Текст книги "Ночной шторм"

Зима 1916 года

Мертвые пытаются связаться с нами, Катрин. Они хотят рассказать нам что-то, и они хотят, чтобы мы слушали.

Что они хотят сказать? Чтобы мы не тревожили их покой?

На стене сеновала над коровником вырезана дата времен Первой мировой войны: 7 декабря 1916 года. Рядом с ней крестик и имя Георг…

Мирья Рамбе

Жена смотрителя маяка Альма Юнгрен сидит за прялкой в одной из задних комнат хозяйского дома. На стене рядом с ней – часы. Из задней комнаты не видно моря, и Альму это радует. Ей не хочется видеть, чем ее муж Георг вместе с другими смотрителями занимается на берегу. В доме тихо, все женщины пошли с мужчинами, чтобы им помочь. Только Альма побоялась. Она даже дышать боялась в этот момент.

Настенные часы продолжали тикать.

Утром на берег выбросило морское чудовище. Шел третий год войны, и всю ночь бушевала снежная буря. А утром они нашли на песке черного монстра, покрытого острыми чешуйками.

Швеция сохраняет нейтралитет, но война повсюду – от нее не уйти. Монстр на берегу – мина. Скорее всего, русская, поставленная в прошлом году, чтобы помешать немцам вывозить руду по Балтийскому морю. Но не важно, зачем мина здесь, – важно, что она таит в себе смертельную опасность. Внезапно в комнате воцаряется тишина. Альма оборачивается. Настенные часы за ее спиной остановились. Маятник висит неподвижно. Альма достает ножницы для стрижки овец из корзины и направляется к двери. Накинув на плечи шаль, она выходит на веранду. Ей по-прежнему страшно взглянуть на берег. Море, бушевавшее всю ночь, выбросило мину на берег, и теперь она застряла в песке и грязи в пятидесяти метрах от южной башни.

Год назад немецкая торпеда уткнулась в берег к северу от Марнэса. Ее расстреляли из пушки: так власти велели поступать со всеми минами. Но русская мина находится слишком близко к маяку: тут нельзя взрывать. Смотрители маяка решили обмотать ее тросом и медленно оттащить подальше от маяка. Возглавляет работы Георг Юнгрен. Он стоит на носу моторной лодки и звучным голосом отдает приказания. Выйдя на мороз, Анна идет к сараю, стараясь не смотреть на пляж. В коровнике ее встречают встревоженные штормом коровы и лошади. Альма медленно идет к лестнице на сеновал. Кроме нее, в сарае нет людей. Сеновал занят сеном, но у стены остался узкий проход, по которому Альма протискивается к задней стене. Альма останавливается и в который раз за последние годы читает записи.

Она достает ножницы и начинает вырезать на доске сегодняшнее число: 7 декабря 1916 года. И имя.

Голоса на берегу стихают. Альма выпускает из рук ножницы. Падая на колени, она молит Бога о снисхождении.

На хуторе царит тишина.

И тут раздается взрыв.

Ощущение такое, словно грохотом накрыло весь хутор. За грохотом приходит ударная волна, выбивая окна в сарае и оглушая Альму, которая, зажмурившись, падает в сено. Мина взорвалась раньше времени. Женщина медленно поднимается на ноги. Внизу под ней мычат взволнованные коровы. С берега доносятся голоса, приближаясь к дому.

Альма торопливо спускается вниз по лестнице.

Маяки на месте. Они не пострадали. Но мины нет. На ее месте серая воронка, заполненная водой. Лодки тоже не видно.

Альма видит других женщин во дворе. Это жены смотрителей Рагнхильд и Эйвор. Они смотрят на нее невидящими глазами.

– Смотрители? – спрашивает Альма.

Рагнхильд качает головой. Теперь только Альма замечает, что ее передник весь в крови.

– Мой Альберт… Стоял на носу…

Колени Рагнхильд подгибаются, и Альма бросается вперед, чтобы не дать ей упасть.

14

Воскресной ночью Ливия спала спокойно. Йоаким же едва проспал три часа тяжелым сном без сновидений, но и это уже можно было считать благословением. На рассвете он поднялся, чувствуя, как голова гудит от усталости.

