Текст книги "Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю"

Глава 14
Врачебные тайны местного масштаба

Проснулась Уля от настойчивого звонка мобильного. Из-за опущенных штор она не сразу поняла, какое сейчас время суток и сколько проспала.

– Алло, – хриплым спросонья голосом проговорила она.

– Ульяна? – Голос в трубке показался смутно знакомым.

– Да, а с кем я разговариваю?

– Улечка, это Ольга Погодина, соседка по старой квартире, помнишь? Мы еще с тобой на днях в больнице встретились.

– Господи, Лелька, привет! – Окончательно проснувшись, Ульяна протерла глаза и села на кровати. – Голос у тебя совершенно не изменился, просто я спросонья не узнала! Случилось что?

– Так я тебя разбудила? Прости, пожалуйста…

– Не бери в голову, слушай, а который сейчас час?

– Начало третьего. Уль, – Ольга чувствовала себя крайне неловко, – давай я тебе попозже перезвоню, или сама набери, когда будет удобно разговаривать.

– Мне и сейчас очень удобно. – Ульяна встала, раздвинула шторы и приоткрыла форточку, в лицо ей хлынул поток свежего сентябрьского воздуха. – Давай рассказывай, что стряслось. У Варвары проблемы?

– В том-то и дело, что нет, – нерешительно начала Леля, – возможно… даже скорее всего дело не стоит выеденного яйца, и я тебя напрасно побеспокоила, но безумные фантазии моей подруги…

– Заканчивай ты, Лелька, свои церемонии, – нетерпеливо прервала затянувшуюся тираду Ульяна, – выкладывай скорее, что случилось, а то я уже сама начинаю волноваться.

– Ладно, – после минутного колебания решилась Ольга. – Слушай! Моя фантазерка Варвара считает, что одну из твоих пациенток травят родственники. Однако никаких серьезных доказательств у нее нет, есть только домыслы и предположения, поэтому я ей, честно говоря, не очень верю, и ты…

– Погоди, Лель, не части, – Ульяна прикрыла форточку и опустилась на ближайший стул, – давай-ка еще раз и поподробнее. Кого именно травят, какие родственники?

Слегка удивленная реакцией, Леля постаралась спокойно, без лишних эмоций передать сумбурный Варькин рассказ о подозрительных делах, происходящих в семействе Валерии Троепольской. Морально она была готова к тому, что Уля не поверит глупым Варькиным бредням и прервет ее в самом начале, однако на другом конце провода царила гробовая тишина, и только когда Леля поведала о том, что соседки обнаружили бездыханное тело девушки, доктор Караваева взволнованно воскликнула:

– Что с Лерой, она жива?!

– Жива, жива, не волнуйся, – поспешила успокоить ее Леля, – это был обыкновенный обморок.

– Ясно. Надеюсь, дежурного врача они вызвали?

– Нет.

– Почему? Это надо было сделать немедленно!

– Видишь ли, – слегка замялась Ольга, – Варвара считает, что у Лериной мачехи в больнице может быть сообщник.

– Кто?!

– Ну, сообщник, человек, который помогает Алле избавиться от ненавистной падчерицы.

– Господи, какая непростительная глупость, – раздраженно бросила в трубку Ульяна. – А что они будут делать, если у Леры случится еще один приступ?!

– Не знаю, – растерянно пробормотала Леля, – об этом они как-то не подумали, но я сейчас же позвоню Варваре…

– Стоп, – перебила собеседницу Ульяна, – не надо никому звонить, я сама выезжаю в больницу и на месте разберусь со всем происходящим.

Выходя из подъезда и щурясь на яркое, не по-сентябрьски теплое солнце, Ульяна недовольно поморщилась: «И что за пациентки подобрались в восьмой палате, не пациентки, а сплошное наказание. У одной – невесть куда пропавший ребенок, у другой – мачеха-отравительница, а третья… третья вообще страдает манией преследования и, похоже, скоро начнет скрываться от собственной тени! И нет мне от них покоя ни днем, ни ночью, ни в выходной день. Такими темпами я скоро тоже переселюсь в больницу и буду ночевать в ординаторской, на старом продавленном диванчике!» Последняя мысль неожиданно очень понравилась Ульяне, в глазах ее загорелся лукавый огонек, от былого раздражения не осталось и следа. Быстрым уверенным шагом она направилась в сторону метро – после той злополучной ночи Уля стала отдавать предпочтение именно этому виду транспорта.

