Текст книги "Будни ГКБ. Разрез по Пфанненштилю"

– Ну, Ксюха, ты и попала в переплет, – с легким оттенком восхищения проговорила Варвара. – Теперь ясно, что за бумажку подсовывала тебе Маргарита, это был официальный отказ от Ванечки, верно?

– Верно! Завтра утром в Москву из Арабских Эмиратов прилетает Колосов, а без моего отказа Ваню было невозможно усыновить.

– Погоди, Ксюх, тогда я вообще ничего не понимаю. Какой резон тебе бросаться из окна, если на этой дурацкой бумажке нет твоей подписи?

– В том-то и дело, что есть! – в отчаянии почти выкрикнула Ксюша. – Марго как обычно обвела меня вокруг пальца, и я собственноручно отказалась от сына!

– Можно с этого места поподробнее? – вкрадчиво попросила Варвара. – А то, видимо, ближе к утру я совсем плохо соображаю.

– Да можно, отчего же нельзя. Помните, вчера вечером ко мне в палату пришел Абрам Семенович, доктор, который делал операцию?

– Конечно, помню, меня, кстати, этот поздний визит очень удивил, он ведь не твой лечащий врач, с чего вдруг такая забота?..

– Вот видите, Варя, вы молодец, бдительная, а мне, дурочке наивной, такая мысль даже в голову не пришла. Абрам Семенович повел меня в перевязочную, быстренько осмотрел, а потом попросил подписать кое-какие документы. Он сказал, что оперировать пришлось экстренно, поэтому и бумаги подписываем задним числом. Знаете, Варя, я даже подумать не могла, что среди согласий на операцию и на общий наркоз подписываю отказ от своего мальчика.

– Как же можно ставить свою подпись, не читая документа! – возмущенно прошептала Варвара. – Ты же образованная девочка, Ксюша, в институте учишься!

– Листы лежали стопочкой, друг на друге, Абрам Семенович просто отгибал уголок и показывал мне место, где расписаться, а у меня не было повода ему не доверять, ведь он спас мне жизнь.

– Именно на это и рассчитывала Марго, претворяя в жизнь свой очередной грандиозный план, – задумчиво протянула Варя. – Ну ничего, Ксюха, мы тоже не лыком шиты и вполне в состоянии дать отпор этой интриганке!

– Не поняла, что вы имеете в виду? – растерянно пробормотала потерявшая всякую надежду Ксения.

– А то я имею в виду, что рано ты с подоконника сигать собралась, тебе еще сына растить да институт заканчивать.

– Неужели вы знаете, как вернуть Ванечку?

– Я знаю точно, кто нам с тобой поможет это сделать!

– И кто же?

– Самое заинтересованное в этой темной истории лицо – муж Маргариты, Максим Колосов. Надеюсь, у тебя есть его номер?

– Совершенно случайно есть, Славик как-то звонил отцу с моего телефона.

– Вот и отлично, это упрощает задачу. Действовать начнем завтра, прямо с утра, а сейчас быстро спать, силы нам еще понадобятся.

Глава 18
Страшная правда

В ночь с субботы на воскресенье Неймана мучили кошмары, то ему снилась Тамара в ярко-бирюзовом французском шарфе, идущая по зеленой аллее под руку с профессором Лысачевым, то вдруг вместо Томочки появлялась бледная, изможденная Валерия Троепольская – она протягивала к нему худые, обмотанные трубками от капельниц руки и умоляла о помощи, но Борис, как ни старался, даже во сне не мог поставить ей верный диагноз. Промаявшись до семи утра, Нейман, весь разбитый и злой, выполз на кухню варить кофе. Однако мысли о Томочке и о загадочной болезни пациентки Троепольской не отпускали его даже за завтраком. «Нет, так дальше продолжаться не может, – подумал он, сжимая обеими руками ноющие виски, – мне необходимо разобраться хотя бы с одной проблемой, иначе голова попросту взорвется. Поеду к Тамаре прямо сейчас и постараюсь поговорить с ней. Надеюсь, мое имя и многолетняя дружба с главврачом откроют передо мной двери этого заведения даже в неприемный день…»

По дороге в Тропарево Нейман несколько раз останавливался и набирал номер Анатолия Григорьевича, решив, что его звонок на пост охраны не будет лишним, однако телефон Лысачева отвечал долгими протяжными гудками – то ли профессор был сильно занят, то ли просто не хотел портить это чудесное воскресное утро скучными разговорами о работе. Доехав до ворот санатория, Борис Францевич был уже чернее тучи, но на его счастье на посту у шлагбаума дежурил вчерашний охранник.

