Текст книги "Пять ран Христовых"
Автор книги: Юлия Ли-Тутолмина
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Капитан повторил вопрос, но стройные колонны солдат не шелохнулись. Молчали даже зачинщики волнений, позабыв о недовольстве.
– Что же вы молчите, господа? Я жду. Говорите. Я готов выслушать вас.
Ответом вновь послужила тишина. Ромеро смягчив тон, добавил, что каждый беглец будет осужден на смерть, и приступил к описанию тех действий, что был намерен осуществить. Он говорил коротко, но слова его были полны воодушевления и надежды.
На какое-то время Ромеро удалось взбодрить солдат и оживить в них былую деятельность, которая не замедлила принести плоды. За час лагерь был перенесен на небольшую возвышенность, через которую лежала дорога на Гаагу. На прежнем месте осталась только башня, на нее Ромеро предусмотрительно поставил двух часовых.
Осталось выкопать ров. Он дугой будет огораживать лагерь от того места, где по расчетам пройдут корабли гёзов. Работа кипела небывалая. Рыли всю ночь, никто не остался в стороне от дела. Один только Ромеро и лихорадочные не принимали участия. Капитан злой на раны, превратившие его в немощного, и терзаемый ожиданием Ламота, который не появлялся уже пятый час, ходил вдоль траншеи, не зная, куда себя деть.
Наконец один из часовых с башни, запыхавшись, прибежал сообщить, – отряд человек в двести идет в направлении от форта Ламмен к Зутервуде. Ромеро от счастья упал на колени и возвел руки небу (точнее, лишь одну руку).
Когда Ламот верхом ворвался в лагерь, его встретили воодушевленными «Ура!».
– Не могу поверить! – воскликнул Ромеро.
– Дон Вальдес тоже с трудом верит в успех, – ответил Ламот, соскакивая с седла. – Я нашел генерала весьма опечаленным. Он не питает никаких надежд на победу, и склоняется к мнению, что со стихией нет смысла вести войну.
– Друг мой, не со стихией! – прервал его преисполненный болезненным энтузиазмом Ромеро. – Не со стихией, а с людьми, которых во многом мы превосходим. На этот раз все получится. Я просто уверен в этом. Так что же дальше? Говори, не томи.
– Я объяснил дону Вальдесу ваш план и, как видите – двести человек и три пушки в нашем распоряжении, – Ламот указал на столпотворение у палаток: младшие офицеры пытались уместить всех по местам, а некоторых отправить на траншею, с тем, чтобы сменить уже изрядно подуставших солдат.
– Отлично! Отлично!
– Но это хорошая новость, – продолжил лейтенант, – а есть и плохая.
– Говори.
– Был пойман шпион, который успел сообщить лейденцам о победе на дамбе. Теперь горожане намерены не только обороняться, но и делать вылазки.
– И что же Вальдес? Зная это, намерен ли он уйти?
– Все зависит от нас. Мы должны разбить флот.
Это стало идеей фикс.
Ромеро едва держался на ногах, с каждым часом, если не кровопотери, то проклятая малярия отнимала силы, но он продолжал носиться, точно заговоренный. Он походил на сомнамбула, которого невозможно было остановить. Проводя прибывшему отряду инструктаж, он повалился ниц на полуслове, но едва почувствовал прикосновение рук, вскочил, точно безумец.
– Идите к дьяволу! Живо в строй! Пока я не околел, вы будете слушать меня и делать, что я скажу.
Его выслушали с молчаливым согласием. Это мало порадовало оратора, которого не покинуло чувство, что ему вновь не доверяют. Вальдес прислал наемников, а им не хотелось погибать из-за одержимости верного королю и убеждениям рыцаря, на чужеземщине, и не от руки врага, а совершенно бессмысленным образом. Однако их можно было понять, наемная служба не предполагала никаких патриотических чувств, в особенности, когда за это не платили.
К рассвету ров был готов, а часовой с башни оповестил, что гёзы после ночи отдыха вновь приступили к работе на дамбе. Их было достаточное число, чтобы ввергнуть в уныние капитана. И где только Оранский берет людей? Верно, говорят, он сносился с дьяволом!
