Текст книги "Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю"

– Ребенка? – чуть слышно повторила девушка. Кровь мгновенно отхлынула от ее лица, на нем появилось выражение то ли испуга, то ли сильной душевной боли. – Моего ребенка?

– Ну да. – Ульяна не поняла, почему ее в сущности простой вопрос вызвал такую странную реакцию. – В твоей медицинской карте черным по белому написано, что недавно ты родила совершенно здорового малыша. Кстати, у тебя кто, сын или дочка? – Уля умышленно спросила про пол, надеясь, что воспоминания, приятные для любой мамочки, настроят Ксюшу на положительный лад, придадут ей сил и помогут свыкнуться со страшным для молодой женщины диагнозом – бесплодие.

Однако то, что последовало дальше, заставило доктора Караваеву усомниться в психическом здоровье своей пациентки. Еще несколько минут Ксения пребывала словно в забытьи, глаза ее были прикрыты, губы беззвучно шевелились, повторяя одно и то же слово или имя, которое Ульяна, как ни старалась, не смогла разобрать. Но стоило доктору легонько коснуться руки девушки, как ее мышцы неожиданно напряглись, тело выгнулось дугой, а пальцы конвульсивно сжались, впившись в край кровати.

– Нет! – сквозь зубы простонала она. – Нет у меня больше никакого ребенка!

– Как это нет? – не смогла скрыть своего удивления Ульяна. – Куда же он делся?

– Умер! Погиб! Пропал! Да какая разница?! – уже почти кричала Ксения. – Оставьте меня в покое, что вам всем от меня нужно?! Я не хочу никого видеть!

Это были последние слова, которые Ульяна смогла разобрать. Ксения уткнулась лицом в подушку и зарыдала. Время от времени она еще выкрикивала отдельные слова и угрозы в адрес какой-то Маргариты, но это скорее напоминало истеричный бред больного человека, чем членораздельную речь.

На шум в палату вбежала дежурная сестра:

– Ульяна Михайловна, может, успокоительное вколоть?

– Не надо, – покачала головой Караваева, – просто не трогайте ее какое-то время, а через часок проверьте. Надеюсь, все будет нормально, если нет – сразу зовите меня.

И взглянув в последний раз на плачущую девушку, Ульяна с тяжелым сердцем покинула палату. Разговор, на который она возлагала большие надежды, только усугубил ситуацию.

Глава 10
От любви до ненависти

В Варькину палату Леля влетела без пятнадцати минут шесть, когда образцово-показательные посетители давно достали из сумок домашний провиант и, узнав все последние новости о состоянии здоровья своих приболевших родственников, все чаще поглядывали на часы, дожидаясь той минуты, когда с чистой совестью можно будет покинуть эту пропахшую лекарствами и хлоркой обитель.

– Думала, ты уже не появишься, – с легкой обидой заметила Варвара, когда запыхавшаяся подруга плюхнулась на стул рядом с ее кроватью.

– Неужели соскучилась? – Отдышавшись, Леля взгромоздила на тумбочку объемный пакет с провизией. – Или наконец-то сменила гнев на милость и я могу считать, что высосанный из пальца конфликт исчерпан?

– И то, и другое, – не сводя глаз с пакета с едой, проворчала Варька, – но самое главное – я смертельно проголодалась. Представляешь, тут поваром какой-то заядлый борец с лишним весом работает, его стряпню есть просто невозможно. Давай доставай все, что у тебя там так вкусно пахнет.

– Так, значит, мир? – пользуясь своим временным преимуществом, на всякий случай уточнила Леля.

– Да мир, мир! – отмахнулась Варвара, вожделенно потирая руки в предвкушении предстоящей трапезы.

– А что Лизавета? – поинтересовалась Леля, вынимая из пакета термос с бульоном, пирожки, лоток с творожной запеканкой и множество разнообразных кулечков и сверточков. – Она же вроде обещала зайти.

– Заходила. – Варька тоскливо кивнула на бутылку кока-колы и упаковку чипсов. – Правда, была еще пара сникерсов, но их я уже съела.