– Привет, Василий, – дружелюбно кивнул парню Нейман, – как жизнь молодая?

– Спасибо, Борис Францевич, не жалуюсь!

– Пройти-то можно?

Охранник бросил быстрый взгляд на окна главврача и виновато пробормотал:

– Так воскресенье сегодня, санитарный день, все посещения запрещены.

– Мне очень надо, Вась. – Нейман полез в пиджак за бумажником. – Работы навалилось – не разгрести, боюсь, на неделе никак не вырвусь.

– Ладно, проходите, – пряча в карман сторублевку, разрешил Василий. – Только вы уж начальству меня не выдавайте, а то Анатолий Григорьевич голову снимет. Он и так велел звонить ему каждый раз, когда вы приезжаете.

– Звонить? Зачем?

– Понятия не имею, – пожал плечами не в меру болтливый охранник, – может, встретить вас хочет, почтение оказать…

– Вот ведь старый лис, наверняка что-то задумал, – бормотал себе под нос Нейман, торопливо шагая по центральной аллее к первому подъезду. – И как это я сразу не догадался, что между мной и Томочкой стоит Лысачев, что именно из-за него я уже больше трех недель не могу поговорить с женой. А вдруг ей стало хуже, вдруг ей нужна моя помощь, поддержка? Да что бы там ни было, я муж и хочу знать всю правду! Никто не вправе скрывать ее от меня, даже мой лучший друг и учитель!

Полный праведного гнева, Борис Францевич на одном дыхании поднялся по лестнице, почти бегом миновал длинный, ярко освещенный коридор и без стука распахнул дверь в комнату жены. Картина, представшая перед его взором, заставила Неймана моментально забыть о мелких нападках на старого учителя. В небольшой, по-домашнему уютно обставленной комнате тихо играла музыка. Его жена в легкомысленном шелковом халатике лежала в объятиях незнакомого седоволосого мужчины, рука которого по-хозяйски устроилась на ее полуобнаженной груди. Пара напоминала утомленных страстью любовников, заснувших после бурной ночи. Словно громом пораженный, Нейман в нерешительности застыл на пороге, его ноги будто приросли к полу, мозг отказывался осознавать увиденное. Неожиданно чья-то ладонь осторожно легла на его плечо. Обернувшись, он увидел Лысачева.

– Пойдем, Боря, незачем тебе тут стоять, – тихо проговорил профессор и, подтолкнув Неймана к выходу, захлопнул дверь в комнату Тамары.

Лишь в его кабинете Борис Францевич вновь обрел способность говорить:

– Почему она со мной так? За что? Ведь я был ей хорошим мужем! Мы прожили вместе трудную, но счастливую жизнь! Я и подумать не мог, что моя Томочка способна на предательство! За что она делает мне так больно? За что?!

– Ну, будет, Боренька, будет. – Анатолий Григорьевич достал из бара бутылку Hennessey и разлил благородный напиток по пузатым бокалам. – Лучше выпей, выпей как лекарство, может, тогда немного успокоишься и поймешь, что это не Тамара делает тебе больно, а ее болезнь.

Но Борис, словно не слыша слов учителя, как заведенный твердил свое:

– Не надо меня жалеть и все списывать на ее болезнь, это подлость, обыкновенная человеческая подлость и предательство!

– Да прекрати ты, в конце концов! – Устав от бессмысленных стенаний, Лысачев раздраженно стукнул кулаком по столу, от чего хрустальные бокалы мелодично звякнули. – Выпей коньяк и послушай меня.

За долгие годы знакомства Нейман ни разу не слышал, чтобы Лысачев хоть на кого-то повысил голос, поэтому окрик учителя возымел свое действие. Борис перестал причитать, залпом махнул коньяк и уставился на профессора.

