Текст книги "Историкум. Мозаика времен"

Он проснулся глубокой ночью и долго лежал, глядя в потолок.

«Всё-таки предсовмина – человек очень наивный, – думал председатель. – Крепкий хозяйственник, прекрасный экономист, просто хороший человек… Но очень наивный политик. И генсек на этом умело сыграет… Наша вылазка в будущий четверг на Политбюро обречена заранее. Члены Политбюро… Эти старцы и демагоги, закостеневшие бюрократы с перекошенными от хронического страха за свою карьеру лицами и высохшими от партийных догм мозгами никогда не поддержат нас. Они давно уже стоят с поднятыми лапками перед новым генсеком и его клокочущей сворой. Вся эта публика понимает только один язык – язык силы. Если заранее, ещё до заседания Политбюро, им будет дан чёткий и ясный сигнал о грядущей смене политического курса – о, тогда они точно станут на нашу сторону! Они всегда чутко улавливают своими многоопытными задницами, откуда можно получить пинок, а где найти мягкое седалище!»

Он неподвижно лежал, провожая взглядом проносящиеся по потолку размытые пятна от света фар мчащихся по Кутузовскому проспекту автомобилей.

Прошло уже почти сто лет после Великой Революции, которая перевернула самые основы старого мира. Перевернула, чтобы родить новый мир – общество счастья, свободы и радости.

Но на практике получилось нечто совершенно иное.

Сначала красный террор и «военный коммунизм». Потом почти два десятилетия бессмысленных массовых репрессий, которые задним числом связали с именем лишь одного человека – Сталина, – хотя кровавой порукой были повязаны тысячи и миллионы настоящих инициаторов и ретивых исполнителей. В кровавом мареве сгинули лучшие – самые талантливые, умелые, инициативные. Волна за волной агрессивная серость выкашивала всё нестандартное, мыслящее и живое.

Во времена Хрущёва, Брежнева, Громыко и Рыжкова открытый террор постепенно сошёл на нет. Но несбывшиеся ожидания перемен породили иное – социальную апатию и застой общественной мысли. Серость по-прежнему довлела, агрессивно и зло, открыто и исподтишка давила всё новое, порождая в социуме боязнь любых перемен, боязнь инициативы. «Как бы чего не случилось», «Каждый сверчок знай свой шесток», «Моя хата с краю» – вот те три кита, на которых зиждется наш «цельный и развитой социализм». Этого ли мы хотели?

А ведь без инициативности, в топком болоте всеобщей нерешительности и безответственности нам не выжить. Любой новый, не предсказанный заранее фактор развития раньше или позже сметёт и государство, и само общество, неспособные ответить на вызовы ни истории, ни природы. У нас же суета закулисных интриг заменила масштабность открытых действий. Мы потеряли собственную человеческую самобытность. Превратились в винтики огромной бюрократической системы.

Там, на Западе, у капиталистов, всё то же самое: интриги, подковёрные игры, скрытое давление кланов и группировок. Только основа другая – жажда личной наживы и власти, желание притормозить общественное развитие ради мелкой собственной выгоды. В итоге и у них серость в обществе торжествует.

Мы никак не можем понять, что мир уже давно стал глобальной структурой. Конечно, мы отгородились от Запада так, как только могли. Границы, запреты, зоны… Даже электронные сети у нас отдельные. Но это только обостряет ситуацию. Искажение и отсутствие информации ведут к новым интригам, которые уже давно сделались глобальными, поставив на кон весь земной шар. Как результат: две волны серости – западная и наша, восточная, – почти уже готовы схлестнуться за передел мира в свою пользу. Достаточно искры. Например, развалившегося при посадке шаттла.

…Однажды, года полтора назад, председателя познакомили с Философом. Философ уже давно стал академиком, лауреатом, директором профильного института, но эта общественная мишура лишь подчёркивала главное: он был просто умным человеком. Они подружились. Стали встречаться почти еженедельно, разговаривать и по-стариковски размышлять за чашкой чая.

– Каждый из нас строит свой мир, – сказал как-то Философ. – И у каждого есть собственный рай, в котором мы пытаемся жить.

