Автор книги: Юлия Кантор
Жанр: Публицистика: прочее, Публицистика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
«Германское правительство оспаривает право выступать судьями над Германией за правительствами, которые в Совете Лиги наций приняли резолюцию минувшего 17 числа. Оно считает, что резолюция, принятая Советом Лиги наций, составляет новую попытку дискриминировать Германию. Поэтому оно самым категорическим образом отвергает эту резолюцию. Оно сохраняет за собой право в ближайшее время сообщить свою точку зрения по поводу различных вопросов, составляющих предмет этой резолюции»[488]488
Германская нота протеста против резолюции Совета Лиги Наций по поводу довооружения Германии, направленная правительствам членов Совета Лиги Наций 20 апреля 1935 г. // Разоружение 1933–1936. Вып. X. Сборник документов по международной политике и по международному праву. – М.: Издание народного комиссариата по иностранным делам, 1936. – С. 277–278.
[Закрыть].
Выступая на партийном съезде НСДАП в сентябре 1935 г. в Нюрнберге, Гитлер заявил о миллионах людей, ставших жертвами голода в СССР. Годом позже Геббельс, говоря о миллионах расстрелянных в Советском Союзе, охарактеризовал внутреннюю политику ВКП(б) как «кровавую практику истерического и преступного политического безумия»[489]489
J. Gebbels Rede. «Völkischer Beobachter» 11.9.1936.
[Закрыть].
К 1936 г. агрессивный тон и намерения в отношении Советского Союза стали не просто главенствующими, а единственными внутри партийно-правительственной верхушки рейха.
«Там, где большевизм уже захватил власть, – цитировала газета «Фелькишер Беобахтер» от И сентября 1936 г. речь Геббельса, – он не беспокоится о противоречиях между своей теорией и практикой, здесь он правит с помощью военной диктатуры. В буржуазных же странах он применяет обман и ведет коварную пропаганду»[490]490
Ibid.
[Закрыть].
В речи на ежегодном собрании немецкого Трудового фронта в Нюрнберге 12 сентября 1936 г. Гитлер недвусмысленно обозначил наличие немецкого интереса к природным ресурсам Украины, Урала и Сибири: «Если бы Урал с его неисчислимыми сырьевыми богатствами, Сибирь с ее лесами и Украина с необозримыми плодородными землями находились в Германии, то под национал-социалистическим руководством наступило бы изобилие. Мы будем производить столько, что каждый отдельный немецкий гражданин будет иметь больше, чем нужно для жизни»[491]491
Max Domarkus «Hitler. Reden und Proklamationen. 1932–1945» I Band. Triumph – 1962. – S. 642.
[Закрыть].
Выступая в «Партийном дне» 14 сентября 1936 г., он фактически объявил долгосрочный план действий: «Нет никаких сомнений в том, что национал-социализм везде и при любых обстоятельствах заставит большевизм перейти к обороне, разобьет его и уничтожит. Мы идем навстречу большим историческим эпохам, в которых восторжествует не одно мудрствование, а мужество… Горе тому, кто не верит Адольфу Гитлеру»[492]492
Ibid. – S. 647
[Закрыть].
По сути, в этом выступлении Гитлер подтверждал тезисы «Майн Кампф» – книги, которую еще в начале 30-х гг. мало кто из европейских политиков принимал всерьез: до тех пор пока НСДАП не пришла к власти и не начала проводить изложенную в книге политическую доктрину. Ее доминантой стал тезис: «Мы кладем конец извечным походам германцев на юг и запад Европы и обращаем взоры к землям на востоке. Мы подведем, наконец, черту под колониальной и торговой политикой довоенной эпохи и перейдем к политике будущего – политике приобретения земель. А когда сегодня мы говорим о новых землях в Европе, речь может идти в первую очередь лишь о России и подчиненных ей окраинных государствах»[493]493
Hitler A. Mein Kampf. – München, 1933. – S. 742.
[Закрыть].
Разумеется, в руководстве СССР эти заявления игнорировать не могли. Наша страна искала союзников, способных вместе с ней оказать эффективное военно-политическое давление на Германию в случае возникновения кризиса, что предполагало тесные доверительные отношения СССР со своими западными соседями. Напряженные отношения с Польшей не только закрывали СССР прямой путь к границам Германии и возможность оказания помощи Чехословакии, но и блокировали румыно-советское сближение. В 1934–1936 гг., несмотря на сложность внутриполитического пейзажа, министр иностранных дел Румынии Н. Титулеску неоднократно пытался добиться продления полномочий на ведение переговоров о пакте взаимопомощи с Советами. Но Москва не только не желала пойти на символические уступки в отношении статуса границы между СССР и Румынией, но и сделала разрыв союза Румынии с Польшей условием подписания пакта о взаимной помощи.
