Электронная библиотека » Юлия Рыженкова » » онлайн чтение - страница 15


  • Текст добавлен: 2 апреля 2019, 17:40


Автор книги: Юлия Рыженкова


Жанр: Историческая фантастика, Фантастика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Михаил Савеличев
Большая перемена

Алиса еле сдерживала слёзы. Она гладила себя по животу, круглому пятимесячному животу, выпирающему из-под ночнушки, и это помогало ей не разрыдаться. Нестор мазал третий бутерброд. Кофе стыл. Он точно знал, что она скажет. Она скажет: «Ты меня не любишь». Или даже: «Я так и знала, что ты меня не любишь». Или ещё хуже: «А ведь мне говорили не выходить за тебя». У него даже руки затряслись от напряжённого ожидания. И она наконец-то сказала. Почти то самое, что он и ждал:

– Ты его не будешь любить.

И слёзы покатились из глаз. Нестор взял бутерброд и запихал в рот. Весь. Чтобы дать себе время подумать. Например, о том, что мужчина никогда не поймёт женщину. Тем более беременную.

Алиса смотрела на него требовательно. Передышка закончилась, пора отвечать. Точнее, опровергать. И доказывать.

– Я буду его любить, – сказал Нестор и сам себе не поверил. – Очень.

– Не-а, – сказала Алиса. – Я ведь знаю, как всё будет. Ты будешь приходить поздно вечером. Пропадать по выходным. Брать работу на дом. Сидеть за столом над книгами. У тебя минутки не найдётся его по голове погладить. Он будет тебя раздражать. У тебя не будет времени заниматься с ним тогда, когда ты ему будешь нужен, а когда тебе этого вдруг захочется, ты ему уже не будешь нужен.

Она продолжала говорить, а Нестор запихивал в рот бутерброды. Чтобы не прерывать. А ведь очень хотелось. Судя по рассказу Алисы, жизнь его выглядела печально и одиноко. Она живописала поступление дитяти в институт, к которому он, отец, и полпальца не приложил (смысл метафоры Нестор не уловил), но тут зазвонил телефон. Нестор привстал, но Алиса пригвоздила его к табуретке взглядом и поднялась сама. Прошла мимо, придерживая живот.

Только набив рот булкой с маслом, Нестор понял, что у него совершенно нет аппетита. Всё можно списать на беременность – кому-то необходимы огурцы с вареньем, а кому-то – выволочка мужу. И не поспоришь. Организм требует. Но за всем этим присутствовало нечто ещё.

Прозрение.

И Нестору стало тошно. Он отставил остывший кофе, взял баллоны для газировки, сунул ноги в туфли и вышел за порог.

Улица Руту как никогда оправдывала своё название. Было утро, густые тени ещё не выцвели на солнце, только-только поднявшимся над дальними крышами, по стадиону бегали трусцой, за чем с интересом наблюдала пара бродячих псов, так и не решивших – то ли облаять физкультурников, то ли бежать дальше по своим собачьим делам.

Нестор закурил и побрёл к проспекту.


Хорошо было предкам, у которых бытие определяло сознание. А в самых простых случаях даже не бытие – слишком уж сложно, а самый что ни на есть посконный быт. Быт определял сознание: семь слоников на комоде, одеколон «Шипр» и лосьон «Огуречный». Но случилось то, что случилось, и говорить о бытии стало так же неудобно, как астроному оперировать геоцентрической системой. История раньше и походила на такую систему, опираясь исключительно на прошлое, что требовало вводить бесконечные эпициклы. Здесь так, а вот здесь совсем не так. И человечество не замечало, что…

Размышления о человечестве прервал пронзительный свисток. Нестор не сразу понял к чему это, к кому это, по инерции продумав ещё пару мыслишек на тему судеб человечества, а заодно сделав пару шагов по «зебре». Светофор пылал красным. Новенький «Икарус» с гармошкой урчал двигателем, а за стеклом водитель со шведской бородкой качал головой.

– Гражданин, – позвал стоящий на той стороне перехода гаишник, – подойдите сюда, пожалуйста.

– Пожалуйста, – сказал Нестор. До него ещё не дошло, что именно случилось, а точнее – могло случиться.

– Старший лейтенант Имярекис, – приложил гаишник ладонь к фуражке. – Я вас тут уже второй час дожидаюсь.