– Ты съела сникерсы?! – ужаснулась Леля. – Да-а-а… дело действительно плохо. Бульон подогреть? Я вроде видела в коридоре микроволновку.

– Не надо, и так сойдет. – Варвара поспешно схватила чашку с ароматным куриным бульоном.

Пока оголодавшая на казенных харчах подруга уминала за обе щеки домашние деликатесы, Леля осмотрелась. На краешке Катиной кровати примостился невысокий щупленький мужичок в очках и со смешной лысиной на затылке, которую он тщетно пытался замаскировать жидкими прядками с висков. Супруги сидели рядышком, щека к щеке, и о чем-то вполголоса переговаривались. Вернее, говорила в основном Катя, а ее неказистый супруг лишь брезгливо морщился и недовольно качал головой. От этого жидкие прядки на его лысине разлетались в разные стороны, он же привычным движением руки укладывал их на место. «Надо же, – подумала Леля, – какая странная пара, на вид они совершенно не подходят друг другу – веселая, общительная болтушка Катя и этот угрюмый, невзрачный тип с несуразной прической. Любопытно, зачем он их так зачесывает, на мой взгляд, обыкновенная лысина смотрелась бы куда симпатичнее».

Видимо, забывшись, Леля чересчур увлеклась разглядыванием четы Семеновых, потому что Катя вдруг прекратила нашептывать мужу на ухо и, подняв голову, повернулась к ней.

– О, Ольга, и вы здесь! Снова подружку пришли навестить, похвально. Кстати, знакомьтесь, это мой супруг, Федор Иванович Семенов, помните, я вам о нем говорила.

– Конечно, помню, очень приятно познакомиться, – смущенно пробормотала Леля и спешно повернулась к Варваре, якобы чтобы помочь той справиться с тугой крышкой очередного лоточка. Общаться с супругами ей совершенно не хотелось.

Однако Варька была не готова вести светские беседы. Успев расправиться с супом, она с удовольствием приступила к творожной запеканке. Дабы не смущать оголодавшую подругу, Леля перевела взгляд на кровать справа. Девушка в старомодном фланелевом халатике (таких сейчас в Москве днем с огнем не отыщешь, наверняка куплен где-нибудь на периферии) по-прежнему лежала лицом к стене, стул возле нее пустовал, а на тумбочке не было следов недавнего визита заботливых родственников. Вздохнув, Леля посмотрела на ее соседку слева. Вот кто не страдал от недостатка посетителей. Вокруг худенькой бледной Лерочки их собралась целая толпа, и все они были настолько увлечены беседой, что Леля могла наблюдать за ними спокойно, не боясь снова быть застигнутой врасплох.

На придвинутом вплотную к кровати стуле восседала стройная моложавая дама в элегантном темно-синем костюме с пышным кружевным жабо, обутая в туфли на высоченных каблуках. «Любопытно посмотреть, как она на них передвигается, – невольно заинтересовалась Леля, всю жизнь предпочитающая шпилькам мокасины и комфортные балетки, – это же не лодочки, а форменные ходули, я на таких даже стоять долго не смогла бы». Безупречный макияж дамы, нитка крупного жемчуга, обвитая вокруг тонкой изящной шеи, ее наряд и идеальная, волосок к волоску, прическа смотрелись, мягко говоря, нелепо в этой обшарпанной больничной палате. «И зачем она так вырядилась, неужели только ради того, чтобы навестить дочь в заштатной больнице да блеснуть жемчугами перед медсестрами и нянечками с копеечной зарплатой? – удивлялась Леля, не сводя любопытных глаз с посетительницы. – Ей в таком виде прямая дорога в Большой театр, причем в директорскую ложу. Или, скажем, на прием к английской королеве. Хотя нет, туда не стоит, где-то я читала, что монаршая особа весьма демократична в одежде и не гнушается твидовых юбочек и удобной спортивной обуви, и случись, не дай бог, у принца Чарльза инфлюэнца или, скажем, почечные колики, вряд ли августейшая мамаша отправится навещать сыночка при полном параде, скорее, она наденет что-нибудь простое и удобное, к примеру…»

Тут Лелино воображение разыгралась не на шутку, мысли ее улетели далеко от унылой московской больницы и свободно парили под сводами Букингемского дворца, где она помогала Елизавете Второй подобрать правильный гардеробчик. Но вдруг чей-то визгливый окрик вернул Ольгу с небес на землю.

