Текст книги "Историкум. Мозаика времен"

Лето вошло в зенит, когда Надя снова встретилась с воробьём.

– Везёт мне на вас, – улыбнулась женщина.

– Скорее мне на вас, – ответил парень, расцветая ответной улыбкой.

Уже не спрашивал, как зовут. Торопливо вписал данные в журнал и полез за ключами от бункера.

«Жарко же, а она оделась, будто на Северный полюс, – удивлялся молодой чекист, украдкой пытаясь разглядеть фигуру, скрытую широкими брюками и мешковатым пиджаком. – Наверное, чтобы пистолет не привлекал внимания».

– Прошу, – сказал парень, открывая дверь, но Зинина, к удивлению, не пошла туда, а шагнула к открытому окну.

Солнце слепило глаза, на ярко-синем небе ни облачка. Налитые соком тяжёлые листья клёнов развернулись к свету. Всё дышало спокойствием и сытостью, нежась в полудрёме. Надя набрала полные лёгкие свежего воздуха и замерла на секунду, разглядывая парившую в небе одинокую птицу. С такого расстояния невозможно определить кто это, но и не надо. Она ощутила чувство полёта, разделила его с птицей. Та нырнула вниз, к земле, и Надя, отшатнувшись, нырнула в проём бункера.

– Счастливо оставаться, – сказала провожавшему и начала отсчитывать этажи.

Минус один: холод подземелья прошёл сквозь кожу; минус два: сердце сжало железной рыцарской перчаткой; минус три: ноги сделались ватными; минус четыре: в голове забухала кровь; минус пять: Надя выключила эмоции, превратившись в машину.

На этот раз встречал знакомый охранник Сашка, молодой и крепкий мужчина. Мышцы угадываются даже под курткой. Было время, он ухаживал за Надей.

Люгер взметнулся со скоростью кобры и так же быстро плюнул ядовитой слюной. Сашкин лоб украсила тёмная дырка, а тело грузно рухнуло на каменный пол. На звук выстрела из камеры хранения высунулась рука с наганом и, зачем-то, правый глаз. В него-то и попал второй плевок люгера. Теперь спешить, пока интеллигенты не сообразили закрыть медицинский кабинет и не подошла подмога. Надо отдать должное – интеллигенты почти успели. Всё же не просто «врачи», а сотрудники ОГПУ. Надя сорвалась на бег и, не снижая скорости, ударила левым плечом по толстенному железу, не давая закрыть тяжёлую дверь на засов изнутри. Та поддалась, отшвырнув «врача». Плечо обожгло болью. Скорее всего, перелом, но это уже не важно. Стреляет верный чекист с правой. Две пули – и ещё два трупа. «Котят надо топить, а то их станет больше, чем клопов». Вопрос лишь в том, кто котёнок, а кто топит.

Надя вбежала в комнату, вытащила из-под пиджака гранату, швырнула в агрегат. Сама выскочила в зал, прячась за дверью. Взрыв сотряс несущие стены, но они устояли. Заглянула, убедилась: от того, что почтительно называли агрегатом, остались ошмётки. Бросилась к другим дверям. Дёрнула – заперто.

«Ладно, вскрою», – подумала Надя, укладывая вторую гранату под дверь.

Пряталась снова за бронёй медицинского кабинета, только теперь внутри. Мощный взрыв опять проверил бункер на прочность, и тот снова выдержал. Дверь покорёжилась, но пролезть с трудом всё же было можно. Не тратя время на изучение содержимого комнаты, Надя побежала в камеру хранения. В люгере оставалось четыре патрона. Перевернув Сашкино тело, забрала у него наган. Ещё семь патронов. Войдя внутрь, поспешила к сплошному ряду металлических шкафчиков с номерами. Металл хороший, но замки никудышные. Зинина пожалела, что не умеет работать отмычкой. Придётся так, грубой пороховой силой. Приставила дуло почти вплотную к замку и нажала на курок. От грохота, отражённого несколько раз от железных стен, заложило уши. Зато дверца сорок шестого открылась. Пусто. Сорок седьмой – выстрел – пусто. Сорок восьмой – выстрел – наган. Проверила барабан – полный.