– Извините, – фамилия гаишника поразила Нестора не меньше, чем его заявление. – А что случилось? Я вот только за водой пошёл, – он показал бутыли в кожаной сбруе. И зачем-то добавил: – Жена беременная, очень любит с сиропом.

– Двести грамм берёте? – Имярекис достал из планшета бумагу и принялся писать.

– Двести грамм? Я вообще не пью, тем более по утрам.

– Сиропа, – пояснил Имярекис. – Сколько сиропа добавляете?

– А, – Нестор потёр лоб. Он никак не мог вернуться в колею событий. – Триста. Триста грамм сиропа.

– Как себя чувствуете? – продолжал гаишник. – Давление? Головокружение? Слабость?

Нестор прислушался к себе. Ничего подобного не ощущалось.

– Хорошо. Всё хорошо. Как обычно.

– Уверены? – Имярекис пронзительно посмотрел на Нестора. – А то можно проехать в дежурную поликлинику. Сегодня хороший врач принимает.

Нестор помотал головой.

– Жена будет волноваться? – догадался Имярекис. – Вот, ознакомьтесь. И подпишите.

«Протокол предупреждения.

16 сентября 1975 года мной, старшим лейтенантом Э. С. Имярекисом предупреждено дорожно-транспортное происшествие с участием автобуса „Икарус“ госномер 16–32 ККЛ и гражданина Н. И. Переменчева, в результате чего удалось предотвратить смерть последнего от черепно-мозговой травмы из-за удара об асфальт…»

– Это обязательно такие подробности? – Нестор поморщился.

– Начальство требует, – сказал Имярекис. – Да и в воспитательных целях, если честно. На некоторых действует отрезвляюще.

– Я не пил.

– И я о том же. Вчера пришлось весь вечер в ОГАС с картотекой просидеть, отыскивая ваше место жительства. Хорошо, что имя у вас такое, хм, запоминающееся. Где-то я его слышал…

Нестор расписался и протянул листок гаишнику.

– Это летописец такой был, – сказал он.

– Кино! – воскликнул гаишник. – Вот где. Кино такое по телевизору показывали. Смешное.

– Я могу идти, товарищ старший лейтенант?

Имярекис сразу стал серьёзным.

– Да, товарищ Переменчев, вы можете идти, но прошу вас быть впредь очень внимательным и переходить улицу только в разрешённых местах и на зелёный свет светофора, – суконная фраза получилась у него без запинки.

Нестор дошёл до высокого и широкого бордюра, по которому любили бегать дети, пока родители ходили из магазина в магазин, сел, поставил баллоны. Захотелось мороженого. Эскимо. Но только не шоколадного, а в лимонной глазури. Алиса такое терпеть не могла, а ему нравилось – кисленькое. Вот только до киоска дойти сил не хватало.

Черепно-мозговая травма, вспомнилось ему. И что бы произошло с Алисой? Не будь этот Имярекис таким въедливым, лежать ему в луже своей крови и раскинутых мозгов. Будущее определяет сознание. Вот только когда работаешь со слишком далёким будущим, как-то забываешь о том, что может случиться через день, через час, через минуту.


– Тебе тоже звонили, – сказала Алиса. – Просили перезвонить.

– Начальство? – Нестор протянул ей мороженое, прошёл на кухню и поставил полные бутыли в угол. – С сиропом?

– Пока не хочу. Ты позвони-позвони, а то вдруг радость нежданная – на работу вызывают.

Спорить не хотелось. Подтаявшее мороженое стекало у неё по подбородку. Нестор подошёл и слизнул. Обнял. Тугой живот.

– Отстань, – предупредила Алиса. – Ты наказан.

– За что? – Руки делали, что хотели. При полном попустительстве.

– За нерадивое отношение к сыну.

– Это нарушение презумпции будущего, – прошептал ей на ухо Нестор. – Никто не может быть наказан за то, что ещё не случилось.

– Я беременная, – таким же шёпотом ответила Алиса, – мне можно. У меня инстинкты. И вообще психика у меня бинарная. Это не я тебя наказываю, это он. Через меня. Потому что через пять лет он подойдёт к тебе с просьбой смастерить летучего змея, а ты будешь занят. Как всегда.

Потом они лежали и тяжело дышали. Алиса прижалась к нему крепче.

– Я очень боюсь тебя потерять.

