Текст книги "Пять ран Христовых"
Автор книги: Юлия Ли-Тутолмина
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
Девушка тут же отскочила назад на несколько шагов. Это был сержант из злосчастной рощицы – Сальгадо – тот, кого она уже не думала повстречать вновь.
– Что вам здесь нужно? – бросила Мадлен, стараясь не терять самообладания. – Убирайтесь! Или ваш командир неясно дал понять, что к его приказам не стоит относиться с пренебрежением?
– А ты, красотка, осмелела, – Сальгадо шмыгнул носом и затворил дверь. Отвязав портупею, на которой крепились шпага и два пистолета, аккуратно уложил их на столик у вазы, сверху накрыл свое богатство черной широкополой шляпой, затем принялся расстегивать камзол.
– Теперь тебе не отвертеться. Ответишь, кто ты такая – я пощажу тебя. Не будешь послушной – пожалеешь.
Сальгадо угрожающе сжимая и разжимая кулаки и начал приближаться; втакт ему Мадлен, пятясь назад, отдалялась. Внезапно до ее ушей долетел какой-то шум: словно где-то близко шло празднество – застучали стаканами, громко бранились, пели.
– Это наш гарнизон, – пояснил сержант и довольно ухмыльнулся. Мадлен едва могла сдержать радостный возглас. Недолго думая, она перескочила через кровать, наступив на зеленое покрывало пыльными сапогами, и с криком: «Мессир Ромеро!» кинулась к двери. Но Сальгадо оказался гораздо проворнее ее, он раскрыл объятия, и девушка попала в них точно мотылек в паучьи сети. Сержант расхохотался, затем поймал ее метавшуюся в разные стороны голову и попытался поцеловать. Девушка извивалась, как уж, а когда усатый рот сержанта прижался к ее губам, она изловчилась и укусила наглеца.
Тот выругался и ударил ее по лицу.
Мадлен ослабла, когда дверь немного приоткрылась, чтобы пропустить нечто, похожее на тень. Внезапно прогремел выстрел, комнату заволокло дымом и девушка вместе с грузной массой мускул, которую представлял собой великан Сальгадо, повалилась на пол. Но через мгновение кто-то с силой дернул ее за руку, да так, что она мгновенно пришла в себя и оказалась на ногах. Перед ней стоял некто облаченный в широкий темно-серый плащ с капюшоном, надвинутым до самого подбородка.
– Мессир Ромеро? – чуть шатаясь, с полуулыбкой спросила она.
Человек в плаще бросил к ногам убитого еще дымящийся пистолет, приподнял капюшон, и из-под него, точно двойная молния, блеснул взгляд черных глаз. Это был Гарсиласо. Он казался очень рассерженным, но это не помешало бедной и испуганной Мадлен с радостным криком броситься ему на шею.
– Тише, дуреха! – зло прошипел цыган, но улыбки радости и облегчения скрыть не смог. – Надо спешить. Если эти собаки услышали выстрел… Тем не менее они так шумят, что, быть может, нам повезет, и мы сумеем выбраться невредимыми.
Он запихнул второй пистолет сержанта за пояс.
Мадлен тотчас выскочила за дверь на бельэтаж. Через перила с высоты десяти футов можно было разглядеть расположившийся в главной зале гарнизон Монса: мужчины пили вино, погружали острые зубы в жаркое, бранились, смеялись, швыряли друг в друга костями. Мадлен и не помышляла об осторожности, когда почти обнаженная: в одной лишь тоненькой сорочке, с оголенным плечом и распущенными волосами кинулась к балюстраде, чтобы найти взглядом молодого командира гарнизона. Гарсиласо едва не вышел из себя, но ничего не сказав, молча потащил ее к лестнице.
– Убери волосы, – процедил он сквозь зубы, когда они сбегали по ступеням. – Ты точно факел впотьмах.
Но Мадлен не услышала его. Едва поспевая, спотыкалась, семенила, но продолжала оглядываться, в надежде отыскать среди раскрасневшихся пьяных лиц солдат черты ангела в латах и с непокрытой головой, – того, кто лишь на мгновение внезапно явился пред ней, и точно так же стремительно исчез.
– Девка! – прокричал кто-то из-за стола, и солдатня тотчас обернула взоры к беглецам.