Рассчитав время, необходимое гёзам на работы, капитан решил – дамбу взорвут не ранее чем на рассвете следующего дня, и отослал отсыпаться две трети войска. Оставшуюся часть разместил на валу, на случай внезапного нападения – от гёзов можно было ожидать чего угодно, и, сформировав отряд из двадцати аркебузиров, направил его к дамбе окружным путем. Задачей лазутчиков было насчитать их количество, стремительно напасть, затем так же стремительно отступить, оставив по возможности как можно больше трупов неприятеля, и вернуться невредимыми.
В ожидании возвращения бесстрашных стрелков несколько чсасов Ромеро просидел на валу.
К полудню аркебузиры вернулись в количестве двенадцати человек, в то время как гёзов уложили насмерть полсотни. Радостная весть в одно мгновение облетела лагерь.
К концу дня Ромеро свалился на постель, но удалось ему поспать совсем немного. Его разбудили, дабы сообщить, что два отряда немецких рейтаров, тех, что прислал генерал, ушли по направлению к Утрехту.
– О дьявол! – прокричал Ромеро. – Как же это могло произойти?! Что же часовые на валу опять заснули?
– Нет, – ответил ему лейтенант, назначенный начальником караула. – Они бежали под покровом сумерек и тумана, предварительно сделали огромный крюк, обогнув Зутервуде, и устремились вдоль берега Старого Рейна к Утрехту. Беглецы были уже слишком далеко, прежде чем их заметил мой отряд.
– Имена, – строго потребовал капитан.
Лейтенант тут же назвал всех, кто возглавлял эти отряды, поскольку уже успел произвести осмотр палаток лагеря.
– Что прикажете? Отправиться на их поиски?
– Нет, на это нет времени.
Если утренняя удача стрелков подпитала энтузиазм солдат, то ночной побег рейтаров крайне пошатнул их стойкость, если не погубил вовсе…
С наступлением полуночи капитан оставил Ламота за главного в лагере, а сам в сопровождении Алонсоса двинулся к башне, назначив самого себя в качестве часового. Густой туман белым полотном стелился по земле. Благо башенка на два фута в высоту выглядывала из него, что немного облегчало наблюдение за злосчастной дамбой. Близок был тот час, когда голландцы наконец закончат рыть бороздки, по коим они намеревались пустить корабли, и нельзя было упустить этот долгожданный момент.
– Только бы не дать дубаря сейчас. О господи, отсрочь мой последний час, – бормотал Ромеро. – Эй, Алонсос, как бишь эта дамба… зовется?
– Не помню, сеньор, – еле слышно отозвался паж, не скрыв жалостливого взгляда на потерявшего рассудок господина.
Обняв аркебузу, он просидел на посту до петухов, когда вдруг раздался оглушительный взрыв, за ним второй и третий – последние аккорды в ювелирной работе гёзов. Дамба некоторое время пребывала в облаке дыма и пыли, а затем марево рассеялось, открыв капитану и его оруженосцу невероятную картину: громадная волна, несшая на себе несколько десятков кораблей, словно сказочная птица, слово снежная лавина с неистовой стремительностью принялась приближаться.
Спустя четверть часа она накрыла башенку: бешеный поток сломал ее будто соломинку.
Алонсосу домчаться до лагеря и объявить тревогу – было делом мгновения, в то время как Ромеро, еле-еле ковыляя, едва не оказался погребенным под адской волной.
Мгновенно все заняли свои места. Поначалу, как и обещал командир, вода не достала лагеря – от нее до вала было около шестисот футов. Но туман все еще не рассеялся и затруднял наведение прицелов, а поток воды мог усилиться.
Солдаты вели себя подозрительно покорно и тихо, капитан нервничал, вертя в руках подзорную трубу. Он поминутно глядел то вдаль, пытаясь разглядеть, что творилось на суднах, то оглядывался на них.
А суда гёзов приближались. Окутанные туманом, точно полупрозрачным газовым покрывалом, выглядывали массивные недовольно поскрипывающие их корпуса. Светлые пятна, чуть трепещущих на ветру парусов, подобно восставшим из могил призракам, торжественно несли высокие царственно вздымающиеся вверх гигантские кресты – мачты. Они приближались с неотвратимой безмолвной неторопливостью, словно желали навеки запечатлеть в памяти врагов свой приход. Лица солдат, притаившихся за рвом, леденели от страха при взгляде на сию ужасающую картину, их руки невольно тянулись, дабы осенить себя крестным знаменем, а губы сами шептали слова молитвы. Верно, им предстоял бой с гигантским морским чудищем, сон коего они потревожили ненароком, – чудищем о сотне голов и сотне конечностей…
Наконец когда меж флотилией и рвом установилось расстояние в двести-триста шагов, корабли замедлили ход. Должно быть, застряли днищем в почве, как и предполагал Ромеро. Быстроходные барки и дощаники голландцев – гениев среди судостроителей – были способны двигаться чуть ли не в дождевой луже, но тем не менее относительно небольшая осадка этих судов имела предел – глубина в пять футов оказалась для них слишком мелкой.
– Огонь! – прокричал Ромеро, и голос его звонким эхом пронесся над простором долины Рейна. Он не желал дожидаться, когда гёзы определят их местоположение и начнут палить первыми.
Разом из пяти пушек вырвались пышущие огнем ядра, и все с треском вонзились в деревянные корпуса гёзовских барок, посносили несколько мачт и оставили не менее пяти брешей.
Флотилия не ответила.
– Отлично! Отлично! – глядя в подзорную трубу, нарочно подбадривающим тоном прокричал Ромеро, хотя внутри все переворачивалось от дурного предчувствия. Что сулило это морское чудовище? И не особенно горели воодушевлением солдаты.
Словно невидимая пропасть легла меж ними и командиром.
– Отлично, господа! Они, кажется, еще не разглядели нас, – капитан, не отрываясь от подзорной трубы, предпринимал попытки поднять дух солдат. – Огонь!
Второй залп был столь же удачен, как и первый, но это не остановило флот – он двигался, он приближался, вместе с водой, которая внезапно вновь начала прибывать, словно сам сатана был с ними заодно. Ромеро разразился проклятиями, заметив, что она уже не оставила никакого просвета между собой и валом. Весть об этом среди солдат распространилась в мгновение ока, что привело к печальным и непоправимым последствиям – именно к тому, чего так страшился капитан.
С десяток рейтаров, присланных Вальдесом, побросали оружие и метнулись назад – это послужило началу бегства, ибо за десятком потянулись и остальные. Наемники решили для себя, что война невозможна, когда грань меж двух стихий: водой и сушей истерлась. Капитан в гневе вырвал из-за пояса пистолет и выстрелил в воздух. Его приказ сие же мгновение вернуться и занять свои места остался без внимания. Вот уже второй раз его солдаты бежали, как побитые собаки, но там, у Польдерварта, прежде было сражение в какой-то степени их оправдывающее…
Все до одного наемники покинули ров, и командир остался лишь с сотней.
Ромеро с ненавистью и злобой оглядел остатки отряда. Он загорелся желанием выжать из них все до последней капли, и обрушил полную гнева рацею, умело переплетенную с крепкими, понятными солдатам выражениями, осыпал проклятиями, пригрозил смертью и пытками, коли те последуют примеру паскудных беглецов. Затем он похвалил за мужество и посулил вознаграждение за проявленную стойкость.
Но войско все еще продолжало глядеть на капитана, будто на безумца, ожидая лишь одного приказа – отступать. К чему это упрямство, нежелание подчиниться неизбежности? К чему эти бесплодные усилия? Осаду ведь все равно придется снять, коль скоро сам Вальдес признал свое поражение. В глазах солдат застыл немой вопрос. На мгновение капитану даже показалось, что на их лица легла тень жалостливости к нему, какая была во взгляде Алонсоса.
– Господин Ромеро, – решился возразить один из них, – сражение невозможно в таких…
Ромеро почувствовал, как после этих слов, виски пронзили тысячи невидимых иголок. Он поднял налитые кровью глаза на того, кто посмел их произнести и, приблизившись к нему, ткнул пистолетом в грудь.
– Сражение возможно при любых условиях! – прошипел он, и после минутной паузы добавил уже куда погромче, да так, что все вздрогнули. – Что же тебя пугает? Та лужа? Ее глубина едва достигнет твоих колен, сосунок! Все! Довольно разглагольствований! Все по своим местам! Враги не дремлют, пока мы тут выясняем отношения!
Словно в подтверждение его слов просвистела добрая дюжина пуль, одна из них расплющилась о морион трудящегося у кулеврины фейерверкера, повалив его к ногам капитана. В мгновение ока те, кто стоял на валу, соскочили в ров и прижались к земле.
Однако, вот как?! Значит, гёзы прибегли к аркебузам, они берегли ядра, они были уверены, что вода сама сделает, то, что не сделает оружие?
Расстояние меж ними и валом уменьшалось с поразительной быстротой.
Однако угрозы капитана возымели успех, ибо оставшиеся солдаты все же предпочли кидаться грудью на пули, нежели носить испанские сапожки или головной убор из горящей пакли. Они быстро усмирились, и с завидным проворством принялись исполнять приказы. Заминка отняла много времени. Ромеро был готов рвать и метать, ибо по сей причине план его можно было считать, увы, проваленным.
Но aut vincere, aut mori!
Время исчислялось количеством прибывшей воды, которая грозила отнять драгоценные пушки. Подгоняя фейерверкеров, а те еще держались с честью, капитан надеялся успеть произвести как можно больше выстрелов до того, как орудия поглотит вода. Позабыв о ранах, о бессонных ночах, о слабости и ознобе, он занял место убитого у кулеврины и стал самолично орудовать пыжом, забивая ствол картечью, пока Ламот принял на себя командование теми, кто давал гёзам ответный салют из аркебуз. Спустя четверть часа корабли уже стали совсем близки, различались голоса и фигурки бегающих по палубе людей. Ромеро оставил на какое-то время кулеврину, и пристально наблюдал за их действиями. Уж очень большое количество этих проклятых голландцев копошились у пушечных портов. Капитан успел насчитать семь стволов, когда флотилию заволокло дымом…
– Ложись! – едва успел он прокричать.
Гёзы послали град каменных обломков за неимением ядер и картечи. А вал был слишком низок, чтобы уберечь тех, кто за ним прятался. Каменный дождь посбивал солдат, словно фигурки с шахматного столика. Стоны и проклятия глухой болью отозвались в сердце Ромеро, которого, к счастью, не задело вовсе, в то время как залитого кровью Ламота подняли несколько рук и уволокли к палаткам. Угнетенные смертями соратников солдаты вновь сникли. А охваченный приступом бешеного возбуждения Ромеро в сердцах сорвал с себя морион и забросил его далеко в воду.
– Олухи! Чего рты разинули! Стреляйте! Стреляйте же, черт бы вас побрал! – прокричал он, вновь кинувшись к кулеврине.
Фейерверкеры успели дать залп, вода плеснула через вал. Пушки мгновенно оказались подмоченными, но капитан, стиснув зубы, приказал отстреливаться из ружей. И солдаты, стоя по грудь в воде, продолжали покорно отстреливаться из аркебуза, которые насилу хоронили от коварной влаги.
Гёзов уже ничто не могло остановить, безудержной волной они повысыпали с кораблей. Кровь капитана застыла в жилах при виде неистово орущих голландцев, повисших на трапах точно виноградные гроздья.
Их было слишком много.
– Капитан, это безрассудство, – услышал он голос за спиной. – Капитан, надо бежать…
Ромеро отбросил аркебузу и сорвал портупею.
– Теперь все.
Несмотря на отчаяние на лицах, солдаты не шелохнулись.
– Идите же! – в недоумении бросив на них короткий недовольный взгляд, повторил Ромеро.
Но они почему-то продолжали стоять точно вкопанные, точно пригвожденные к почве чем-то незримым, точно приказом свыше.
– Пошли прочь, – не выдержав, заорал он.
Спустя мгновение Ромеро стоял на валу один, выпрямившись во весь рост, и глядел на то, как гёзы соскакивали с кораблей в воду, превращаясь в живой пестрый поток, увенчанный аркебузами и мечами, что несли над головами.
На мгновение ему показалось, что летят ангелы мщения, едва касаясь ступнями ног водной глади и сжимая огненные мечи в призрачных дланях. Они спускались с небес и поднимались из преисподней. Они появлялись из тумана, как тени ада… Вновь в ушах зазвенело пение хора и перезвон колоколов… Гёзы опять затянули победную песнь.
От ярости потемнело в глазах и перехватило дыхание.
Ромеро нагнулся, поискав оброненный меч под толщей воды, доходившей ему до колен и одним резким движением высвободив его, молча двинулся вперед. Единственное, что ему оставалось – умереть, осаждая этот проклятый город, как завещал однажды сам Альба своему сыну Фадрике.
Варкая стая голландцев встретила воина-одиночку с присущей им иронией, и не особенно ждала какого-либо сопротивления, несмотря на то, что обнаружила обнаженный меч и горящий яростью взгляд. Но Ромеро оказавшись в гуще ватаги, принялся ожесточенно рубить направо и налево. Он действовал почти вслепую, все мелькало перед глазами в бурном водовороте. Точно обезумев, десяток ранил, а двоих, кажется, убил. Терпкий запах смерти опьянив, даровал новые силы. Подумать только, один против нескольких сотен, а прошло более пяти минут и он не повержен!
Внезапно, словно откуда-то с неба раздался голос:
– Живого! Только живого! Уберите оружие, эй черти! Сетью!
Смекнув, что его не убьют сразу, Ромеро принялся отбиваться с удвоенной, утроенной силой. Но толпа, безусловно, оказалась сильней, повалила под воду, скрутила и, связанного, втащила в шлюпку.
– Вот так встреча, друг мой, граф Ромеро-и-Гелре! – голос, который все это время тревожил капитана роем воспоминаний, принадлежал барону де Люме – его пресловутому гарлемскому противнику. Сквозь дымку во взоре Ромеро поглядел на барона. Тот стоял на палубе одной из барок, подбоченившись, взирая на пленника сверху с довольным видом.
– А-а, это вы, – выдавил из себя Хосуэ презрительную ухмылку.
– Ну, что? Вот мы и встретились! Богатый же у меня сегодня улов! – крикнул Люме, и с ловкостью мальчишки спустился в соседнюю шлюпку. – Эй! Всем по местам! Возвращаемся!
Несколько десятков матросов принялись поспешно занимать места в трех широких многовесельных лодках.
Ромеро довезли до большого красивого корабля с позолоченными бортами и сиреной на носу. Судно гордо вздымалось тремя мачтами вверх, качаясь на волнах прямо за дамбой, где глубина озера позволяла ему не задевать дна. Затем подняли на борт.
Какую же злую шутку сыграла с ним судьба, сохранив жизнь. Он кинулся на толпу, в надежде, что та его растерзает, а вышло, что он теперь не только позорно поверженный, но и пленник. Он отдал бы ради победы тысячи жизней, а не получил ничего, даже смерти. Non vincere, non mori…
II
. «Эпир»
Как счастлив был Филипп вновь повстречать своих морских товарищей, увидеть коих уже и не чаял. Но как в то же время больно защемило сердце!..
Филипп был гёзом. Но эти простодушные вояки сражались не за свободу, а за штатгальтерство Молчаливого.
«Прощай, принц без головы!» – крикнул Вильгельм графу Ламоралю в последнюю встречу их высочеств, прежде чем, подобно червю, укрыться в свою нору в Далленбурге.
За что отца лишили головы: за то, что остался верен сюзерену, или за то, что предал партию нищих, Филипп до сих пор не мог понять. Ни та, ни другая сторона не была той правдой, за которую он безоговорочно отдал бы жизнь. Жизнь, которая к девятнадцати годам стала тяжелой ношей…
В двенадцать Филипп – сын знатного вельможи, принца, героя, победителя французов и народного любимца – потерял все. Один-единственный взмах топора сделал его нищим, вырвал из объятий матери, из родного Гаасбека, лишил возможности отправиться в Мадрид. Один взмах топора, и, вместо блестящей карьеры при дворе испанского короля, он должен был сражаться за собственную свободу и свободу собратьев, которую с одного края держал Габсбург, по чьему приказу полетела голова родителя, с другой – принц Вильгельм, втайне соперничавший с домом Эгмонт.
Подобно марионетке, за нити коей дергал долг, Филипп отдался этой ничего не значащей для него войне. В которой тем не менее участвовали точно такие же марионетки, как и он. Гёзы – несчастный народ, отчаянно хватался за полу камзола принца. Принц велел отбить страну. И те с воодушевлением бросались в самое пекло и топили свои города.
Помалу Филипп проникся состраданием к мятежникам. Потери, нищета, голод, смерти нидерландцев показались ему несоизмеримо огромными, а его собственное горе одной-единственной слезой в бесконечном океане слез и в нескончаемой песне плача. Король испанский и принц Вильгельм делили Провинции, точно два ребенка одну игрушку.
Когда прошел слух, что один из сыновей славного Эгмонта, как две капли на него похожий, водит шхуну во флоте морских гёзов и топит испанские корабли, король Филипп тотчас изъявил желание, чтобы тот вернулся, сказав будто примет обратно, вернет доброе имя и состояние. Испанскому монарху было выгодно иметь пример подобного возвращения. Это, разумеется, сослужило бы службу славе о его великодушии, как истинного католического величества, если не учитывать того факта, что юный Эгмонт приходился родственником королю.
Иногда Филипп задумывался о подобном возвращении, ибо не видел разницы, под чьим началом расстаться с никчемным существованием, зато мог вернуть матери прежнее положение, братьям возможность служить при мадридском дворе, а сестрам вступить в достойные браки.
Но искренне потом бранил себя за такие мысли. Лучше умереть нищим, но остаться честным, даже среди братии орущей: «Да здравствует принц!».
Мятежники видели в нем божий промысел, дух доблестного героя, графа-красавца славного Ламораля д'Эгмонта, – живое воплощение возмездия, словно нарочно вернувшееся с того света, дабы покарать негодяев. Присутствие сие зажигало огни в сердцах впавших в уныние гонимых мятежников. Но единственно лишь присутствие. Ибо Эгмонт-младший никогда не проявлял задатков вождя. Быть может, пылай в сердце огонь жизни, жажды возмездия и справедливости, Филипп отдался бы борьбе со всей силой храброго сердца и пытливого ума. Но в его душе жили лишь жалость и тоска. Отличный рядовой боец, покорный и безропотный, но с опустошенным взором и вечно сомкнутыми устами.
То образование, которое он успел получить, сколь ни было блестящим, все же оставалось недостаточным. Но Филипп твердо держал в руках оружие. Война смогла выработать в нем то мастерство, какое обычно получают благородные люди, упражняясь по паре часов в день в фехтовальном зале, с единственным противником – учителем и с пуговкой на наконечнике рапиры. За несколько лет он стал превосходным моряком, одним из тех, кто способен взять верный галс и управляться приборами; для столь юного возраста это было большой редкостью. Матросы восхищались удивительными способностями юного капитана подчинять корабль, точно хорошо выдрессированного пса. А адмирал Люме любил его как сына.
– До чего же наши жизни схожи, мой несчастный кузен, – прошептал юноша, в очередной раз покосившись в сторону «Эпира», покачивающегося на легких волнах озера Свежей воды. Вместе со остальными Филипп отправился ломать плотину за Зутервуде. Но не на секунду не забывал об участи израненного Ромеро, заточенного в трюм.
И Ромеро марионетка. Испанская марионетка. Но в этом нет его вины!
С детства юный Эгмонт питал самые теплые братские чувства к сыну тетушки Лауры, и восхищался им, как младший брат мог восхищаться старшим.
Филипп рос юношей тихим и сдержанным, но как любой мальчишка он мечтал стать рыцарем, и, рисуя себе образ для подражания, всегда представлял бунтаря Хосуэ, родство с коим доставило немало хлопот отцу. Увы, в ту неспокойную пору разнеслись слухи, что вечно гонимый одинаково, как испанцами, так и фламандцами, юный Ромеро-и-Гелре впал под власть матери-фламандки и господина Эгмонта, которые натравливали его на испанских дворян, в то время как фламандская знать считала сына капитана Ромеро злостным ненавистником фламандцев. Каким-то дьявольским образом тот оказался меж двумя враждующими партиями. Филипп твердо верил, что кузен не из тех, кто легко попадает под чье-либо влияние. Слишком неприступно и отчужденно держался, слишком высоко вздергивал нос и пред этими и пред теми, слишком безжалостно колотил обидчиков. Ламоралю пришлось самолично устранить племянника-бунтаря, чтобы сохранить тому жизнь, а своему положению – безопасность. Таким образом Ромеро был обязан высокопоставленному дяде не только отказом вернуть его на службу, но, более того, прямому участию в оном деянии. Филипп страшно опечалился, узнав, что отец поступил столь вероломно, и, вместо того, чтобы встать на защиту попавшего ненароком в жернова политики, грубо избавился, точно от назойливого насекомого, дабы не подтвердить тех слухов, что мальчишка действует по его наущению.
Едва крышка трюма сомкнулась над головой Ромеро, Филипп бросился молить Люме сохранить ему жизнь. Но Филиппу в течение дня было отказано десятки раз. Ибо Люме, несмотря на всю свою отеческую любовь, каковую питал к Эгмонту, был непреклонен, и, несмотря на все попытки юноши рассказать барону печальную историю кузена, ничего не желал слышать.
– Он оскорбил меня! – едва сдерживая ярость, отвечал барон. – Пусть трюм моей невесты ветра пропахнет смрадом медленно гниющего трупа этого подонка, погубившего Гарлем. Это лучший запах, какой когда-либо я вдыхал. Да и крыс поубавится.
Ошарашенный столь невероятной ненавистью, юный гёз было потерял надежду, но, узнав, что адмирал Буазо приглашен к ужину на чудесную флейту барона, собрал все мужество и обратился с просьбой к последнему, уповая на его могущество и влияние. Филиппу не стоило стараться и уговаривать адмирала, ибо и тот имел виды на пленного капитана. Буазо желал, чтобы пленник перешел во власть принца – во власть победителя, как того требовали правила.
Пробила полночь, когда адмирал флота морских гёзов – Людовик де Буазо, капитан «Эпира» – барон де Люме, и Филипп д'Эгмонт, падая от изнеможения, добрались до яруса кают и уселись наконец за сервированный для ужина стол.
День был тяжелым. Не считая утреннего боя у Зутервуде, работы хватило до самой ночи, ведь предстоял штурм самого города, а на пути лежало еще несколько небольших дамб, в них необходимо было пробить проходы для судов.
Несмотря на усталость адмирал Буазо и Филипп, которые впервые имели счастливую возможность находиться на борту флейты «Эпир» и попасть за резную позолоченную дверь полуюта, что было позволено не каждому, рассыпались похвалами и восхищенными возгласами.
«Эпир» не походил ни на один корабль, и не только снаружи. Форма, величина, отделка… Отстроенный едва ли не пару месяцев назад, он дышал чистотой и порядком: белоснежные паруса, каковые словно светились во тьме, до блеска навощенная палуба, матросы, несмотря на поздний час занятые делом. Несколько лет барон взращивал сей дивный цветок на одной из верфей Хорна, в заливе Зюйдер-Зее. И не напрасно, ибо не успеет миновать рубеж столетий, как флейта станет олицетворением голландского судостроения.
Пусть огромен, неповоротлив с виду, излишне величав, но зато легок, вместителен и имеет множество хитроумных новшеств, вроде рулевого колеса, с помощью коего судном легко мог управлять один человек, хитросплетение рангоута, подвижность парусов. Кубрик спроектирован и оборудован полностью из соображений как можно большего комфорта, которым команда на всех остальных судах всегда была обделена.
А каюты!.. Каюты – гордость хозяина – мало уступали по обстановке дворцовым покоям. Их внутреннее убранство, роскошь, помпезность, утонченный стиль, каковые присущи лишь судам особ высокопоставленных, не могли оставить равнодушными гостей. Если снаружи корабль казался предназначенным для войны и торговли, о чем свидетельствовали тридцать бортовых орудий и два, установленных в носовой части, то здесь, в ярусе кают, царило изящество – дело рук натуры чувственной, обладающей редким вкусом. Повсюду сверкала позолота, отполированное красное дерево с витиеватыми восточными узорами, резное чугунное литье вместо грубых железных решеток на крышках световых люков, персидские ковры, китайский шелк, коим были обтянуты стены и прикрыты прямоугольные иллюминаторы, венецианские зеркала, бронзовая мебель, мягкие кушетки, обитые бархатом и парчой – все это великолепие мало вязалось с человеком, который начинал как простой вояка, продолжил, как отчаянный флотоводец, а закончил ссыльным, капером на услужении самого себя.
После поражения у Гарлема барон де Люме не вернулся во флот принца Оранского. В чем барону не откажешь, он был отличным адмиралом и принес немало побед на море. Назначенный первым советником принца по управлению делами Голландии, он, однако, имел некую слабость: Люме водил тайные дела с контрабандистами Англии и тешил самолюбие грабежом испанских галеонов, которые возили золото с берегов Нового Света. Обзаведясь тремя крепкими торговыми судами и поставив во главе преданного себе человека, который действовал под каперской грамотой, подписанной самой королевой Елизаветой, он мог одновременно быть адмиралом морских гёзов, первым министром Голландии и наживаться на пиратском промысле. Узнав об этом, принц Оранский впал в недюжинную ярость. Даже потеря такого важного города как Гарлем, который, увы, Люме уступил злоухищренцу Ромеро, не была воспринята принцем со столь несвойственным ему взрывом гнева. Вместо того, чтобы узаконить деятельность советника неким патентом (хотя барону гораздо больше улыбалась перспектива не делиться ни с кем выигранными у моря призами), он обвинил того в хищении государственного имущества и отправил в ссылку в Льеж, в его родовые земли. Само собой разумеется, Люме не воспользовался этим «учтивым приглашением погостить дома», и посвятил всего себя благородному пиратству, ведь оставалось каперское право, выданное английскими властями. Прикрываясь именем первого помощника – Питера ван Шнеля, за два года он избороздил все африканское побережье, продолжая ловить на пути в Португалию и Испанию купеческие судна из Индии и Америки и торговать награбленным в Плимуте и Остенде, где его суда почитались за британские.
Однако целью его «ссыльного» существования не была лишь одна нажива. Он продолжал держать связи с гёзами, часто спонсируя их кампании и предприятия. Узнав о готовившемся освобождении Лейдена, он погрузил на все три своих корабля и новенькую флейту хлеб, вино, вяленую рыбу, а также семь сотен вышколенных и отчаянных вояк, вооруженных до зубов аркебузами и шпагами, и направился по пути флота адмирала де Буазо, настигнув его как раз в момент сражения на дамбе Кирквее, отстоящей от деревни Зутервуде не более чем на четверть лиги. Если Ромеро и должен был кого-то винить в том, что люди у гёзов словно рождались на палубах, то точно не принца Оранского и не дьявола. А самого Люме! Ибо именно он в ту злосчастную битву подоспел с подкреплением, и именно его люди, свежие и полные сил, наголо разбили и гарнизон самой дамбы и трехсотенный отряд капитана Ромеро. Недурственная месть за Гарлем! Люме мог с упоением думать, что здесь не обошлось без божьего промысла, ибо он убил сразу трех зайцев: заработал славу народного героя, взял в пленники уничтожившего е г о сухопутную карьеру, и утер нос тому, кто занял е г о адмиральский пост, а именно – Людовику де Буазо, этому достохвальному патриоту и безукоризненному рыцарю увядающей эпохи.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