«Отлично!» – подумала Надя, убирая свой люгер с последним патроном в кобуру. При этом, забыв о травме, потревожила левую руку и, заглушая боль, прикусила губу. Ещё чуть-чуть, довести дело до конца, иначе взрыв агрегата останется просто глупостью.

Бегом вернулась к раскуроченной двери, протиснулась внутрь. По всей стене шли стеллажи с контейнерами. На каждом номер. Искать записи соответствия вдовца и номера его контейнера было некогда. С минуты на минуту придут.

Достала ближайший контейнер – вытянутую железную коробку, напоминающую пенал, наверняка бронированную. Выстрелила. Крышка отвалилась, обнажая содержимое. Надя увидела, что в контейнере действительно билось сердце, вот только оно было прозрачное и слабо светилось. Что это за субстанция, как её извлекали из груди без боли и физического вмешательства и как человек без неё жил – оставалось загадкой. Но Зинина пришла сюда не за ответами. Она не уничтожит всех, кто знает принцип работы агрегата, но может заставить отказаться от его использования. Если те, кто принимает решение посылать людей на минус пятый, увидят, чем это грозит. Если цена станет слишком высокой.

– Прости меня, товарищ. Я не знаю, кто ты, я не знаю, где ты, но я убиваю тебя. Прости меня, я делаю это ради будущего. Светлого будущего. Господи, если ты есть, пусть мне не попадётся Гришин контейнер!

Выстрел – и живая ткань превратилась в мёртвую. Снова контейнер. Снова убить неизвестного человека. И снова, и снова. Четырнадцать выстрелов – семь трупов. Она расстреляла все патроны и выбежала в зал, чтобы обыскать труп второго охранника. Не успела – с другой стороны входной двери послышался топот. Оставалось несколько секунд. Выдернув из кобуры любимый люгер, приставила дуло снизу к челюсти и чуть нажала курок указательным пальцем…

Четверо охранников, вооружённые до зубов, с гранатами на поясах прятались за дверью.

– Сдавайся! – глухо выкрикнул один.

Послушав тишину, махнул другим, и, стреляя, они вывалились в зал. На полу, с разнесённым затылком, валялось одно тело, рядом – другое, в пиджаке, широких штанах и без крышки черепа. Мозги смешались с тёмной кровью, тонкой струйкой стекавшей под ноги охранникам. Из открытой двери камеры хранения виднелись ноги в чёрных ботинках с развязанным шнурком. Дверь медицинского кабинета оплавлена, другая свёрнута взрывом чуть ли не в трубочку.

– Уходим. Это уже не наша работа, – произнёс высокий мужчина, пряча оружие.

В Польше, Финляндии и Турции сотрудники ОГПУ, работавшие по спецзаданиям, провалили операции из-за серии внезапных смертей. Выступая на пленуме ЦК, Феликс Эдмундович схватился за грудь. Что-то сдавило, навалилась тяжесть, ноги сделались чужими и непослушными. Тело будто попало под грузовик, зрение отказало, слух тоже. Какую-то долю секунды он удивлялся столь неожиданному бунту организма, а потом осел на пол. Больше Дзержинский не поднимался.

* * *

Первым приказом Вячеслава Рудольфовича Менжинского, сменившего Дзержинского на посту председателя ОГПУ, стал приказ с грифом «особо секретно»: «Об усилении мер предосторожности при допуске к специальным заданиям». Приказывалось: сократить количество чекистов, имеющих право допуска к агрегату; создать несколько разных бункеров – для руководящего состава и полевых работников; использовать броню повышенной прочности; отказаться от использования обычных замков.

Алексей Толкачёв
Пожалуй, лучшее

Исполинские события, которые случились в Заболоцком уезде и взбудоражили всю Российскую империю, начинались скромно и обыденно. Солнечным утром в середине апреля по слякотной просёлочной дороге, что ведёт к селу Неклюдово, ехал верхом господин средних лет. Был он одет в зелёный кафтан и того же цвета бриджи – костюм, долженствовавший изобличать заправского охотника. Однако ж таковым наш господин не являлся, а был он, напротив, человеком сугубо городским и к сельской жизни непривычным.