– Это как же? – скептически усмехнулся председатель. – Свой рай, огороженный заборчиком? Да ещё и при жизни?

– Представь себе, – продолжил Философ, не заметив его скептицизма, – что мы живём каждый на своём отрезке линии времени. Начальная точка – это рождение. Конечная точка – это смерть. Мы проживаем жизнь множество раз – может быть, миллионы или даже миллиарды. Из точки смерти наше сознание переносится в точку нашего рождения, теряя, однако, память о прошлой жизни. Остаются лишь мелкие штрихи. Что-то вроде фантомных болей отсечённого прошлого. Они потом, уже в следующей жизни, могут проявляться в виде интуиции, озарений, эффекта дежавю.

– И мы движемся по замкнутому кругу, как белка в колесе?

– Почти так. Круговорот сознаний в природе. Но есть одно отличие от природных процессов. Мы способны менять судьбу, изменять свою мировую линию. Мы можем сознательно строить мир. Что, согласно религиозным догматам, ждёт человека после смерти? Суд Божий, а потом рай или ад. Мы не смогли бы жить среди райских кущей, вкушать амброзию и слушать пение ангелов. Нам стало бы скучно в таком раю уже через неделю. Поэтому настоящий рай должен быть похож на наш же мир. Только улучшенный. Улучшенный нами, нашими действиями и стараниями. Вот мироздание и пошло навстречу человеческим чаяниям и мечтам. В круговороте сознаний, проживая жизнь множество раз, мы сами строим и свой рай, и свой ад на следующем витке жизни.

– Мрачноватая картинка получается, ты не находишь? В твоей космогонической теории человек низведён до уровня маленького колёсика в гигантском часовом механизме…

– Вовсе нет, – Философ решительно тряхнул головой. – Да, мы заперты мирозданием каждый на своём отрезке времени. Но способны преодолеть статичность и заданность жизни активными действиями. Нужно всего лишь сознавать, что делать, как сделать и когда решиться на первый шаг…

Председатель закрыл глаза.

Глухая стена удушающей бюрократии и всеобщей апатии. Отчаяние и предопределённость.

«Что сделать, как сделать и когда решиться на первый шаг».

…А потом ему в голову пришла шальная и гениальная по своей простоте мысль. Он даже подивился, как раньше не додумался до такого очевидного решения.

Осторожно, чтобы не разбудить спящую жену, председатель поднялся с кровати, на цыпочках вышел из спальни и прошёл в домашний кабинет. Присел на краешек письменного стола, зажёг настольную лампу, пододвинул к себе городской телефон и набрал номер старого и хорошего друга. Того самого, с которым судьба свела его более сорока лет назад и с которым они вместе пережили и много радостей, и много горестей.

– Алло, – сонным и недовольным голосом отозвалась после серии длинных гудков телефонная трубка.

– Привет, Степаныч, – председатель улыбнулся, представив взлохмаченную со сна кучерявую шевелюру друга. – Командующий спит, а космические войска несут службу? Непорядок, товарищ генерал-полковник!

– Ты?! – Собеседник сразу узнал его по голосу. – В такую рань… Что-то случилось?

– Ещё нет. Но может случиться. Короче говоря, Степаныч… Мне понадобится твоя помощь. Твоя и твоих ореликов…

– Современный империализм, товарищи, всё ещё остаётся поджигателем локальных вооружённых конфликтов, которые рано или поздно могут перерасти в новую мировую войну, – голос генерального секретаря ЦК КПСС звучал с трибуны звонко и чётко. За годы комсомольской и партийной карьеры он отточил стиль выступлений до малейших оттенков интонаций.

«Да, поговорить новый генсек любит», – с неодобрением отметил председатель. Он сидел в президиуме зала заседаний сессии Верховного Совета СССР и вполуха слушал речь всесоюзного партийного руководителя. Как всегда, эта речь в прямом эфире транслировалась и на весь Советский Союз, и через спутники связи – на все страны мира. Слушайте все, слушайте в Европе и Азии, в Америке и Африке, – мы открыты в наших светлых помыслах и добрых намерениях.

– Но мы твёрдо стоим на страже завоеваний социализма, – витийствовал с трибуны генсек. – Мы не дадим грязным рукам империалистических воротил скомкать судьбы народов мира!