– Нет, тут я категорически против! – громко заявила нарядная дама, до того ворковавшая таким тихим и вкрадчивым голоском, что Леле с трудом удавалось разобрать слова. – Кому только в голову могла прийти такая глупость – «воздержаться от продуктов, принесенных из дома»?!

– Тише, тише, Алла Генриховна, – Лера кинула быстрый взгляд на дверь, – здесь нельзя так кричать! Поверьте, это не глупость, а личное распоряжение завотделением. Он мне строго-настрого запретил есть домашние продукты, а ведь я должна его во всем слушаться, верно, пап?

– Верно, – глядя не на дочь, а на пышущую гневом жену, виновато пробормотал отец Леры, – успокойся, Аллочка, Борис Францевич замечательный профессионал, это же ты нам его посоветовала, такой зря говорить не будет.

«Ах, Алла Генриховна! – облегченно вздохнула про себя Леля. – Тогда все понятно. Кто же еще, кроме мачехи, мог так вырядиться для визита в больницу…»

– Интересно, – тем временем продолжала возмущаться Алла, – что этот Нейман о себе возомнил?! Он кто, врач? Вот пусть и лечит! А с питанием ребенка я как-нибудь сама разберусь! Па-а-аш! – Она кинула строгий взгляд на мужа. – Ты просто обязан поговорить с ним! Да на местной баланде Лерочка совсем ноги протянет! И так кожа да кости остались, вся бледная, прозрачная, в чем только душа держится, не то что Эльвира, кровь с молоком. – Алла с гордостью посмотрела на дородную рыжеволосую девицу, сидящую поодаль с нарочито скучающим видом, и решительно скомандовала: – Чего сидишь, Элька, доставай гостинцы, что, зря мы с тобой сегодня все утро у плиты стояли? Да поаккуратнее там, смотри термос не разбей.

– Погодите, Алла Генриховна! – В разговор вмешался молодой мужчина, сидящий в изголовье Лериной кровати и нежно держащий девушку за руку. – Мы, конечно, очень благодарны вам за заботу, но я все же считаю, что Лерочке стоит прислушаться к словам Бориса Францевича, ведь в данный момент именно он несет ответственность за ее здоровье.

Мужчина говорил спокойным, доброжелательным, но таким уверенным и не терпящим возражений тоном, что не в меру активная Алла Генриховна тут же прикрыла свой ярко-накрашенный ротик и, натянуто улыбнувшись, пробормотала:

– Конечно, Вадим, как скажете, мое дело предложить.

Лера благодарно посмотрела на мужа, его помощь пришла как нельзя вовремя, одной ей было трудно противостоять натиску чрезмерно заботливой мачехи.

– Вот и отлично, – улыбнулся тот, – а за продукты не беспокойтесь, я без Лерочки истосковался по домашней пище, так что сегодня вечером с удовольствием воздам должное вашим, Алла Генриховна, кулинарным талантам.

– Да что я, я так, на подхвате, – отмахнулась мачеха. – Это все Элечка моя, она и бульон варила, и пирожки пекла, а как она капусту квасит! Вадим, вы любите квашеную капусту?

– Честно признаться, не очень.

– Вы просто не пробовали настоящей квашеной капусты, вот приходите к нам в субботу на обед, посидим тихо, по-семейному, Элечка испечет свой фирменный пирог с мясом, верно, доченька?

– Конечно, испеку, – Скучающее выражение мгновенно исчезло с лица Эльвиры, она выпрямилась и, встряхнув копной пышных рыжих волос, бросила на Вадима лукавый взгляд. – Чего только не сделаешь ради мужа любимой сестренки. А хочешь, Вадик, пока Лера в больнице, я буду приходить к тебе готовить? Поверь, я очень хорошо готовлю, просто пальчики оближешь! – Ее голос с легкой хрипотцой звучал томно и в то же время вызывающе, а зеленые с поволокой глаза смотрели на мужчину в упор.

