Текст книги "Предсказание"

Глава 29

– Ты сейчас куда? – спросила Ольга Сергея, уже набирая номер на мобильнике.

– К Агасферу, Шлиману… – он развел руками, показывая, насколько расширился нынешний фронт работ.

– Угу, – Ольга назвала несколько цифр в трубку, должно быть ей возразили, потому что она поморщилась, и согласилась, пожелав, чтобы очистка каналов прошла максимум за два месяца. После чего разговор закончился.

Сергей рассеянно соображал. События последних дней здорово выбили его из колеи. Ведь по милости Ольги он не присутствовал на Совете, о котором мечтал всю жизнь, не одну жизнь… Но с другой стороны, получалось, что, не попав в высшее общество оккультных сил, он, тем не менее, не просто узрел воочию, но только что даже пил в обществе живой персонификации одного из самых мистических городов планеты. Мало того, персонификации, плененной этой самой Дан. Человеком, стараниями которого был похищен мощнейший символ власти, благодаря чему чаши добра и зла утратили равновесие. И это все накануне мистерии, когда астральные посты утроены, и патруль времени, вопреки обыкновению, не играет с нимфами в покер на желания и не пьет эль. Когда…

Все это не поддавалось никакому разумному объяснению, и оттого было завораживающе прекрасно. Сергей всю жизнь искал князя, честно служа которому, он мог бы заниматься своей жизнью и ее главной целью – поиском философского камня и обретением бессмертия.

И теперь…

– Пойдешь к Агасферу, спроси его про Копье Власти, – походя, кинула Ольга, выходя из парадной. – Может, он знает, где его могут держать.

Они сели в машину. Ольга злилась, подсчитывая убытки. День был точно и не день вовсе ни: тебе солнца, ни тебе света.

«Может, солнца уже и не будет, пока не пройдет мистерия? Может, не будет чистого воздуха и вообще никакого просвета? Серый день мучительно будет переползать в слабенький, рахитичный вечер, а тот, в свою очередь, умирая, сделается тихой, беззвездной ночью. Ночью кошмара, но не ночью снов и откровений. И будет так вечно, пока мир не избудет самого себя, – размышлял, глядя сквозь моросящий дождик на картину окружающей его реальности, Сергей. – Ведь, если подумать, что такое для мира судьба одного, не самого старого и могучего, города? Он видел падения целых цивилизаций этого мира: одни умирают, другие нарождаются. Так было всегда… Почему же тогда совет? Мистерия? Для чего все это? Быть может, потому, что Россия – душа земли, а Питер… Питер… – он вспомнил темноволосого, небрежно одетого хиппи, на коленях которого вальяжно развалилась Лада Дан и ухмыльнулся. Разумеется, Питер вел себя совсем не так, как ему было положено, как предписывается великим городам.

Но, как говорится: «Что положено Питеру, не положено и Юпитеру, не положено всем остальным». Это город-гений, а Бог любит гениев».

Высадив Сергея у дома Агасфера, Ольга, вопреки прогнозам последнего, не пошла с ним, а покатила по своим делам, обещая позвонить.

Сергей юркнул в подъезд, и не успел еще добраться до металлической решетки перед лестницей, ведущей наверх, когда за его спиной вдруг открылась и тут же закрылась дверь. Алхимик обернулся, полагая, что Ольга забыла ему что-то сказать, но за спиной никого не было. Сергей пожал плечами и пошел дальше, автоматически прислушиваясь. Появилось противное ощущение чьего-то присутствия.

Он остановился, слушая тишину и сверля глазами табличку с номерами квартир и кнопками звонков рядом с ними. Обычно предчувствие не подводило его, тем более в ситуации, каким-нибудь образом связанной с неприятностями. А здесь кажущаяся пустота была просто перенасыщена таящейся в ней опасностью. Сергей зас тыл и точно расслышал шорох. Прижался спиной к решетке, собираясь если не принять бой, то хотя бы достойно встретить свою смерть. Несколько секунд пустота всматривалась в него чуть ли не реальными глазами.