– Вот и молодец, хороший мальчик, – тоже пригубив из своего бокала, облегченно вздохнул Анатолий Григорьевич. – Честно говоря, я надеялся, что успею подготовить тебя к этому разговору и ты воспримешь происходящее не так болезненно, однако жизнь, как обычно, распорядилась по-своему…

– Так вы давно обо всем знали? – На лице Неймана отразилась смесь обиды и удивления. – Знали и не остановили?

– Пойми, Боря, это невозможно остановить. И если бы чувства сейчас не застилали твой разум, ты как врач сам понял бы это. Болезнь Альцгеймера – штука страшная и неизлечимая, а главное, она характеризуется прогрессирующим нарушением работы головного мозга. Ты понимаешь, что я имею в виду? Всего два года назад Томочка просто теряла дома очки, оставляла включенной плиту и незапертой входную дверь. Мы списывали это на усталость и временную рассеянность. Потом она начала путать имена близких людей, забывать, как они выглядят, их дни рождения. А со временем она уже с трудом вспоминала названия самых обычных, всю жизнь окружающих ее предметов, более ощутимыми стали сбои в речи, участились перепады настроения. Появилась раздражительность, порой даже агрессия. Ну, вспомни, Боря, ты же сам жаловался, что прямо у тебя на глазах всегда спокойная, уравновешенная Тамара превращается в совершенно другого, незнакомого тебе человека.

– Все я помню! – нетерпеливо махнул рукой Нейман. – Только при чем тут это?

– Да как это при чем?! – Анатолий Григорьевич сдерживался из последних сил. – Борис, прекрати вести себя как обиженный и оскорбленный муж, начни мыслить как врач! Болезнь твоей жены постоянно прогрессирует, и сейчас, к моему великому сожалению, она перешла на следующую стадию.

– Не понимаю, о чем вы? – Во взгляде Неймана мелькнул страх.

– За последние три недели, что ты не виделся с Тамарой, она совершенно потерялась во времени и пространстве, не может назвать ни текущую дату, ни месяц, ни год, забыла свой возраст, перестала узнавать знакомых и родных.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Сначала она не узнала меня, а на днях поинтересовалась у сестрички, чьи это фотокарточки стоят у нее возле кровати.

– Погодите, Анатолий Григорьевич, так на этих фотографиях мы с Митькой!

– Именно это ей и сказала медсестра, однако в ответ Томочка весело рассмеялась и сообщила, что не замужем.

– Не замужем… – словно эхо повторил Нейман и плеснул себе в бокал изрядную порцию коньяка.

– Боря, прошу тебя, не принимай все так близко к сердцу, на этой стадии у больных Альцгеймером часто происходит «сдвиг в прошлое». Вот и Томочка возомнила себя молодой незамужней девушкой на выданье, отсюда и ее скоротечный роман с Аркадием.

– А Аркадий – он что, тоже болен?

– Конечно, поверь, в «Доме опеки» мы не держим симулянтов.

– Неужели процесс необратим и ничего нельзя сделать?! – в отчаянии воскликнул Нейман. – Ведь мировая наука не стоит на месте, быть может, появилось какое-то новое лекарство?

– Увы… – Лысачев беспомощно развел руками, – мы сделали все что могли. Современные методы терапии лишь несколько смягчают симптомы, но ни остановить, ни замедлить развитие болезни они пока не способны.

– Значит, я ее теряю, теряю навсегда? – В глазах Бориса Францевича блеснули слезы.

– Крепись, Боренька. – Анатолий Григорьевич сел рядом и накрыл подрагивающую руку друга своей. – Мне больно об этом говорить, но ты ее уже потерял. Та женщина в палате – не твоя Тамара, она не знает и не помнит тебя, и ты ей ничем не поможешь.

– Что же мне делать? – Нейман растерянно взглянул на учителя.

– Жить, жить дальше, работать, любить, может, даже завести семью. А за Томочку не беспокойся, здесь за ней будет хороший уход, это я тебе как главврач обещаю.

– Но я ведь могу с ней видеться?