Среди присутствующих повисла напряженная тишина. Павел нервно теребил краешек модного пиджака и старался не смотреть на дочку, с лица Леры мгновенно сползла милая улыбка. Ее рука, до того спокойно лежавшая на одеяле, сжалась в кулак, девушка инстинктивно придвинулась к мужу, словно хотела защитить свою территорию.

Ситуацию спасла Алла, снова перехватив инициативу.

– Опять ты, Элька, со своими дурацкими шуточками! – недовольно поморщилась она, ткнув дочь острым локотком в бок. – Извини, Лерочка, она у нас такая непосредственная, вечно ляпнет что-нибудь не к месту, но ты же ее знаешь, это не по злому умыслу…

– Все нормально, Алла Генриховна, не переживайте, – проговорила Лера, по-хозяйски накрывая руку мужа своей, – у Вадима отличное чувство юмора, он в состоянии отличить невинную шутку от неприличного предложения, верно, дорогой?

В ответ Вадим привлек жену к себе и, нежно поцеловав в нос, миролюбиво произнес:

– Не стоит раздувать проблему из такой ерунды, пока я неплохо перебиваюсь обедами в ресторанах, а очень скоро Лерушка вернется домой, и все будет по-прежнему…

– Так-то оно так, – с какой-то театральной печалью вздохнула Алла, – вот только время идет, а Лерочке лучше не становится. Тает на глазах, бедная девочка. Может, пока не поздно, поищем другого доктора?

– Нет, – ни секунды не задумываясь, отрезал Вадим, – в таких случаях хуже всего метаться, тем более что, по словам Бориса Францевича, он уже в одном шаге от решения загадки с Лериным диагнозом, так что подождем.

Мачеха недоверчиво покачала головой, собираясь, похоже, возразить, но тут дверь распахнулась, и в палату заглянула дежурная медсестра.

– Посещения окончены! – звонко выкрикнула она. – Прошу родственников покинуть помещение.

Павел первым наклонился к дочери:

– Ну что, малыш, пока! Держись, не раскисай! Вот увидишь, все будет хорошо. Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, папа. Погоди, я провожу вас до лестницы. – Лера собралась было встать, но неожиданно тяжело опустилась на кровать. – Нет, не смогу, в глазах темнеет, голова кружится, наверное, температура опять поползла вверх.

– Вот и лежи себе спокойно, что мы, без тебя выхода не найдем? – Эльвира наклонилась к сводной сестре и звонко чмокнула в щеку, судя по сморщенному носику Леры, обдав ее терпким ароматом духов. На бледной коже Валерии остался ярко-кровавый след от губной помады. – Кстати, Вадик, – на губах Эли появилась игривая улыбка, – ты сейчас случайно не в центр?

– В центр, надо еще в офис заскочить. – Мужчина вопросительно уставился на Павла. – А вы своим ходом? Так без проблем, подброшу куда скажете.

– Нет-нет, Вадим, мы на машине. – Павел, который уже взялся было за ручку двери, в два счета вновь оказался возле Лериной кровати и, подхватив падчерицу под руку, торопливо заговорил: – Не стоит беспокоиться, я сам довезу Элечку куда она скажет.

– Вот спасибо-то, – проворчала Эльвира, скорчив недовольную гримасу, – всю жизнь мечтала покататься на твоей колымаге и послушать ваши с маман философские рассуждения о высоком искусстве.

– С каких это пор «Хёндай Солярис» стал называться колымагой? – обиженно поинтересовался Павел.

– Да с тех самых, как люди изобрели приличные машины, – пренебрежительно фыркнула Эльвира, не спуская глаз с Вадима. – Ну так что, Вадик, подбросишь родственницу до центра?

– Эля! – Отчим не собирался отступать. – Это по меньшей мере неудобно и нетактично…

– Сейчас же прекратите! – вмешалась в их спор Алла. – Устроили балаган в больничной палате! Обсудим это не здесь и не сейчас. – Она чмокнула падчерицу в макушку и, увлекая за собой продолжающих препираться мужа и дочь, бросила на ходу: – Вадим, не будем вам мешать, прощайтесь спокойно с женой, мы подождем в коридоре.