Имя тому господину было Пётр Невровский. Дворянского звания, а по роду службы – что-то сродни журналисту. Сочинял для газет, как равно и для дальновидения, материалы, принадлежащие к области адвертайзинга. В юности постигал он этот предмет в Ярославском университете, кончил с отличием, а после ещё совершенствовал образование за границею. Побывал в Европе и в Новом Свете. Ныне господин Невровский слыл по части коммерческой рекламы пребольшим мастером. Публикации его помещались и в уфимских газетах, и в московских, и даже в ярославских. Вот и сейчас, по дороге на охоту, крутил он в голове очередную адвертацию.

– Ружьё системы братьев да Винчи… Пара стволов… Пара лёгких тонкостенных стволов. Замок с пистонами… Казённая часть на винтах… Ружьё да Винчи – искусство стрельбы, приведённое в ясность! Нет, это как-то уж нелепо… Без промаха в шестидесяти шагах? Или так: ружьё да Винчи – пожалуй, лучшее для ружейного охотника! Недурно… Однако не довольно льстиво. Всякий же охотник мнит себя искусным стрелком… Стало быть, так: пожалуй, лучшее для искусного стрелка! И в подарок – шомпол с железным крейцером!

С этими мыслями Пётр и не заметил, как подъехал к усадьбе помещика Ивана Антоновича Смольнина. Над кустами выглянул верхний этаж барского особняка, с параболической тарелкой дальновидения на черепичной крыше. Со Смольниным они накануне уговорились отправиться на охоту. Оказалось, помещик его уж ожидает. Поднявшись спозаранку, позавтракав каши и накушавшись сытешенек, Иван Антонович вышел на двор, крикнул запрягать и уселся на крыльце с утренней газетою в руках. В поднавесе дома было приделано окошко дальновидения, пред которым столпилась челядь. Судя по ажитации дворовых людей, показывали что-нибудь чрезвычайное. Но Смольнин дальновидение презирал. Сие изобретение братьев Леонардо и Жюльверна да Винчи трактовал он как средство коммуникации низкого сорта, сделанное для тех, кто не знает грамоте. Сам же предпочитал употреблять новости в виде печатного слова.

Сборы были недолгими. Смольнин и Невровский (свою лошадку тот оставил на барской конюшне) погрузились в охотничьи дрожки, туда же прыгнул и любимый пёс помещика – Балун. Слуга Тимофей сел кучером. Тронулись.

– А что это люди ваши, Иван Антоныч, никак возбуждены чем-то нынче? – полюбопытствовал Невровский.

– И не говорите! – вздохнул Смольнин. – Будоражит их дальновиденье, чорта б ему в глотку! И не оторвать их от этого окошка. Уж не рад, что повесил… Да ведь тоже и простым людям надобно развлечение. Там им и последние известия, и зрелища яко то: картины синематографические, и этот ещё грех – «Полевые работы со звёздами». Слыхали об таком представлении?

– Это где тенор из Ярославского Оперного землю пашет, а балерина из Большого молотьбе на току учится у крестьянских девок? Как же, знаю. Даже и адвертировать приходилось.

– Сегодня же поутру разблаговестили о каком-то космическом явлении. Дескать, прилетело к нам что-то с неба. Чем только и думают в редакции? Разве ж крестьянскому уму с такими материями совладать! Вот и Тимофей мой, на что уж мужик трезвый, а и тот – пришёл будить меня, а глаза безумные. Подавая одеваться, заговорил мне о светопреставлении! «Звезда Полынь упала, барин!» Тьфу!

– Да что ж в самом деле сообщили?

– Вот, не успел дочесть, взял с собою. Сейчас узнаем.

Иван Антонович разогнул газету.

– Кстати, не вашего ль пера адвертация-с? – Смольнин указал на текст, обчерченный в рекламную рамочку:

«Вы жена, мать, бабушка? Кто-нибудь из ваших близких сделался болен? А доктор во многих верстах? Если в вашей вифлиотеке нет „Домашнего лечебника Шарля Луи Барбье“, вы при этом случае столько же бессильны, как и пятилетнее дитя. Единственно остаётся молиться Богу.

Коли же обладаете сей книгой, вас не поставит в затруднение самочинно исправить должность лекаря и возвратить болящего ко здравию.

„Домашний лечебник Шарля Луи Барбье“ с иллюстрациями – пожалуй, лучшее пособие противу недугов!»

– Верно, работа моя, – отвечал Невровский.

– А не стыдно-с? – сощурился помещик.

– С какой же беды мне стыдиться?

– Выхваляете в газетах вещь, а сами-то, чай, этого Барбье и не читывали?

– Господь миловал, не приходилось. Но издание сие широко известно. Даже и в самой Америке, представьте, в аптеках продаётся.

– Ах да, вы ж и там успели побывать. И как вам показался предивный заокеанский край?

– Что ж, Америка сделала на меня сильное впечатление. Верно бы вам она тоже понравилась. Знаете, что самое смешное в Новом Свете? Такие маленькие отличия. Там вроде всё то же, что и здесь, но чуть отличается. К примеру, знаете ли, какое титло носят тамошние аптеки? «Девяносто семь и восемьдесят восемь». Сие то же, что наши тридцать шесть и шесть градусов. Потому как у них принята не метрическая система, и тепло они образмеривают не по да Винчи, а по господину Фаренгейту.

– А вот что пишут о нашем светопреставлении-с…

«В ночь на 16-е апреля, в третьем часе пополуночи, служащими обсерватории города Оренбурга наблюдаем был небесный полёт двух светящихся тел шарообразной формы. Судя по траектории полёта, тела долженствовали упасть на Землю где-то в пределах Заболоцкого уезда. По суждению заведующего обсерваторией профессора Бакулева, сии шары суть более ничего, как обыкновенные метеориты, только уже очень крупные».

– Вот вам, батюшка, и звезда Полынь! – расхохотался Смольнин. – Слышишь, Тимофей, бойкая башка! Конец света покамест отменяется.

– Вашими бы устами, барин…

– То-то, брат. Поменее б ты в то окошко с картинками глазел. Ещё и не то тебе там покажут. Вот газета – источник доподлинных сведений. За что уважаю братьев да Винчи, – помещик повернулся к Невровскому, – так это за изобретение эфирной передачи печати. Кабы не оно, месяц не видать бы мне свежих газет, об апрельскую-то пору. Реки из берегов выступили, разлилась водица. Сплошное водополье кругом. Почитай, от всего мира отрезан ныне наш богоспасаемый Заболоцкий уезд. Дороги размыты, почте ходу нет. А газета – будьте благонадёжны, каждый день сама из коммуникационного шкапа выпечатывается! И не оставляет снабжать нас мирскими известиями… да вашими адвертациями. Но вы-то, поди, и для дальновидения не брезгуете сочинительствовать?

– Дальновидная реклама, любезный Иван Антоныч, дело стократ более перспективное противу газетной. Да уже ль вы не видали последнего моего сюжета, про монастырь?

– Вам же известно, сударь мой, я в это окошко не заглядываю.

– Ну так я вам обскажу. Сюжет в антураже событий русско-китайской кампании. Представьте: картина первая – китайский женский монастырь. Радость на лицах монашек мешается со смущением. Они с поспешностию оправляют свои одежды. Вбегает взбешённая настоятельница. «Что? Здесь опять был этот русский солдат?!»

Картина вторая. Русский солдат. На столе пред ним горшок с ложкой. В горшке сметана. Солдат вытирает молодецкие усы, подмигивает зрителю и говорит: «Заболоцкая сметана, густая-прегустая! Весьма действительное средство для укрепления мужской способности. Пожалуй, лучшее!»

– Фу ты, срам какой! – замахал руками Смольнин.

Подъехали к лесу. Пёс Балун выскочил из дрожек и скрылся меж деревьев. За ним последовали и охотники. В том месте неподалёку от опушки начиналось большое лесное болото, краем которого они и собирались пройти, ласкаясь надеждою поживиться куликами или же бекасами. Невровский и Смольнин экипированы были двустволками. Тимофей прихватил топор (буде где в буреломе понадобится прорубить интервал). Вдруг впереди раздался сердитый лай Балуна.

– Что? Кулики? – Невровский вскинул ружьё.

– Тихо! – Иван Антонович прижал палец к губам. – На птичек он так не брешет. Теперь надлежит быть осторожну. Как бы это не…

Сейчас вдали явственно послышался треск сучьев. Такой, словно по лесу пробирался крупный зверь.