Нейман бросил машину на парковке у самого входа в Тропаревский парк, и хотя до санатория (а он называл это место именно так) вела ровная заасфальтированная дорога, Борис решил пройтись немного пешком. В последнее время он совсем забросил тренировки и даже набрал пару лишних килограммов, но главное, ему вдруг остро захотелось побыть среди людей, не несчастных, измученных болью пациентов и их вечно озабоченных родственников, не подобострастных, заглядывающих в глаза подчиненных и угрюмых, серьезных коллег, а обычных, здоровых людей, просто вышедших на прогулку в этот солнечный сентябрьский день. Сбежав от городской суеты и нервотрепки, люди наслаждались тишиной, и лица у них были спокойные и безмятежные. Мимо Бориса неторопливо вышагивали степенные пожилые пары, обнявшись, проносились юные влюбленные, с шумом и гомоном сновали непоседливые малыши. Среди них Нейману было хорошо и уютно, словно ненадолго он стал их частью, одним из них, таким же радостным, беззаботным, а главное – не одиноким.

День выдался на удивление теплым и ясным. Скинув пиджак, Нейман неторопливо брел по центральной аллее Тропаревского парка, от которой в разные стороны разбегалось множество извилистых тропинок. Он легко мог свернуть на одну из таких тайных троп и сократить свой путь почти вдвое, но умышленно шел самым длинным путем, стараясь оттянуть момент важного разговора. Наконец вдали показался зеленый забор санатория. Борис обреченно вздохнул и ускорил шаг.

Поравнявшись с постом охраны, он привычным жестом полез за пропуском, но узнавший его охранник уже открывал калитку.

– Проходите, Борис Францевич, к чему эти церемонии, мы вас и без пропуска прекрасно знаем.

– Порядок есть порядок. – Приветливо кивнув охраннику, Нейман ступил на ухоженную, утопающую в зелени территорию. – Он един для всех, но за то, что узнали, спасибо. Кстати, Василий, – имя услужливого охранника Борис прочел на фирменном бейджике, – Анатолий Григорьевич у себя?

– Конечно, у себя. – Вася расплылся в довольной улыбке. – Шеф раньше пяти никогда не уезжает, будь то суббота, воскресенье или даже праздничный день.

– Молодчина, верен своим привычкам! – удовлетворенно хмыкнул Борис и направился к центральному подъезду современного трехэтажного здания, где на втором этаже располагался кабинет его учителя и друга Анатолия Григорьевича Лысачева. После всех перипетий, произошедших с Нейманом за последние несколько лет, он остался единственным человеком, которому Борис действительно доверял и кому в трудный момент мог излить душу.

Войдя в просторный светлый холл, Нейман в который раз отметил поразительный контраст между государственной, живущей на скудные бюджетные средства больницей и этим шикарным частным медицинским заведением. Здесь все словно кричало о больших деньгах – живые цветы в кадках, уютная кожаная мебель, огромный, во всю стену, плазменный телевизор и нежные, успокаивающие глаз акварели, развешанные по всему периметру холла.

– Что, Боренька, живописью интересуешься?

Борис вздрогнул и обернулся. По лестнице к нему спускался его любимый педагог, доктор медицинских наук, профессор, академик РАЕН…

– Я тебя еще на улице заприметил, – протягивая ладонь для рукопожатия, с улыбкой проговорил профессор, – все гадал: заглянешь к старику на огонек или сразу к Томочке побежишь? Вот и решил перехватить по дороге.

– Зря спешили, Анатолий Григорьевич, – Нейман с удовольствием пожал сухую, не по-стариковски крепкую руку. – На этот раз я приехал именно к вам. Посоветоваться надо, не прогоните?

– Что ты такое говоришь, Боренька! – Лысачев обиженно покачал головой. – Да я только рад буду! Вы же мне с Томочкой не чужие. Пойдем наверх, там нам никто не помешает.