Когда все родственники Леры наконец покинули палату, Ольга, которая все это время следила за разборками в благородном семействе, решила, что пора и ей вспомнить о цели своего визита, и перевела взгляд на притихшую подругу.

– Видала, какова? – тихо поинтересовалась Варвара, глазами указывая на дверь, за которой секунду назад скрылись посетители. – Форменная змеюка, только прикидывается доброй феей, я за ней со вчерашнего дня наблюдаю…

Оказалось, что эмоциональный разговор соседей никого не оставил равнодушным.

– Одно слово – мачеха, – шепнула ей в ответ Леля. – Знаешь, в народе даже пословица есть: «В лесу – медведь, а в дому – мачеха», так что эти еще неплохо держатся, у них хотя бы внешне все чинно и благородно… Ты мне лучше, подруга, о себе расскажи, а то твой диагноз по-прежнему остается для меня загадкой.

– Нет, Лель, – будто не слыша вопроса, продолжала Варька, – тут не так все просто. Заметила, как эта Алла смотрит на Леру с Вадимом?

– Ты мне зубы-то не заговаривай, – Леля с заговорщицкого шепота перешла на нормальный тон, – рассказывай, что беспокоит, чего врачи говорят?

– Обо мне после! – раздраженно отмахнулась Варвара, продолжая гнуть свою линию. – Так вот, нехорошо она на них смотрит, с завистью, а зависть – страшное чувство, оно душу разъедает и толкает человека на неблаговидные поступки.

– Эка у тебя, Варька, от безделья фантазия разыгралась. – Леля поняла, что ничего не добьется от подруги, и принялась собирать в сумку опустевшие лоточки.

В этот момент дверь скрипнула, и на пороге вновь возникла Алла Генриховна. Вид у женщины был весьма загадочный, к груди она прижимала объемный пластиковый пакет.

– Гляди, Лель, спектакль-то не окончен, – Варвара тихонько толкнула подругу в бок, – занимай места в партере, змеюка приползла закончить свое черное дело, и мы должны ее в этом уличить.

– Прости, милая, но я не могла вот так уйти, – присаживаясь на кровать к падчерице, скорбным голосом произнесла Алла, – как подумаю, что ты сидишь тут голодная, прямо сердце кровью обливается. Поэтому на свой страх и риск я решила немного нарушить запрет Вадима. – И виновато улыбаясь, она достала из сумки термос и круглую металлическую коробочку с ярким рисунком на крышке – в таких обычно продается сдобное печенье.

– Ну зачем вы, Алла Генриховна! – принялась отнекиваться Лера. – Поверьте, я совершенно не голодна, да и Вадик…

– Много твой Вадик понимает, – авторитетно заявила мачеха, – тебе сейчас без домашнего питания никак нельзя. Тем более тут нет ничего особенного, в термосе куриный бульон, продукт диетический, его даже маленьким детям дают, а это печенье. Не подумай, что покупное, настоящее домашнее, попробуй!

– Спасибо, я попозже…

– Не обижай меня, девочка, мы так старалась, откуси хоть кусочек, – практически засовывая печенюшку в рот растерянной Лере, приговаривала Алла. – Ну что, вкусно?

– Очень, спасибо вам, Алла Генриховна. – Девушка не смогла противостоять такому напору.

– Вот и умница, доедай остальное. – Женщина старательно отряхнула руки от крошек и бросила опасливый взгляд на дверь. – Ладно, побегу, я ведь всем сказала, что телефон у тебя на тумбочке забыла, ты уж меня не выдавай. – И послав на ходу воздушный поцелуй, она спешно покинула палату.

Оставшись одна, Лера тут же бросила недоеденное печенье в коробку и схватила мобильный. Кому она звонила, Ольге с Варварой понять не удалось, девушка отвернулась к стене и говорила так тихо, что даже ее шепот не долетал до ушей новоявленных шпионок.