– У вас какой нумер дроби? – тихо спросил помещик.

– Так девятый же… Как вы вчера и советовали, – ответил Пётр.

– Беда. И у меня девятка, бекасинник. На нас же, сдаётся мне, медведь подвигается. Для него девятка не убийственна, только разозлим. Тут надобны бы пули или жеребья. А коли не медведь, а кабан, так и вовсе худо. Давайте-ка к дрожкам ноги уносить, благо, не далече углубились!

Свистнув верного Балуна, охотники поспешили к опушке. Но тут прямо пред ними зашевелились кусты, и на прогалину вышел… Вернее, выкатился… Выкатилась некая нечаянность.

Более всего нечаянность походила на морскую мину, которой возможное устройство и конструкцию описали Леонардо и Жюльверн да Винчи. Нечаянность являла собою чёрный шар, об аршин в поперечнике, из коего на все стороны торчали короткие отростки. Выкатившись на открытое место, шар застыл недвижим.

– С нами крестная сила! – прошептал Тимофей, осеняя себя знамением.

Балун по-своему поприветствовал нечаянный шар: ощетинил шерсть и угрожающе зарычал. Шар не двигался. Наведя ружьё на сей мудрёный объект, Смольнин стал приближаться к шару.

– Иван Антоныч, не стоит! – сказал Невровский, но не удержал помещика. Подошед к шару, Смольнин опустил ружьё и осторожно коснулся рукою чёрной поверхности.

– Горяч! – обернулся он к Невровскому. – И твёрдый, что твой металл!

Потом потрогал один из отростков.

– А этот член попрохладнее. И помягче. Вроде латексии…

Назади в нескольких шагах затрещал валежник. Оборотившись, люди увидали ещё один шар, той же конституции. Балун залился отчаянным лаем. Второй шар стал приближаться к первому, и лишь дистанция меж ними сократилась до полусажени, один из отростков первого шара испустил синюю молнию, ударившую прямиком во пса. Ошеломлённый ударом, бедный Балун упал замертво. Увидав сие прежестокое убийство любимой собаки, Смольнин сейчас сделался неистов. Поднявши ружьё, он разрядил оба ствола в шар-убийцу. Но мелкая дробь лишь отскочила от его поверхности. А за тем последовало страшное… Ещё одна молния из отростка первого шара – и мёртвым пал уже Иван Антонович!

Невровский поспешил отступить и укрылся за стволом толстой берёзы. Не то Тимофей. Он резво подскочил к первому шару, махнул топором и отсёк отросток, извергавший молнии. Шар перекатился чуть вбок и повернулся к Тимофею другим отростком. Но сызнова в воздухе мелькнул топор, и другой отросток также полетел в траву. Устыдившись своей ретирады, Пётр Невровский выглянул из-за ствола и выпалил во второй шар, тот, что в баталии доселе участия не принимал. Дробь девятого нумера не сделала тому ни малейшего урона, и самый второй шар продолжал демонстрировать индиференцию, ответного огня не открыв. Первый же шар уж повернулся к Тимофею очередным отростком. Новый удар топором пришёлся не точно. Лезвие лязгнуло о выпуклый бок, не повредив отростка, каковой не преминул извергнуть синюю молнию. Преданный слуга рухнул наземь рядом с бездыханным телом своего хозяина.

Приняв в соображение, что теперь мешкотность может стоить ему живота, Пётр стремглав бросился вон из лесу. Вскочил на дрожки, хлестнул лошадь и помчал в Неклюдово. Отъехав на четверть версты, оборотился и увидал, что шары также выкатились из лесу и движутся по дороге. Спеша в село, Невровский согласил в уме лесную трагедию и утреннее сообщение о павших с неба круглых телах. Выходило, что то они и есть. А как они способны самочинно двигаться и вести бой, следственно, сии шары – машины или даже живые существа внеземной природы.

Достигнув Неклюдова, Пётр поспешил сообщить крестьянам о бедственных событиях, самовидцем каковых являлся. От известия о том, что барин уж не существует в живых и что пара адских шаров-громовержцев может нагрянуть в село, случился большой переполох. Но чрез малый срок чувство опасности, как равно и желание отмстить за барина с Тимофеем, настроили крестьян на воинственный лад. Сейчас собраны были все ружья, которые возможно было зарядить пулями. В должность пуль пошли и рубленые кусочки свинцового прута и меди. Огнестрельную команду возглавил Невровский. Сельский староста Михайло Фазан, весьма энергическая фигура, принял начальствование над топорною бригадой. Бабы с ребятишками попрятались в погреба. Крестьянское же ополчение расселось в засаде – в придорожных кустах у въезда в село, по противуположным сторонам дороги. Стали ждать инопланетян.

Те явились в полутора часах. Стало видно, как они неспешно подвигаются по дороге, слегка перебирая отростками. Когда ж, наконец, шары поравнялись с засадою, ружейная команда сделала залп. Увы! Открылось, что пули столько же безвредны для шаров, как и дробь. Шары же покатились к кустам, откуда их только что поприветствовали стреляньем. Один из шаров бросил в кусты синюю молнию, второй просто держался рядом на дистанции в половину сажени. Из кустов по другую сторону выскочили мужики с топорами и бросились рубить врага. Что тут началось! Крики, брань, вспышки молний, лязг металла о металл!

В пять минут всё было кончено. Когда подсчитали боевые потери, те оказались ужасны и невознаградимы. Одиннадцать крестьян пали под ударами молний! Соотношение вышло: почти дюжина противу двоих. А ежели учесть, что второй шар огня так и не открыл, то и вовсе дюжина к одному. Шар-стрелец не оставлял делать молнии до той поры, пока ему не отрубили последний отросток. Правда, по мере лишения оных, шар шевелился всё медленней. С потерей же последнего вовсе замер. Порубили все отростки и второму шару. Раны на месте сиих ампутаций смотрелись как чёрная мелкопористая латексия. Чрез малый срок в порах выступила густая белая жидкость, которая после застыла, превратившись в твёрдую субстанцию наподобие стекла или слюды. Инопланетяне лежали недвижимо, похоже было, что дух из них вышел.

Тела крестьян, геройски павших, понесли в село. Невровский с двумя мужиками на телеге отправился в лес и доставил оттуда останки Ивана Антоновича и Тимофея. Горестную картину являло собой Неклюдово в тот чёрный день. Повсюду слышен был бабий вой. И даже небеса нахмурились и увлажнились дождиком, будто оплакивая героев, защитивших землю от инопланетного вторжения.

В исходе четвёртого часа пополудни Пётр Невровский сел на свою лошадь и, оставив скорбное село, поскакал в Заболоцк. Надлежало возможно скорее уведомить мир о произошедших событиях. Достигнув Заболоцка, Пётр, не мешкая, едва переменив забрызганное грязью охотничье платье на сюртук, поспешил к городскому главе, старому князю Чернышёву. В доме которого как нельзя кстати встретил и редактора «Заболоцких ведомостей» госпожу Погодину. Выслушав взволнованную повесть жертв и побед насельников Неклюдова, князь сделал рассказчику несколько вопросов для пущего уяснения подробностей и поспешил завершением аудиенции.

– Прошу меня извинить, господа, – сказал Чернышёв, поднявшись с кресла, – не премину отрапортовать в Оренбург его превосходительству губернатору о разгроме нашествия инопланетян. Нынче же ввечеру дойдёт и до государя… Боже мой, боже мой, дела-то какие! Бедный Иван Антонович…

И, откланявшись, поспешил в кабинет, ко шкапу эфирной передачи.

На улице госпожа Погодина взяла Невровского под руку и, сделав большие глаза, зашептала:

– Сейчас вы не смеете, положительно не смеете отказать мне в визите в редакцию! Вы должны рассказать мне всё, с самомалейшими подробностями! Мои «Ведомости» станут первым изданием во всей империи, сообщившим об этих событиях!

– Что вы, могу ли я помыслить отказать вам, – улыбнулся Невровский.

– Ах, Пётр, вы мой благодетель! Вы даже мой кормилец! Платою за ваши адвертации и живы, большей частью, «Заболоцкие ведомости». А ныне ещё этакая сенсация, источник которой вновь вы!

Придя в редакцию, госпожа Погодина, не рассудив даже предложить гостю для начала чаю, сразу извлекла из буфета бутылку рейнвейна и два бокала.

– Насчёт адвертаций, – сказал Невровский. – Которая из последних вам показалась лучшей?

– Ах, теперь не время до этого предмета! Но, бог с вами, удовлетворю вашему вопросу. Лучшая – про зеркало и весы. Третьего дня заказчик продлил её ещё на месяц, да пожелал перенести с четвёртой полосы на вторую! Вот, изволите ли видеть, художник и иллюстрацию обновил.

Погодина разыскала среди кипы бумаг на столе листок и подала его Невровскому.

На листке была изображена стройная дама в кружевном венецианском пеньюаре, кокетливо разглядывающая своё отражение в зеркале. Однако ж отражение имело много более пышные формы, нежели сама дама. Нижеследующий текст гласил:

«Мужчины умеют вам льстить. Подруги умеют вам льстить. И даже зеркало сумеет вам польстить. Ведь глядя на свой образ, вы верно сами рады обманываться.

Желаете сведать доподлинно, довольно ль вы сдобны, чтобы прельщать мужчин?

Пожалуй, лучшее для того средство – напольные весы конструкции братьев да Винчи! Весы – их стрелка льстить не может!»

– Ну, довольно, – сказала Погодина, отнимая у Невровского листок. – Рассказывайте. И молю, всё без утайки!

В редакции «Ведомостей» засиделись дотемна. Выпытав у Петра все интересующие её подробности, госпожа Погодина села верстать экстренный нумер газеты. Невровский остался.

Позже, когда спешно свёрстанный выпуск отправился по эфирной сети, они сидели у камина, потягивали рейнвейн и отвечали на вызовы, которые так и посыпались в редакцию изо всех уголков империи. Зуммер коммуникационного шкапа в тот вечер не умолкал. Одним из последних, в совсем уж поздний час, по дальновидению вышел на связь астроном Бакулев из Оренбургской обсерватории.

– Прочёл вашу реляцию. Желал бы уточнить… Верно ли, что диаметр ваших шаров порядка аршина?

– С большей или меньшей точностию, так, – согласился Невровский.

– Странно-с… – покачал головой профессор. – Наши телескопы показали иные размеры. Наблюдаемы были шары во двадцать крат крупнее. Саженей семь в диаметрах, не менее того-с…

Шары с отрубленными отростками так и остались у околицы села Неклюдово. Возле них выставили мужики караул из пяти человек с топорами. А ну как сызнова оживут? Но всё было тихо. А около сумерек оба шара, почти единовременно, издали звонкие щелчки и в секунду осыпались в прах, оставив после себя лишь кучки чёрной угольной крошки. Но и при этом случае крестьяне не решились оставить свой пост. Чорт её знает, что это за крошка! Не семена ль? Не произрастёт ли из них что-нибудь ещё вредоносное?

Несли дежурство целую ночь. Не произросло.

А на другой день, лишь забрезжила заря, со стороны леса донёсся странный шум. И в малом времени стало видно, что по дороге к селу катятся новые шары. Только уж много!

Караульные побежали поднимать тревогу.

Шары же, только что слегка задержавшись на месте гибели своих сородичей, вкатились в село. Разом всей кучею, количеством около трёх дюжин. Мужики сгрудились на крыльце барской усадьбы, молясь и сжимая в руках топоры. Но ясно было, что этакой превосходной силе сопротивление оказать никак не возможно.

Вдруг пробежал чрез двор отец Ананий, поп из сельской церкви. Седая борода его была всклокочена, глаза горели безумным пламенем. При полном облачении: в рясе, с золочёным семиконечным крестом и с разожжённым кадилом. Крикнул к мужикам:

– Опустите оружие! Сие нашествие есть испытание, спосланное небесами за грехи наши! Возрадуйтесь же! Пришёл истины час. Повергнитесь на колени и молитесь! Ежели инопланетяне – христиане, так они вас не тронут. А нет… Господь, да будь милосерд! Я же помолюсь за души сиих шаров!

И, приложившись ко кресту, скорым шагом направился в сторону противника.

– Ну вот. Батюшка ума решился! – огорчился Михайло Фазан, сдёргивая с головы шапку.

Отец же Ананий, подошед к скоплению инопланетян, принялся махать в их сторону кадилом. Сначала те были вполне покойны, но в скором времени, стало думать, наскучив этой непонятною игрой, один из ближайших шаров сделал молнию, и батюшка отдал богу душу.

Кто-то из мужиков дёрнулся было вперёд, поднимая топор, но староста цыкнул на него:

– Не балуй! Только зазря себя погубишь.

Некоторое время ничего более не происходило. Шары, словно бы не умея решить, как действовать, оставались на месте, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону. Но вдруг все они разом двинулись к поднавесу особняка. Казалось, внимание их привлекло окошко дальновидения. Под оным они и оставались ещё другие часа два. Крестьяне же, будучи не в силах взять в рассуждение, что им предпринять к своей защите, тоже как стояли на крыльце, так там и остались.

Жутко было видеть, как сатанинские шары в полном безмолвии внимают транслируемой адвертации:

– Ты успешен, хорош собою, богат? Следственно, ты достоин лучшего из средств передвижения! Обрати внимание на новую модель кареты от немецкого каретного дома «Эрстер Даймлер»! С обновлённым интерьером и дизайном! Пожалуй, сегодня это лучшее предложение на рынке карет!

Затем стал представляться очередной сюжет «Полевых работ со звёздами». На сей раз шло повторение прошлогоднего выпуска, посвящённого косьбе. Модный столичный живописец Иван Крылов пытался овладеть косою, делая в своём блокноте, во время передышек, наброски окружающего пейзажа.

Наконец один шар отделился от группы своих сородичей и подкатился ко крыльцу. Два верхних его отростка завибрировали. И в воздухе зазвучали слова:

– Сдавайте себя. Мы в доме хозяин. Мы здесь обновлённый улучшенный хозяин.

– Так они окошко слушали, потому, значит, говорить по-нашему учились! – смекнул Михайло Фазан.

– Переставайте работать топоры, – вновь заговорил шар. – Кто работать топоры, исключается из природы. Сдавайте себя. Мы хозяин. Ведь мы это достойны.

Что было ответить мужикам? Староста лишь руками развёл – сдаёмся, мол.

Но гонцов с известиями в Заболоцк послали.

Город забурлил. Во всех сословиях и обществах разговоры были только об одном. Самым спешным образом стали собирать ополчение. Первейшая незадача заключалась в том, что имперская армия на помощь осаждённому уезду в скором времени подоспеть нипочём не могла. Ближайшая воинская часть стояла в Оренбурге, откуда дней пять ходу, другая была расквартирована в Уфе, откуда все семь. Главное же – природа составляла препятствие к передвижению войск. Край Заболоцкий и во всякое-то время был топок, а уж о весеннюю пору реки, коими изобиловала местность, выступали из берегов, заливали земли на многие вёрсты, и уезд становился недостижим. Рельсовые же пароходы, винтовые паролёты и воздушные дирижабли, изобретённые братьями да Винчи уж с десяток лет тому, существовали только в теории, как на сделание их потребны были технологии, коими человечество пока что не овладело.

Командовать ополчением назначен был майор Григорьев, поседелый ветеран русско-китайской кампании. И он тотчас вступил в исполнение этой должности. В город съезжались крестьяне со всех окрестных деревень. Останавливались, кто где пришёлся: иным давали место в городских домах, другие помещались на биваках близ города. Майор вооружал войско топорами, серпами, а наибольшее внимание уделял косам, как их длинные рукояти позволяли рубить супостату щупальца, не подходя вплотную.

– Веселей, ребятки! – подбадривал он новые отряды ополченцев. – Ноне, небось, не китайцев воевать, дело будет полегче! С китайцами ведь как было? Регулярная армия, муштра, маршировка, экзерциции с оружием, ружейные приёмы. Тоска, одним словом! Вас же жонглировать ружьями солдатский артикул я заставлять не стану, потому ружейная стрельба для супостата не убийственна, следственно, и самые ружья нам без надобности. Маршировать на плацу вы у меня тоже не будете, за неимением плаца. Так что дело наше будет жаркое, но весёлое!