После окончательного отказа Литвинова в июле 1936 г. согласиться на сохранение оборонительного союза Бухареста и Варшавы[494]494
См.: К проекту договора о взаимопомощи между Румынией и СССР, Монтре, 21.7.1936 // Советско-румынские отношения 1917–1941. Документы и материалы. – Т. 2. – М., 2000. – С. 82–83.
[Закрыть] падение Титулеску и постепенная переориентация Румынии стали делом нескольких недель.
Стратегические предложения руководства РККА шли «рука об руку» с отчужденностью и настороженностью советской дипломатии в отношении западных соседей. В январе 1936 г. нарком Ворошилов и начальник Генштаба Егоров издали директивы об отработке проблем начального периода войны на западном театре и проведении соответствующих маневров, штабных игр и др.
Основной сценарий предусматривал, что против СССР выступят соединенные силы Германии, Польши, Эстонии и Финляндии. К числу возможных союзников Германии были отнесены также Румыния и Латвия[495]495
Записка начальника Генштаба РККА Б. Шапошникова наркому обороны К. Ворошилову о наиболее вероятных противниках, 24.3.1938 // 1941 год: В 2 кн. – Кн. 2. – М., 1998. – С. 557–559.
[Закрыть]. Запоздалые попытки французских военных поколебать сложившееся в руководстве РККА мнение о Польше как неизбежном противнике, успеха, разумеется, не имели. В качестве потенциального противника советские военные рассматривали не только Польшу, но и все остальные соседние западные государства. «Наши ближайшие соседи ведут себя по-прежнему далеко не добрососедски и, разумеется, ждать добра от них также не приходится», – отмечал нарком Ворошилов, закрывая заседание Военного совета при Наркомате обороны в октябре 1936 г.[496]496
РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 53. Заключительная речь К. Ворошилова // Стенограмма заседания Военного Совета при НКО по вопросам боевой подготовки РККА 13–19.10.1936. Л. 709–710.
[Закрыть]. О союзе с Францией и Чехословакией никто из высших командиров, на протяжении целой недели обсуждавших задачи Красной армии, не вспомнил.
Поскольку акции гитлеровского правительства начиная с 1935 г. не наталкивались на сколько-нибудь значительное сопротивление европейских держав, оно действовало все откровеннее: восстановление всеобщей воинской повинности и ремилитаризация Рейнской области в сочетании с форсированным вооружением страны – таковы были первые этапы. Вместо того чтобы изначально ограничить данные процессы, что при военном превосходстве западных держав в первые годы национал-социалистического господства было еще возможно, Англия и Франция (недооценивая методы и динамику формирования тоталитарной гитлеровской системы) считали, что смогут успешнее способствовать решению всех спорных вопросов политикой умиротворения.
В 1936 г. Гитлер де-юре осуществил сближение с Италией, («ось» Берлин – Рим), а также укрепил позицию Германии как бастиона против большевизма, заключив с Японией Антикоминтерновский пакт. Год спустя он на секретном совещании 5 ноября 1937 г. в самом узком кругу заявил, что для него в решении вопроса о германском жизненном пространстве есть только один путь силы, а без риска этот путь немыслим[497]497
Якобсен Ганс-Адольф. Как была проиграна Вторая мировая война // Вторая мировая война: Взгляд из Германии. – М.: Яуза, Эксмо, 2005. – С. 156–157.
[Закрыть].
Отстаивая свое убеждение о необходимости поставить заслон агрессивным устремлениям Гитлера, Литвинов немало способствовал тому, чтобы укрепить военно-политические позиции СССР. В его активе было вступление СССР в Лигу Наций, заключение советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимной помощи. Его не могли вдохновлять сталинские «игры» с нацистами. Так, в письме Сталину он предлагал незамедлительно начать широкую кампанию по разоблачению агрессивной, антисоветской политики германского фашизма[498]498
Письмо Литвинова М. М. Сталину И. // Известия ЦК КПСС. – 1990. – № 2.-С. 212.