Он, как обычно, отвез детей в сад и вернулся в пустынный дом, где принялся оклеивать обоями стены в южных комнатах.

В час дня Йоаким услышал, как к хутору подъезжает машина. Выглянув из окна, Йоаким обнаружил перед домом вишнево-красный «мерседес», который он уже видел раньше, на похоронах Катрин. Тогда эта машина уехала одной из первых.

Приехала мать Катрин. Машина была довольно большой, но все равно Мирья с трудом выбралась с водительского сиденья. Она стояла во дворе, в тесных джинсах, остроносых сапогах и кожаной куртке с наклепками. Несмотря на свои пятьдесят лет, губы она накрасила ярко-красной помадой и подвела глаза черным карандашом. Поправив розовый шарф, женщина огляделась по сторонам и зажгла сигарету.

Мирья Рамбе. Мать Катрин. Его теща. Он не видел ее со дня похорон.

Сделав глубокий вдох, Йоаким пошел к входной двери.

– Привет, Йоаким, – сказала гостья, выдыхая дым.

– Привет, Мирья.

– Хорошо, что ты дома. Как ты?

– Не очень.

– Понимаю… это дерьмово.

Это было все сочувствие, на которое женщина вроде Мирьи была способна. Затушив сигарету, Мирья Рамбе прошла в дом, и Йоакима обдал запах табака и духов.

В кухне Мирья остановилась и посмотрела вокруг себя. В доме многое изменилось с тех пор, как она сама жила на хуторе тридцать лет назад, но Мирья ничего не сказала. Йоаким был вынужден сам начать разговор:

– Катрин сделала все сама летом. Как тебе?

– Впечатляет, – ответила Мирья. – Когда мы с Торун снимали здесь комнатку, в хозяйском доме жили холостяки. Они превратили его в настоящий хлев.

– Они смотрели за маяком?

– Нет, за маяком уже не нужно было присматривать к тому времени. Они были просто раздолбаи.

Мирья тряхнула головой и сменила тему разговора, спросив:

– Где мои внуки?

– В саду в Марнэсе.

– Уже?

– Конечно, Ливия посещает «нулевку».

Мирья кивнула, даже не улыбнувшись.

– Конечно, – сказала она. – Как я могла забыть. Дерьмо.

Внезапно она повернулась и вышла на улицу со словами:

– Кстати, животное…

Йоаким остался в кухне, не понимая, что с тещей. Он надеялся, что на хуторе мать Катрин долго не задержится. С Мирьей было нелегко общаться. Раздался хлопок автомобильной двери, и Катрин снова появилась на пороге с сумками. Из одной из них она достала серый ящик.

– Мне подарили ее соседи, а вот все остальное пришлось купить.

«Клетка для кошки», – догадался Йоаким.

– Ты шутишь? – сказал он вслух.

Мирья только покачала головой и открыла дверцу. Из клетки выпрыгнул большой серый кот в черную полоску и растянулся на полу, с подозрением поглядывая на Йоакима.

– Это Распутин, – объявила Мирья. – Его назвали в честь русского монаха.

Открыв вторую сумку, Мирья принялась доставать банки с кошачьей едой, миски для еды и кошачий туалет.

– Мы не можем его оставить, – сказал Йоаким.

– Конечно, можете, – возразила Мирья. – Он оживляет атмосферу.

Распутин потерся о ноги Йоакима, а через пару секунд уже был у входной двери. Мирья выпустила кота наружу.

– Пошел крыс ловить, – сказала она.

– Я не видел тут ни одной крысы, – проговорил Йоаким.

– Это потому, что крысы умнее тебя.

Мирья взяла яблоко из миски на столе и спросила:

– Когда вы приедете навестить меня в Кальмаре?

– Я и не знал, что мы приглашены.

– Конечно. – Мирья вгрызлась зубами в яблоко. – Приезжайте когда пожелаете.

– Катрин ты никогда не приглашала, насколько я помню, – заметил Йоаким.

– Катрин никогда бы и не приехала, – сказала Мирья. – Но мы иногда перезванивались.

– Раз в году, – уточнил Йоаким, – на Рождество.

Мирья покачала головой:

– Мы говорили всего месяц назад.

– О чем же?