– Конечно, в любой момент, – пожал плечами Лысачев. – Вот только послушайся моего совета: не торопись, дай себе немного времени, ты должен привыкнуть к новым обстоятельствам. Тем более что эти визиты ничем не помогут Тамаре, а для тебя станут настоящим испытанием.

– Ничего, – ухмыльнулся Нейман, – мне не привыкать, как говорится, «a la guerre comme a la guerre».

– Кстати, к вопросу о войне, – спохватился Анатолий Григорьевич. – Я ведь занимаюсь твоей проблемой и, надеюсь, уже очень скоро буду знать причину столь бурного роста послеоперационных осложнений в вашей больнице. Ты завтра с утра на месте?

– Куда ж я денусь.

– Вот и отлично, значит, завтра часикам к десяти жди меня с хорошими новостями. Надеюсь, хотя бы с этой неприятностью нам удастся справиться.

Глава 19
Как просто снять завесу тайны

Сразу после утренней конференции Борис Францевич и Ульяна уединились в кабинете заведующего отделением.

– Да нет, быть такого не может! – в сто первый раз пролистывая медицинскую карту Валерии Троепольской, воскликнул Нейман. – Все это ерунда, абсурд и выдумки. Вы, Ульяна Михайловна, в окно-то взгляните, там Москва двадцать первого века, а не Париж шестнадцатого. Я понимаю, вы у нас девушка начитанная, к тому же натура романтическая, вам повсюду призраки Екатерины Медичи да Лукреции Борджиа мерещатся. Но жизнь, уважаемая моя Ульяна, слишком далека от древней истории, и не стоит нашу с вами некомпетентность прикрывать богатой фантазией.

– Моя фантазия тут совершенно ни при чем, – обиженно надула губы Уля, – и нет никакой разницы, двадцать первый за окном век или шестнадцатый! Человеческие страсти, такие как любовь, ненависть, зависть, существуют вне времени и пространства. И не мне вам об этом рассказывать, уважаемый Борис Францевич. Или вы считаете, что в наш компьютерный век люди перестали убивать друг друга из ревности?

– Не знаю, Уль, может, ты и права, – Нейман, как обычно в минуты откровения, перешел с любимым ординатором на «ты», – но уж слишком странный какой-то способ расправиться с соперницей.

– Не вижу в нем ничего странного, – понимая, что шеф почти готов сдаться, приободрилась Ульяна. – Чисто женский способ убийства, ведь недаром вы сами вспомнили о великих отравительницах Медичи и Борджиа, для этих дам яд когда-то тоже был лучшим и самым надежным оружием.

– Эх, ладно, черт с тобой! – Махнув рукой, Нейман протянул Уле карту Троепольской. – Делай все по полной программе: кровь из вены – на токсикологию, остатки печенья – в лабораторию на анализ. Ты же все равно от меня не отстанешь, пока не исключишь отравление.

– Неа, не отстану.

– Тогда действуй! Хотя нет, погоди!

– Ну что еще, Борис Францевич? – почти от дверей вернулась Караваева.

– К десяти ко мне приедет Лысачев, покажи ему Троепольскую.

– Вот так сюрприз! – улыбнулась Ульяна. – Только зря вы надеетесь, что ваш старый профессор сотворит чудо. Уж если вам не удалось поставить Лере верный диагноз, то это не удастся сделать никому.

– Кто тут смеет сомневаться в гениальных способностях не такого уж и старого профессора? – Дверь широко распахнулась, и в кабинет вплыл Анатолий Григорьевич Лысачев собственной персоной. – Я так и думал, что это ты, Улька, – он хитро прищурился на Караваеву, – кто же еще в присутствии Бориса Францевича посмеет критиковать его любимого учителя. Совсем ты, Боренька, свой персонал распустил, никакого почтения к древним сединам.

– Извините, профессор, – Ульяна покраснела от смущения, – я совершенно не то имела в виду, просто у нас очень сложная пациентка, и…

– Да будет тебе, деточка, оправдываться, – скидывая плащ и с комфортом устраиваясь в кресле, пробасил Лысачев, – это я так шучу по-стариковски, не обращай внимания. – И повернувшись к улыбающемуся Нейману, попросил: – Боренька, не в службу, а в дружбу, сообрази чайку, я к тебе так торопился, что даже позавтракать не успел.