– Николай Петрович, – председатель Президиума Верховного Совета повернул голову к своему первому заместителю, который сидел в президиуме слева от него. – По окончании этого выступления предоставишь слово мне. Ты понял?

– Вам? – Брови зама удивлённо поползли вверх. Он заглянул в лежащий перед ним лист бумаги с повесткой дня сессии. – Но сейчас у нас по плану выступление заслуженной ткачихи Бебеновой…

– Планы партии корректируются планами народа, – шёпотом сострил председатель и весело подмигнул заму. – Или ты против планов народа?

Озорной тон председателя успокоил зама, он тихо кашлянул и пожал плечами:

– Кто же у нас против планов народа? Готовьтесь, будете выступать.

«Вот и всё, – председатель почувствовал, как сердце тревожно сжалось. – Шаг сделан. Теперь отступать уже нельзя… Эх, только бы Степаныч не подвёл!»

Трансляция сессии Верховного Совета шла через спутники на все страны мира. Президент США в Овальном кабинете Белого дома сидел за столом, смотрел на плоский экран большого плазменного телевизора и внимательно слушал эмоциональную и энергичную речь кремлёвского руководителя. Специальный переводчик за кадром тут же переводил слова советского генсека с русского языка на английский.

– Коммунистическая партия и советский народ уже в ближайшее время твёрдо намерены вышвырнуть империализм на свалку истории! – Человек на трибуне по другую сторону земного шара разошёлся не на шутку и уже почти кричал в микрофон. – Враг будет разбит, победа будет за нами!

«Господи, а это что значит? – испуганно подумал президент. – Генеральный секретарь сейчас слово в слово повторил знаменитые слова Сталина. Те самые, которые Сталин произнёс после начала войны с гитлеровской Германией. Неужели Советы действительно готовят первый удар? Или это только словесный блеф, неуклюжая политическая игра этого кремлёвского неврастеника?»

Он почувствовал, как по спине зазмеились струйки пота. Кончики пальцев рук похолодели.

«Что это, открытое объявление войны или обычная политическая демагогия? – Президент наклонил голову над столом и закрыл ладонями глаза. – В ближайшие сутки-двое мне придётся принимать какое-то решение… Атаковать русских или дать отбой нашим вооружённым силам? От моего приказа сейчас зависят и судьба нации, и будущее всего мира… Слова генсека – это правда или блеф? Советы таки готовят ядерный удар или нет? Подскажи, Господи! Наставь на путь истинный… Дай знак рабу твоему!»

Генеральный секретарь в далёкой Москве закончил выступление и отправился с трибуны обратно на своё место в президиуме сессии Верховного Совета. Зал заседаний разразился аплодисментами, которые в завтрашних публикациях советских газет, как всегда, будут названы бурными.

Обычно после выступлений генерального секретаря советское Центральное телевидение сразу же прекращало прямую трансляцию. Рука президента США привычно потянулась к дистанционному пульту телевизора, но замерла на полпути. Трансляция не прекращалась.

Аплодисменты в зале заседаний на той стороне земного шара стихли, и в эфире зазвучал голос первого заместителя председателя Президиума Верховного Совета СССР:

– Слово предоставляется…

– Это что ещё за самодеятельность? – Генеральный секретарь не скрывал недовольства.

Он уже занял место в президиуме сессии справа от опустевшего кресла председателя Президиума Верховного Совета.

– Он что, должен был сейчас выступать? – Генсек повернулся к первому заму председателя. – Что там записано в повестке дня?

– Товарищ председатель попросил предоставить ему слово вне очереди, – глаза первого зама блеснули льдом. Он, известный всей стране академик, с молодых лет терпеть не мог партийных болтунов и демагогов. Новый генеральный секретарь был для него воплощением именно этой примазавшейся к государственной власти когорты людей.

Партийный вождь бросил на первого зама полный злобы взгляд и резко повернул голову назад. Там, во втором ряду президиума, сидел министр обороны.

– Иван Андреевич, если прямая трансляция сессии ещё продолжается, срочно распорядись, чтобы телевидение её немедленно прервало. Под любым предлогом прервало!