– Ничего особенного. О моей выставке в Кальмаре и моем новом мужчине, Ульфе.

– Другими словами, вы говорили только о тебе.

– Нет, о ней тоже.

– И что она сказала?

– Ей было очень одиноко здесь. Она скучала по тебе. По Стокгольму она не скучала… Только по тебе.

– Я должен был закончить работу.

Конечно, он мог сделать это и раньше. Он много чего мог сделать раньше. Но не хотел обсуждать это с тещей. Мирья снова вышла в коридор. На этот раз ее внимание привлекла картина Рамбе перед спальней Йоакима.

– Я подарила ее Катрин на двадцатилетие, – сказала Мирья. – На память о бабушке.

– Катрин очень ее любила.

– Не стоит держать картину здесь. На последнем аукционе работа Торун ушла за триста тысяч.

– Да? Но никто не знает, что она здесь.

Мирья внимательно разглядывала картину.

– Ни одной горизонтальной линии… Вот почему на нее так сложно смотреть, – произнесла она. – Именно так и выглядит буря.

– Торун видела бури?

– Конечно. В первую же зиму на остров налетел сильный шторм. Но Торун все равно пошла к торфянику. Ей нравилось рисовать на открытом воздухе.

– Мы там были вчера, – заметил Йоаким. – Там хорошо.

– Только не в шторм, – продолжала Мирья. – Ее мольберт унесло ветром. Солнце исчезло. Начался снег. Видимость была не дальше метра.

– Но Торун выжила?

– Выбираясь из торфяника, она провалилась в воду, но тут на мгновение видимость улучшилась, и она увидела маяк. В последнюю секунду ей удалось выбраться из воды. Мирья рассказывала, что, выползая из торфяника, Торун видела мертвых… Тех, кого принесли в жертву в древние времена… Она сказала, что они показались из воды и тянули к ней руки.

Йоаким напрягся. Теперь понятно, почему картины Торун такие мрачные.

– С того дня у нее начались проблемы со зрением, – прибавила Мирья. – В конце концов она полностью ослепла.

– Из-за шторма?

– Неизвестно. Но после того дня она не могла открыть глаза несколько дней. Шторм принес песок, смешанный со льдом: это все равно что иголки, летящие в глаза.

Мирья отошла в сторону.

– Людям не нравятся мрачные картины, – сказала она. – Они хотят видеть синее море, спокойное море и цветы. Радостные полотна в светлых рамах.

– Как у тебя.

– Именно так, – энергично кивнула Мирья, не обижаясь на его слова. – Солнечные картины для дачников.

Она огляделась по сторонам:

– Но у вас нет ни одной работы Мирьи Рамбе, не так ли?

– Нет, но у Катрин были открытки.

– Хорошо, – кивнула Мирья. – Открытки тоже приносят деньги.

Йоакиму слова давались с трудом. Он продолжил идти в сторону кухни.

– Сколько картин нарисовала Торун? – спросил он.

– Много. Около пятидесяти.

– А теперь их осталось только шесть?

– Да, только шесть, – с грустью подтвердила Мирья.

– Люди говорят…

Мирья не дала ему закончить, сказав:

– Я знаю, что говорят люди, – что это ее дочь уничтожила картины, которые сегодня стоили бы миллионы… Говорят, я положила их в печь и подожгла, чтобы не замерзнуть.

– Катрин в это не верила.

– Вот как?..

– Она сказала, что ты завидовала Торун… И выбросила ее картины в море.

– Катрин родилась год спустя, она не могла знать, – вздохнув, сказала Мирья. – Я слышала эти сплетни. Мирья Рамбе встречается с молодыми мужчинами, пьет беспробудно… Катрин тебе говорила?

Йоаким покачал головой, вспоминая, как Мирья напилась на их свадьбе и пыталась совратить его юного двоюродного брата.

Они снова оказались на веранде. Мирья застегнула куртку.

– Пойдем со мной, – сказала она. – Я хочу кое-что тебе показать.

Йоаким вышел за ней во двор. Краем глаза он увидел Распутина у забора.

– Здесь все по-прежнему, – заметила Мирья.

Она зажгла новую сигарету и заглянула в темное окно домика для гостей.