– Собирайся шустрее, я провожу тебя до лестницы. – Накинув халат, Варька осторожно засеменила к выходу, и Леле ничего не оставалось, как, спешно покидав оставшуюся посуду в сумку, броситься следом.

– Теперь ты видишь, что дело нечисто? – наконец-то избавившись от посторонних ушей, горячо зашептала Варвара. – Алла неспроста вернулась к падчерице, я думаю…

– Выкинь ты все это из головы! – прервала ее Леля. – Займись лучше своим здоровьем, вон побледнела вся, на лбу испарина, и идешь еле-еле! Немудрено, что тебе кругом враги мерещатся.

Из процедурной им навстречу выплыла дежурная медсестра.

– Это что, посетители до сих пор не покинули отделение? – сердито поинтересовалась она. – В больнице посещения разрешены строго до шести, а вы знаете, который сейчас час?

– Уже бегу, извините! – заторопилась Ольга. – Пока, Варенька, не скучай! – Она обняла подругу и чмокнула в щеку. – И умоляю, никаких детективов на ночь!

– Мачеха травит Леру! – успела шепнуть ей на ухо Варвара. – Травит медленно и методично! Пока не поздно, девушку надо спасать!

Но Леля не ответила. Провожаемая сердитым взглядом дежурной медсестры, она уже бежала вниз по лестнице, пытаясь на ходу переварить услышанную информацию.

Глава 11
Нейман

– Можно, Борис Францевич? – Доктор Караваева робко заглянула в кабинет завотделением. – Я по поводу Троепольской.

– Давно пора, – недовольно бросил Нейман и посмотрел на часы, давая тем самым понять, что Ульяна слишком задержалась с визитом.

На самом деле торопиться ему было совершенно некуда, просто как всякий одинокий трудоголик он терпеть не мог вечер пятницы и мечтал хоть на ком-нибудь выместить свое дурное настроение. Ульяна подвернулась как нельзя кстати.

– Специалисты смотрели? – не глядя на переминающуюся в дверях подчиненную, поинтересовался Борис Францевич. – Появилась хоть какая-то ясность? Да не мнитесь вы на пороге, садитесь напротив, рассказывайте.

Ульяна бесшумно прошмыгнула к креслу и села на самый краешек. Она отлично знала это настроение шефа и в душе ничуть на него не обижалась. Только любопытство мучило доктора Караваеву: почему хандра нападает на обычно спокойного и доброжелательного Неймана именно по пятницам, когда большинство людей испытывают легкую эйфорию в предвкушении двух выходных дней?

– Все специалисты были, – открывая перед собой карту Валерии Троепольской, бодро отрапортовала Ульяна, – но вот толку особого от них не было.

– Что?! – «Папа» наконец-то соизволил взглянуть на своего лучшего ординатора. – С чего вдруг такие выводы, уважаемая Ульяна Михайловна?

– Так смотрите сами. – Караваева ткнула пальцем в заключение хирурга. – Иван Палыч черным по белому написал, что живот у пациентки мягкий, спокойный, патологий не выявлено…

– Погоди! – Борис Францевич незаметно для себя перешел с Ульяной на «ты», это был хороший знак, значит, хандра потихоньку отступала, – так уж и не выявлено, а боли?

– Носили спазматический характер, – словно ожидая этого вопроса, не задумываясь выпалила Уля. – К тому же у нее хронический эндометрит, и он мог…

– Я и без тебя знаю, что он мог, – прервал Караваеву «папа». – Как обстоят дела с аллергологом?

– Нормально! Владислав Михайлович заходил лично! Велел передать, что при всем уважении к вам в следующий раз не побежит диагностировать банальную пищевую аллергию, а пришлет кого-нибудь пониже рангом. А то, говорит, не солидно профессору, доктору медицинских наук такой ерундой заниматься.

– А по делу этот великий эскулап что-нибудь сказал? – не обращая внимания на Ульянин сарказм, поинтересовался Нейман.

– Сказал! Сказал, что необходимо собрать подробный аллергологический анамнез, составить план лабораторных исследований…

Нейман многозначительно закатил глаза.

– Вот и я о том же, – поддакнула шефу Ульяна, – так что пока мы просто взяли все возможные аллергопробы, а там посмотрим.

– Ясно, а что анализы?

– Вот, смотрите сами. – Ульяна протянула Нейману несколько серых бланков.

– Погоди, да тут нет и половины!

– А что вы хотите, Борис Францевич, сегодня же пятница, конец рабочей недели, никакими угрозами я не смогла заставить лаборантов задержаться на часок-другой. Но они клятвенно заверили, что в понедельник к обеду все будет готово.

– В понедельник к обеду, говоришь… – Нейман недовольно хмыкнул и швырнул почти бесполезные листочки на стол. – А два выходных дня что прикажешь делать, в потолок плевать и смотреть, как девчонка чахнет у нас на глазах?

– Ну а что мы можем? Давайте витаминчики общеукрепляющие поколем… – неуверенно предложила Караваева, понимая, что вопрос шефа скорее риторический и никто не ждет от нее аргументированного ответа.

– Себе лучше витаминчики поколи, вдруг поможет, – беззлобно отмахнулся от нее Борис Францевич, – а Троепольской распорядись завтра с утра дать двадцать миллиграммов дексаметазона одноразово, и чтоб отслеживали температуру. Вечером созвонимся, поняла?

– Поняла! Но почему дексаметазон?

– Да появилась у меня одна идейка. – Немайн еще раз внимательно пробежал глазами результаты Лериных анализов и задумчиво изрек: – Сдается мне, что у Троепольской системное аутоиммунное заболевание.

– Волчанка?

– Похоже, – кивнул шеф, – и если я прав, дексаметазон завтра же вечером собьет ей температуру, а нам поможет поставить верный диагноз.

Ульяна вот уже в который раз восхитилась тем, насколько изобретательно и нестандартно мыслит Нейман. Он запросто фонтанирует смелыми, а порой почти абсурдными идеями, не боится ошибок, рискует и часто принимает ответственные решения, опираясь лишь на интуицию, и, словно в награду за эту дерзость, обычно оказывается прав. Как же ей повезло, что именно этот человек стал ее учителем, наставником, да что там говорить – почти другом. Хотя… Из груди Ульяны невольно вырвался тяжелый вздох. Иногда ей казалось, что чувство, которое она испытывает к своему шефу, гораздо сильнее и глубже, чем обыкновенная дружба, и что она хотела бы видеть Неймана не просто коллегой и начальником, а близким, родным человеком, возможно, даже спутником ее жизни…

– Что замерла, Ульяна Михайловна? – прервал Улины размышления Нейман. – Аудиенция окончена, домой беги. Да не забудь по дороге занести назначения в карту Троепольской, а лучше подстрахуйся и продублируй на словах. Кто из сестер сегодня дежурит?

– Серафима Леонидовна.

– Отлично, у этой память – капкан, можно не волноваться.

Уля решила не откладывать дело в долгий ящик и тут же отправилась на пост. Серафима Леонидовна Козлова, обаятельная миловидная брюнетка лет пятидесяти, помнила Улю еще студенткой и встретила ее с добродушной улыбкой.

– Что, Улечка Михайловна, засиделись-то так? На этаже только вы да Борис Францевич остались. Но шеф у нас известный полуночник, его последние полгода с работы добром не выгонишь. А у вас дело молодое! Небось дома-то уж заждались.

– Да все дела, Серафима Леонидовна, – улыбнулась Ульяна, прощая этой милой женщине легкое панибратство, которое другим медсестрам она не спустила бы. – Вот сейчас оставлю вам утренние назначения для Троепольской и побегу.

– Давно пора, всех дел все равно не переделаете и шефа своего не пересидите. Он, скажу вам по секрету, иногда даже ночует в кабинете на диванчике.

– Ночует?! – Уля удивленно уставилась на не в меру разболтавшуюся женщину. – А как же к этому относится Тамара Константиновна?