– А, это ты, браток! – раздался твердый мужской голос. – Что, не узнаешь меня?

– Не припоминаю. – Сергей вцепился в прутья решетки, ожидая в любой момент атаки.

– Да, расслабься, это я. Помнишь, прошлой ночью ты к Шлиману шел, а я тебе сказал, чтобы ты ему две бутылки пива купил?

– Кто вы? – выдавил из себя алхимик, все еще не в силах справиться с шоком.

– Да спецназ, ясный день! Ты что – не видишь?!

– Не вижу, – Сергей винил себя за то, что, увлекшись историей с игроками в домино, не расспросил Шлимана о невидимке.

– Потому и не видишь, что спецназ! Ну ладно, ты, я вижу, тоже к Агасферу. Так что либо звони, либо подвинься, я сам.

У самого уха Сергея произошло какое-то движение, и прозвучал звонок. В полуобморочном состоянии он увидел, как сверху к ним в мягких домашних тапочках спускается бабушка Руфь, щелкнул замок решетки.

«А что, если я привел с собой хвост? – кричала внутри алхимика его совесть, – что, если невидимка все это время охотился за Шлиманом и Агасфером, и теперь, наконец, напал на их след»? – он хотел уже предупредить старую Руфь, но спец сжал его руку и подтолкнул к открытой двери.

– Если бы я следил, давно бы выследил. – ответил он мыслям Сергея. – Ты пойми, мил человек, это для тебя Агасфер – полумифический персонаж, а для меня, – так. Сколько я всякого такого вынужден видеть, так лучше б и вовсе не видел.

– Тебя, небось, тоже кто-то однажды попросил исчезнуть, вот ты и расстарался, – осмелел Сергей, входя в квартиру и бредя теперь по темному, как казалось, бесконечному коридору, в котором, сколько он ни силился прежде, никогда не мог сосчитать количество дверей в комнаты. В руках идущей перед гостями Руфь тускло горела свеча, в свете которой коридор смотрелся как подземелье какого-то зачарованного замка.

«Сейчас, еще немного, всего несколько шагов – и кончится воздух. Я упаду, а она будет идти дальше, вечно, как Харон, осужденный богами Греции на дерьмовую работенку»…

Завернув в самом неожиданном месте, они оказались в залитой слабым светом оранжевого абажура кухне.

За столом сидели Шлиман, сын Агасфера и его внук. Сам вечный жид, как всегда, нервно бродил вокруг стола, точно наматывая на него невидимые круги.

– Ага, пришли, – Агасфер вытащил откуда-то из темного угла комнаты сразу два старинных стула и приставил их к столу. – Присаживайтесь.

Сергей сел около внука Агасфера, рядом скрипнул соседний стул, на котором разместилась подозрительная пустота. Бабушка Руфь побрела к плите, где побулькивало какое-то изумительное варево. Отвлекшись на соблазнительные запахи домашний пищи, Сергей забыл на секунду о тревожащих его думах.

– Докладывай, – скомандовал Агасфер.

Сергей замялся было, деловито откашливаясь. В присутствии бессмертного он чувствовал некоторую скованность и священный трепет.

Соседний стул снова скрипнул, и вместо Сергея заговорила пустота:

В общем, так: Копье Власти обнаружено. Оно в частной коллекции Иннокентия Ивановича, ты знаешь где. Новейшая сигнализация, камеры, лазеры, система слежения…

Сергею показалось, что пустота зевнула.

– Справишься? – Агасфер прищурился, точно мог разглядеть своего собеседника.

– С сигнализацией – без проблем. А вот Копье…. Боюсь, в моем нынешнем состоянии это невозможно. Потом остается еще обычная охрана. Словом, одному там нечего делать.

– Ольга готова? – Агасфер бросил на Сергея быстрый, как кинжал, взгляд и тут же развернулся на триста шестьдесят градусов, помогая Руфь поставить на стол здоровенную утятницу.

– Думаю, да… Она… того, еще и Ладу хочет с собой взять.

– Лишней не будет, – обрадовался спецназовец, в воздухе по прямой к утятнице поплыла пустая тарелка. – Как говориться одна «Дан» хорошо, а две завсегда лучше.