– Никого, – констатировала она.

– Агент по продаже недвижимости сказал, что это домик для гостей. Мы собирались привести его в порядок к весне. Такой был у нас план…

– Я жила здесь с Торун три года, – сказала Мирья. – Среди пыли и крыс. Здесь было холодно, как в могиле… Брр. – Она повернулась спиной к дому. – То, что я хочу тебе показать, это там…

Мирья прошла к коровнику и открыла тяжелую дверь. Затушив сигарету, она зажгла свет и знаком позвала Йоакима за собой.

– Это там! – кивнула она на сеновал.

Поколебавшись, Йоаким пошел за ней к лестнице. Через минуту они стояли на сеновале среди старых вещей.

– Тут нельзя пройти, – сказал он.

– Можно, – возразила Мирья и смело пошла прямо, перешагивая через ящики, сумки и ржавые запчасти. Она целенаправленно шла к стене в противоположном конце сеновала. Остановившись, она ткнула пальцем в стену.

– Смотри… Я обнаружила это тридцать пять лет назад.

Йоаким пригляделся. В слабом свете, проникавшем в окно, он различил на стене вырезанные имена, числа, обозначающие годы, и библейские изречения. Рядом со многими именами были кресты.

Надпись «Дорогая Каролина, 1868» была сделана под самым потолком. Ниже Йоаким прочитал: «Мой дорогой Ян, покойся с миром, 1883». Еще ниже: «Памяти Артура Карлсона, утонувшего 3 июня 1911»… Было еще много имен, но Йоаким прекратил чтение и повернулся к Мирье:

– Что это?

– Люди, погибшие на хуторе, – ответила Мирья шепотом. В голосе ее слышно было волнение. – Родственники вырезали здесь их имена… Эти были здесь, когда я была маленькой, а вот эти – совсем новые.

Она показала на имена у самого пола. «Славко», – прочитал Йоаким.

– Наверно, беженцы, – сказал он. – Они останавливались на Олуддене пару лет назад. – Он посмотрел на Мирью: – Но зачем вырезать имена погибших?

– А зачем люди ставят памятники на могилах?

Йоаким подумал о надгробном памятнике для Катрин, который он выбрал на прошлой неделе. Камень должны были доставить перед Рождеством. Он посмотрел на Мирью.

– Чтобы не забыть, – нехотя произнес он.

– Вот именно.

– Ты об этом говорила с Катрин?

– Да, еще летом. Она заинтересовалась. Но не знаю, ходила ли она сюда.

– Я думаю, да, – проговорил Йоаким.

Мирья провела пальцами по вырезанным буквам.

– Когда я подростком обнаружила эту стену, я читала их снова и снова, представляя, кем они были, что они делали на хуторе, почему умерли… Трудно перестать думать о мертвых, не так ли?

Йоаким молча кивнул.

– И я слышала их, – продолжала Мирья.

– Кого?

– Покойных. – Мирья наклонилась ближе к доскам. – Если прислушаться, можно услышать, как они шепчутся.

Йоаким прислушался, но ничего не услышал.

– Я написала книгу об Олуддене, – сказала Мирья по пути к лестнице.

– Да?

– Я подарила ее Катрин, когда она переехала сюда.

– Она ничего не говорила.

Внезапно Мирья остановилась, словно что-то увидела на полу. Нагнувшись, она подняла сломанный ящик и посмотрела на пол.

На полу были вырезаны имена и дата: Мирья и Маркус, 1961.

– Мирья… – прочитал Йоаким. – Так ты тоже написала здесь имя?

Она кивнула.

– Мы не хотели писать на стене и сделали надпись на полу.

– Кто такой Маркус?

– Мой парень. Маркус Ландквист.

Больше Мирья ничего не сказала. Вздохнув, она перешагнула через имена и пошла дальше к лестнице.

Они расстались во дворе. От былой энергии Мирьи не осталось и следа. Она бросила прощальный взгляд на хутор, пообещав:

– Я, может, еще заеду.

– Конечно, – кивнул Йоаким.

– А ты приезжай в Кальмар с детьми. Я угощу их соком и плюшками.

– Конечно… но если Распутину здесь не понравится, я его верну.