Ульяна, готовая провалиться сквозь землю за не к месту сказанные слова, продолжала нерешительно топтаться в дверях.

– Ты беги, деточка, работай, – царственным жестом махнул ей профессор, – мы тут пока с Борисом Францевичем чайку попьем да о своем поболтаем, а потом вместе пойдем взглянем на вашу сложную пациентку, как знать, может, и старенький профессор на что сгодится.

Виновато улыбнувшись, Уля быстро скрылась за дверью.

Лысачев проводил ее долгим оценивающим взглядом и удовлетворенно хмыкнул:

– Ульяна-то как твоя похорошела, настоящая красавица. Надеюсь, замуж она еще не вышла?

– Анатолий Григорьевич, – укоризненно покачал головой Нейман, – вы примчались в больницу ни свет ни заря, чтобы выяснить семейный статус моего ординатора?

– Отнюдь, хотя признаюсь честно, этот вопрос меня тоже сильно интересует. Но сейчас не об этом. – Лысачев привычным жестом поправил очки в тонкой золотой оправе и достал из портфеля черную кожаную папку. – Вот тут все, что мне удалось узнать по вашей проблеме, материал, конечно, не весь, времени было мало, но этого вполне достаточно, чтобы засадить за решетку этого жулика Дергача.

– Что-то я не понял, при чем тут Олег Дмитриевич?

– А ты, Боренька, слушай, не перебивай, сейчас все поймешь. – Лысачев с удовольствием отхлебнул горячего крепкого чая и, отставив в сторону чашку, приступил к рассказу. – Надеюсь, тебе не надо напоминать, что мы с Олегом Дмитриевичем хоть и были однокашниками, никогда не симпатизировали друг другу, и вовсе не потому, что он увел у меня практически из-под носа место главврача данной клиники. Просто Олежек всегда был нечист на руку, повсюду старался найти свою выгоду, а я с такими людьми предпочитаю не общаться. Слушая твой рассказ о послеоперационных проблемах, я почему-то сразу заподозрил, что тут замешан Дергач, а когда ты упомянул о недавно закупленных им автоклавах, мое предположение только окрепло. В этом направлении я и начал копать. Так как связи у меня в медицинском мире, сам знаешь, обширные, то и узнать удалось довольно много. – Лысачев вновь потянулся за чашкой. – Хороший у тебя, Боренька, чай небось благодарные пациенты презентовали?

– Ошибаетесь, сам в магазинчике на Тверской покупал. Анатолий Григорьевич, умоляю, не тяните, у меня аж коленки дрожат – так хочется правду узнать.

– Не торопи, дай насладиться моментом, я, может, этого жулика со студенческой скамьи прищучить мечтал, и вдруг такая удача, – хитро подмигнул Лысачев и наконец открыл свою заветную папку. – Значит, слушай. Судя по имеющимся у меня документам, два месяца назад в вашу клинику были поставлены высококлассные немецкие автоклавы фирмы «BLK.gmbh». Но при детальном рассмотрении оказалось, что котлы действительно немецкие, а вот электронные мозги – китайские, причем самые дешевые. Они-то и являются причиной того, что нужная температура не выдерживается, а значит, инструменты не стерилизуются должным образом. Как следствие – рост числа послеоперационных осложнений, ну и, само собой, твоя головная боль.

– Как же такое могло произойти?

– Организовано все было до гениального просто. Поставщик арендовал пустующее помещение в Восточной Германии и наладил там нехитрую сборку – немецкие котлы соединялись с китайской электронной начинкой. Затем это оборудование под маркой немецкой фирмы поставлялось в Россию. Получалось, что по документам – а мне удалось взглянуть на их копии – Дергач приобрел высококлассные немецкие стерилизаторы, а на деле клиника получила дешевую китайскую подделку. Надеюсь, ты понимаешь, как именно такое делается? Не могу утверждать наверняка, но думаю, Дергач положил в свой карман очень приличный откат.

– А мог Олег Дмитриевич не знать, что покупает липу?

– Такая вероятность есть, но, на мой взгляд, она ничтожно мала. Дергач любит ловить рыбку в мутной воде, и эта афера вполне в его характере.