– Итак, я отключаю сигнализацию, а Даны забирают Копье.

Тарелка получила порцию утки с яблоками и, нагруженная, плавно поплыла обратно.

– Но символ власти! – не мог придти в себя Сергей. – Его нельзя добыть дважды! Скажи им! Гитлер и тот не смог! – он затравленно посмотрел на Шлимана, на лице которого играла загадочная улыбка.

– … Но ведь даже один раз достичь бессмертия, философского камня или святая святых – Грааля, это уже высшее благо, после которого…

– После которого что? Великий посвященный срать с тобой на одно поле не сядет? Так что ли? – На смущенного и порядком перепуганного алхимика смотрел помолодевший Вольтер. – Когда посвященный первый раз добывает священную реликвию, об этом слагают песни, рождаются золотые легенды, пишутся книги. Но когда, уже будучи бессмертным, он берет в руки Грааль, философский камень или золотое руно, он относится к этой вещи, скорее, как к чему-то прекрасному, но почти что бесполезному, во всяком случае, для него бесполезному. Рыцари Грааля, точнее те из них, которые обрели бессмертие, остались охранять святыню от непосвященных, но отмеченных фортуной конкурентов. Я, например…

– Выходит, ты тоже бессмертный! – Сергей чувствовал себя одураченным. Само же напрашивалось что если Посвященных отыскивают и пробуждают Хранители, то сами Хранители должны либо уже обладать бессмертием, либо каким-то невероятным образом успевать за одно воплощение и осознать себя, и вытащить, может быть, десятки других. – Почему же ты не сказал ничего мне? – прошептал или, скорее, простонал он.

– Когда? – развел руками Шлиман. – У тебя едва-едва хватило времени вспомнить себя. Если бы не чрезвычайные обстоятельства…

– А теперь, значит, ты говоришь мне, вот так просто, за обедом? Так, будто это простая формальность, мол, извини, но я один из тех, о ком ты всегда меня спрашивал. О ком грезил! Кого почитал, наконец!

Его душила обида.

– Мог бы хотя бы походя намекнуть, что уже достиг того, о чем я столько воплощений грежу!

– Извини, – Шлиман отставил тарелку. – Чего ты от меня хочешь? Я дал тебе гравюру, и ты признал в ней Прагу XVI века, принес почитать пару книг, и ты вспомнил свою жизнь, цель, хранителей. Поверил бы ты мне, приди я в твое проектное бюро и расскажи все это? Абсурд. Как минимум, ты счел бы меня сумасшедшим. Я шаг за шагом давал тебе необходимые ключи, позволяя находить к ним замки. Так что же ты хочешь, чтобы я изменил веками сложившуюся методу и подставил под удар и твою жизнь и теперь судьбу города, с которым мы оказались связанными?

Сергей чувствовал себя как после хорошей выволочки, и в тоже время перед ним замаячила настоящая, крепкая, основанная на вере и на том, о чем говорили ему его глаза и сердце, надежда. Алхимик видел двух существ, достигших высшей цели. Они были рядом, до них можно было дотронуться, изъяви он желание протянуть руку. А то, что стало доступно одному вчера, будет получено другим, быть может, уже сейчас.

Визит к коллекционеру был запланировано на завтра, о чем Сергей тут же доложил Ольге Дан по телефону.

Глава 30

А кто-нибудь из эдаких писателей прибыл? – Защебетало в голове Лады, и ее рука как бы сама собой потянулась к бумаге, и записала вот такой диалог.

«– А кто-нибудь из эдаких писателей прибыл?

– Конечно, возьмите хотя бы Захер фон Мазоха.

– За что простите?

– Исключительно на добровольных началах!

– «И я там был, мед, пиво пил…».