– Только попробуй, – ухмыльнулась Мирья.

Она села в «мерседес» и уехала. Проводив машину взглядом, Йоаким повернулся к морю. Где же кот? Дверь в сарай была приоткрыта: они забыли ее закрыть. Темнота за ней манила Йоакима как магнитом. Он снова вошел в темный и холодный коровник. Ощущение у Йоакима было такое, словно он входит в церковь. Забравшись по лестнице на сеновал, он прошел к дальней стене и перечитал все имена на стене – одно за другим. Прижался ухом к стене, но ничего не услышал. Тогда он поднял с пола гвоздь и тщательно выцарапал на стене имя – Катрин Вестин – и дату. Закончив, он сделал шаг назад. Теперь воспоминания о Катрин не сотрутся из памяти. На душе у Йоакима полегчало.

Разумеется, дети были в восторге от Распутина. Габриэль, увидев кота, тут же принялся его гладить, а Ливия – искать молоко. С этой минуты они не хотели разлучаться с котом, но на следующий день их ждали в гости на соседней ферме.

Когда они приехали, старших детей соседей не было дома, только семилетний Андреас, которого вместе с Ливией и Габриэлем отправили на кухню есть мороженое. Йоаким остался в гостиной пить кофе с Рогером и Марией. Они обсуждали ремонт старых домов, но у Йоакима был и другой вопрос:

– Я хотел узнать, не слышали ли вы какие-нибудь истории, связанные с Олудденом?

– Истории? – переспросил Рогер Карлсон.

– Да, какие-нибудь легенды или поверья или истории с привидениями? Катрин об этом с вами не говорила?

Впервые за вечер он произнес ее имя. Йоакиму не хотелось, чтобы соседи подумали, что он помешался на своей покойной жене. Потому что он не был помешан на Катрин.

– Со мной она об этом не говорила, – ответил Рогер.

– Мы как-то болтали с Катрин за кофе, – сказала Мария, – и она расспрашивала о суевериях. – Она повернулась к Рогеру. – Помнишь, когда мы были маленькими, взрослые говорили, что на Олуддене есть тайная комната с привидениями… Помнишь?

Муж Марии покачал головой. Привидения его явно не интересовали. Но Йоаким наклонился вперед и с интересом произнес:

– Где была эта комната? Вам что-нибудь известно?

– Понятия не имею, – ответил Рогер, допивая кофе.

– Я тоже не знаю, – сказала Мария. – Но дедушка рассказывал что-то о том, что каждое Рождество мертвые возвращаются на хутор и собираются в своей комнате… А потом они…

– Это все чушь, – перебив жену, сказал Рогер. После чего поднял кофейник и повернулся к Йоакиму: – Еще кофе?

15

Тильда лежала на кровати обнаженная и вспотевшая.

– Тебе было хорошо? – спросила она.

Мартин сидел на краю кровати спиной к ней.

– А?.. Да… – произнес он.

Когда он натягивал трусы и джинсы воскресным утром, Тильде следовало бы понять, что за этим последует, но по наивности своей она ничего не поняла.

Присев на кровать, Мартин устремил взор в окно.

– Я думаю, ничего у нас не получится, – сказал он.

– Что не получится? – спросила Тильда с недоумением.

– Ничего не получится, – повторил он, по-прежнему глядя в окно. – Карин задает много вопросов.

– О чем?

Тильда все еще не понимала, что ее собираются послать. Сначала секс, потом «прощай» – классический сценарий.

Мартин приехал в пятницу вечером, и сначала все было как обычно. Тильда не спрашивала, что он сказал жене: она никогда об этом не спрашивала. Тем вечером они остались у нее дома. Тильда приготовила рыбный суп. Мартин был в хорошем настроении, рассказывал о новых учениках в полицейской школе и разных новостях.

– Им многому придется научиться, – сказал он.

Тильда кивнула, вспоминая свое первое время в полицейской школе. Их было двадцать учеников, в основном парни и всего несколько девушек. Они быстро поделили преподавателей на три категории: милые старички; гражданские, преподававшие право и не имевшие понятия о работе полиции; и молодые, отвечавшие за практические занятия. Молодым было что рассказать, и ученики их обожали. Одним из них был Мартин Альмквист.

В субботу они поехали на север в машине Мартина. Тильда не была там с самого детства, но хорошо помнила то ощущение: как будто находишься на краю земли. Теперь, в ноябре, дул ледяной ветер с моря, и на берегу не было ни души. Белоснежный маяк «Длинный Эрик», возвышавшийся над морем, напомнил ей об Олуддене. Тильде хотелось обсудить недавний трагический случай с Мартином, но она не стала. Все-таки у него выходной.

Они пообедали в ресторане в Букселькроке и вернулись назад в Марнэс. По возвращении Мартин стал односложно отвечать на вопросы и мало говорить, как Тильда ни старалась поддержать беседу.

Так они и легли спать, а наутро Мартин присел на край кровати и сказал, что все кончено. Сидя к ней спиной, он сказал, что много думал об этом с тех пор, как Тильда переехала на Эланд. Думал о том, чего он хочет от жизни. Но теперь он принял решение, и оно кажется ему единственно верным.

– Так будет лучше всем, – сказал он. – И для тебя тоже.

– Ты меня бросаешь? – тихо спросила Тильда.

– Нет. Просто мы больше не будем видеться.

– Я переехала сюда ради тебя, – произнесла Тильда, глядя на голую спину Мартина, покрытую волосами. – Я не хотела уезжать из Вэкшо, но сделала это ради тебя. Хочу, чтобы ты это знал.

– Что ты имеешь в виду?

– Люди сплетничали. Я хотела положить конец разговорам.

Мартин кивнул:

– Людям нравится сплетничать. Но больше у них не будет повода.

Что можно было на это сказать? Через пять минут Мартин, уже полностью одетый, поднял с пола свою сумку. Он по-прежнему старался не смотреть ей в глаза.

– Ну, я пошел, – проговорил он.

– Так я этого не стоила? – спросила Тильда.

– Стоила. Но это было раньше. Не теперь.

– Ты не мужчина, – заявила Тильда.

Промолчав, Мартин открыл дверь. Тильда подавила желание передать привет его жене. Дверь закрылась, шаги стихли на лестнице. Сейчас он сядет в машину и вернется к своей семье, как будто ничего и не произошло.

Тильда осталась сидеть в постели. В квартире было тихо. На полу валялся использованный презерватив.

– Ты никому не нужна, – сказала она сама себе. – А ты ему поверила, дура! Ты никто для него. Ты всего лишь другая женщина.

Она еще полчаса сидела в постели, занимаясь самобичеванием и гадая, не станет ли ей легче, если обрить голову. Потом все-таки встала, приняла душ, оделась и решила, что навестит Герлофа в доме престарелых. Это отвлечет ее от любовных страданий.

Но в этот момент зазвонил телефон. Дежурный из Боргхольма сообщил, что воры забрались на хутор к северу от Марнэса. Их обнаружили хозяева – чета пенсионеров, и старик теперь в больнице с сотрясением мозга и несколькими переломами. «Хорошо, – ободрилась Тильда. – Работа притупляет боль».

Она приехала на хутор к двум часам, когда на острове уже начало темнеть, и сразу же столкнулась с Хансом Майнером. В отличие от нее, он был облачен в полицейскую форму и натягивал вокруг хутора ленту с надписью «Проход воспрещен полицией».

– Где ты была вчера? – спросил он.

– Выходной, – ответила Тильда. – Мне никто не звонил.

– Самой надо было позвонить.

Тильда захлопнула дверцу машины.

– Заткнись.

Майнер обернулся:

– Что ты сказала?

– Я сказала тебе заткнуться. Не надо меня учить, что делать.

После этого у нее точно не осталось никаких шансов на дружбу с Майнером, но Тильде было на это наплевать.

Несколько секунд он стоял, неподвижно глядя на Тильду округлившимися глазами, словно не мог поверить в то, что она сказала.

– Я тебя не учу, – произнес он наконец.

– Да?.. Передай ленту.

Она молча начала поиски следов вокруг дома. Криминалисты прибудут из Кальмара только завтра утром. На мокрой глине легко было найти отпечатки обуви. Это были мужские ботинки большого размера или сапоги, а в отдалении трава оказалась примятой так, словно кто-то упал на колени и потом пополз в лес. Тильда сравнила следы: грабителей было трое.

На веранде показалась женщина. Это был соседка, присматривавшая за домом в отсутствие хозяев. Женщина спросила, не хотят ли они выпить кофе.

«Кофе с Майнером? Ну уж нет», – подумала Тильда. И ответила:

– Спасибо, я лучше пока осмотрю дом.

Зайдя внутрь, она сразу увидела, что пол усыпан осколками от разбитого зеркала. Ковер сбился, а на пороге в кухню виднелись пятна крови.

Дверь в гостиную была приоткрыта, и, пройдя по разбитому стеклу, Тильда заглянула внутрь. В гостиной царил хаос. Все ящики были выдвинуты, дверцы шкафов открыты. На полу – грязные следы. Криминалистам будет с чем поработать.

Закончив осмотр места преступления, полицейские разъехались в разные стороны, не сказав друг другу ни слова. Тильда отправилась в дом престарелых навестить Герлофа.

– Ограбление, – объяснила Тильда свое опоздание.

– Ограбление? – повторил Герлоф удивленно. – Где же?

– Пасторский хутор Хагельбю. Воры напали на хозяина.

– Он сильно пострадал?

– Довольно сильно. Ножевое ранение. Сотрясение мозга. Перелом. Наверняка об этом завтра напишут газеты.

Присев за журнальный столик, Тильда достала диктофон. В голове у нее вертелись мысли о Мартине. Наверно, он уже приехал домой, вошел в дверь, обнял Карин и пожаловался на то, какой скучной была полицейская конференция в Марнэсе.

Герлоф что-то сказал, но Тильда не слышала. Она думал о Мартине, как он ушел, даже ни разу не обернувшись.

– Прости?

– Вы нашли следы того, кто это сделал?

Тильда, решив не вдаваться в детали, сказала:

– Завтра криминалисты обследуют место преступления.

После чего постучала пальцем по диктофону и прибавила:

– Поговорим теперь о родных?

Герлоф кивнул, но не успокоился.

– Что вы делаете? – полюбопытствовал он. – На месте преступления?

– Криминалисты ищут отпечатки пальцев и следы обуви… Фотографируют. Собирают ворсинки и нитки от одежды, волосы, берут на анализ кровь… По отпечаткам ног можно узнать размер обуви.

– Довольно много, – заметил Герлоф.

Тильда кивнула:

– Мы стараемся работать профессионально. Но пока мы знаем только, что они приехали на большой машине или грузовике.

– Вы должны найти этих негодяев.

– Конечно.

– Можешь принести бумагу со стола?

Тильда выполнил просьбу Герлофа. Написав что-то на листе, старик протянул его Тильде.

Там было три имени.

Джон Хагман.

Дагмар Карлсон.

Эдла Густавсон.

Тильда зачитала их вслух и спросила:

– Это грабители?

– Нет, – ответил Герлоф, – это мои старые приятели.

– И?

– Они могут помочь.

– Как?

– Они все видят.

– Надо же…

– Они живут рядом с дорогой и всегда в курсе того, кто проезжает мимо, особенно зимой. Эдла и Дагмар всегда бросают все дела, чтобы посмотреть, кто едет мимо дома.

– Тогда мне надо с ними поговорить, – заметила Тильда. – Мы благодарны за любые советы.

– Начни с Джона в Стенвике, он мой приятель. Передавай ему привет.

– Передам.

– И спроси про незнакомые машины. Он наверняка их запомнил. Потом поезжай к Эдле и Дагмар и спроси то же самое. Так у тебя будет информация по всем дорогам на острове.

– Спасибо, – сказала Тильда, разглядывая список.

Она снова взялась за диктофон.

– Герлоф… О чем ты думаешь, когда вспоминаешь Рагнара?

– Рагнар… – после паузы произнес Герлоф. – Ему нравилось ездить на моторке и проверять невод осенью. Нравилось заманивать в сети разными приманками самок угрей и ловить их по ночам.

– Самок?

– Едят только самок угрей, – улыбнулся Герлоф. – Самцы слабые и никому не нужны.

– Совсем как у людей, – сказала Тильда, грустно усмехнувшись.