто.

41

Тильда не помнила, как ей помогли подняться на веранду. По-прежнему было жутко холодно, но ветер начинал понемногу стихать. Это Йоаким Вестин расчистил от снега дорожку к дому и помог ей выбраться из коровника.

– Вы вызвали помощь? – спросил Йоаким.

Она кивнула:

– Они приедут, как только смогут, но не знают когда.

Они прошли мимо сугроба, из которого торчал край кожаной куртки.

– Кто это? – указав на него, сказал Йоаким.

– Его звали Мартин Альквист, – ответила Тильда и зажмурилась. Ее ждет много вопросов о том, что случилось этой ночью. Что пошло не так? Правильно ли она поступила, и можно ли было поступить иначе? И большинство из этих вопросов она задаст себе сама. Но сейчас у нее просто не было сил.

В доме было тихо.

Йоаким провел ее в большую комнату с печкой в углу, где на полу ее уже ждал застеленный матрас. В комнате было тепло, и Тильда с радостью опустилась на матрас. Нос ужасно болел, и дышать можно было только через рот, но Тильда так устала, что мгновенно погрузилась в сон. Время от времени она просыпалась от боли и страха, и ей казалось, что она снова в темном сарае, где к ней тянутся бледные руки с острыми когтями; потом Тильда снова погружалась в забытье, лишь отдаленно напоминавшее нормальный сон. Когда же она сможет расслабиться?.. На рассвете кто-то склонился над ней, и молодая женщина вздрогнула.

– Тильда? – услышала она голос Вестина.

Он медленно и четко, словно объясняя ребенку, прибавил:

– Ваши коллеги звонили, Тильда… Они скоро будут.

– Хорошо, – гнусаво произнесла она из-за распухшего носа. Потом зажмурилась и спросила: – А Хенрик? Хенрик Янсон. Он был на веранде. Как он?

– Нормально. Я его перевязал.

– А Томми? Он здесь?

– Нет, полиция собирается его искать.

Тильда кивнула и снова отключилась.

Через некоторое время ее разбудил шум мотора и голоса, но молодая женщина все равно не понимала, где находится. Снова раздался голос Йоакима:

– Машины не могут проехать, Тильда, они одолжили у военных транспортер.

Скоро комната заполнилась людьми, Тильду довольно грубо подняли с матраса и куда-то понесли. Она снова оказалась на холоде, но ветра больше не было, и по бокам от дорожки возвышались белые сугробы.

«Рождество», – подумала Тильда.

Дверь хлопнула. Потом другая. Молодую женщину положили на носилки в фургоне и оставили в покое.

Она огляделась и увидела рядом с собой на полу неподвижное тело в пластиковом мешке. Кто-то рядом закашлялся. Подняв голову, Тильда увидела на соседних носилках человека, укрытого серым покрывалом. Он шевелился. Мужчина лежал, отвернувшись лицом к стене, но она узнала одежду.

– Хенрик, – позвала Тильда.

Никакого ответа.

– Хенрик! – крикнула Тильда, и крик болью отозвался в ребрах.

– Что? – Мужчина нехотя повернул голову.

Наконец она рассмотрела его. Столяра и грабителя Хенрика Янсона. Он выглядел как обычный двадцатипятилетний парень. Только лицо у него было белее мела. Тильда набрала в грудь воздуха и выговорила:

– Хенрик, ты сломал мне нос своим чертовым топором!

Он молчал.

Тильда спросила:

– Что ты еще натворил?

Грабитель по-прежнему молчал.

– Здесь был смертельный случай осенью, – после паузы сказала Тильда. – Женщина утонула.

Хенрик зашевелился.

– Люди слышали шум моторной лодки у хутора, – продолжала Тильда. – Это твоих рук дело?

Хенрик открыл глаза.

– Это была не моя лодка, – ответил он.

– Не твоя? – переспросила Тильда. – Тогда чья же?

– Чужая лодка. Я ее видел.

– Вот как…

– Я все видел… В тот день, когда она умерла…

– Катрин Вестин, – вставила Тильда.