– Господа, к вашим услугам лучшая Словолитня! Только сейчас, только для вас словолитня выплавляет, выливает, капля за каплей, слово за слово, строчки, ручейки, полноводные реки… Весеннее половодье, книжная ярмарка. Подлинная мистерия творится словами, делами, сердцами. Придут те, кого не звали, из королевства мечты, из рая для рыцарей и трубадуров, мистерия творится в тигле алхимиков, в котором будут вариться все, все, все…»

Перед Ладой развернулась картина карнавала с уже знакомой ей разряженной толпой. Под масками она вдруг начала узнавать лица. И первым в этом сумасшедшем карнавале ее встречал Сергей Арно, с которым она частенько сталкивалась на литературных вечерах. Это он не говорил, а, скорее, шептал, как это и было принято в кругах хранителей тайн, держателей акций, заводчиков темных лошадок. Теряясь в собственных и чужих мыслях, Лада припомнила, что об Арно заходила речь еще в ее первом сне, но тогда она почему-то не обратила на это внимания.

– Ордена свободных пожарных, опорочивших себя в деле тушения птицы Феникс, равно как и поджигателей ее же, прошу считать запрещенными и сугубо аморальными, ибо нельзя спорить с кармой, борясь с пожарами страсти, – ораторствовал писатель.

– Простите, Сергей Игоревич, – но вы же никогда не писали об эротике? – вмешалась в свое видение Лада. – Неужели вы верите во все то, что только что сказали?

– Разумеется, нет. Ибо грех словоблудия равен греху умолчания, и когда на море шторм, тихо спят его глубины. Глубины с глыбинами, вот, – он показал руками, – с какими рыбинами, крабами, раками. Глубина, колодец, вход в темные, недоступные эрогенные зоны земли.

Лада перевернулась на другой бок и погладила спутавшиеся во сне волосы Питера. За окном волочил свое существование серый и, казалось, наскучивший самому себе день. Питер спал, и Лада, не желая мешать ему, тихо лежала в постели, размышляя на отвлеченные темы.

Наверное, стоило использовать время более продуктивно, во всяком случае, написать, наконец, стихи, которые заказала Ольга, но ничего путного не лезло в голову. Поэтому она решила переписать все те странные сны, в которых Агасферу виделись предсказания связанные с грядущей мистерией. Ну, предсказания не предсказания, а, во всяком случае, некоторые посвященные называются по именам, а кого-то она знала лично.

«– Что? Андрей Головин? Предок Пушкина? Собирается ли он когда-нибудь родить нам солнце русской поэзии?

– Ну да, он на сносях. Но только не сразу же Пушкина, не вот так вдруг и Пушкина, опомнитесь, господа! Сначала, по крайней мере, его мать.

– Не хочу мать его! Хочу Пушкина.

В разговор вступает подошедший Маяковский.

– Светить – и никаких гвоздей!

– Владимир Владимирович! Автограф.

– Еще чего, придумали, в темноте автографы раздавать. Трясите Головина!

– Но он поэт, а не фиговое дерево, отказавшееся дать фигу самому Христу. То есть, образно говоря, смоковница, она же фиговое дерево, дала-таки ему именно фигу. Не плод, конечно, но называется так же. А еще Головин не крокодил, укравший солнце, он его не крал, он его не родил.

– Пока не родил, пока… Не будем трогать Головина. Он пишет…

– А может, совокупляется где. Он ведь не прост, не наркоман, а на колесах, не Емеля, а с трубой. Головин – он один.

– Так размножьте его, растиражируйте… Это же страшно, в самом деле: не будет Головина – не будет и Пушкина!

– Может, его еще в красивую обложку одеть?

– В вицмундир.

– А в арестантскую робу не хотите?

– Все мы вышли из Гоголевской шинели…

– Шанель Коко диктует моду от Парижа до Парижа, от Петербурга до Петербурга. А вы знаете, сколько на планете Санкт-Петербургов? И не сосчитаешь.

– Так где же, в конце концов, произойдет мистерия?

– Где столпотворение и давка? Я понимаю. Народ помнут.

– Ну, потеснят немножко, так ведь не кто-нибудь, а гении. Гладите! Темнокожий молодой человек – никак Пушкин?

– Никак нет-с. Дюма отец-с.