– Чего не знаю, того не знаю, – растерянно пожала плечами Серафима, – я ее что-то давно тут не видела. Раньше, бывало, часто забегала в обед или в ночное дежурство шефа, целыми сумками провизию таскала, чтобы ее Боречка столовской едой не питался. Готовит она отменно, у нее же мать грузинка, небось научила дочку кулинарным премудростям. Я думаю, Томочка работать пошла, сынок-то их, Митя, вырос, за границу учиться уехал, только вот не помню куда – то ли в Англию, то ли в Америку…

– И откуда вы только все знаете? – удивилась Ульяна. – Борис Францевич не любит болтать о своей личной жизни.

– Так люди говорят, – простодушно улыбнулась Серафима и открыла журнал назначений. – Что вы там, Ульяночка Михайловна, про Троепольскую говорили?

– Ах, да! – спохватилась Караваева, которую разговоры про шефа совершенно выбили из колеи. – Троепольской утром двадцать миллиграммов дексаметазона одноразово и контроль температуры каждые два часа. И позвоните мне домой, если что! Все записали?

– Все записала, не волнуйтесь. Бегите, Ульяночка Михайловна, бегите, ничего с вашими больными за ночь не случится, разве что выздоровеет кто.

Ульяна еще какое-то время потопталась на посту, зачем-то снова проверила сделанные на завтрашний день назначения, проглядела полученные анализы и даже подписала карты, хотя обычно занималась этим по утрам. Нейман так и не вышел из своего кабинета. Бросив прощальный взгляд на закрытую дверь, доктор Караваева разочарованно направилась к выходу.

Всю дорогу домой одна-единственная мысль не давала Ульяне покоя: почему чувства к Нейману, так долго и безмятежно дремавшие в самом дальнем уголке сердца и почти превратившиеся в миф, в девичьи грезы, вдруг пробудились от долгого сна и захлестнули всю ее целиком? Почему тонкая грань, долгие годы разделяющая учителя и ученицу, внезапно рухнула и Ульяна увидела перед собой не опытного наставника, не талантливого врача и одаренного ученого, а мужчину, обыкновенного живого мужчину? Ей вдруг отчаянно захотелось прикоснуться к нему, погрузить пальцы в жесткие непослушные волосы, почувствовать его дыхание на своей щеке. Озарение к Ульяне пришло глубокой ночью, когда, промучившись без сна в сомнениях и догадках, она, вся разбитая, выползла на кухню варить кофе. Изменилась не она, – вдруг отчетливо поняла Уля, – изменился сам Борис. Его обычно равнодушно-безучастный взгляд потеплел, стал более заинтересованным, а порой даже ищущим. И несмотря на то что обручальное кольцо все так же поблескивало на безымянном пальце правой руки шефа, а на рабочем столе по-прежнему стоял портрет улыбающейся Тамары, Нейман больше не казался Ульяне закрытой территорией, запретным плодом, на который она могла любоваться только издалека. Ни приличная разница в возрасте, ни начальственный статус Неймана не пугали Улю, она точно знала: у них есть будущее, и рано или поздно Борис Францевич сам поймет это.

Наконец-то разобравшись в своих чувствах, Уля испытала огромное облегчение и невероятную легкость. Вялотекущий роман со Стасиком Макеевым казался ей теперь таким мелким и бессмысленным, что только неурочное время удержало ее от звонка бывшему бойфренду. «Права, сто раз права Галка, – думала Уля, сидя на краешке подоконника и с удовольствием отхлебывая ароматный кофе, – с Макеевым надо рвать, это не мой человек, и ничего серьезного у нас все равно не получится».

За окнами забрезжил тусклый осенний рассвет, на улице появились первые прохожие, зашумели машины по мостовой, город постепенно оживал. Усталая, но довольная Ульяна зевнула, сладко потянулась и отправилась спать. Заснула она мгновенно и спала крепко и безмятежно, как человек, наконец сделавший правильный выбор после долгих лет сомнений и метаний.

А в это время на другом конце Москвы Борис Францевич Нейман, прокрутившись полночи на неудобном жестком диване, вышел на больничное крыльцо и, вдохнув полной грудью прохладный сентябрьский воздух, счастливо улыбнулся. Сегодня всю ночь его мысли занимала женщина, и впервые за многие годы это была не Тамара.