– Эй, глядите, они удирают!
– Дьявол, – выругался Гарсиласо. – Вот, доигралась!
Подхватив Мадлен на руки, он исчез в дверном проеме. Следом послышался быстрый топот нескольких подкованных железом сапог – четверым солдатам было приказано последовать за столь странной парочкой, догнать и привести обратно. Испанские солдаты имели абсолютное право подвергнуть допросу каждого, кого посчитают подозрительными личностями, а бедняжка Мадлен и Гарсиласо как раз таковыми и являлись.
Тем временем цыган несся вперед, ища защиты в кромешной тьме за забором постоялого двора.
– Конюшня в другой стороне, – воскликнула Мадлен, заметив, что Гарсиласо выскочил за калитку.
Остановившись, он поставил ее на ноги.
– Вот и отлично, – огрызнулся он, и неожиданно дернул Мадлен за руку так, что та вскрикнула от боли.
– Простите меня, – затрепетала девушка. – Я поступила опрометчиво…
Гарсиласо не ответил, на мгновение задержав полный ярости взгляд на испуганном личике девушки, рванулся в темноту, увлекая за собой и ее.
Беглецы оббежали крепостную стену Монса, и, оказавшись у восточной ее части, достигли большого пруда, образованного разлившимся рвом и питаемый двумя каналами. Во тьме Гарсиласо не нашел моста, по коему можно было бы перебраться на ту сторону, посему пришлось нырнуть в воду прямо в одежде. Тело Мадлен не почувствовало холода, а твердые руки цыгана помогли держаться на плаву. Выбравшись на берег, они вновь устремились вперед, и ни разу не стали, чтобы хоть немного отдышаться, пока не добрались до леса и густых зарослей ежевики, заполонивших неглубокий овраг. Остановившись на мгновение, Гарсиласо оглянулся и задержал прерывистое дыхание, дабы распознать сквозь шум в ушах звуки приближающейся погони. Но их не было. Даже самого ничтожно малого на то намека: вокруг стояла мертвая тишина, едва прерываемая пением местных квакш.
– В кусты, – приказал цыган. – Переждем здесь.
Мадлен закрыла лицо руками и бесстрашно нырнула в колючее облако ежевики, где их обнаружить будет весьма трудно, разве лишь с помощью борзых, а шипы послужат надежной защитой. Падение было мягким, но через секунду Мадлен ощутила сильное жжение: колючки впились в одежду, достигнув кожи. С трудом она подавила стон, по щекам заструились слезы.
Через полчаса где-то недалеко в конце концов все же раздался неясный шум похожий на конский топот и лаянье собак. Она напрягла слух – несколько всадников прочесывали лес.
Спустя некоторое время шум стал яснее, уже слышались голоса. Но следом вдруг ослаб, стал удаляться и, к великому счастью беглецов, замер совсем. Должно быть, испанские солдаты предпочли отложить охоту до утра и вернулись к пьянке.
Прошло не менее получаса, прежде чем Гарсиласо велел вылезти из кустарника.
Поблуждав меж деревьев, они решились выйти к дороге, что вела к небольшой деревушке Рё. Ради безопасности Гарсиласо велел идти, не высовываясь из леса, но напрасно они петляли меж стволов и кустов, рискуя угодить в очередную яму, потому как никто до самых полей не проехал мимо.
Взошла луна, налетел легкий ветерок, внезапно напомнивший Мадлен о том, что наряд насквозь промок, а тело ноет от многочисленных ссадин. Поежившись, она обхватила себя руками и прибавила шаг.
Местечко Рё и Монс разделяло около двух лье: слишком много для пустившихся пешими в путь на ночь глядя после долгого переезда, да еще в мокрой одежде, но слишком мало для того, чтобы убежать от грозящего преследования.
Наконец за плавным поворотом дороги Мадлен увидела тусклый свет фонаря. Это был маленький постоялый двор у окраины деревеньки, гораздо меньше того, что они покинули. Вокруг стояла тишина, хозяева и постояльцы, вероятно, уже спали. Девушка, обрадовавшись, припустилась в бег, и радость ее увеличилась троекратно, когда, она, подбежав к низкому деревянному забору, различила во мгле белую кобылу Гарсиласо, привязанную к сараю.