– Не говори ерунды. Или это опять твоя бинарная психика?

– Я всего боюсь. Даже того, что случится. Почему так? Разве это нельзя изменить? Как люди жили до этого? Мечтали о будущем. И оказалось, что бессмысленно мечтать о том, что определяет твоё настоящее.

– Для этого понадобилась война и миллионы жизней. Слишком много, чтобы убедиться – завтрашний день вполне объективно существует.

Алиса приподнялась на локте. Чертовски соблазнительно.

– Нестор, а что если правы фантасты?

– В чём? – Он гладил её по большой правой груди, а потом по большой левой груди.

– Ну, что это наши далёкие потомки устроили встречный временной поток.

– Зачем им это?

– Ну… не знаю. Предупредить. Помочь.

– Будущее, конечно, дано нам в ощущениях, но его невозможно предупредить. И поменьше читай всякой фантастики. У тебя муж – историк. Слушай только его.

– Это домострой какой-то, – Алиса оттолкнула его руку. – Начальству звонить собираешься?

Нестор встал и прошлёпал к телефону. В однокомнатной квартире имелось удобство – всё под рукой. Осталось ещё телевизор купить, какой хотела Алиса, – «Берёзку» на четырёх длинных ножках – и уют полный.

Пока шли звонки, Нестор смотрел на Алису, которая лежала в позе Венеры Тициана и взвешивала на руках тяжёлые груди, словно размышляя: достаточно в них молока или нет?


– Нестор? – спросило начальство. – Тут такое дело… – замолчало, задумалось.

Нестор не помогал. Он прекрасно знал, что ему предстоит, поэтому тоже молчал.

– Я долго думал, прежде чем позвонить. Но обстоятельства так складываются. Из горкома уже звонили… Короче говоря, необходимо ваше присутствие для первичного анализа.

– Прозренец? – вздохнул погромче Нестор. Чтобы начальство услышало всю горечь отрываемого от беременной жены специалиста.

Начальство услышало.

– Я компенсирую, Нестор. Если всё будет складываться удачно, то завтра можете не приходить в институт. Свозите Алису на косу. Или в Палангу.

– Я подумаю, – как можно более сухо сказал Нестор. Не для начальства, для Алисы, которая перестала рассматривать грудь и теперь гладила живот. Она походила на кошку. Уютную маму-кошку.

– Очень хорошо! – обрадовалось начальство. И пустилось в самую неприкрытую лесть: – Вы же знаете, что никто, кроме вас, не справится. Если бы у меня имелся выбор…

– Он в институте? – прервал дифирамбы Нестор. Хуже нет быть незаменимым человеком. – В лаборатории диагностики?

Начальство хмыкнуло. Нехорошо так хмыкнуло. Раскаянно.

– В Комитете. Тут такое дело, Нестор…

– Александр Николаевич, – возвысил голос Нестор, – вы же понимаете, что это уже не по моей части. Если он успел что-то натворить, то пусть комитетчики и разбираются.

– Его взяли в аэропорту. Прилетел из Краснодара. Понимаешь?

– Чего уж тут не понять, – Нестор прижал телефон плечом и принялся перебирать сваленные на столе распечатки. – Опять Большая Перемена? Попытка фальсификации?

– Боюсь, что хуже.

– Куда уж хуже, – машинально ответил Нестор и только потом для него дошло. – Неужели?

– Тамошний комитет на ноги подняли, ищут.

– Ищут пожарные, ищет милиция, – пробормотал Нестор. – Но обычно они так себя не ведут, а?

Начальство молчало. Долго и сосредоточенно.

– Хорошо, – сказал Нестор. – Я всё понял. Постараюсь всё сделать в лучшем виде. Сверюсь по картам. Надежда ведь всё равно остаётся?

– А что бы ты сделал, если бы точно знал, что через шестнадцать лет твоя страна перестанет существовать?

Старый вопрос, на который так никто и не дал ответа. Поэтому Нестор и промолчал. Положил трубку.

– Я всё слышала, – сказала Алиса. – Ты должен свозить меня на косу или в Палангу.

– Прибалтийца спрашивают: почему он такой незагорелый, неужели лета не было? А он и отвечает: почему не было? Было! Но я в тот день работал.

– Это анекдот? – уточнила Алиса.

– Правда жизни, – сказал Нестор.