В уютном, со вкусом обставленном кабинете главврача «Дома опеки» (именно так официально называлось это медицинское учреждение) мужчины расположились в удобных кожаных креслах друг напротив друга и какое-то время сидели молча.

Первым нарушил тишину хозяин кабинета:

– Давненько ты ко мне, Боренька, не заглядывал. А выглядишь, прости уж старика за правду, неважно, глаза усталые и вид измученный. Небось опять днюешь и ночуешь в больнице?

– Каюсь, есть такое дело, – виновато кивнул Нейман. – А куда деваться, проблемы у меня, Анатолий Григорьевич, повсюду проблемы, и на работе, и в личной жизни.

– Обожди! – решительно остановил его Лысачев. – Любые проблемы, мой мальчик, надо решать по порядку, оставим твою личную жизнь в покое, поговорим о работе.

– Как скажете, тем более что с моей личной жизнью вряд ли кто-нибудь в состоянии разобраться, – послушно кивнул Нейман и начал свой рассказ: – Месяца два назад я стал замечать, что в моем отделении творятся странные вещи. Почти втрое увеличилось число осложнений после в сущности простых, можно сказать, рутинных операций. Причем сценарий всегда один и тот же: операция проходит идеально, без сучка и задоринки, пациента переводят в палату, счастливые родственники благодарят врача, а спустя пять дней, максимум неделю, начинаются осложнения. То рана воспалится, то шов загноится, то жар и температура под сорок. Чтобы не быть голословным, вот вам, пожалуйста, конкретный пример. В последних числах августа одна из моих врачей, Ульяна Михайловна Караваева (ну, вы ее наверное помните), оперировала женщину с миомой матки. Случай совершенно ординарный, пациентке тридцать лет, худощавая, без дополнительных осложнений, операция прошла как по учебнику, все быстро и аккуратно. Но через неделю шов не зажил, более того, почти развалился. И подобных примеров уже более десятка!

– Слушай, Борь, а может, это банальный человеческий фактор? – на всякий случай решил уточнить Лысачев. – Оперировал каждый раз один и тот же хирург?

– Куда там! – отмахнулся Нейман. – Все до одного отметились, и я в том числе. Так что дело тут не в квалификации, а в чем-то другом. Но слушайте дальше. Поломав голову, я решил аккуратно разведать обстановку в других отделениях. Поговорил с хирургами, врачами физиотерапии и окончательно понял, что проблема стоит куда шире, за последние два месяца у них тоже резко увеличилось число послеоперационных осложнений. Но все почему-то молчат, предпочитая не выносить сор из избы…

– Но ты-то, конечно, молчать не стал… – скорее утвердительно, чем вопросительно заметил Анатолий Григорьевич.

– Как я мог?! – услышав в вопросе учителя легкий оттенок осуждения, возмутился Нейман. – Это же наш огрех, от которого страдают ни в чем не повинные люди. Вместо того чтобы закрывать на него глаза, мы должны были найти причину. Разве вы со мной не согласны, Анатолий Григорьевич?

– О чем речь, Боренька, конечно, согласен! – с энтузиазмом закивал Лысачев, а про себя подумал: «Такие люди, как Борис Нейман, в наше время – большая редкость, штучный товар, они до глубокой старости сохраняют живость ума, верность идеалам и лихой мальчишеский задор. Таких не портят ни деньги, ни власть, ни положение в обществе. И я искренне горд и счастлив, что могу называть себя не только его учителем, но и другом».

А Нейман продолжал:

– Посидел я пару бессонных ночей, поломал голову и решил пойти с этим вопросом к главврачу, но только разговора у нас не получилось! Послал он меня, Анатолий Григорьевич, вежливо так, интеллигентно послал. «Быть такого не может, – говорит, – в моей больнице все под контролем. А на вашем месте, Борис Францевич, я получше пригляделся бы к своим хирургам да пропесочил бы их лишний раз на конференции, глядишь, и вопрос с послеоперационными осложнениями отпадет сам собой».

– Да уж, в чем-чем, а в интеллигентности многоуважаемому Олегу Дмитриевичу не откажешь, – саркастически хмыкнул Лысачев. – Ну а я-то чем могу помочь тебе, Боренька?