– Это ваша лошадь! – воскликнула она. – Так вы уже успели здесь побывать?
– Это не моя лошадь, – отрезал Гарсиласо, продолжая, верно, злиться.
– Быть того не может! – возразила с улыбкой Мадлен, решив, что цыган шутит. – Мне ли не знать красавицу Николетт? Смотрите, как она бьет копытом. Она вас узнала.
– Говорю тебе, это не моя лошадь. Теперь. Мне пришлось продать ее одному из постояльцев сей гостиницы, поскольку она – единственная примета, по которой испанцам удалось бы нас отыскать. Будем теперь пешком ходить, как волохи!
Мадлен потупила взор, вновь охваченная чувством стыда. Она не имела права подвергать их обоих такому риску. Само собой разумеется, ее благородный порыв заступиться за несчастную был понятен, являясь искренним побуждением, рожденным природным благодушием и сострадательностью.
Гарсиласо, похоже, так не считал.
– Не соблаговолишь ли теперь разъяснить, какого черта ты полезла к этим ублюдкам?!
Мадлен послушно сложила руки и опустила голову, привыкшая выслушивать нравоучения молча и с должным смирением.
– Я думаю, не стоит к этому возвращаться, – промолвила она, – ведь теперь мы вне опасности.
– Вне опасности?! Святая Энкрасия! Ты так думаешь, глупое и наивное дитя?
Мадлен приняла невинный вид, хотела промолчать, но, не выдержав паузы и гневного взгляда, которым Гарсиласо, вероятно, желал испепелить провинившуюся, возмущенно воскликнула:
– Нельзя же было просто так проехать мимо. Это… это… это не по-христиански!
– О да, вероятно как раз именно по-христиански бросаться смерти в пасть, – передернул плечами Гарсиласо.
– Вы бросились бежать, оставив меня им на растерзание, – сердито заметила она.
– Я отправился искать… кого-нибудь, кто мог бы нам помочь. Разве вам не явился на помощь сам командир гарнизона?
– Можно подумать, это вы его привели?
– А кто же, барышня разлюбезная? – Гарсиласо шутливо потрепал ее за подбородок. При воспоминании о Ромеро Мадлен потупила взор и покраснела, заставив Гарсиласо нахмурить брови.
– Вы его знаете? – спросила она тихо.
– Вашего спасителя? – с какой-то странной нервической насмешливостью осведомился цыган. – Ну, разумеется! Мы знакомы… в некотором роде.
– Тогда почему мы бежали, точно преступники? Нужно было дождаться его там, в гостинице мессира Маса…
– Барышня! – резко прервал Гарсиласо. Гримаса омерзения молниеподобной судорогой пронеслась по его лицу. – Вы в своем уме? Чтобы подать себя испанским отродиям, точно дичь на блюде? Мы знакомы с капитаном, но не в той степени, которая позволила бы мне показаться ему на глаза. Кроме того, я только что убил одного из его сержантов, вызволяя вас.
– Значит, вы опять преследуемы, и мы должны скрываться, – задумчиво констатировала девушка. Гарсиласо хорошо умел читать по лицам, а черты Мадлен не скрывали сожаления.
– Да. Не я, а мы преследуемы. Осталось немного – мой табор встал у Суаньского леса. Поторопимся.
II
. Агасфер из Монтильи
Шлюха! Неужто и вправду тот пансион плодит потаскух для королевы?
Суаньского леса они достигли только к полудню следующего дня. Мадлен валилась с ног от усталости, продрогла – с самого рассвета шел дождь и свистел пронизывающий ветер – и это в начале августа! Но вида она не подавала, хотя Гарсиласо давно заметил, как, стуча зубами, уже раза три успела споткнуться и только чудом не упала.
Все это время девушка продолжала оставаться для него загадкой. Разрозненные куски сведений, что он имел, никак не желали явить полную картину. Сначала, как и полагалось, он считал, что девица Кердей слабая умом несчастная, которую мадам Немур из притворной благочестивости решила приютить и одарить милостями.