Прозренец, будем называть его так, потёр пальцами лоб и повторил:

– Перемена. Точнее даже Большая Перемена. Большими буквами в газете «Правда». Скажу честно, мы тогда обрадовались, дурачки, – провёл ладонью по волосам и замолчал.

Я не торопил. Осмотрелся ещё раз, но пепельницы не нашлось. Беспокоить дежурного не хотелось, поэтому подошёл к окну, распахнул створку и закурил. Воздух ещё тёплый, но с осенней проледью. С этой стороны здание закрывал небольшой садик с проложенными дорожками. Хорошее место. Тихое.

– Можно и мне?

Я протянул пачку.

– Надо же – БТ, – Прозренец покрутил её в руках. – Булгартабак. У нас таких давно нет. Одно время вообще ничего не было. Потом как-то наладилось. Чуть ли не махорку в газеты заворачивали. Сначала в очереди в «Союзпечать» стояли, про очередные разоблачения коммунистов почитать, а потом – на полосы и махорку. Перемена, черт её побери.

– Да уж, – как можно неопределённее хмыкнул я. Не подтверждая, не опровергая, не сочувствуя.

– Помните, как у Чернышевского? Будущее светло и прекрасно, – он глубоко затянулся, задержал дыхание. Выдохнул. – А на самом деле – будущее темно и ужасно. У вас «Что делать?» в школе ещё проходят?

– Проходят.

– Очень полезная книга. Особенно про Рахметова. И гвозди.

Дверь тихо отворилась, появилась голова дежурного:

– Может, чаю или кофе? У нас бутерброды есть. Тоже дежурные, – улыбнулся.

– Вы как?

Прозренец покачал головой.

– Позже, Альгирдас, – сказал я, и дверь затворилась.

Прозренец крутил окурок, не зная куда бросить. Потом отщёлкнул его за окно и встал. Потянулся, сделал круг по комнате, особенно внимательно рассмотрев портрет Дзержинского. Я перегнулся через подоконник и нашёл взглядом, куда упал окурок. Надо будет подобрать. Бросил туда же свой.

– Феликс Эдмундович, – сказал Прозренец. – Чистые руки и холодное сердце.

– Горячее сердце и холодная голова, – поправил я.

– А? – Он повернулся ко мне. – Да, точно. Забывать стал. А ведь его памятник на Лубянке того… – Прозренец пошевелил пальцами. – Сначала пытались краном выдернуть с постамента, но не получилось. А потом шашку термитную бросили. Был памятник, осталась лужа металла.

Я вернулся к столу, открыл нужную страницу и внёс в клеточку данные.

– Записывайте, записывайте, – сказал Прозренец. – А главное, фамилию этого гада не забудьте записать. Он, наверное, ещё в Краснодаре рис сажает. Или чай. Знатный был чаевод. Его колхоз-миллионер по всей стране гремел. В программе «Время» показывали. Вот в это время как раз и показывали. Вы посмотрите, посмотрите.

– Обязательно, не волнуйтесь.

– Как у вас всё легко. – Прозренец покачал головой. – Тут и молоко, поди, в треугольных пакетиках?

– Хотите?

– Хочу! И чтоб именно в треугольном.

Альгирдас шагал неприкаянно по коридору. Я вышел и прикрыл дверь.

– Молока хочет в пакете.

– Нельзя ведь ему, – сказал Альгирдас. – И врач предупредил. И курить вы ему зря разрешили.

– Всё равно, принеси. Он и пить-то не будет. Так, посмотрит. Сам понимаешь, как это у них.

Альгирдас посмотрел на часы:

– Мои сейчас уже на обед ушли. Придётся самому добежать до молочного. Справишься?

– Хорошо вы тут в Комитете живёте, – усмехнулся я. – На обед ходите.

– Так ведь воскресенье.

Прозренец сидел в кресле и крутил настройку «Спидолы».

– Вражеские голоса хочу поймать, – сказал он, – а как переключить – не помню. У меня такая же была. Почти такая же.

– Сбоку переключатель, – сказал я. – В окошечке диапазон виден.

– А, точно! ВЭФ – это фирма. Не то что китайское барахло. Лучше бы они термосы продолжали делать. И на Мао молиться. Он ведь ещё жив? Великий кормчий?

– Болеет, – сказал я и сверился с таблицей. – Сейчас молоко вам купят.