– Как чем? Найти причину послеоперационных осложнений! Или, – Нейман вдруг насторожился, – может, вы мне тоже не верите и считаете, что все это глупость, бред и плод моего воображения?

– Верить-то я тебе верю, – задумчиво протянул Анатолий Григорьевич, – да вот только хирургия – она ведь сродни шаманству. Хороший хирург не тот, который шьет как швейная машинка. А то знаешь, бывают врачи – практикуются без устали, на подушках дома тренируются, швы накладывают, узлы вяжут, штудируют литературу специальную… Доходят до операции и делают все идеально, не придерешься. А у больного то рана загноилась, то свищ образовался, а бывает и хуже – появляются такие осложнения, которых сейчас просто и быть-то не может. Вот в моей больнице случай был, после обыкновенного удаления аппендикса пациент заработал воспаление вен печени. Это воспаление описано в учебнике французского хирурга Мондора в двадцать восьмом году, когда об антибиотиках еще и слыхом не слыхали. А тут такое тяжелейшее осложнение хирург получил в эру антибиотиков на тщательно сделанной операции. Как это, по-твоему, называется – закон подлости, обычное невезение или происки нечистой силы? А вот тебе еще один случай. В молодости работал я в четвертой горбольнице, и был там у нас хирург один, Иван Ивановичем звали. Все свободное время он не вылезал из гаража, возился со своим старым «москвичонком», и руки у него были постоянно черные. Так он их перед операцией не особенно начищал, намылит да слегка ополоснет – и все готово. А потом голыми руками лезет в живот. Такой вот был человек. Но у него, представь себе, никаких нагноений и осложнений в жизни не было, его пациенты всегда первыми с кроватей вставали. Видать, рука была легкая…

– Все вы верно говорите, Анатолий Григорьевич, но только не наш это случай. Я за своих ребят ручаюсь, и руки у них легкие, и головы светлые. Нет, тут другую причину искать надо, более материальную…

– Ладно, считай, убедил. – Лысачев снял очки и задумчиво потер переносицу. – А может, дело в антибиотиках? В последнее время меняли препарат?

– Препарат действительно меняли, – с готовностью подтвердил Нейман, – это я проверил в первую очередь, но антибиотик старого поколения заменили на новый, более современный. Так что ситуация по идее должна была только улучшиться.

– А поставщик проверенный? Может, вам попросту лекарства фальшивые подсунули?

– Исключено. Я не поленился, сходил в отдел закупок, мы с этой компанией почти пять лет работаем, и никогда никаких нареканий не было.

– Ага, значит, с этой стороны все чисто… – Лысачев продолжал задумчиво крутить в руках очки в тонкой золотой оправе. – А стерилизаторы? – неожиданно предположил он. – Вполне возможно, из строя вышли стерилизаторы…

– Вряд ли, – безрадостно ответил Борис, – как раз два месяца назад все стерилизационное отделение оснастили новыми автоклавами, немецкими, самыми продвинутыми.

– Два месяца назад, говоришь, – оживился Лысачев, – какое любопытное совпадение… Слушай, а кто поставлял новые автоклавы?

– Понятия не имею, – пожал плечами Нейман, – этими делами у нас Дергач занимается, это его вотчина.

– Кто бы сомневался, – тихо, почти себе под нос пробурчал Анатолий Григорьевич, – где деньги, там и наш многоуважаемый Олег Дмитриевич, он еще со студенческих лет умел устроиться на хлебное место, лучше всех на курсе комсомольские взносы собирал. Эх, была бы моя воля – устроил бы я у вас грандиозную проверку, взял бы смывы с рук, с операционных инструментов…

– Вот и я о том же думаю, – честно признался Нейман. – Вчера уже набрал было номер старой знакомой из районной санэпидстанции, да в последний момент струсил, решил сначала с вами поговорить. Ведь если Дергач пронюхает, что это я на больницу проверку навел, он мне жизни не даст, уволит в тот же день. А вы ведь знаете, что значит для меня работа, особенно теперь…

– Знаю, Боренька, знаю, – профессор встал и дружески положил руку на плечо Бориса, – поэтому мы не будем торопиться с проверкой, а сначала все как следует выясним.

– Значит, я могу на вас рассчитывать, Анатолий Григорьевич?