– Понял, товарищ генеральный секретарь, – министр обороны поднялся со своего места и стал торопливо пробираться вдоль кресел второго ряда президиума к выходу из зала.

Генсек достал из кармана носовой платок, вытер вспотевший лоб и зло прошипел в спину председателя Президиума Верховного Совета, который уже стоял на трибуне:

– Ишь ты, партизан, твою мать!

– Уважаемые товарищи!

Председатель окинул взором сидящих в зале заседаний людей. Генералы и рабочие, врачи и учителя, главные конструкторы секретных конструкторских бюро и простые колхозники. Взгляды их были устремлены на стоявшего за трибуной человека.

– Я не собирался сегодня выступать перед вами, – сказал председатель, стараясь говорить как можно более твёрдым и спокойным голосом. – Но тревожная политическая обстановка в нашей стране и в мире в целом заставила меня подняться на эту трибуну.

По залу прошелестел лёгкий шум. Депутаты Верховного Совета СССР удивлённо переглядывались друг с другом.

Председателя Президиума Верховного Совета уже давно и хорошо знала вся страна. Он выступал очень редко: озвучивал написанные помощниками и референтами речи, вёл заседания сессий. Чего ещё можно ожидать от человека, занимающего церемониальный и во многом формальный государственный пост?

– Страна и мир находятся на грани ядерного конфликта, – голос председателя зазвучал веско и жёстко. – Ракетно-ядерные силы Советского Союза и Соединённых Штатов Америки приведены в состояние полной боевой готовности. Главная причина этого – авантюристическая внешняя политика нашего нынешнего партийного руководства.

Зал зашумел. Депутаты уже поняли, что происходит нечто необычное, неординарное.

Генеральный секретарь почувствовал, что его лицо наливается кровью. Этот старикан, эта улыбающаяся кукла на верёвочках решила ставить ему палки в колёса! Решила бросить ему вызов! Какой негодяй! Ну, ничего, на завтрашнем заседании Политбюро мы расставим все точки над «i». Как всё-таки хорошо, что он предусмотрительно распорядился прервать телетрансляцию! За пределы этого зала выступление взбунтовавшегося председателя уже не выйдет. Ну а с депутатами Верховного Совета потом поработают руководители соответствующих партийных органов.

– Сейчас достаточно одной искры, чтобы разразился новый мировой пожар, – слова председателя неслись над залом заседаний Верховного Совета. – И эта роковая искра в отношениях между нашей страной и США может проскочить уже через несколько дней.

– Товарищ председатель Президиума Верховного Совета, – генеральный секретарь с побагровевшим и перекошенным от злобы лицом резко взметнулся на ноги, – немедленно прекратите политическую демагогию!

– Я не мешал вам выступать, – председатель за трибуной вполоборота повернулся к генсеку, – и вы мне, пожалуйста, не мешайте!

– Да, товарищ генеральный секретарь, – громко произнёс первый заместитель председателя и решительно потянул генсека за рукав пиджака, – присядьте на своё место. Не мешайте работать сессии Верховного Совета!

Министр обороны быстрым шагом вошёл в комнату для совещаний Президиума Верховного Совета и потянулся к стоявшим на маленьком столике телефонам правительственной связи.

– А вот этого не следует делать, уважаемый Иван Андреевич! – раздался спокойный и насмешливый голос за его спиной.

Министр обороны резко обернулся. В углу комнаты стоял командующий космическими войсками. В его руке воронёной сталью поблёскивал пистолет. Дуло было направлено точно в грудь министра обороны.

– Это как прикажете понимать, товарищ генерал-полковник? – враз осипшим голосом произнёс министр. – Что за самодеятельность?

– Никакой самодеятельности, – лицо командующего космическими войсками излучало уверенность и дружелюбие. – Я выполняю просьбу председателя Президиума Верховного Совета и обеспечиваю его выступление на сессии. Поэтому телевизионную трансляцию вам, дорогой Иван Андреевич, прервать не удастся, даже и не пытайтесь. Тем более что телецентр страны десять минут назад взят под контроль моими офицерами.

– Ах, вот оно что, – министр осел на мягкий диван около стены. – Значит, вы заранее всё спланировали…

– Конечно, спланировали, – весело подтвердил генерал-полковник. – Как же можно в нашей стране работать без плана?

Министр обороны почувствовал, что ему стало трудно дышать. Воротник рубашки врезался в шею.

– Ты отдаёшь себе отчёт, что это измена? – Министр обороны облизал пересохшие губы. – Измена Родине, народу, партии!

– Какая ещё измена? – Генерал пожал плечами. – Выступает глава нашего советского государства, а вы хотите ему помешать. А я не хочу вам этого позволить. В чём же тут измена?

– Прекратите болтовню, товарищ генерал-полковник! – Министр обороны уже овладел собой. – Немедленно уберите оружие и дайте мне возможность воспользоваться правительственной связью!

– Сидите спокойно, товарищ маршал Советского Союза, – глаза командующего космическими войсками блеснули холодным блеском. – Давайте-ка лучше посмотрим телетрансляцию!

Не опуская пистолета, он потянулся к дистанционному пульту на столе и включил телевизор, который стоял в дальнем углу комнаты. На экране почти мгновенно крупным планом возникло лицо председателя Президиума Верховного Совета СССР.

– Непосредственным поводом для начала обмена ядерными ударами между СССР и США, – говорил стоявший на трибуне председатель, – может явиться катастрофа американского космического шаттла «Колумбия», который сейчас совершает полёт по околоземной орбите. Дело в том, товарищи, что во время старта этого корабля его теплозащитная оболочка была повреждена, и безаварийное возвращение «Колумбии» на Землю невозможно. Семеро космонавтов должны заживо сгореть в земной атмосфере во время посадки. Американские руководители полётом шаттла не подозревают, что их космический корабль смертельно ранен. Но об этом знают и наш генеральный секретарь, и руководители нашего министерства обороны. Однако они решили не ставить в известность правительство США. Я же считаю, что в условиях нынешнего противостояния Советского Союза и Соединённых Штатов гибель шаттла «Колумбия» может стать той искрой, которая и разожжёт ядерный пожар.

Зал заседаний сессии Верховного Совета тревожно загудел.

– Какое хорошее изображение, – сказал командующий космическими войсками. – Постарались мои орелики! Молодцы!

– Передача идёт в прямом эфире? – побелевшими губами спросил министр обороны. – На всю страну?

– Конечно, на всю страну – от Бреста и до Камчатки, – с озорным смешком подтвердил генерал-полковник. – И через спутники связи – на весь мир! Помните, как когда-то говорил Левитан, когда в эфир шли официальные сообщения?

Он кашлянул и произнёс, стараясь копировать нотки известного всей планете диктора советского радио и телевидения:

– Говорит Москва! Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза, Центральное телевидение, все системы дальней космической связи!

– Послушай, генерал, – министр обороны сунул пальцы за ворот рубашки и резко рванул, пытаясь ослабить туго затянутый галстук. – Ты выбрал неправильную сторону на баррикадах. Но ещё не поздно всё поменять! Этого слюнтяя, – он кивнул в сторону изображения председателя на экране телевизора, – считай, что уже нет. А тебе ещё служить и служить!

– Это ты к чему клонишь, Иван Андреевич? – Генерал-полковник прищурился, внимательно разглядывая лицо собеседника.

– Тебе не надоело быть вторым номером? – Министр обороны сглотнул ком в горле. – Если ты сейчас дашь мне поговорить по телефону, историю вполне можно будет изменить. Подкорректировать в правильном направлении. Переписать заново. Мы можем объявить, что тогда, в шестьдесят первом, первым человеком, который облетел Землю, был не Гагарин, а ты. Гагарин, скажем мы, просто имитировал полёт. По секретному распоряжению Хрущёва. Чтобы мы могли утереть нос Америке, опередить американских космических попрыгунчиков Шепарда и Гриссома. А первый настоящий космический полёт совершил ты!

Улыбка медленно погасла на лице командующего космическими войсками. Он некоторое время молча рассматривал сидевшего перед ним человека, а потом ровным и бесцветным голосом тихо произнёс:

– Дурак ты, Иван Андреевич… Даром что министр обороны и маршал, а всё равно – дурак…