– Отсюда всё воспринимается по-другому, – Прозренец нашёл волну, откуда из-за занавесы помех доносилась музыка. Неразборчивая. – Даже ненависти почти не осталось. И страха. И отвращения. Ко всей этой интеллигенции-гегемону. Представляете? При советской власти пролетариат считался гегемоном, на заводе работал, приёмники собирал, чугун лил, а прослойка его обслуживала. Растущие культурные потребности. А потом, как сама в гегемоны пролезла, оказалось, что у неё не потребности, а непотребства сплошные.

Зазвонил телефон. Против всяческих правил. Мне не хотелось брать, но Прозренец морщился от каждого нового треньканья. Я подхватил аппарат и оттащил на подоконник, снял трубку.

– Нестор, ты? – спросило смущённое начальство.

– Да, – подтвердил я. – Слушаю.

– Хотел узнать, как дела.

По всем расчётам он сейчас должен был лежать на косе и греться в последних лучах уходящего лета. Но надо же, беспокоится. Я-то работаю.

– Слушает радио, – сказал я, покосившись на Прозренца. – Фаза один в пике.

– Ага, – перешло на шёпот начальство, – я тут в кафе завернул. Воспользовался служебным положением – телефон попросил. Представляешь, на всём пляже и ни одной телефонной будки.

Пришлось выслушать историю о том, как начальство воспользовалось служебным положением.

– Вы у корабля расположились? – прервал я.

– Солнца мало, – невпопад ответило начальство. – И вода холодная.

– И вообще, понедельник начинается в субботу, – подхватил я. – Так что у меня на календаре уже вторник, шеф.

Начальство помолчало. И решило.

– Хорошо, завтра точно можешь взять отгул. Если с отчётом успеешь.

– Тут ведь не от меня одного зависит. Комитет запросы сделал, – я опять покосился на Прозренца, но тот что-то слушал, прижавшись ухом к приёмнику.

– Ты главное своё дело сделай, а на летучке в горкоме я доложу. Добро, – и повесил трубку. Как всегда внезапно. Без церемоний, словно ему надоело разговаривать.

По дорожке возвращался Альгирдас с авоськой, полной пакетов. Я вернул телефон на стол.

– Джаз – это прекрасно, – заявил Прозренец. – Вот чего мне не будет хватать здесь. Сонн Ролинз, Чарли Паркер, знаете ли. Хотя, говорят, польский джаз в это время тоже очень ничего. Надо попробовать. Самое смешное знаете в чём?

– Не знаю.

– Для некоторых возможность свободно и в любых количествах слушать джаз стало главным преимуществом Большой Перемены. Представляете? Страна в руинах. Инфляция… вы знаете, что такое инфляция?

– Рост цен.

– Ха, рост цен! Нет, вы не знаете, что такое инфляция. И неплатежи. И бартер. А они радуются и нахваливают – вот, теперь джаз звучит со всех сторон! Хочешь Майлза, а хочешь – Гарбарека. Я им – ребята, вы что же делаете? Неужели это важнее, чем страна? Я сам джаз обожаю, но если поставить вопрос ребром – или-или, – то выбор очевиден. Возвращайте «железный занавес» обратно и наслаждайтесь звуками эстонских джазменов. Сегодня слушаешь ты джаз, а завтра родину продашь. Сегодня носишь адидас, а завтра… – Прозренец замолчал.

Судя по всему, начиналась вторая фаза. От эйфории к депрессии. И смертоубийствам. Но тут в дверь деликатно постучались. Молоко принесли. То самое, в пакетах.

Альгирдас даже перевыполнил план – кроме литровых пакетов молока купил пару маленьких – со сливками. Прозренец брал треугольники в руки, вертел их, читал надписи. Кажется, мы ещё на первой фазе посидим.

– Что-то ещё? – Альгирдас накручивал на кулак авоську.

– Стаканчик бы, – попросил Прозренец.

– Но…

– Налей, – сказал я. – Под мою ответственность.

Прозренец долго смотрел на стакан со сливками. Даже на просвет. Нюхал. Подносил к губам, но затем отстранялся. Вернул стакан на стол.

– Потом. Пока не хочется.

Альгирдас вздохнул с видимым облегчением. Вызывать сюда ещё и дежурного врача ему не хотелось.

– Новости есть? – спросил я.