– Ничего пока не обещаю, но помочь попробую, тем более что у меня уже появилась одна идейка. Но сначала я должен кое с кем поговорить. Ты сейчас куда, домой?

– Нет, хотел еще к Томочке заскочить. Я уже недели три с женой не виделся, то у нее процедуры, то тихий час, то просто нет настроения со мной разговаривать. Так что пойду, попытаю счастья, вдруг повезет.

– К Томочке… – Лысачев как-то странно замялся и, отведя в сторону глаза, проговорил: – Знаешь, Борь, давай лучше в следующий раз. Мы сегодня с тобой и так слишком долго проболтали.

– Да ничего страшного, – Борис поднялся с кресла и направился к выходу, – мне торопиться некуда, дома-то никто не ждет.

– Тебе, может, и некуда, – Анатолий Григорьевич решительно преградил ему дорогу, – а у нас тут строгий распорядок дня. Вот сейчас, – он поднес к глазам свой золотой «Ролекс», – у Тамары начинается занятие с психотерапевтом, и продлится оно не меньше полутора часов. Ты готов все это время сидеть под дверью кабинета?

– Почему бы и нет, – пожал плечами Нейман, – что-что, а кресла у вас очень удобные.

– И потом видеть расстроенное, подавленное лицо Томочки, ее слезы, ее пустой, отсутствующий взгляд? – использовал запретный прием профессор. – Или ты забыл, как тяжело ей даются эти занятия?

– Ничего я не забыл, – угрюмо мотнул головой Нейман, – все помню.

– Раз так, послушайся моего совета – поезжай домой и выспись хорошенько, а то на тебя скоро будет страшно смотреть. – И словно боясь, что Борис передумает, профессор цепко ухватил его под руку.

Попрощавшись с учителем, Нейман вышел за ворота «Дома опеки» и неспешно отправился в обратный путь, но, сделав всего несколько шагов, вдруг остановился и обернулся. В дальнем конце аллеи мелькнул и тут же скрылся в листве ярко-бирюзовый шарф, точь-в-точь такой, какой он привез Тамаре из Парижа. «Странно, – подумал Борис, – неужели Анатолий Григорьевич придумал про Томины занятия у психотерапевта? Нет, быть такого не может, врать не в привычке у Лысачева, да и какой ему смысл мешать моим встречам с женой? Видимо, померещилось, да, наверняка померещилось, две бессонные ночи подряд кого хочешь подкосят». Убеждая себя подобным образом, Нейман еще какое-то время потоптался у закрытых ворот, а потом несолоно хлебавши отправился к машине. Всю дорогу домой Бориса не покидало неприятное ощущение тревоги и беспокойства; бирюзовый шарф, мелькнувший в конце аллеи, совершенно выбил его из колеи, и только звонок Ульяны Караваевой смог отвлечь его от грустных мыслей об оставшейся за воротами санатория жене.

Глава 15
Субботние хлопоты

Как всегда по субботам в отделении гинекологии царили тишина и спокойствие, больные отсиживались в палатах или смотрели телевизор в центральном холле, а сестрички, пользуясь отсутствием начальства, отсыпались после ночного дежурства или болтали в сестринской. Ульяна быстро преодолела коридор, до восьмой палаты оставалось буквально несколько шагов, как вдруг на пустующем посту оглушительной трелью взорвался телефон. «Странно, что никто не бежит снимать трубку, – подумала Уля, замедляя шаг, – обычно Серафима Леонидовна не покидает рабочего места надолго, еще и девчонок молодых гоняет за лень и нерасторопность. Вот что с людьми выходные делают, и куда только Галка смотрит, сегодня же ее дежурство».

Словно в ответ на немой Ульянин вопрос дверь в ординаторскую распахнулась, и оттуда выплыл Никита Владимирович Изюмов собственной персоной. Рядом с ним, улыбаясь и жеманно хихикая, семенила так «любимая» Ульяной Надежда Ласточкина. В одной руке Никита держал тонкую незажженную сигарету, а другой нежно приобнимал молоденькую сестричку за талию. По всему было видно, что пара просто вышла на перекур, и разрывающийся на столе телефон их совершенно не волнует.

– Ники! – окликнула Изюмова Уля. – А ты что здесь делаешь? Сегодня же Галкино дежурство.