[Закрыть]. Однако услышан не был – советское руководство по-прежнему предпочитало обтекаемые формулировки в оценках курса гитлеровской Германии и рассчитывало на сближение.
Характерен в этом смысле меморандум советника немецкого посольства в Москве Твардовского, направленный в МИД Германии:
«В отношении Германии отмечается явное колебание. Против политики Литвинова, стремящегося к окружению национал-социализма и его уничтожению, выступают другие круги, стремящиеся к созданию «модус вивенди» с Германией; они придерживаются того взгляда, что сожжение всех мостов, ведущих в Германию, сопряжено с большими опасностями для Советского Союза. Так как в настоящее время не ожидается никаких встречных шагов со стороны Германии в политической области, то пытаются поддерживать нить экономических отношений с ней, чтобы выиграть время. Каждый год мира считается большим плюсом для внутреннего, экономического и военного усиления СССР»[499]499
Захаров В. В. Военные аспекты взаимоотношений СССР и Германии: 1921 – июнь 1941 г. – М.: ГА ВС, 1992. – С. 121.
[Закрыть].
Во исполнение политики «осторожного, но неуклонного сближения» был утвержден проект устного отчета советского торгпреда в Берлине Д. Канделаки Я. Шахту. Проект завизировали члены Политбюро: Сталин, Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Ворошилов[500]500
Особая миссия Давида Канделаки // Вопросы истории. – 1991. – № 4–5. – С. 150.
[Закрыть]. По существу это было послание советского руководства германскому правительству. 29 января 1937 г. послание было получено Я. Шахтом. Оно звучало следующим образом:
«Советское правительство не только никогда не уклонялось от политических переговоров с германским правительством, но в свое время даже делало ему определенные политические предложения. Советское правительство отнюдь не считает, что его политика должна быть направлена против интересов германского народа. Оно поэтому не прочь и теперь вступить в переговоры с германским правительством в интересах улучшения взаимоотношений и всеобщего мира. Советское правительство не отказывается и от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей: оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом»[501]501
Особая миссия Давида Канделаки // Вопросы истории. – 1991. – № 4–5. – С. 150.
[Закрыть].
Шахт отправил документ о встрече министру иностранных дел Германии К. фон Нейрату. Однако советские предложения были негативно оценены Гитлером, и контакты в Берлине не дали тех результатов, на которые рассчитывали в Москве. В личном письме от И февраля 1937 г. Нейрат писал Шахту: «Я согласен с фюрером, что в настоящее время переговоры с русскими не приведут ни к какому результату… Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении абсолютного деспотизма на военной основе. В этом случае мы, конечно, не упустим момент снова вступить в контакты с Россией»[502]502
Там же. – С. 151.
[Закрыть].
Очевидно, нацисты уже тогда решили дать отрицательный ответ. А в Кремле и в советском полпредстве в Берлине продолжали рассчитывать на достижение позитивных сдвигов в советско-германских делах. Строго говоря, военно-политические претензии рейха к Советскому Союзу не были тайной для советских дипломатов. В частности, Шахт в беседах с Канделаки и его помощником по торгпредству Л. X. Фридрихсоном потребовал «ухода» СССР из Испании, Чехословакии, отказа от поддержки Народного фронта во Франции и прекращения политики окружения Германии кольцом квазисоветизированных стран.
Во второй половине 30-х гг. (как и в конце 20-х – начале 30-х) в политическом руководстве СССР все еще имелись, как минимум, два подхода к контактам с Германией. Если первый, направленный на максимальный альянс, олицетворяли Сталин, Молотов и осуществлявшие их линию Радек, Канделаки и другие, то второй был представлен прежде всего наркомом иностранных дел Литвиновым, считавшим, что компромисс с Германией должен все-таки иметь определенные границы, и группой военачальников во главе с Тухачевским. В советском руководстве не было четко оформленной альтернативной – «антигитлеровской» – линии, но были люди, исповедовавшие иные, чем Сталин, подходы и принципы в международных делах.
Однако в тоталитарных условиях сталинской системы никто, кроме самого Генсека ВКП(б), не мог реально воздействовать на советский курс в отношении Германии (как и в целом на советскую внешнюю политику). Молотов и Ворошилов являлись по сути лишь проводниками его воли.
С начала 1937 г. советская дипломатия начала дрейф в сторону изоляционизма. В марте 1938 г. эта линия безусловно возобладала. «Через очень короткое время европейский континент будет принадлежать немцам, которым будут противостоять лишь Англия и Советский Союз», предсказывал нарком М. Литвинов[503]503
Memorandum by J. Е. Davies, 23.3.1938 //Joseph E. Davies. Mission to Moscow. N.Y., 1941. – P. 291–292.
[Закрыть].
4 февраля 1938 г. Гитлер сместил с занимаемых постов имперского военного министра генерал-фельдмаршала фон Бломберга и начальника Генерального штаба сухопутных сил барона фон Фрича и принял командование вермахтом непосредственно на себя. Так сильнейший институт государства потерял свою профессиональную – военную самостоятельность. Под непосредственным влиянием рейхсканцлера оказалась и дипломатия: в 1938 г. он, начав захватнические действия против соседних стран, назначил имперским министром иностранных дел «радикала» Риббентропа вместо «умеренного» барона фон Нейрата. После аншлюса Австрии в 1938 г. Гитлер стал стремиться к ликвидации Чехословакии как самостоятельного государства. «Гитлеризация Австрии предрешила судьбу Чехословакии»[504]504
Письмо наркома М. Литвинова полпреду С. Александровскому, 26.3.1938 / Случ. С. 3. Польша в политике Советского Союза. 1938–1939 // Советско-польские отношения в политических условиях Европы 30-х годов XX столетия. – М., 2001. – С. 184.
[Закрыть], – ориентировал Литвинов полпреда в Праге. «Судьбу Чехословакии можно считать предрешенной», – соглашался тот[505]505
Письмо полпреда С. Александровского наркому М. Литвинову, Прага, 30.3.1938 (заверенная копия, направленная наркому обороны К. Ворошилову) / Случ С. 3. Польша в политике Советского Союза. 1938–1939 // Советско-польские отношения в политических условиях Европы 30-х годов XX столетия. – М., 2001. – С. 184.
[Закрыть].
Сначала Гитлеру пришлось довольствоваться частичным решением: Германия получила Судетскую область, которая была занята 1 октября 1938 г. Вскоре чешские Богемия и Моравия были оккупированы и превратились в так называемый протекторат рейха[506]506
Нацистскую администрацию в Протекторате возглавил Р. Гейдрих, до того руководивший политической полицией рейха.
[Закрыть].
Гитлер в конце 1938 г. не оставил ни йоты сомнений по поводу перспектив отношений с СССР: «Особенно важен для разгрома России вопрос времени… Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена и когда русским приходится преодолевать большие трудности в военной промышленности, созданной с посторонней помощью»[507]507
Дашичев В. И. Банкротство стратегии германского фашизма // Исторические очерки, документы и материалы: В 2 т. – Т. 1. – М.: Наука, 1973. – С. 93–94. Говоря так о Красной Армии, Гитлер имел в виду массовые репрессии военных 1937–1939 гг., а о военной промышленности – сотрудничество в военной промышленной сфере до 1933 г.
[Закрыть].
«Тем не менее и сейчас нельзя недооценивать русских. Поэтому немецкое наступление должно вестись максимальными силами. Ни в коем случае нельзя допустить фронтального оттеснения русских. Поэтому необходимы самые решительные прорывы»[508]508
Там же.
[Закрыть].
Характерно, что и в советском внешнеполитическом ведомстве произошли принципиальные изменения. Сталин не остановился перед снятием Литвинова с поста наркома по иностранным делам и заменой его Молотовым, до этого назначения возглавлявшим Комиссию обороны Политбюро. Это случилось в начале мая 1939 г.
Позиция советского военного ведомства основывалась на двух, молчаливо принимаемых, допущениях. Во-первых, военное планирование исходило из предпосылки, что хотя потенциальным противником может оказаться любая комбинация империалистических держав, реальными мишенями для Красной армии могут быть только лимитрофы и ей нужно готовиться пройти их «крест накрест»[509]509
РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 40. Заключительная речь К. Ворошилова // Стенограмма расширенного заседания РВС СССР об итогах боевой подготовки РККА за 1933 год и о задачах на 1934 год 16–18.11.1933. Л. 406.
[Закрыть].
Таким образом, наркомат обороны был ориентирован (и ориентировал других участников выработки внешнеполитических решений) на подыскивание оправданий для своей агрессивной позиции в отношении соседних стран. Во-вторых, военные исходили из того, что любая неподконтрольная им сила может оказаться враждебной. Стремление Польши избежать преждевременной конфронтации с Германией и СССР и превращения своей земли в поле их столкновения оказывалось достаточным основанием для того, чтобы считать ее разгром первоочередной задачей Красной Армии.
Наконец, основой военных приготовлений являлся изоляционизм, исключавший учет интересов других государств: «Войне противостоит только Советский Союз, только мы и наша славная Рабоче-Крестьянская Красная армия»[510]510
РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 53. Заключительная речь К. Ворошилова // Стенограмма заседания Военного Совета при НКО по вопросам боевой подготовки РККА 13–19.10.1936. Л. 709.
[Закрыть], – постулировал нарком обороны Ворошилов.
Смыслом деятельности молотовского Наркоминдела стало выяснение наиболее благоприятных внешнеполитических условий для военного насилия, с которым отныне отождествлялись интересы СССР. Понятие «безопасность» утратило свою соотносимость с интересами других участников международной жизни: согласно сталинскому определению, «безопасность есть безопасность СССР»[511]511
Совещание при ЦК ВКП (б) начальствующего состава по сбору опыта боевых действий против Финляндии 14–17 апреля 1940. Стенограмма // Зимняя война 1939–1940. – Кн. 2: И. В. Сталин и финская кампания. – М., 1999. – С. 272.
[Закрыть]. В отношениях военного ведомства и НКИД установился альянс совместного противостояния всему миру в интересах извлечения скорых выгод – альянс, поддерживаемый непосредственным контролем Сталина и его директивами.
Этот политико-военный симбиоз отчетливо проявился летом 1939 г. в «торге» СССР с европейскими державами, когда эстафета ведения переговоров передавалась от НКИД к НКО и обратно, Ворошилов вел диалог с англо-французской делегацией, а Молотов с МИД Германии. Осью, вокруг которой вращались эти переговоры, являлась отнюдь не проблема участия СССР в мировом конфликте против Германии, а обеспечение условий для советской оккупации соседних государств силами возможных партнеров Москвы.
Итак, во второй половине 30-х гг. у Сталина оставалось все меньше возможностей для политических игр с Германией. Точнее, какого-либо выбора у него уже не было. Отношения двух стран, претерпевшие значительные изменения – от военно-политического и промышленно-технологического сотрудничества до противостояния, – нуждались в радикализации.
Агрессор захватывал страны одну за другой, и Сталин все-таки должен был сделать окончательный выбор в своей германской политике. Нацистская Германия превратилась в основной очаг военной угрозы для СССР. Между обеими странами велась усиленная идеологическая и пропагандистская война. В то же время обе стороны пытались найти взаимоприемлемую формулу временного сосуществования – Гитлеру важно было развязать себе руки для начала военных действий на территориях, расположенных западнее России.
Советско-германские переговоры лета 1939 г. свидетельствуют, что главенствующей заботой Москвы являлась реализация ближайших военно-территориальных интересов, понимаемых как расширение периметра своего контроля. Политическая же проблема выбора союзника определялась в первую очередь тем, какая из противостоящих группировок предоставит СССР карт-бланш на осуществление диктата и насилия в отношении сопредельных стран.
Именно потому был найден выход – подписание пакта о дружбе и ненападении между СССР и фашисткой Германией, положившего начало Второй мировой войне и вошедшего в историю как Пакт Молотова-Риббентропа.
После переговоров на уровне послов и министров Гитлер и Сталин обменялись телеграммами.
Телеграмма Гитлера от 20 августа 1939 г.:
«Господину Сталину, Москва
1. Я искренне приветствую подписание нового германо-советского торгового соглашения как первую ступень в перестройке германо-советских отношений.
2. Заключение пакта о ненападении с Советским Союзом означает для меня определение долгосрочной политики Германии. Поэтому Германия возобновляет политическую линию, которая была выгодна обоим государствам в течение прошлых столетий. В этой ситуации имперское правительство решило действовать в полном соответствии с такими далеко идущими изменениями.
3. Я принимаю проект пакта о ненападении, который передал мне ваш министр иностранных дел, господин Молотов, и считаю крайне необходимым как можно более скорое выяснение связанных с этим вопросов.
4. Я убежден, что дополнительный протокол, желаемый советским правительством, может быть выработан в возможно короткое время…
5. Напряженность между Германией и Польшей стала невыносимой. Поведение Польши по отношению к великим державам таково, что кризис может разразиться в любой день. Перед лицом такой вероятности Германия в любом случае намерена защищать интересы государства всеми имеющимися в ее распоряжении средствами.
6. По моему мнению, желательно, ввиду намерений обеих сторон, не теряя времени вступить в новую фазу отношений друг с другом. Поэтому я еще раз предлагаю принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, самое позднее в среду, 23 августа….
21 августа 1939 г., Сталин лаконично ответил Гитлеру:
«Канцлеру Германского государства господину А. Гитлеру Я благодарю вас за письмо.
Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношений между нашими странами.
Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом. Согласие германского правительства на заключение пакта о ненападении создает фундамент для ликвидации политической напряженности и для установления мира и сотрудничества между нашими странами.
Советское правительство уполномочило меня информировать вас, что оно согласно на прибытие в Москву господина Риббентропа 23 августа.
23 августа 1939 г. Риббентроп прибыл в Москву. В тот же день состоялась его первая трехчасовая беседа со Сталиным и Молотовым в присутствии германского посла фон Шуленбурга. Ее результатом стала ратификация на внеочередной сессии Верховного Совета СССР (31 августа) советско-германского договора о ненападении.
Сталину было важно оттянуть начало войны. «Мы знали, что война не за горами, что мы слабее Германии, что нам придется отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придется отступать – до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали…»[514]514
Павлов А. Запасная столица. – 2-е изд. – Самара: Самарский Дом печати, 2002. – С. 14.
[Закрыть], – уже после войны признался Молотов. При разборе дела Берии в 1953 г. выяснилось, что Сталин, Берия и Молотов обсуждали вопрос о капитуляции. Они договорились между собой отдать немцам Прибалтику Молдавию и часть других республик[515]515
Павлов А. Запасная столица. – 2-е изд. – Самара: Самарский Дом печати, 2002. – С. 75.
[Закрыть].
Выступая на сессии, Молотов заявил:
«…Всем известно, что на протяжении последних шести лет, с приходом национал-социалистов к власти, политические отношения между Германией и СССР были натянутыми. Известно также, что, несмотря на различие мировоззрений и политических систем, Советское правительство стремилось поддерживать нормальные деловые и политические отношения с Германией… Следует… напомнить о том разъяснении нашей внешней политики, которое было сделано несколько месяцев тому назад на XVIII партийном съезде… Товарищ Сталин предупреждал против провокаторов войны, желающих в своих интересах втянуть нашу страну в конфликт с другими странами. Разоблачая шум, поднятый англо-французской и североамериканской прессой по поводу германских «планов» захвата… товарищ Сталин говорил тогда: «Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых к тому оснований». Как видите, товарищ Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западноевропейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз… Заключение советско-германского договора о ненападении свидетельствует о том, что историческое предвидение товарища Сталина блестяще оправдалось»[516]516
Международное положение и внешняя политика СССР. Сборник документов и материалов. – М.: Государственное издательство Наркомата обороны Союза ССР, 1939. – С. 12.
[Закрыть].
Вот что писала нацистская газета «Мюнхенер нойсте Нахрихтен»:
«С момента заключения этого пакта Германия создала себе свободный тыл. Опыт мировой войны, когда Германия сражалась на нескольких фронтах, на этот раз был учтен. Победоносный поход в Польше, Норвегии, Голландии и Бельгии и, наконец, в Северной Франции был бы значительно более трудным, если бы в свое время не было достигнуто германо-советское соглашение. Благодаря договору успешно развивается германское наступление на западе»[517]517
Карпов В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира // Знамя. – 1989. – № 10. – С. 70–71.
[Закрыть].
2 сентября 1939 г. в «Правде» было опубликовано сообщение ТАСС:
«Берлин, 1 сентября (ТАСС). По сообщению Германского информационного бюро, сегодня утром германские войска в соответствии с приказом верховного командования перешли германо-польскую границу в различных местах. Соединения германских военно-воздушных сил также отправились бомбить военные объекты в Польше»[518]518
О событиях на германо-польской границе // Правда. – 1939. – 2 сентября.
[Закрыть]. 9 сентября Молотов послал Риббентропу телефонограмму:»Я получил Ваше сообщение о том, что германские войска вошли в Варшаву. Пожалуйста, передайте мои поздравления и приветствия правительству Германской Империи. Молотов»[519]519
Карпов В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира // Знамя. – 1989. – № 10. – С. 67.
[Закрыть].
Германский посол в Москве фон Шуленбург докладывал в Министерство иностранных дел Германии о заинтересованности Москвы в знании точной даты захвата Варшавы. Советский Союз также просил Германию проследить за тем, чтобы германские самолеты, «начиная с сегодняшнего дня», не залетали восточнее линии Белосток-Брест-Литовск-Лемберг (Львов): советская авиация планировала начать бомбардировать районы восточнее Львова[520]520
Международное положение и внешняя политика СССР: Сб. документов и материалов. – М.: Государственное издательство Наркомата обороны Союза ССР, 1939. – С. 25.
[Закрыть].
Текст правительственной ноты от 17 сентября 1939 г., разосланной всем послам и посланникам государств, имеющих дипломатические отношения с СССР, лицемерен до цинизма:
«Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства… Предоставленная самой себе и оставленная без руководства Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может более относиться к этим фактам безразлично.
Советское правительство не может также безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными. Ввиду такой обстановки советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии.
Одновременно советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью.
Примите, господин посол, уверение в совершенном к вам почтении. Народный Комиссар Иностранных дел СССР В. Молотов»[521]521
Международное положение и внешняя политика СССР: Сб. документов и материалов. – М.: Государственное издательство Наркомата обороны Союза ССР, 1939. – С. 26.
[Закрыть]
27 сентября Риббентроп снова прилетел в Москву и 28 сентября им и Молотовым был подписан новый германо-советский «Договор о дружбе и границе между СССР и Германией». Этот договор официально и юридически закреплял раздел территории Польши между Германией и Советским Союзом, к нему прилагалась соответствующая карта, на которой была указана новая граница, и эту карту подписали Сталин и Риббентроп. Кроме того, днем позже состоялись секретные переговоры между НКО СССР и представителями немецкого командования сухопутных сил.
С советской стороны в переговорах приняли участие нарком обороны маршал Ворошилов, начальник Генерального Штаба Красной Армии командарм I ранга Шапошников. С немецкой стороны – генерал Кёстринг, полковник Ашенбреннер и старший лейтенант Кребс. Была согласована дислокация войск обеих армий на западной границе Польши, график их перемещений (по датам сентября и далее), режим пребывания армий на занятых в будущем территориях[522]522
General Ernst Köstring. Der militërische Mittler zwischen dem Deutschen Reich und der Sowjetunion 1921–1941. Bearb. von Teske Hermann. – Frankfurt am Main, 1965. – S. 176–178.
[Закрыть]. А потом был советско-нацистский парад 1939 г. в Бресте под руководством С. М. Кривошеина и Г. Гудериана.
От имени правительства, анализируя международную ситуацию в контексте подписания пакта, Молотов заявил:
«Известно, что за последние несколько месяцев такие понятия, как “агрессия”, “агрессор”, получили новое конкретное содержание, приобрели новый смысл… Теперь, если говорить о великих державах Европы, Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира. Роли, как видите, меняются… Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов… не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за “уничтожение гитлеризма”»[523]523
Карпов В. Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира // Знамя. – 1989. – № 10. – С. 70.
[Закрыть].
Оказав неоценимую помощь Гитлеру сначала уничтожением практически всей армейской вертикали и деморализацией собственных вооруженных сил, СССР затем отказался от сопротивления национал-социализму и на идеологическом уровне.
Была не только прекращена антифашистская пропаганда внутри страны, но и через Коминтерн оказано давление на компартии западных стран. Им была направлена обязательная для выполнения директива: свернуть борьбу против немецкого фашизма. В ней агрессором объявлялся англо-французский империализм, именно против него требовалось направить пропаганду и агитацию всех коммунистических партий.
Доверие к «друзьям» было столь сильным, что заслоняло даже очевидность. Не принимая во внимание информацию Р. Зорге, пославшего более 40 шифровок с датой нападения на СССР, советское руководство не доверяло и собственным зарубежным представителям. Один из многочисленных примеров такого рода – записка Берии Сталину, датированная 21 июня 1941 г.:
«Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня “дезой” о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это нападение начнется завтра»[524]524
Кантор Ю. 3. Соль на раны. Так начиналась война // Известия. – 2005. – 6 мая.
[Закрыть].
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