– …К ней приехали, – продолжал Хенрик. – На большой белой лодке, похожей на яхту.

– Ты ее раньше видел?

– Нет, она была больше, чем у меня: скорее яхта, чем лодка. Она причалила к дамбе, на которой кто-то стоял. Я думаю, это была Катрин.

– И?..

Тильда вдруг поняла, что больше не в силах произнести не слова.

– Я все видел, – повторил Хенрик.

Их глаза встретились.

– Поговорим потом, – сказала Тильда. – У нас будет много времени. Тебя ждет немало допросов.

Хенрик вздохнул. В фургоне снова воцарилась тишина. Тильде хотелось закрыть глаза и все забыть, особенно то, что случилось с Мартином.

– Ты что-нибудь слышала на хуторе ночью? – вдруг спросил Хенрик.

– Ты о чем?

Хлопнула дверца, раздался шум мотора, и машина начала движение.

– Стук? – прибавил Хенрик.

Тильда не поняла, что он имеет в виду, и ответила:

– Нет, я ничего не слышала.

– Я тоже, – сказал Хенрик. – Никакого стука. Я думал, это все лампа или планшетка. Но теперь все тихо…

Тильде показалось, что, несмотря на ранение и предстоящий арест, в его голосе прозвучало облегчение…

42

Наступило рождественское утро, но электричество так и не включили. Сугробы доставали до самых окон. Ночью на военном транспортере приезжали полицейские с собакой. Они обыскали все постройки на хуторе, но так и не нашли убийцу. Около трех часов полицейские уехали, увозя с собой Тильду и других, и только после этого Йоаким наконец лег спать и проспал несколько часов подряд.

Впервые в течение нескольких недель он спал спокойно и проснулся только в восемь утра. В доме было темно и тихо, но он зажег керосиновую лампу, а еще через час над морем поднялось солнце.

Еще через час в окна начал проникать свет: это солнце встало над морем, – однако, чтобы его увидеть, Йоакиму пришлось подняться на второй этаж и открыть окно.

Все побережье превратилось в бескрайнюю снежную пустыню с белыми дюнами, сверкающими на солнце и резко контрастирующими с глубокой синевой неба. Красные стены строений казались почти черными на фоне ослепительно-белого снега.

Арктическая тишина царила на хуторе. Даже ветра не было. Впервые за все время, что он был на острове, Йоаким наблюдал полное отсутствие ветра.

Шторм прошел, но оставил о себе на память метровую стену из снега и льда вдоль берега моря.

Йоаким проверил, на месте ли маяки. Он читал, что старые маяки часто падают во время штормов, – но башни, как и раньше, возвышались среди ледяных глыб.

Затопив печи, Йоаким разбудил детей.

– С Рождеством! – сказал он.

Дети уснули прямо в одежде на кровати Габриэля. Там он и нашел их вчера вечером, когда вернулся в дом. Тогда он не стал их будить, только накрыл покрывалом.

Йоаким ждал вопросов о том, что случилось ночью на хуторе, о выстрелах и чужих дядях, но Ливия только потянулась.

– Вы хорошо спали?

Девочка кивнула и сказала:

– Мама была здесь.

– Что?

– Она приходила, когда тебя не было.

Йоаким перевел взгляд с дочери на сына. Габриэль кивнул, словно подтверждая слова сестры.

Ливия, не лги, хотел сказать Йоаким, мама не могла быть здесь, но вместо этого он спросил:

– И что мама сказала?

– Сказала, что ты скоро придешь, – ответила Ливия. – Но ты не пришел.

Йоаким присел на край кровати.

– Теперь я здесь, – успокоил он детей. – Я больше никуда не уйду.

Йоаким разбудил Фредди, тихого молчаливого парня; ему не хватило места в транспортере, поэтому его оставили спать, приковав наручниками к батарее.

– Твоего брата так и не нашли, – сообщил Йоаким.

Фредди лишь устало кивнул.

– Что вы здесь искали?

– Все, что попадется. Дорогие картины…

– Картины Торун Рамбе? – с удивлением произнес Йоаким. – У нас здесь только одна. Так вы картины искали в коровнике?

– В доме была только одна, больше мы не нашли. И тогда мы пошли и подожгли коровник.

– Зачем? – спокойно спросил Йоаким.

– Не знаю.

– Но ты не собираешься больше делать глупости?

– Нет.

Йоаким, которому Тильда доверила ключ от наручников, решил проявить великодушие в рождественский день и освободил Фредди от наручников.

В одиннадцать снова зажегся свет, и грабитель устроился перед телевизором смотреть праздничную программу. Позднее Фредди должна была забрать полиция. С грустным видом он смотрел мультфильмы про Деда Мороза, танцы вокруг елки, кулинарные шоу и репортажи с заснеженных площадей.

Ливия и Габриэль присели рядом, но никто из них не произнес ни слова. Несмотря на молчание, атмосфера была расслабленная.

Сам Йоаким остался в кухне с тетрадкой, найденной в часовне рядом с курткой Этель. Целый час он читал рассказанные Мирьей Рамбе трагические истории, связанные с Олудденом, включая ее собственную.

В конце тетради было несколько чистых листов, а за ними шли еще несколько, исписанных другим почерком, непохожим на почерк Мирьи.

Приглядевшись, Йоаким узнал почерк жены. Она писала неряшливо, словно впопыхах, но слова можно было разобрать. Йоаким прочитал то, что написала Катрин, несколько раз подряд, пытаясь понять смысл.

В двенадцать Йоаким приготовил всем праздничную кашу. Телефон уже работал, и сразу после ланча раздался первый звонок. Это был Герлоф Давидсон.

– Теперь вы знаете, что такое настоящий шторм, – сказал старик.

– Да, теперь знаем, – согласился Йоаким, вспоминая прошедшую ночь.

– Я чувствовал, что он приближается, – продолжал Герлоф. – Но не думал, что это случится именно вчера. Как хутор?

– В порядке. Только черепицу потрепало.

– А дороги?

– Занесло снегом.

– Раньше после такого шторма могло пройти несколько недель, прежде чем по ним можно было проехать, – но теперь, конечно, все расчистят быстрее.

– Мы подождем, – сказал Йоаким. – Я последовал вашему совету и закупил консервов.

– Хорошо. Вы там один с детьми дома?

– Нет, у нас тут незваный гость. Вообще-то, гостей было много, но остался только один. Тяжелое выдалось Рождество.

– Я знаю. Тильда позвонила утром из больницы. Она преследовала грабителей, забравшихся к вам в дом.

– Да, им нужны были картины Торун Рамбе. Воры почему-то решили, что их здесь много.

– Вот как?

– Но у нас только одна. Остальные уничтожены, но не Торун и не Мирьей. Один рыбак выбросил их в море.

– Когда это было?

– Зимой тысяча девятьсот шестьдесят второго года.

– Шестьдесят второго, – задумчиво повторил Герлоф. И сказал после паузы: – В ту зиму мой брат Рагнар замерз во время шторма.

– Рагнар Давидсон? Он был вашим братом?

– Старшим.

– Он не замерз. Я думаю, его отравили, – сказал Йоаким и рассказал то, что прочитал в тетрадке Мирьи Рамбе об ее последней ночи на хуторе.

– Видимо, это был метиловый спирт, – сказал Герлоф, дослушав рассказ Йоакима. – На вкус как обычный спирт, но от него можно умереть.

– Мирья сказала, что Рагнар это заслужил.

– Но он действительно уничтожил картины? – спросил Герлоф. – Я в этом сомневаюсь. Мой брат никогда ничего не выбрасывал. Он был страшный жмот.

Йоаким молчал. Он думал.

– Еще кое-что, пока я не забыл, – прибавил Герлоф. – Я тут кое-что для тебя записал.

– Записал?

– Я много думал и записал свои мысли на пленку. Ты получишь кассету по почте, когда дороги расчистят. Это касается того, что случилось на хуторе.

Еще получасом позже после того, как он закончил разговор с Герлофом, раздался новый звонок. Звонили из полицейского участка Кальмара, чтобы сообщить, что они готовы забрать преступника, если Йоакиму удастся найти и расчистить от снега подходящее место для посадки вертолета.

– Таких мест тут достаточно, – ответил Йоаким.

Положив трубку, он вооружился лопатой и расчистил за домом площадку для вертолета, на которой лопатой изобразил в снегу крест, чтобы его видно было с высоты. Когда в небе над хутором раздался шум вертолета, Йоаким пошел за Фредди.

– Это ваши машины? – спросил Йоаким, выходя с грабителем на крыльцо.

Он показал пальцем на два больших сугроба в отдалении, по форме напоминавшие машины.

Фредди кивнул, сказав:

– И лодка наша.

– Ворованная?

– Ну да.

Дальнейшему разговору помешал шум винтов. Вертолет опустился на середину креста, подняв клубы белого снега. Из вертолета вышли двое полицейских в шлемах и подошли к крыльцу. Фредди не сопротивлялся.

– Вы справитесь? – спросил один из полицейских у Йоакима.

Тот кивнул. Фредди помахал ему на прощание, и Йоаким помахал в ответ. Когда вертолет исчез на горизонте, Йоаким пошел по сугробам в сторону засыпанных снегом машин. Он очистил одну из них от снега – это оказался черный фургон – и заглянул в кабину. Внутри кто-то сидел. Неподвижно. Йоаким взялся за ручку и открыл дверцу.

Это был мужчина. Он сидел, сжавшись на сиденье, словно в отчаянной попытке сохранить тепло. Проверять пульс не было смысла. И так было видно, что мужчина мертв.

В замке зажигания торчал ключ. Видимо, двигатель работал на холостом ходу всю ночь, пока не заглох и холод не проник в кабину. Йоаким поспешил захлопнуть дверцу и вернулся домой, чтобы позвонить в полицию и сообщить, что пропавший грабитель найден.

43

Солнце продолжало ярко светить и в последующие дни. Ветра не было. Снега тоже. Только иногда от снежных шапок, покрывавших крыши, отделялись ломти и мягко падали на землю. Птицы вернулись к своим кормушкам. На третий день вынужденной изоляции пришел конец: на хуторе показался снегоочиститель из Марнэса. Он был похож на ледокол, рассекающий бескрайнее снежное море.

Проселочная дорога теперь была свободна, и Йоаким принялся за расчистку подъезда к хутору. Два часа работы – и по ней можно было проехать. Вернувшись домой, Йоаким вставил в фонарик новую батарейку и пошел к коровнику.

Посреди коровника стояла обугленная лестница. Но Йоакима она не интересовала. Помедлив на пороге, он все же пошел к дальней стене и, опустившись на колени, заполз в отверстие в стене.

Внутри потайной комнаты Йоаким зажег фонарь и прислушался. Там было тихо. Тогда он поднялся по лестнице наверх в часовню.

Тонкие лучи солнца проникали внутрь сквозь щели в стене, освещая часовню изнутри. Там было тихо. Письма и подарки по-прежнему лежали на скамьях. Йоаким медленно пошел по проходу. Дойдя до первой скамьи в ряду, он увидел, что куртка Этель и подарок для Катрин тоже лежат там, где он их оставил. Но сверток был вскрыт. Кто-то оторвал скотч и развернул подарочную бумагу.

Йоаким не стал проверять, на месте ли зеленая туника. Он оставил сверток лежать на скамье, а сам поднял со скамьи куртку Этель. Внезапно его пальцы нащупали под тканью какой-то плоский предмет…

Куртку Йоаким положил в пластиковый пакет перед визитом комиссара Хольмблада, прибывшего на хутор на собственной машине, когда дороги расчистили.

К тому времени «скорая помощь» уже увезла тело последнего грабителя. Полиция тоже приезжала – искать в снегу пули. Местное радио, не называя имен, сообщило, что на хуторе во время шторма погибли два человека. Диктор назвал шторм самым сильным проявлением стихии со времен Второй мировой войны. Хольмблад вышел из машины и поздравил Йоакима с праздниками.

– Спасибо, – сказал Йоаким. – Хорошо, что вы заехали.

– Вообще-то я в отпуске, – заметил комиссар, – но хотел проверить, как вы держитесь после всего, что случилось.

– У нас все в порядке.

– Да, к счастью, шторм закончился.

Йоаким кивнул и спросил:

– А как себя чувствует Тильда?

– Относительно хорошо, – ответил Хольмблад. – Я говорил с ней утром. Ее выписали, и она сейчас дома у матери.

– А тот второй полицейский?

– Это был ее преподаватель из полицейской школы. Отец двоих детей. Такая трагедия. Он не должен был быть здесь…

Помолчав, комиссар прибавил:

– Слава богу, Тильда жива. И справилась с заданием.

– Да, она молодец, – сказал Йоаким, открывая входную дверь. – У меня есть кое-что, что я хотел бы вам показать. Посмотрите?

– Конечно, – кивнул Хольмблад.

Йоаким пригласил комиссара в кухню, где быстро освободил стол.

– Вот, – сказал он, кладя на стол пакет с курткой Этель и предмет, найденный за подкладкой. Это была позолоченная визитница. В пакете также лежала записка с угрозой.

– Что это? – спросил Хольмблад.

– Я не уверен, но мне кажется, что это улики.

После отъезда Хольмблада Йоаким взял рюкзак и пошел по снегу к северному маяку. По дороге он бросил взгляд в сторону леса. Большинство деревьев выдержали шторм, за исключением пары старых сосен, поваленных ветром.

Белые башни возвышались на фоне синего неба. Еще не добравшись до дамбы, Йоаким понял, что попасть внутрь будет трудно. Волны заливали подножия башен во время шторма, и теперь они были покрыты толстой коркой белого льда. Она как гипс охватывала башни плотным кольцом.

Опустив рюкзак на снег, Йоаким расстегнул молнию и достал из внутреннего кармана ключи от маяка, большой молоток, монтировку, масляный спрей и три термоса с горячей водой.

Полчаса ушло у Йоакима на то, чтобы очистить лед с двери и отпереть замок. И на этот раз ему не удалось полностью открыть дверь, поэтому пришлось пролезать в узкую щель. Протиснувшись внутрь, Йоаким включил принесенный с собой карманный фонарик.

Эхо его шагов уносилось далеко вверх по винтовой лестнице, но других шагов слышно не было. Чтобы не потревожить души прежних смотрителей маяка, Йоаким не стал подниматься вверх по лестнице.

В ушах у него звучали слова Герлофа Давидсона: «Я в этом сомневаюсь. Мой брат никогда ничего не выбрасывал… У него были ключи от маяка, наверняка картины все еще лежат там».

Под лестницей Йоаким увидел деревянную дверь, которую заметил еще в прошлый раз, когда был здесь. Он без колебаний открыл ее и, пригнувшись, вошел внутрь.

На стене висел календарь на 1961 год. На полу Йоаким увидел канистры для бензина, пустые бутылки и старые фонари. Все это напоминало мусор, скопившийся на сеновале над коровником, – но все же здесь было чище. Вдоль стены стояли несколько ящиков. Приподняв крышку самого ближнего ящика, Йоаким посветил внутрь фонариком. Внутри лежали медные трубы около полуметра длиной. Их должны были использовать на Олуддене полвека назад, но Рагнар Давидсон украл трубы и спрятал здесь. Йоаким сунул руку в ящик и приподнял одну из труб.

44

– Куда мы едем? – спросила Ливия, когда они за день до Нового года выехали с хутора на проселочную дорогу.

Девочка была в плохом настроении.

– Мы заедем к Мирье в Кальмар, а потом поедем в Стокгольм к бабушке, но сначала навестим маму.

Ливия, ничего на это не сказав, положила руку на клетку Распутина и устремила взор в окно.

Через пятнадцать минут Йоаким припарковал машину у церкви в Марнэсе. Выключив мотор, он взял пакет из бардачка, вышел из машины и направился к калитке.

– Вы идете? – спросил он через плечо.

Раньше он не мог заставить себя прийти сюда, но решил, что теперь пора. Кладбище было укрыто снегом, но дорожки вдоль могил недавно расчистили.

– Далеко идти? – поинтересовалась Ливия, когда они огибали церковь.

– Нет, мы уже почти пришли, – ответил Йоаким.

Еще через минуту они стояли перед могилой Катрин, засыпанной снегом. Из-под сугроба виднелся только краешек памятника, и Йоаким нагнулся, чтобы стряхнуть снег.

«Катрин Лунный свет Вестин» и даты рождения и смерти.

Сделав шаг назад, Йоаким встал между Ливией и Габриэлем.

– Здесь покоится мама, – тихо произнес он.

Дети стояли словно оцепенев. Никто не произнес ни слова.

– Здесь красиво, да? – нарушив тишину, сказал Йоаким.

Ливия молчала. Габриэль отреагировал первым.

– Мне кажется, маме холодно, – проговорил он.

И, подойдя к могиле, начал молча расчищать снег.

Сначала с памятника, а потом и с земли перед ним. Показались засохшие розы. Это Йоаким положил их на могилу осенью.

Довольный своей работой, Габриэль вытер нос варежкой и посмотрел на Йоакима.

– Молодец, – сказал тот сыну.

Затем достал из пакета фонарь со свечой внутри, который с трудом вдавил в промерзшую землю. Свечи должно было хватить на пять дней. Значит, на Новый год у Катрин будет свет.

– Вернемся в машину? – предложил детям Йоаким.

Габриэль кивнул, но затем нагнулся и потянул кусок ткани, торчавший из-под снега на могиле Катрин.

Это была застывшая на морозе светло-зеленая ткань, по виду напоминавшая рукав от кофты. Йоаким похолодел.

– Оставь, Габриэль! – сказал он резко.

Напуганный сын выпустил ткань. Нагнувшись, Йоаким быстро закидал ее снегом. Затем спросил:

– Идем?

– Я хочу еще побыть здесь, – ответила Ливия, не отводя глаз от памятника.

Взяв Габриэля за руку, Йоаким повел его к выходу. Там они остались ждать Ливию. Через пару минут она их догнала, и вся семья вернулась в машину.

По дороге в Кальмар Габриэль заснул. Когда они выехали на шоссе, Ливия заговорила. Но она по-прежнему не спрашивала о Катрин. Вместо этого девочка поинтересовалась, сколько дней осталось до окончания каникул, и рассказала, чем она займется в «нулевке». Ничего важного дочь не сообщила, но Йоаким с удовольствием слушал ее болтовню.

В полдень они были Кальмаре. Дома у Мирьи Рамбе царил беспорядок. Паркетный пол покрывал толстый слой пыли, и хотя в углу гостиной стояла елка, она была без игрушек, и с нее уже начала опадать хвоя.

– Я хотела навестить вас на Рождество, – сказала Мирья Рамбе, встречая их в прихожей, – но у меня, к сожалению, нет вертолета.

Дома был ее бойфренд Ульф, который очень обрадовался приходу детей. Он повел их в кухню показывать торт, который сам готовил.

Йоаким достал из сумки тетрадку и протянул Мирье.

– Спасибо, – сказал он.

– Пригодилась?

– Конечно. Я многое понял.

Мирья Рамбе пролистала тетрадку и сказала:

– Я начала писать ее, когда Катрин сообщила мне, что вы собираетесь купить Олудден.

– Катрин написала в конце пару страниц.

– О чем?

– Мне кажется, она хотела все объяснить.

– Я почитаю, когда вы уедете.

– Я хотел спросить кое-что… Откуда ты столько знаешь о людях, живших на хуторе?

Мирья обратила на Йоакима взгляд, полный грусти.

– Они мне рассказали, – ответила она. – Ты никогда не говорил с покойниками?

Йоаким не знал, что ответить.

– Так все это правда? – проговорил он.

– Кто знает. У призраков своя правда.

– Но то, что ты рассказала о себе, – это правда?

Мирья опустила глаза.

– Более или менее, – ответила она. – В последний раз я виделась с Маркусом в кондитерской в Боргхольме. Потом мы пошли к нему домой. Родители были в отъезде. Оказавшись внутри, он толкнул меня на пол. В том, что случилось, не было никакой романтики, но я не сопротивлялась. Я думала, что так делают все пары. Но когда Маркус поднялся с пола, он боялся встретиться со мной взглядом. Пока я поправляла юбку, он рассказал, что встретил на материке девушку. Они собирались обручиться. Наше прощание – так он назвал то, что случилось.

В комнате воцарилась тишина.

– Так это он был отцом Катрин? – произнес Йоаким после паузы.

Мирья кивнула:

– Он был молод. Развлекся со мной и двинулся дальше.

– Но он не утонул тогда в шторм или…

– Нет, – ответила Мирья. – Но лучше бы он утонул.

Йоаким молчал. Из кухни доносился смех Ливии. Он звучал почти как смех ее мамы в детстве.

– Тебе следовало рассказать Катрин, кто был ее отец, – сказал он наконец. – Она имела право знать.

Мирья фыркнула.

– Мы прекрасно обошлись без него. Я тоже не знала, кто мой отец.

Йоаким сдался.

– У нас для тебя подарки, – сказал он, поднимаясь. – Поможешь их принести из машины?

– Попроси Ульфа, – ответила Мирья. И тут же переспросила: – Подарки для меня?

Бросив взгляд на ее ателье, увешанное солнечными летними пейзажами, Йоаким произнес:

– Именно для тебя.

Пятью часами позже он с детьми уже был в Стокгольме. В отличие от квартиры Мирьи Рамбе, дома у Ингрид, матери Йоакима, было чисто и аккуратно. В городе оказалось почти так же холодно, как и на острове, но ветра почти не ощущалось. Йоаким от этого уже отвык.

– Я получил работу, – сообщил он за ужином.

– На Эланде? – спросила Ингрид.

Он кивнул:

– Мне позвонили вчера. Предложили заменить учителя труда. На первое время подойдет, а дальше посмотрим. По выходным мне еще нужно ремонтировать дом и пристройки, чтобы там можно было жить.

– Будешь сдавать дачникам?

– Может быть. Олуддену нужны человеческие голоса.

После ужина пришло время раздачи подарков. Йоаким протянул Ингрид увесистый продолговатый пакет.

– С Рождеством, мама, – сказал Йоаким. – Мать Катрин сказала, что тебе это пригодится.

Открыв пакет, Ингрид округлила глаза. В руках у нее была одна из труб, спрятанных Рагнаром Давидсоном в маяке.

– Загляни внутрь, – намекнул Йоаким.

Ингрид так и сделала, а потом просунула внутрь трубы пальцы и вытянула свернутый холст. Осторожно развернув его, она увидела зимний пейзаж, написанный маслом.

– Что это? – сказала она с удивлением.

– Это остров в шторм. Картина Торун Рамбе, – пояснил Йоаким.

– Но почему ты отдал ее мне?

– Картин много, почти полсотни. Один рыбак украл их и спрятал в маяке на Олуддене. Они пролежали там тридцать лет.

Ингрид молча разглядывала картину.

– Сколько она может стоить? – спросила она наконец.

– Это не имеет никакого значения.

Вечером Ливия и Габриэль пошли с бабушкой прогуляться, а Йоаким поднялся на второй этаж и подошел к закрытой двери в комнату, которая когда-то была сначала комнатой Этель, а потом и его собственной.

Половины мебели не было, плакаты со стен Ингрид сняла, но в комнате оставались кровать и прикроватный столик, на котором стоял магнитофон. Черный пластмассовый корпус треснул, после того как на одной из вечеринок магнитофон уронили на пол, – но он все еще работал. Йоаким вставил в приемник кассету, присланную парой дней раньше по почте. Отправителем значился Герлоф Давидсон.

Присев на старую кровать, Йоаким нажал клавишу воспроизведения и приготовился слушать рассказ Герлофа.