– О, Караваева! – Никита легонько подтолкнул Наденьку в сторону поста, а сам шагнул к Ульяне. – А я тут, между прочим, подругу твою подменяю, работаю, можно сказать, в поте лица в свой законный выходной.

– Вижу я, как ты работаешь, – кивнув на соизволившую взять трубку медсестру, хмыкнула Уля. – Как бы не надорвался на такой работе!

– Не будь ханжой, Караваева, – миролюбиво пробасил Изюмов, – ничто, как говорится, человеческое нам не чуждо. Слушай, а ты-то здесь почему в такое время? Неужели молодой красивой женщине не с кем скоротать субботний вечерок? – При этих словах Никита вдруг приосанился и, широко раскинув руки, словно для объятий, зычно пропел: – Подруга, ты свистни – тебя не заставлю я ждать!

– Трепло ты, Никита, и слух у тебя никудышный. – С трудом сдерживая улыбку, Ульяна оттолкнула от себя коллегу-балагура. – Иди лучше к своей Ласточкиной, вон она как на нас глазами зыркает, ревнует, поди. А я Серафиму Леонидовну поищу, мне с ней поговорить надо.

– Так нет Серафимы, она часа два как сменилась, – уже совершенно другим, серьезным тоном проговорил Изюмов, – у нее что-то с внуком приключилось, вроде упал пацан с качелей и головой ударился. Вот она Надьку вместо себя и вызвала.

– Ясно. – Ульяна, развернувшись на каблуках, направилась к столу, за которым скучала Ласточкина. – Надь, а Серафима Леонидовна ничего на словах не передавала?

– Нет, – подумав пару секунд, замотала головой Надежда, – правда, она так торопилась, так торопилась, что даже ящик с наркотическими средствами в сейф не убрала, а бланки заказа по всему столу рассыпала. Я ее в таком состоянии никогда раньше не видела.

– Немудрено, она своего Женьку больше жизни любит. – Ульяна задумчиво побарабанила пальцами по столу. – А дай-ка мне, Надя, карту Троепольской, поглядим, что Серафима Леонидовна успела отметить.

Получив в руки Лерину медицинскую карту, Караваева открыла лист назначений и удовлетворенно хмыкнула: напротив графы «дексаметазон» стоял жирный крест, да и температурный лист выглядел весьма неплохо, жаль только последнее измерение было сделано в два часа дня.

– Слушай, Уль, а что с твоей Троепольской? – Ульяна и не заметила, как все это время Изюмов стоял у нее за спиной и изучал Лерину карту. – И с какой стати ты прописала ей лошадиную дозу декса? Ты вообще в своем уме?

– Я-то в своем, а вот с какой стати ты суешь нос в чужие карты? Занимайся лучше своими пациентами, а с Троепольской я как-нибудь без тебя разберусь, – и, схватив со стола градусник, Ульяна, не оглядываясь, направилась в восьмую палату.

Лера бледная, но живая и на вид вполне здоровая встретила Улю слабой улыбкой.

– Простите, Ульяна Михайловна, – пролепетала она, – это девочки напрасный шум подняли, а у меня уже все в порядке, честное слово – в порядке! Просто вдруг голова закружилась и в глазах резко потемнело, вот Варя и забила тревогу!

– А что мне оставалась делать, Ульяна Михайловна! – тут же принялась оправдываться Варька. – Она лежит вся белая, не шевелится и даже не дышит! А на тумбочке пустая коробка от печенья! Вот я грешным делом и подумала о самом страшном! Но слава богу, на этот раз все обошлось! Правда… – Варвара подошла к Ульяне почти вплотную и горячо зашептала на ухо: – Вы простите, что испортила вам субботний вечер, Ульяна Михайловна, но мне кажется, время не терпит, у Леры надо срочно взять анализы, а крошки от печенья немедленно отправить на токсикологическую экспертизу. Вы понимаете, к чему я клоню? – и Варька заговорщицки подмигнула лечащему врачу.

– Не волнуйтесь, Варвара. – Ульяна постаралась говорить как можно серьезнее, хотя ее плотно сжатые губы уже готовы были растянуться в улыбке. – Теперь Лера находится под моим личным контролем, и я гарантирую ее безопасность.