– Ждём, – ответил Альгирдас и вышел.

И не дождёмся, проговорил я про себя. Комитет – организация серьёзная, никто не спорит, но чтобы в воскресенье связаться с Краснодаром, а оттуда – до этого самого колхоза-миллионника, опросить жителей и прочая, прочая – до вечера вряд ли уложатся. А ведь Краснодар – только одна ниточка. Причём самая ненадёжная.

– Вы знаете, я ведь даже детей не хотел заводить, – вдруг сказал Прозренец. – Потому что чувствовал – всё равно плохо кончится. И я ничего не смогу сделать. Ни защитить, ни спасти, даже свалить не смогу. Не умею я этого. Не приспособлен. Не вписался в Перемену, как у нас говорили. Может, они поэтому такими выросли – угрюмыми, злыми? Никогда не понимал других родителей, которые хвастали своими замечательными отпрысками. Мои мне казались самыми обычными. Не лучше других. Совсем не лучше.


Прозренец задремал. Вполне ожидаемая реакция. Это даже хорошо. Небольшая передышка для меня. Беседа изматывала. Тут начальство одним днём отгула не обойдётся. Тут премией пахнет. За особые условия труда. Я опять присел на подоконник и закурил. Что-то беспокоило, но причина для беспокойства не отыскивалась. Морщить лоб, тереть его ладонью, как лампу Аладдина, в надежде вызвать джинна озарения, бесполезно. Во всяком случае у меня так никогда не получалось. Нужно ждать. Просто ждать, пока мысль соизволит дозреть и проклюнуться.

Стряхнув пепел за окно, я принялся рассматривать Прозренца. Ничего необычного, человек как человек. Джинсы, цветастая рубаха с большим воротником, часы с дурацким ремешком, к которому по моде присобачен крошечный компас из пластмассы, никуда не показывающий, на ногах сабо. Редеющие волнистые волосы с длинными баками. Обычный человек семидесятых. Встретишь на улице и мимо пройдёшь, не задержав взгляда. И ведь когда-то такое считалось даром божьим. Потом болезнью. Затем вообще синдромом. Надежно описанным и хорошо диагностируемым. Синдром Федотова. Что-то там с серотонином. То ли избыток, то ли недостаток.

Да уж. Лёва Федотов задал много загадок науке. Не будь его, в науке так и не совершилось бы переворота. Как там у буржуазного Куна? Смены парадигмы. Проблема из синдрома стала парадигмой. Такое возможно только в истории. Сложись ход развития науки иначе, и с гражданином Прозренцем беседовали бы врачи. А может, и не беседовали, а вкололи успокаивающего. И отправили в палату к Наполеону.

Вот только один неудобный вопрос, который в наших исторических кругах не любят обсуждать. Да что там не любят! Это вообще табу. Как у племени каннибалов, которые тоже вряд ли обсуждают – дарует ли печень свирепого врага особую военную доблесть или это всего лишь эффект плацебо? Так вот, является ли переворот в исторической науке вполне ожидаемым и закономерным или это результат страшной войны, унёсшей миллионы и миллионы жизней и навсегда изменившей саму природу человека?

– Хм, – кашлянул Прозренец, – я задремал.

Он широко зевнул, сел удобнее, растёр щёки ладонями.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Продолжим нашу беседу.

– С удовольствием, но нельзя ли прежде посетить туалет?

Я позвал Альгирдаса. На мой немой вопрос он виновато развёл руками. Ждём-с. Всё ещё ждём-с.

Дверь за ними захлопнулась, вернулась тишина. Как раз хватит времени позвонить.

– Привет.

– Привет, – обычный ровный голос.

– Это я, – сообщил. На всякий случай.

– Да ну, – ненатурально удивилась она. – А я-то гадаю – кто бы это мог позвонить.

– У меня тут надолго.

– Не сомневаюсь. Это только дети быстро родятся. А у вас в науке всё сложнее. И медленнее. Гораздо. Когда сын в школу пойдёт, я буду ему о тебе рассказывать. Фотографии показывать.

– Всё будет хорошо. Ты, главное, не волнуйся.

– Чего мне волноваться? Сейчас накрашусь и к любовнику. Не возражаешь?