– Вот это новость! – Нейман был просто поражен услышанным, он давно подозревал, что главврач крутит свои дела, прикрываясь вывеской больницы, но никак не мог предположить, что тот осмелится рискнуть здоровьем пациентов. – Анатолий Григорьевич, а как вам удалось все это выяснить?

– Моя заслуга здесь ничтожно мала! Оказалось, что вашим Олегом Дмитриевичем уже давно интересуются правоохранительные органы, они-то и раскопали всю эту аферу с липовыми автоклавами. От меня требовалось немного – просто получить доступ к закрытой пока информации, а с моими связями это оказалось вполне реально.

– Но ведь надо срочно что-то предпринять! – Нейман вскочил с места и нервно заходил по кабинету. – Это безобразие необходимо остановить!

– Не волнуйся, Борис, все решат без тебя. Ты врач, твоя задача – людей лечить, а с такими негодяями, как Дергач, пусть прокуратура разбирается. Одно могу сказать точно: дни Олега Дмитриевича на посту главврача сочтены, не сегодня-завтра за ним придут!

– Убили вы меня, Анатолий Григорьевич, без ножа зарезали! – Нейман тяжело вздохнул и устало опустился в кресло. – Жулика Дергача не жалко, заберут – туда ему и дорога, но представляете, что после этого начнется в клинике… Сплошные комиссии, инспекции и проверки, врачам работать станет некогда.

– На тебя, Боренька, не угодишь, – осуждающе покачал головой Лысачев, – сам же хотел докопаться до истины. Ты лучше скажи спасибо своему старому профессору, иначе свалились бы на тебя эти проверки как снег на голову. Теперь же ты предупрежден. А предупрежден – значит что? – Лысачев назидательно поднял вверх указательный палец. – Значит вооружен! Ладно, хватит на сегодня разборок, звони Ульянке, пойдем смотреть твою сложную пациентку.

У кровати Валерии Троепольской собрался настоящий консилиум.

– Вот, пожалуйста, Анатолий Григорьевич, – Ульяна протянула Лысачеву ее медицинскую карту, – тут все анализы и назначения.

– Спасибо, Ульяна Михайловна, – беря карту и откладывая ее в сторону, проговорил профессор, – бумажки мы все обязательно посмотрим, но после, а сначала, если вас не затруднит, вы мне на словах расскажите, на что жалуется ваша пациентка.

– Конечно, без проблем. – Ульяна вытянулась перед профессором по стойке смирно и, словно прилежная школьница, принялась перечислять симптомы Валерии Троепольской. – Ежедневный необоснованный подъем температуры, слабость, головные боли, боли в мышцах и суставах, быстрая утомляемость. Так, что же еще?.. А, еще у Леры на боку появились какие-то странные, покрытые тонкими чешуйками кожи пятна. Вначале мы с Борисом Францевичем приняли их за пищевую аллергию, но анализы этого не подтвердили…

– А что еще показали анализы?

– Легкую анемию, лейкопению и тромбоцитопению. В моче незначительное количество крови.

По мере того как Ульяна описывала состояние Троепольской, на лице Анатолия Григорьевича все явственнее отражались удивление и даже растерянность.

– Что с коагулограммой? – поинтересовался он.

– К сожалению, анализ на гемостаз будет готов только сегодня к вечеру, там какая-то накладка в лаборатории.

– Плохо, очень плохо! – недовольно покачал головой Лысачев. – При таких-то симптомах с гемостаза следовало начать. – Мельком пролистав карту, профессор снова повернулся к Лере: – Деточка, постарайтесь припомнить, в последнее время вы не испытывали дискомфорта в области грудной клетки, может, там что-то жгло или давило?

– Да, было несколько раз, я даже валокордин у Вари просила, думала, нервы.

– Классика, чистой воды классика, прямо хоть сейчас в учебник вставляй, – проворчал себе под нос Лысачев, а затем, повернувшись к Нейману, с укором произнес: – Как же ты, Боренька, волчанку-то прохлопал, ведь все симптомы налицо – подъем температуры, дискоидная сыпь, артрит в начальной стадии, кровь в моче… Не удивлюсь, если, изучив ротовую полость, мы найдем там язвочки…

– Я думала, это стоматит, – пролепетала Лера, не сводя испуганных глаз со строгого профессора.

– Вот! – воскликнул Лысачев. – Что и требовалось доказать! Симптомы все как один, разве что волчаночная бабочка отсутствует. Как же так, Боренька, ты же опытный доктор, почему сразу не распознал аутоиммунное?

– Не горячитесь, Анатолий Григорьевич. Моя вина только в том, что вовремя не сделал анализ на гемостаз, каюсь, но вы тоже ошибаетесь, у Леры не волчанка.

– Не волчанка?! – изумленно переспросил профессор. – Что же именно позволяет тебе делать столь категоричные заявления?

– Вчера утром Валерия получила двадцать миллиграммов дексаметазона единовременно, и никакой реакции. Уже через несколько часов у нее поднялась температура до тридцати восьми и пяти.

– Странно, очень странно, – нахмурился Анатолий Григорьевич, – я бы даже сказал – противоестественно. А как именно принимала пациентка препарат – внутривенно или орально?

– Понятия не имею, – растерянно взглянув на Ульяну, пробормотал Нейман. – Разве это имеет какое-то значение?

– В нашем деле, уважаемый Борис Францевич, значение имеет абсолютно все. Пациентка могла банально не взять таблетки или выплюнуть их в мусорное ведро, мало ли что людям в голову взбредает. Ну так что, Ульяна Михайловна, каким образом ваша больная получила дексаметазон?

– Не знаю, – виновато промямлила Уля. – Я передала назначение Серафиме Леонидовне, но, поверьте, она одна из наших лучших медсестер…

– С вами все ясно, – скептически хмыкнул Лысачев. – А можно хотя бы поговорить с этой вашей Серафимой?

– Конечно можно, – с готовностью закивала Караваева, – сейчас как раз ее смена.

Спустя пару минут на пороге палаты показалась Серафима Леонидовна. Вид у нее был испуганный и какой-то потерянный. Не обращая внимания на высокопоставленного гостя и на заведующего отделением, она прямиком бросилась к Ульяне.

– Простите меня, Улечка Михайловна, простите дуру старую! – со слезами в голосе запричитала Серафима. – Это я одна во всем виновата. Как услышала по телефону, что внучка моего «скорая» забрала, так со всех ног домой бросилась, а девчонок-то предупредить забыла. Вот верите, все в момент из головы вылетело, только о Женечке и могла думать…

– Погодите, Серафима Леонидовна, – Ульяна непонимающе уставилась на готовую расплакаться женщину, – о чем вы не предупредили девочек?

– Как о чем, – всхлипнула Козлова, – о том, что дексаметазон в аптечке закончился.

– Не поняла – вы отдали все таблетки Троепольской?

– Да нет же, дело было так: я открыла карту, сверилась с назначениями, поставила крестик напротив препарата «дексаметазон» и только потом обнаружила, что лекарство в аптечке отсутствует, причем – вот ведь беда – не было ни таблеток, ни ампул. Я подумала: «Ничего, сделаю заказ прямо сейчас, и уже к вечеру пациентка получит свой дексаметазон, подумаешь, всего-то на несколько часов позже, никто и не узнает». Взяла бланк заказа, уже начала заполнять, и тут позвонила соседка… Ох, Ульяна Михайловна, мне бы догадаться вам позвонить или хотя бы Надю предупредить, но куда там, в голове был только Женечка!

– Получается, что Валерия Троепольская дексаметазон не принимала вообще, – подвела Ульяна итог сумбурному рассказу медсестры, – не принимала ни в каком виде.

– Получается, что так.

– Ясно, спасибо, Серафима Леонидовна, идите, с вами мы потом разберемся. – Ульяна перевела взгляд на молчавших все это время Неймана и Лысачева. – Значит, все-таки волчанка? – прошептала она.

– Без каких-либо сомнений, – кивнул Анатолий Григорьевич. – Срочно готовьте документы на перевод в ревматологическое отделение, у вас ей делать нечего. – Затем профессор повернулся к Лере и с ласковой улыбкой проговорил: – Не волнуйтесь, деточка, в этой больнице отличные ревматологи, они быстро поставят вас на ноги.