Дорогу до Радома Гарсиласо вспоминал не без брани – льды, снега, звенящий от мороза воздух, который без боли вдыхать было невозможно едва не убили его. Если бы не пара вестей для принца Анри помимо злосчастного письма герцогини, ни за что бы не согласился ехать туда. Да из-за поручения к Михалю Кердею пришлось сделать такой крюк! Интересно, и за какие такие заслуги ему прочили графский титул? За сестрицу? Ясное дело, такая красавица! Но отчего же тогда необходимо было везти ее морем? В Мадрид ли, как она сама сказала? Неужто и вправду наложница для Габсбурга?
Узнать он это мог только от одного из слуг герцогини, что, верно зря прождал его на причале у судна «Червонец» на следующее утро после той безумной ночи. На языке вертелась секретная фраза, по которой Гарсиласо должен был распознать будущего сопроводителя Мадлен… Но сейчас это не имело никакого значения. Ибо Гарсиласо не выполнил поручения герцогини, а виною тому была пикантная сцена меж красавицей-наложницей и ее добродетельным братом. Невозможно было не проникнуться бесконечной жалостью к этим несчастным: один, тесно опутанный сетью христианской праведности, другая – той же праведностью навеки искалеченная, оба из-за преступной любви, оказались, подобно своему Богу распятыми на кресте предрассудков и козней.
Но Мадлен!.. Сколь бы ни был печален ее лик, сколь бы ни было во взоре скорби, оставалась такой, какой ее изваяла главная сутенерша Лангедока. Едва сердечная рана из-за гибели брата затянулась, Мадлен не преминула броситься в омут любострастия, без которого, вероятно, не представляла жизни. Стоило попасться на ее пути смазливой физиономии этого идальго, как тотчас исчезли и страдание, и боль, уступив место вожделению.
С каким детским доверием и влюбленностью она воскликнула: «Ромеро?»
От Гарсиласо трудно было что-либо утаить, по роду деятельности ему полагалось всегда оставаться до предела бдительным. И наблюдая издалека за короткой беседой его подопечной с этим испанским гаденышем (однако его стоило горячо поблагодарить за своевременное появление в рощице), цыган ясно осознал, что еще мгновение и он навеки потеряет бриллиант, за каковой, кстати говоря, отдал без малого все, что имел, а именно службу, исправно приносившую недурной доход и сулящую в недалеком будущем продвижение.
Вот почему Гарсиласо ступая по узеньким тропинкам Суаньского леса, был готов рвать и метать от ненависти к продрогшей девушке. Нарочно он плутал вокруг цыганского лагеря, дабы продлить ее мучения. Звуки, производимые табором ясно доносились до путников, но Мадлен до того сильно устала, что ничего не слышала и не видела перед собой, механически следуя за цыганом, точно автор «Божественной Комедии» за Вергилием.
А тот пристально оглядывался с видом, будто не знал куда идти, то и дело останавливался, чтобы рассмотреть висящий на суку красный лоскут, или приседал у какой-нибудь поросшей мхом кочки, скошенным взором наблюдая, с какой радостью Мадлен припадала к гладкой коре бука, дабы перевести дух.
Дождь перестал наконец лить, как из ведра, грозные тучи, истратив все силы, не устояли перед упорными лучами солнечного света, уже дважды выбиравшимися наружу и освещавшими зелень леса.
– Мы пришли, – заявил Гарсиласо. – Но, перед тем как показаться табору, хочу, чтобы ты выслушала меня. Я о вчерашнем фокусе, милая моя. Здесь просто так не сойдет тебе подобное с рук. Будь крайне осторожна. Молчи, не мозоль никому глаза, держись подле меня и не вздумай рассказывать, кто ты есть на самом деле. Твое имя отныне – просто Серафим, без «де», «фон» и всяческих приставок, фамилий и родословной. Ты будешь заниматься тем же, что и твои соплеменники: даже самой грязной и мерзкой работы здесь не чураются. Это мои владения, и только моим законам необходимо подчиняться. Одно неловкое движение, и я поступлю с тобой точно так же, как с сержантом.
– Не очень-то учтиво, мессир Гарсиласо. Там у ворот Пор-Рояля вы были более радушны, когда звали меня с собой, – проговорила Мадлен, подивившись внезапной перемене в его тоне.
– Радушие в цыганском понимании так и выглядит, – ответил он и, не добавив более ни слова, выхватил из-за пояса нож. Мадлен оцепенела. Цыган сорвал с нее насквозь промокшую накидку и высвободил волосы. Тяжелые мокрые кудри рассыпались по плечам и спине.
Он бесстрастно обхватил волосы свободной рукой, отделил от общей массы прядь с макушки и безжалостно отсек ее.
– Что вы делаете? – вскричала девушка, мгновенно забывая об усталости.
Гарсиласо усмехнувшись, спрятал золотистую прядь за пазуху.
– На память о вас, моя прекрасная дама.
– Вы безумец! – Мадлен бросилась к ручью, дабы удостовериться, что он не слишком сильно изуродовал ее. Коротенькие кудряшки смешались с длинными, и, благодарение богу, трудно было предположить, что только что совершен сей страшный акт вандализма.
– О нет, я, как раз напротив, единственный из нас двоих, кто не выжил из ума. Отсоедини короткие пряди, а длинные, как и прежде, заплети в тугую косу, которую спрячь за колет вдоль спины. Ради собственной безопасности.
Мадлен в недоумении не нашла, что ответить, но дрожащие руки ее потянулись к затылку. Через несколько минут, глянув в ручей, она была вынуждена признать – Гарсиласо непревзойденный мастер на подобные трюки, ибо из нее вышел довольный премилый юноша с пушистыми кудрями до плеч. Теперь не придется обматываться воротом накидки до самого подбородка.
Тот вновь усмехнулся и направился вдоль журчащего ручья. Мадлен устало поплелась следом.
Миновав поросший травой бережок, они очутились на поляне, где по обе стороны ручья расположилось с десяток крытых грубой тканью повозок и столько же небольших шатров, с костром в самом центре лагеря. Лошади и мулы были привязаны в тени у воды. Подле огня обосновалось целое семейство лохматых серых псов. Казалось, то были прирученные волки, но они довольно дружелюбно поглядывали на снующих мимо цыган. Вокруг бегали дети. Женщины ходили почти обнаженными: на многих, кроме перекинутой через плечо холщевой простыни и длинных начесанных черных волос, ниспадавших до самых бедер, ничего и не было. Они таскали в глиняных кувшинах воду из ручья и наполняли огромный котел, установленный над пляшущими языками пламени костра. Мужчины – загорелые, с плотными коренастыми фигурами, блестевшими на солнце словно бронзовые изваяния, занимались кто чем: в основном они бездельничали или ковали что-то на самодельных наковальнях. Слышались звуки бубнов и виол. Кто-то негромко напевал заунывную песнь на том странном языке, который Мадлен нередко слышала от Гарсиласо.
Появление путников вызвало нечто вроде вавилонского переполоха. Дети и женщины побросали все и с криками кинулись в ноги Гарсиласо. Мадлен даже пришлось отойти в сторонку, чтобы не оказаться затоптанной этими обезумевшими ведьмами и дьяволятами.
Странное зрелище! Цыгане, похоже, почитали его как божество.
Спустя мгновение, когда Гарсиласо, подняв руку и одним единственным словом, сказанным на их языке, усмирил толпу, в лагере начались приготовления к предстоящему пиршеству. Вожака и его гостя под звуки бубнов и в окружении танцующих черноволосых женщин, препроводили в самую роскошную палатку, собранную из кусков меха.
Здесь их встретила старая цыганка. Ее черная кожа походила на печеное яблоко, а седые волосы, уложенные в пучок на затылке и прикрытые пестрым платком, – на снег. В темных раскосых глазах еще мелькал огонек, присущий натурам, не стареющим сердцем. Она сидела, скрестив ноги по-турецки, и чинно попыхивала трубкой. Во всем ее облике присутствовало некое надменное спокойствие: спина, несмотря на годы, пряма, подбородок упрямо вздернут, на губах едва уловимая ухмылка, свойственная презревшим страх.
Это была Джаелл – женщина-шаман, колдунья, с которой говорили Боги. Прежде чем войти, Гарсиласо успел поведать о цыганке. Никого, даже самого Гарсиласо, никто так не слушался, как старую, мудрую и проницательную Джаелл, умеющую исцелять тяжело больных и читать по книге судьбы. Говорили, что она сама не раз возвращалась из царства мертвых.
Обиталище было под стать хозяйке. Стены палатки изукрашены мелким рисунком, в центре горела небольшая жаровня. Колдунья подкидывала какую-то высушенную траву в огонь, отчего к потолку поднимались благовонные клубы дыма.
Гарсиласо упал на колени, что, видимо, являлось высшим проявлением почтения, и принялся за длинное повествование на том же незнакомом языке. Это продолжалось, казалось, вечность. Мадлен изо всех сил держала себя в руках, чтобы после двенадцати часов пешего пути не упасть на меховые шкуры, каковыми был выстлан здесь пол. Они так и манили к себе, а под воздействием неустанного бормотания Гарсиласо и, того более, ароматов благовоний, внезапно показалось, что ноги оторвались от пола, мистические изображения соскочили со стен, вихрем закружили и принялись взывать, подпевая вместе с голосами цыган…
– Подойди ближе, – позвала женщина. Мадлен вздрогнула и тотчас подчинилась.
– Присядь.
Мадлен опустилась на колени.
Цыганка положила руку на плечо, пристально поглядела в глаза.
И ничего не спросила.
Прикрыв веки, указала на выход рукой и поднесла к губам трубку. Мадлен и Гарсиласо поспешили удалиться.
– Старая ведьма! – тихо прохрипел Гарсиласо, вероятно ощущая немалое облегчение.
– Она догадалась, – промолвила Мадлен.
– Нет никаких сомнений… Но и не воспротивилась. Знаешь ли, красотка, с этой женщиной лучше быть в мире.
В самом сердце лагеря подготовка к пиршеству шла полным ходом: где-то раздавалось блеянье баранов, готовых к убою, двое цыган тащили дюжину связанных кур, а женщины прямо на траву стелили тряпки, видимо служившие скатертями, и расставляли убогую посуду. Ветер окончательно разогнал тучи, и солнце играло на блестящих лицах и телах цыган и цыганят.
Гарсиласо указал на одну из повозок, с виду ничем не отличающуюся от остальных.
– Пробирайся вовнутрь. Ныне это твой дом. Однако его придется делить со мной.
Мадлен молча взобралась по двум ступеням и оказалась в весьма уютном гнездышке, достойном цыганского короля. Его соорудили, должно быть, цыгане только что. На полу повозки лежал безжалостно отрезанный кусок богатого персидского ковра с высоким ворсом, на стенах висела тканина и обрывки гобеленов. Куча мягких, вышитых золотом и шелком подушек, а самым главным украшением являлась тигриная шкура, такая огромная, что под ней вполне могли улечься два человека. В углу стояла курильница, а рядом с ней лампада из чистейшего серебра. Она испускала мягкий приглушенный свет. Жилье вожака походило на обитель джина из персидских сказок.
Закружилась голова. Так захотелось забраться под черно-рыжую шкуру, свернуться калачиком и поскорее уснуть. Мадлен, закрыла глаза и мечтательно потянулась.
– Где я могу искупаться? – спросила она с улыбкой.
– Что? – губы Гарсиласо расплылись в презрительной усмешке. – Об этом можешь забыть… Вернее, пока мы вновь не двинемся в путь, и не будем проходить мимо какой-нибудь речки или озерца. Сейчас принесут кувшин воды… м-мм достаточных размеров, чтобы вымыть лицо и руки.
– Но почему? – возмутилась Мадлен. – Речка как раз рядом.
– Потому что ты вызываешь здесь слишком большие подозрения. Чужой, если он мужчина, находящийся под моим личным покровительством, еще будет принят, но женщине, тем паче с цветом волос и кожи, как у тебя, – здесь не место! Нужно соблюдать все правила осторожности. Ни в коем случае не снимать с себя одежду, ни при каких обстоятельствах, пока я не дам на это согласия.
С досады девушка поджала губы и поглядела на свое грязное, со свисавшими рваными клочьями одеянье.
– Вы не говорили мне ничего подобного, когда звали сюда.
– Я разве похож на честного человека? Сейчас принесут воду, пищу и свежую одежду. Теперь в твоем распоряжении много времени – отдыхай и восстанавливай силы.
Гарсиласо вышел, а девушка, не удержавшись, забилась под теплую шкуру.
– Господин! Господин! – пропел тонкий голосок возле уха спящей, и та с неохотой открыла глаза.
Совсем юная красавица-цыганка с двумя длинными черными косами стояла на коленях и держала в руках поднос с чем-то дымящимся и ароматным. Полные коралловые губки слегка раскрылись, открывая взору ряд белоснежных зубов, а большие глаза под почти сросшимися на переносице бровями в обрамлении густых ресниц сверкали, подобно черным брильянтам. Ее грудь едва прикрывал красный с золотыми цветами корсаж, надетый поверх тонкой батистовой сорочки, ноги обволакивала темная юбка из дорогого полотна. Вся она звенела и тренькала от бесчисленного множества украшений.
Не в пример соплеменницам цыганка выглядела как вполне приличная девушка, быть может, одетая слишком пестро, но это ее нисколько не портило.
– Господин заснул? Но перед сном господину надо поесть, – сказала незнакомка по-французски.
– Благодарю, – пролепетала Мадлен, глядя на то, как цыганка поставила поднос чуть поодаль от раскинутой шкуры и принялась наливать из глиняной крынки светлое вино.
Затем кокетливо улыбнулась, и, опустив ресницы, присела рядом.
– Я – Маргарита.
Мадлен почувствовала себя как-то странно. Может быть недавний сон, усталость… Нет, нет! Ей вовсе не показалось – цыганка заигрывала с ней, явно обманувшись мнимым обликом. Эта мысль на некоторое время лишила Мадлен дара речи. И она продолжала в недоумении смотреть на красавицу, что, впрочем, последней не помешало расценить сей взгляд, как восхищение своей особой.
Внезапно где-то совсем рядом раздались несколько мужских голосов, взрыв смеха. Цыганка испуганно выпорхнула из повозки.
По губам Мадлен скользнула тень ухмылки и тотчас исчезла. Она изнывала от голода, а о чьем-то заблуждении, пусть даже комичном, на пустой желудок думать было невыносимо.
На подносе издавало пряный аромат какое-то странное блюдо из жареного мяса и кореньев, а рядом лежал свежий хлеб и вино. Мадлен поморщилась, но тотчас принялась за еду.
Поглотив последнюю крошку, она заметила у входа сверток – о да, ведь Гарсиласо упоминал об одежде!
И сгорая от любопытства, развернула его: серые льняные штаны, тонкая сорочка, узкий жилет того же цвета. Жилет Мадлен привел в крайний восторг: сшитый, словно для нее и для ее случая, ибо позволял одновременно и стянуть грудь, и спрятать косу. Кроме того, он имел высокий, плотный воротник, доходивший до самого подбородка и жесткий подклад из особой материи, как у корсета, что делало его ко всему прочему недурственным панцирем.
Единственным недостатком жилета-панциря оказалось наличие бесчисленного количества мелких крючков, с которыми Мадлен пришлось немало повозиться, чтобы застегнуть все до последнего. Не сказать, что в нем она себя ощущала комфортно – жилет сильно сковывал движения и затруднял дыхание, но к чему, увы, следовало поскорее привыкнуть.
Гарсиласо поступил весьма дальновидно, снабдив свою спутницу этим полезным во всех отношениях элементом одежды, который скрыл ее формы от глаз цыган, и вместе с тем заранее уберег грудь от ножа или шальной пули. Он слишком хорошо знал свой народ, чтобы не предугадать враждебного настроя к «новоприбывшему», тем паче, что у пресловутого «юнца» цвет кожи и волос разительно отличался от их собственной.
Обуви в свертке никакой не оказалось. Мадлен это нисколько не огорчило, ибо ее высокие сапоги черной кожи были более чем удобными. Она скорее предпочла бы с ними не расставаться.
Переодевшись и аккуратно обернув в кусок холста старые лохмотья, она свернулась калачиком под шкурой тигра и, несмотря на шум, который производили пирующие в лагере, вновь уснула.
Открыла глаза Мадлен ранним утром, ощутив, что не выспалась вовсе, – цыгане пировали на славу. И недовольная, до самого полудня пребывала в мучительных раздумьях и предположениях о своей безрадостной будущности. Наконец не выдержав одинокого времяпрепровождения в «царской» повозке, решилась выбраться наружу. Солнечный свет ударил в глаза и заставил прищуриться. В лагере все оставалось по-прежнему. Она поискала взглядом Гарсиласо и Маргариту: но, ни того, ни другой не нашла, и до разожженного костра шла, чувствуя себя, под любопытными и недобрыми взорами новых соплеменников, ступающей по раскаленным углям. Не отыскав у огня приюта и покоя, направилась к сокрытой лесом речке. Только отойдя на несколько десятков шагов от стоянки, она заметила, как ее преследует шайка маленьких цыганят. Они словно взялись играть с ней в прятки: едва она оборачивалась, дети шустро прятались кто в кусты, кто за широкими стволами бука. Было и смешно, и боязно. Она и не подозревала, что Гарсиласо наказал следить за каждым шагом «гостя».
Девушка медленно ступала по мягкой зеленной траве, несколько влажной из-за близкого присутствия ручья. Ей вдруг захотелось снять сапоги и намочить ноги в прохладной чистой воде. Это-то не вызовет никаких подозрений!
Она села на берегу, закатала штанины и с наслаждением окунула стопы в воду. Течение приятно омывало. Девушка нагнулась и поглядела вниз: ручеек мчался в неведомые дали, куда-то на север, неся на себе один-два пожелтевших листочка. Прозрачный, как время быстрый… Мадлен сомкнула веки. В мгновение все дурное улетучилось. Только свежий ветерок, запах сосны и буковых шишек, ласкающее прикосновение прохладных струек – будто бы последнее из прекрасного, что дарует судьба осязать.
От заоблачных грез отвлекла ругань, долетевшая из лагеря, – с первой минуты пребывания это место стало чужим и враждебным. Тихий шепот и смех незримых, но присутствующих здесь цыганят напомнил, что за ней постоянно наблюдают.
– Господин не боится простудиться? – вдруг раздался знакомый голос за спиной. Мадлен оглянулась. В нескольких шагах стояла Маргарита, как и в первую минуту их встречи: в красном корсаже с двумя длинными косами.
Мадлен нахмурилась, раздосадованная, что и четверти часа не удалось насладиться тишиной, и принялась натягивать сапоги. Внезапно Маргарита сняла передник, совсем новенький, похоже, что даже накрахмаленный, и протянула его гостю.
– Возьмите, пожалуйста, чтобы осушить ваши ноги.
Мадлен лишь помотала головой. А Маргарита даже и не думала обижаться, опустилась рядом и сунула в руки девушки сложенный вчетверо передник, мило жмурясь от яркого солнца, озаряя лицо белизной улыбки.
– Где Гарсиласо? – буркнула Мадлен, продолжая хмуриться.
– Уехал. В Брюссель будто… Город в часе ходьбы отсюда. Но я знаю, он раньше трех дней не явится обратно.
– Отчего же?
– С тех пор, как Гарсиласо стал нашим вожаком, мы не знали печали, ибо он… только тсс, – зашептала Маргарита и придвинулась ближе, – он служит генералу Альбе под испанским именем.
– Вот как! – воскликнула Мадлен.
– Да. Но, вот беда – генерала отправили в отставку. Оттого-то нашему бедному Гарсиласо придется подзадержаться в городе… Вы бледны… у вас жар? – Цыганка протянула руку ко лбу Мадлен. – Вы весьма опрометчиво поступаете. Здешний климат совсем не для принятия подобных ванн.
– Нет, нет! Я вовсе не неженка, – с дрожью в голосе ответила Мадлен, смущенная прикосновением цыганки, горячо дышавшей в лицо. Близость заставила Маргариту залиться ярким багрянцем, а предполагаемого юношу побледнеть, как полотно.
Но Маргарита вовсе не собиралась отступать, в ее глазах мелькнул странный огонь, и она потянулась пальчиками к щеке лже-юноши. В одно мгновение молодая цыганка оказалась совсем близко, ее губы прильнули к губам испуганной девушки. Мадлен едва успела отпрянуть, а лицо Маргариты исказилось от ужаса… но ужаса совсем иного свойства. Цыганка смотрела куда-то поверх головы Мадлен.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