Я не перебивал и слушал, как она себя накручивает. Поминает все грехи и прегрешения, которые мне предстоит совершить в недалёком и далёком будущем. Главное – не перебивать. Выслушать. Стоически. Назвался груздем – полезай в кузов. Позвонил жене – слушай выволочку. Стакан в руках верти с остатками сливок на самом дне.

Стоп.

Положил трубку на аппарат и осмотрел стакан ещё раз. Это тот же самый стакан, в который Альгирдас налил Прозренцу сливок. Только теперь он пуст.

Чёрт. Вот тебе, бабка, и Юрьев день.

И куда изволите звонить? В скорую? Говорить, что у меня человек с синдромом Федотова на свою беду молочными продуктами полакомился? И сейчас у него анафилактический шок? Или пронесёт?

Я прислушался. Бесполезно. Плотные двери, толстые стены. Прежде чем устраивать переполох, нужно проверить. Разумная мысль. У нас, разгильдяев, все мысли разумные, только дела мы делаем спустя рукава. На ватных ногах я дошёл до двери, взялся за ручку, но в моих руках она немедленно дёрнулась, повернулась, выскользнув из потных ладоней. На пороге стоял Прозренец. Живой и здоровый.

Но безумие продолжалось.

В руках он держал пистолет.

Я поднял руки и отступил. А в голове всё крутилась дурацкая и никчёмная мыслишка: кто же всё-таки выпил сливки?


– Садитесь, – махнул пистолетом Прозренец. – В кресло садитесь. И руки опустите. А то как в кино.

Это он точно сказал. Именно так я себя и чувствовал. Как в кино. Дурацком таком кино.

Я сел, а Прозренец принялся расхаживать по кабинету. Мыслей не было. Идей тоже. Даже обиды на начальство, втравившего меня в историю. Ха. «Его втравили в историю». Профессиональный риск профессионального историка – самому попасть в историю. Назвался историком – полезай в историю.

И прочий дурацкий поток сознания.

Прозренец казался спокойным, поэтому я решился:

– Что с Альгирдасом?

– Жить будет, – сказал Прозренец. – Как всегда. Оглушён и связан, лежит в сортире. Мокрый.

Что-то в его словах казалось не так. Но я не успел обдумать, поскольку Прозренец перестал вышагивать из угла в угол и сел на стол. Показал на меня пистолетом и предложил:

– Поговорим?

Меня хватило лишь на кивок. Но он продолжал на меня смотреть, и я сказал:

– Да. Поговорим.

– Ты ведь наверняка знаешь, что будущее можно изменить?

Вторая стадия прозрения – активная, тоскливо подумал я. Надо было ему вколоть успокаивающее, но ведь хотелось завершить быстро. Раз-два и готово. И вот теперь Прозренец в активной фазе завладел пистолетом и заводит обычную шарманку об изменении будущего.

– Будущее нельзя изменить, – сказал я. Ровно так, как в нас вдолбили на первом курсе.

– Ой ли? – Прозренец демонстративно взвесил на руке пистолет. – Один выстрел, и ваше будущее изменится до неузнаваемости.

Не зря меня сегодня чуть не сбил автобус, и лишь благодаря гаишнику теперь застрелят. Алиса, прости. Ты оказалась права – работать по выходным смертельно опасно.

– Я шучу, шучу, – поднял ладонь Прозренец. – Мы ведём исключительно теоретический спор. Пока.

– Будущее нельзя изменить, поскольку оно оказывает непосредственное воздействие на настоящее, – как от зубов отскочило. Спасибо, Яков Моисеевич, натаскали.

– Если я правильно вас понял, от прошлого теперь ничего не зависит? Вот так чудеса в решете. Может, вы ещё скажете, что и время на самом деле течёт из будущего в прошлое?

– Это невозможно с физической точки зрения.

– Вот ведь как! – с преувеличенным удивлением воскликнул Прозренец. – Давненько я не брал в руки «Науку и жизнь», совершенно отстал от современности. Будущее делается нами, но не для нас. Это я где-то читал. И теперь вдруг – будущее делает нас, но не для себя. Так, что ли?

Вряд ли он ждал от меня лекции по диалектике истории. Но всё же.

– Такое воздействие – специфика развития человечества по диалектической спирали. Если бы история работала иначе, она бы ничем не отличалась от эволюционного отбора. Точнее, пока в мире торжествовали несправедливость, классовая борьба, история и представлялась чем-то вроде механизма эволюции. Оттуда и все концепции социал-дарвинизма. С победой социализма только и стало возможным осознать и открыть основной закон диалектического развития. История в значительной степени – продукт будущего.