– А как же анализы, экспертиза печенья? – озабоченно переспросила Варя.

– Все будет, не переживайте, но немного позже, к сожалению, в выходные наша лаборатория не работает.

– Вот ведь незадача! – искренне расстроилась Лерина спасительница. – Может, тогда в платную?

– Не стоит, давайте лучше подождем понедельника, а пока… – Ульяна с улыбкой повернулась к ничего не понимающей Лере. – Пока просто померяем температуру.

Спустя полчаса доктор Караваева покидала родное отделение гинекологии в отвратительном настроении. Температура у Валерии Троепольской опять поползла вверх, а это значит, что на этот раз всезнающий Борис Францевич Нейман, к сожалению, промахнулся – и диагноз «системная красная волчанка» был поставлен им ошибочно. Проходя по пустому, тускло освещенному коридору первого этажа, Ульяна вдруг наткнулась глазами на табличку «Лаборатория». «А что, – неожиданно мелькнуло у нее в голове, – может, я напрасно смеялась над Варвариными страхами, и ее предположение о злобной мачехе-отравительнице не так далеко от истины? Что бы там ни было, в понедельник прямо с утра назначу Лере повторные анализы, а злополучное печенье отправлю на токсикологическую экспертизу, ведь чем черт не шутит, вдруг…» Приняв окончательное решение, Ульяна тут же полезла в сумочку за телефоном, ей не терпелось скорее позвонить Борису Францевичу, тем более что для этого теперь был серьезный повод.

Увлеченная разговором с шефом, Уля не обратила внимания на то, как из противоположного конца коридора в сторону лестницы проскользнула чья-то тень. Крадучись, некто миновал холл и почти бегом бросился вверх по ступенькам. Около дверей во второе гинекологическое отделение он остановился и перевел дух. «Вот черт, чуть было не спалился! – сквозь зубы процедил мужчина, при ближайшем рассмотрении оказавшийся Абрамом Семеновичем Либерманом. – Я и предположить не мог, что эта стерва притащится в клинику в свой выходной день! Хорошо, догадался с черного хода зайти, а то столкнулись бы нос к носу, тогда, считай, все планы насмарку». Немного отдышавшись, Либерман скинул плащ и достал из портфеля новый белоснежный халат, предусмотрительно взятый из дома, – заходить в ординаторскую и светиться там перед дежурным врачом ему совершенно не хотелось, Абрам Семенович собирался как можно скорее закончить свою неприятную миссию. Накинув халат на плечи, он ловко перегнулся через перила и, только убедившись, что никто не поднимается по лестнице, взялся за ручку двери. Именно в этот момент во внутреннем кармане пиджака резко завибрировал мобильный.

Абраша вздрогнул и тихо выругался.

– Кого еще принесла нелегкая? – пробормотал он, доставая свой новенький блестящий iPhone.

– Алло, говорите. Ах, это вы, Маргарита Владимировна, здравствуйте! – Тон Либермана мгновенно изменился, стал сладким и слегка подобострастным. – Естественно, уже на месте, и бумаги при мне… Нет, ничего не забыл, все сделаю в точности, как вы просили, не волнуйтесь… Не надо, вы можете все только испортить, я лучше вам сам позвоню, как только выйду из больницы… Как говорится, к черту, до связи.

Абрам Семенович бережно спрятал мобильник в кожаный чехол и, не мешкая, вошел в отделение. На этот раз ему повезло, в коридоре не было ни души, пустовали и оба поста, и только из-за закрытой двери ординаторской доносился женский смех и приглушенные разговоры. Стараясь действовать быстро и бесшумно, Либерман приблизился к письменному столу, где сестрички негласно хранили ключи от своих кабинетов, выдвинул верхний ящик и достал оттуда ключ с биркой «перевязочная».

– Отлично, лучшего места для разговора просто не найти! На этот раз разгильдяйство младшего медицинского персонала мне только на руку, – улыбнулся Абрам Семенович.

Он еще раз огляделся и решительно направился к восьмой палате. Впереди его ждал крайне неприятный разговор, но сейчас он думал не о нем, а о тех деньгах, которые пообещала ему Маргарита Владимировна Колосова.