Над городом нависает Гоголевская шинель, из нее валят литераторы. Ворот шинели вздрагивает, как волны, и над ними появляется солнце.

Все вместе: Пушкин! Пушкин!»

«… – За одного Битого двух небитых дают. За одного Андрея Белого два черных застрелились. За одного Сашу Черного всю красную армию!» – Лада остановилась, переводя дыхание: мало того, что она записала давно увиденный сон, так тут же ей словно начали диктовать следующий, а это было уже явной переработкой.

«– Сегодня поэт не тот пошел, уже не вчерашний, а вчерашний не позавчерашний, а позавчерашнего, вообще нельзя было…» – прочла Лада.

– Пришел час, – произнес кто-то над ухом Лады, и она попыталась проснуться.

– Час икс? – Лада села, поправляя волосы.

– Игрек. Собирайся. Через пару минут сюда придет Ольга Дан.

– Ага. – Лада встала, и, не увидев никого в комнате, села обратно.

– Собирайтесь, вам говорю, – настаивал невидимый собеседник. – Надо Копье Власти выручать.

Лада кивнула головой, и, сняв с себя платье, взяла со стула футболку и джинсы, которые час назад прислали вместе с другим гардеробом из дома.

– Ну что вы делаете? Я же невидимый, а не бесчувственный! Хоть бы сказали, мол, отвернись, – возмутился незнакомец.

– Я вас не стесняюсь, – Лада оделась и пошла в ванную ополоснуть лицо. – И потом, я ведь все равно не знаю, отвернетесь вы или нет.

Разговор с невидимым оппонентом не смущал ее не потому, что для поэтов такие беседы дело самое что ни на есть обыкновенное. Просто она еще не до конца проснулась и мало что соображала.

В прихожей зашуршало, лязгнул замок, и охрана пропустила Ольгу Дан.

– Готова, – не спросила, а скорее констатировала она, оглядывая сестру.

– Только его не буди, – попросила шепотом Лада, бросая нежный взгляд на спящего любовника. – А ты не знаешь, это надолго?

В воздухе просто витало дремотное нежелание что-либо делать. Весь облик младшей сестры, такой уютный и домашний, не создавал даже незначительной иллюзии что с таким помощником Ольге удастся хоть что-нибудь сделать.

Ольга тряхнула головой, отбрасывая не вяжущиеся с грядущим походом мысли.

– Готова, тогда пошли, – она резко повернулась, но, поскольку сестра продолжала стоять столбом и любоваться дрыхнущим Питером, ей пришлось все-таки немного задержаться, взяв Ладу за руку. – Запомни: мы идем просто забрать Копье. Сигнализацию отключат мастера своего дела, мы просто должны найти большую деревянную палку с наконечником и выйти с ней.

– А если… – Лада не изменила позы, и даже не смотрела в сторону сестры.

– Если появятся другие «если», я возьму их на себя, тебе предстоит только взять Копье и отдать его Агасферу. Все. Надеюсь, хоть с этим ты справишься?

– Конечно, Оля, – Лада, наконец, оторвалась от Питера и лучезарно улыбнувшись, вышла в коридор.

– Когда за сестрами закрылась дверь, Питер открыл глаза и бесшумно сел на постели.

«Итак, – они вступили в схватку».

Питер огляделся: охраны поблизости не было, должно быть, стражи заняли оборонительный пост на кухне или пошли провожать девочек.

Разумеется, он сразу же догадался, о какой коллекции шла речь, ведь антиквары-коллекционеры собирали предметы, так или иначе являющиеся частью его жизни, а значит, он просто не мог не встречаться с ними время от времени. Питер любил трогать милые безделушки, возвращающие его в события далекого детства и юности, заставляющие вспоминать ушедших друзей и любимых. Конечно, он тяжело, даже болезненно, воспринимал исчезновение в городе какой-нибудь хорошенькой церквушки, но не менее печальной была разлука с вещами и вещичками, в которых было сохранено воспоминание о пережитой любви.

Не менее тяжело расставался он и с мрачными воспоминаниями, например, с заспиртованной Петром I головой любовника и камергера Екатерины Виллима Монса. Как она пугала его маленького, эта страшная голова, глядящая из банки в личной опочивальне Екатерины – страшный приговор царя. Заставить жену ночью и днем любоваться на голову своего несчастного любимого. Потом, уже после смерти государя, банка с головой перекочевала в подвал Кунсткамеры, где продолжала свое существование в качестве анатомического экспоната. Там-то ее и обнаружила Екатерина II, которая отдала распоряжение предать земле бренные останки кавалера Монса.

Может показаться странным, но успевший к тому времени привыкнуть к голове в банке Питер вдруг начал сожалеть о ней, как могли сожалеть в свое время опальные тамплиеры, утратив, ко всему прочему, еще и голову Бафомета.

Другой любимой его забавой был человеческий скелет огромного роста, в котором юный Питер видел сказочного великана. Смотря на скелет, мальчик представлял себе как этот громила жил себе в неприступном замке, занимаясь магией или алхимией. Пока какой-нибудь прекрасный принц не убил его в честном или бесчестном поединке.

С тех пор жил-поживал скелет в Кунсткамере, никого не трогая, и жил бы до наших дней, если бы не прогремела революция. Молодое правительство решало более важные вопросы, нежели содержание экспонатов, многие из которых за ненадобностью были выброшены вон.

Во всей этой неразберихе потерялся череп огромного человека. И вот тут-то со скелетом начали происходить удивительнейшие вещи. Прежде-то он, скелет скелетом, спокойно занимал отведенное ему место. А тут, по всей видимости, обнаружив пропажу, решил скелетина непременно отыскать свою голову. С того дня работники музея начали встречать его то в одном, то в другом коридоре.

Бывший директор Кунсткамеры Рудольф Итс, например, откровенно признавал наличие в Кунсткамере бродячего скелета, оговариваясь при этом, что тот только ходит, не принося никому никакого вреда.

Так бы и гулял скелет по музею, если бы в один прекрасный день кто-то не додумался прикрепить к нему чужой череп. Должно быть, призраку такая замена понравилась, так как с того дня он уже не бродил где ни попадя.

Будучи еще маленьким и воспринимая мир глазами ребенка, Питер воспитывался среди странной, карнавальной жизни Российского Олимпа, где всем заправлял сказочный богатырь. Разбуженная его затеями Рос сия вертелась в невиданном доселе буйстве красок и ассамблей.

Славили Бахуса, прозванного Ивашкой Хмельницким, и Венеру, почитали Нептуна и Пана. И пили, ужас как пили, по высочайшему повелению, до последней капли все – мужчины и женщины, водку да перцовку.

И лишь Петр не пьянел, с любопытством наблюдая, как некогда великие и важные обращались в скотов, как женщины делались доступной добычей, а мужчины выбалтывали давно скрываемые секреты.

И узнавая, преследовал.

Питер встал, стараясь не поднимать шума, оделся и выглянул в коридор. Как и следовало ожидать, охрана смотрела на кухне футбольный матч. Так тихо, как может вести себя лишь дух города в собственной обители, Питер подкрался к двери, бесшумно открыл замки и вышел из квартиры.

На лестнице никого не оказалось, но он предпочел более проверенный способ и вылез через чердак на крышу. Скучный серый день встретил его не поздоровавшись.

Возможно, для предстоящего мероприятия ему следовало как-то вооружиться, но ближайший продавец оружия находился в сорока минутах езды, и Питер был вынужден отказаться от этой затеи.

Бесшумный, как кошка, он прошмыгнул по крыше и, проскочив через чердачное окно, вылез на лестницу другого подъезда. На самом деле, наверное, не следовало попросту отпускать девочек одних, но вряд ли Ольга взяла бы с собой человека, от судьбы которого зависит жизнь или смерть целого города и, в частности, ее сына. Поэтому теперь он должен был сбежать от охраны и хотя бы вовремя добраться до места.

Что бы, интересно, сказал Петр Великий, застав его за этим занятием?

Скорее всего, бросился бы помогать, не в его правилах было отдавать врагу любимую женщину.