Прозренец соскочил со стола и подошёл к окну. Долго стоял неподвижно, глубоко дышал.

– Хорошо тут. До Большой Перемены. Тепло. Птички щебечут. Морем пахнет. Даже вода из крана голубая течёт. И что-то не складывается тут у вас. Не складывается и не вычитается. Не вписывается. Понимаете?

– Нет.

Прозренец повернулся к окну спиной и ткнул себя в грудь рукояткой пистолета:

– Я не вписываюсь в вашу теорию. Я – из будущего. И собираюсь это будущее уничтожить.

Он смотрел на меня. Я смотрел на него.

– Каким же образом? Пистолетом?

– Да. Небольшой отстрел, и никакой Перемены не случится. Ещё спасибо мне скажете. Хотя если вы здесь и дальше собираетесь жить, то ничего особо страшного с вами не произойдёт.

– Народовольцы. Вера Засулич, – сказал я. – Помните? Они тоже думали, что изменяют будущее. Бомбами и индивидуальным террором.

– Ха. Почему-то вы всегда так говорите. Не замечая слабость аргументации. Ответ элементарен – они не знали, кого убирать. Ликвидируй они не царя, а Ленина, то вполне могли строить свой народовольческий рай после февраля семнадцатого. Надо было только подождать. Вот вы, наверное, вообразили, что я примусь за ликвидацию тех, благодаря которым. Но я ведь не Засулич. Я знаю, где сердце спрута. Я точно знаю, кого предстоит выбить.

Выбить. Слово какое.

– Я сегодня с женой немного поссорился.

Прозренец улыбнулся.

– Она на седьмом месяце. И знаете, почему мы поругались? Из-за нашего будущего ребёнка. О том, что случится лет через шесть-семь. Я буду пропадать на работе, не уделять ему внимания. Ну, как в сказке про девушку, которая пошла за водой и представила, что вот выйдет она замуж, родит ребёнка, пошлёт его за водой, а он подскользнётся, упадёт в реку и утонет.

– Милые бранятся только тешатся, – сказал Прозренец.

– Да, можно и так сказать. Списать на особое положение. На тягость, как раньше говорили. Если бы не одно «но». Это не воображение женщины, ждущей ребёнка. Факт, если хотите. Феномен. Прозрение.

Прозренец молчал. В распахнутое окно потянуло ветерком. Как бы мне хотелось оказаться по ту сторону. В садике. На скамеечке. Рядом с Алисой. И пусть она прозревает моё недостойное поведение как отца. Сколько угодно. Проклятая работа.

– Вы никакой не пришелец, – сказал я. – Не из будущего, не из прошлого. Путешествия во времени это вообще фантастика. Малонаучная. Вы самый обычный человек тридцать восьмого года рождения. Вам тридцать семь лет, и вместе со мной вы находитесь в едином временном потоке. Сентябрь семьдесят пятого – тоже неплохо, как вы сами заметили.

Прозренец молчал и даже на меня не смотрел. Я видел его ухо, неровно подстриженные волосы, кожу, неприятно землистого цвета. То, что я говорил, нарушало все правила. Но для такой ситуации никто не соизволил сочинить правила. Я всего лишь учёный. Скромный муравей исторической науки, который тащил в свой муравейник очередную гусеницу, а она оказалась живой и ядовитой. Ломехузой.

– Это очень редкий феномен чересчур сильного прозрения. Когда ощущение будущего настолько захватывает сознание человека, что он забывает о прошлом, теряет чувство настоящего.

– То есть, – повернулся он ко мне, – я сумасшедший?

– Нет-нет, ни в коем случае! Конечно, отрицать наличие у вас каких-то психологических проблем нельзя, всё это не происходит без причины, но симптомы снимаются. Лекарство, покой, санаторий.

Он опустил голову, плечи его задрожали, и на какое-то мгновение мне показалось, что он рыдает. Я даже подался вперёд, налить в стакан воды, но смех пригвоздил меня к креслу. Он смотрел на меня и смеялся. И выглядел жутко. Так, будто к натужной ухмылке клоуна приделали глаза мертвеца.

– Воды, – с трудом произнёс я с пересохшим горлом. – Выпейте воды.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации