Текст книги "Историкум. Мозаика времен"

– Двести тринадцатая комната, – сообщил менеджер. – Второй этаж. Вверх по лестнице и по коридору направо. Стучите громче, господин адвокат. Возможно, крошка крепко спит, минувшей ночью у неё было много работы.

Мне захотелось заткнуть его навеки, но в следующую секунду я «увидел» – такие озарения случаются со мной время от времени, – что через полтора года его навеки заткнёт рак лёгких. Я позволил менеджеру наслаждаться остатком дней (чего он всё равно не умел) и двинулся по указанному маршруту.

Свет падал на лестницу через небольшие узкие оконца, без этого здесь было бы совсем темно. Коридор второго этажа освещало единственное окно в самом конце, так что большую часть пути я проделал в тусклом сиянии гаснущего дня. Тишина могла бы показаться зловещей, если бы человеческое зло не было для меня пустым звуком. Кое-где на стенах висели стилизованные под старину гравюры, что являли собой претензию на качественную порнографию. На них мифологические персонажи предавались блуду с поистине эпическим размахом. Видимо, подразумевалось, что в такой обстановке клиенту «Дома восходящего солнца» должно почудиться, будто и он способен на что-нибудь подобное.

Дверь комнаты номер двести тринадцать ничем не отличалась от других. Игнорируя вывешенное предупреждение «Не беспокоить», я постучал и, не дождавшись ответа, вышиб дверь ногой. Как и ожидалось, никакой отдыхающей Дженис в комнате не было; зато там находились трое мужчин – явно из той же конторы, что и менеджер, – которым уже надоело сидеть в засаде и которые были не прочь немного размяться. В каком-то смысле они являлись моими коллегами, хотя и намного ниже рангом.

Чего не сделаешь ради того, чтобы оказать услугу Лео… и я добросовестно изобразил наживку в надежде, что это выведет меня на след исчезнувшего трупа.

Двое – те, что были побольше и покрепче, – схватили меня, заломили руки за спину, надели наручники и усадили на стул, а третий – очень маленького роста, почти карлик с жабьей физиономией, поразительно похожий на одного римского императора, – стал вести допрос. Для начала он поинтересовался, кто я и откуда. Я не видел смысла и дальше ломать комедию насчёт дела о наследстве, представился Самаэлем и сказал, что бежал с Ближнего Востока после Большой Резни. Как видите, я его даже не обманул.

– И ты направился сюда, чтобы сеять смуту в наших благословенных краях, – продолжил за меня коротышка.

У некоторых странные представления о благословенности.

– Не понимаю, при чём здесь смута. Я всего лишь хотел встретиться с Дженис.

– Почему именно с ней?

– Мне её рекомендовали. Торговцы металлоломом, с которыми я играл в покер в «Жирном куске», говорили, что после Дженис я уже не буду обращать внимание на других женщин.

Малыш обменялся быстрыми взглядами со своими дуболомами, и его пасть сделалась ещё шире:

– И ты в это поверил?

– Даже если не поверил, почему бы не попробовать.

– А вот мне кажется, что ты явился совсем за другим. – Он приблизил свою морду почти вплотную к моему лицу (для этого ему даже не пришлось наклоняться), так что я ощутил зловоние, вытекавшее между его толстыми губами. – Как насчёт Причастия Обезьяны?

Итак, он заглотнул наживку. Оставалось вытащить рыбку на берег. И разделать.

– Я кое-что слышал об этом. Какая-то новая секта?

– Обыщите его, – процедил малыш.

Один из здоровяков ощупал меня тщательно и безрезультатно. Особое внимание он уделил моей голове; поиск «паразитов» продолжался минут пять.

– А где Дженис? – осведомился я как ни в чём не бывало.

По-моему, почти идиотическая наивность удалась мне неплохо. Малыш снова ухмыльнулся и пообещал:

– Ты скоро с ней встретишься… в другом месте. Заодно и причастишься.

У меня были другие планы. Я разорвал стальное звено, которое соединяло половинки «браслетов», и ушёл в медленное время, так что появилась возможность поработать с каждым из здоровяков индивидуально. Пока я сворачивал шею одному из них, у второго даже не успело измениться выражение лица. На этом втором я опробовал остановку сердца. Весьма действенная штука, лишённая внешних эффектов. Но если понадобится, для малыша у меня найдутся ещё сотни куда более зрелищных фокусов.

Вернувшись в суетные пределы, я, как и следовало ожидать, застал коротышку безмерно удивлённым. Он так и не понял до конца, что случилось за ничтожную долю секунды с его подчинёнными, отличавшимися до этого отменной реакцией и завидным здоровьем, и почему они вдруг решили прилечь на пол без признаков жизни. Зато он хорошо понял, что остался один на один с неприятностью, которая обладала неудобным свойством то исчезать, то появляться снова. Возникнув гораздо ближе, чем ему хотелось бы, неприятность, то бишь я, повторила трудный вопрос:

– Где Дженис?

По старой привычке он потянулся за пушкой, но привычка из полезной успела превратиться во вредную. Он ощутил это в полной мере, когда схватился за пистолет, мгновенно разогревшийся до пяти сотен градусов. Пистолет-то он отбросил, однако пластиковые накладки рукояти – вернее то, что от них осталось, – обугливались у него на ладони и пальцах. Ну и довольно сильно дымила кобура.

Некоторое время я не слышал ничего, кроме воплей, звучавших как забытая музыка, как слабое эхо всех казней, на каких мне довелось присутствовать. О, эта память. Мне нравятся её капризы. Если бы не они, мир был бы совсем скучным местом…

После того как малыш закончил кричать, ему пришлось поговорить со мной. Он поведал мне много интересного, и не только о Дженис. Сам он не имел прямого отношения к истории с трупом «мессии», однако без людей из его конторы дело явно не обошлось. По крайней мере, теперь вырисовывалось примерное направление поисков. Коротышку я решил пока оставить при себе; у меня появилось предчувствие, что он сэкономит мне изрядное количество энергии.

Мы покинули «Дом восходящего солнца» через чёрный ход, оставив менеджера и охранников в неведении относительно того, что случилось в комнате номер двести тринадцать.

* * *

Чёрный ход действительно был чёрным: он выводил в кромешность наподобие той, что царила в конце времён. Лишь кое-где угадывались не огни, а призраки огней. И оттого, что эта тьма была заполнена двуногими зверями, она не становилась ни теплее, ни уютнее. Я чувствовал по себе: любое мясо ищет тепла, уюта и безопасности. И только голод (да ещё проклятое любопытство) выгоняет его под ледяные звёзды. Правда, я испытывал голод другого рода – если так можно выразиться, освящённый таинством трансмутации.

Пока мы огибали крыло мрачного здания, коротышка тихонько поскуливал, неся перед собой обожжённую лапку. Так назойливо поскуливал, что я начал жалеть о том, что подобрал этого пёсика. Но не успел пожалеть настолько, чтобы избавиться от него. Мы подошли к стоянке.

Экипаж ублюдков из госбезопасности являл собой – по крайней мере, внешне – что-то вроде передвижного балаганчика. То ли был конфискован у какого-нибудь чрезмерно разговорчивого бедняги актёришки, возомнившего себя сатириком, то ли воплощал чьи-то представления об удачной маскировке.

Сидевший на козлах человек во фраке и в цилиндре ничуть не удивился, когда увидел, что начальник вернулся без больших мальчиков и немного пострадавшим. Со мной он избегал встречаться взглядом. Я оценил его понятливость. Будь он чином повыше, вопрос с коротышкой решился бы окончательно. Но я решил его всё-таки удивить, чтобы не зазнавался, и не удержался от маленькой шутки. Пока мы устраивались в фургоне среди дурацких масок, пыльных костюмов и поблизости от железной клетки, наш смышлёный кучер обнаружил, что в цилиндре находится не только верхняя часть его головы, но и ворона, для которой это оказалось не меньшей неожиданностью. Во всяком случае, она успела обгадить его лысину, прежде чем взлетела, хлопая крыльями, и скрылась в ночи.

Как ни странно, мне начинал нравиться этот балаганчик – я имею в виду город с обитавшим в нём мясом. И даже знаю почему: вибро порой недостаёт здешней непредсказуемости.

– Куда прикажете? – осведомился коротышка хриплым шёпотом.

– К тебе в Контору. Ты же меня арестовал, не так ли?

Этой фразой я поставил его в тупик, и бедняга всю дорогу мучился, позабыв о своей изуродованной конечности, пытаясь разгадать, что означали мои слова – разрешение играть привычную роль или попросту насмешку и смертный приговор в перспективе.

Контора находилась в центре города, тоже погружённом в темноту, и занимала огромное здание, которое при прежней власти было, очевидно, чьим-то дворцом. Я лишний раз порадовался некоторому сходству между нравами мяса и наших эмпиреев: утехи победителей мало чем отличались и в сущности своей сводились к примитивному захвату собственности.

В сопровождении коротышки, напустившего на себя строгий вид, я миновал на входе тройной кордон сторожевых псов, вооружённых автоматами, но и в коридорах хватало постовых; они дежурили на каждом повороте и на лестницах и добросовестно взбрыкивали при нашем появлении.

Коротышка провёл меня в свой кабинет на третьем этаже. Как я понял, в здешней иерархии он занимал тёплое местечко в сравнительно безопасной середине – не настолько высоко, чтобы пасть жертвой политических интриг, но и не настолько низко, чтобы превратиться в расходный материал при разборках вышестоящих. Кабинетец соответствовал положению; не большой и не маленький, он был вытянут, как кишка, имея в одном торце дверь, а в другом – зарешеченное окно, которое воспринималось с табурета для допрашиваемых как символ безвозвратно утраченной свободы. Довершали обстановку сейф, металлический шкаф для картотеки, стол для подручного и графин с мутной водой.

Сам я уселся на главное здесь место, спиной к окну, в которое заглядывал в поисках подходящей компании тоскующий серпик луны, и велел коротышке вызвать на допрос Дженис. Он немного помялся, прежде чем выкрикнул в коридор соответствующий приказ. Ждали мы недолго; видимо, арестантов держали в этом же здании. Когда конвойный доставил Дженис, я понял, почему плюгавому было не по себе. Над последовательницей мессии поработали так, что она с трудом передвигалась, и я отнюдь не был уверен, что она сможет внятно говорить. Коротышка, который явно лично упражнялся в садизме, стремился сделаться невидимым на фоне стены, а я намеренно подольше держал паузу.

Дженис усадили на табурет, и начальнику пришлось торчать у неё за спиной, придерживая за плечи, чтобы она не сползла на пол. Молодая, рыжеватая, полноватая, некрасивая бабёшка. Товар сильно на любителя, особенно теперь.

– Ну, милая, – начал я ласково, – расскажи мне, как он умер.

Она молчала. Очевидно, думала, что хуже всё равно не будет. В этом она ошибалась, но я не стал демонстрировать ей это сразу. Мне казалось, что нам нужно подружиться, – так будет полезнее для дела. После того, что натворила маленькая жаба, это нелегко – подружиться, но с мясом никогда не бывает легко: оно всё принимает слишком близко к сердцу.

К тому же… Нет, мне не почудилось… Я протянул бесплотную руку и не без отвращения запустил её в средоточие мясной жизни. Это напоминало головокружительный спуск по спирали эволюции. Я очутился приблизительно в рыбьем царстве. Там был зародыш, дитя «мессии», что само по себе существенно меняло дело, но там были и активированные невидимки, которые вовсю трудились над эмбрионом.

Чёрт возьми, обрадуется ли Леонардо, узнав о внуке? Утешит ли эта новость старика, или с него будет достаточно похождений сыночка? И, между прочим, чьи это невидимки уже сейчас воплощали в жизнь Причастие Обезьяны? Другими словами, чьих это рук дело? Если Его, то в чём состоит план? Или, как любят говорить эти смешные ребята, до сих пор не наигравшиеся в тайные общества, – План… Слишком много вопросов. И вот самый главный: нужна ли мне ещё одна чужая печаль? А куда денешься – Лео ясно выразился: «Всех причастных. И тех, кто стоял за мясом, убившим моего сына». Во всяком случае, до выяснения обстоятельств мне, как видно, придётся позаботиться о том, чтобы больше ни один волос не упал с изрядно разукрашенной гематомами головки Дженис… и чтобы плод животной похоти не пострадал.

И я начал заботиться.

– Продолжим в другом месте. Я её забираю.

Коротышка что-то пискнул насчёт пропуска. Чтобы покинуть Контору без риска для будущей мамочки, я согласился потратить немного времени на формальности. Я даже облегчил начальнику его последние минуты, и он смог нацарапать пару строк своей обугленной рукой-деревяшкой. Со своей новой подругой я щедро поделился жизненной силой, дабы не тащить её на себе. Вскоре она смогла сносно двигаться, и когда мы вышли в коридор, на наших физиономиях была написана надежда увидеть утро грядущего дня.

* * *

Утра в городах, пропитавшихся страхом. В них есть что-то особенное. Невыносимость, которая всё-таки будет пережита большинством обитателей, но кое-кому смерти не избежать. Это лотерея с чёрными билетами. Хочешь, не хочешь – покупай. Или беги, но почему-то мало кто бежит. Бегство тоже сопряжено с риском. А иногда оно невозможно. Кроме того, им всегда кажется, будто есть что терять, даже когда уже всё потеряно.

Дженис так не казалось. В этом смысле она была истинной последовательницей Мессии. Мир обречён, наверняка говорил Он. Другие кивали: ну, кто бы сомневался. Дженис верила. Она тупо верила, что увидит конец этого мира ещё при своей короткой жизни, и её тупость была вознаграждена. Он обещал ей, что она спасётся. Их дитя спасётся тоже. И станет родоначальником новой, чистой расы. Беспорочное мясо. Новый Адам, а там, глядишь, и Ева, которая ни за что не станет жрать запретный плод, потому что запретных плодов уже не будет. И райским садом станет вся Земля – с радиацией, отравленными реками, загаженными колодцами и пробитыми в небе дырами, сквозь которые нисходят невидимые ангелы, трансформируя и спасая мясо…

Что ж, подобный сценарий казался мне вполне возможным. Как и десятки других, менее оптимистических. Меня это не слишком интересовало. Я просто делал свою работу и, по большому счёту, не собирался ни во что вмешиваться. Если Лео сочтёт нужным, пусть только произнесёт: «Мне отмщение…» – и тогда небеса падут на землю, а вместе с ними – карательный отряд самаэлей, то есть, как ни крути, исполнится пророчество, забавное, но верное.

Однако до этого было ещё далеко. Пока что я уводил Дженис подальше от Конторы, где её могли забить до смерти или где у неё мог случиться выкидыш. За нами крался в предрассветных сумерках сообразительный малый, чьё дежурство в качестве возницы закончилось. Он снял дурацкий цилиндр, поменял фрак на плащ и думал, что теперь его трудно узнать.

Между тем Дженис уже пришла в себя настолько, что начала понемногу соображать. Это было заметно по взглядам, которые она исподтишка бросала то на меня, то по сторонам. Наша связь ещё не была достаточно прочной, чтобы не беспокоиться о ненужных мыслях в её голове. Одна из них очевидна: кто он такой, этот человек рядом? Я остановился и протянул ей флягу с очищенной водой. Она взяла флягу, но пить не стала.

– Я только что вывел тебя из тюрьмы, дорогуша. Было бы глупо тратить на тебя яд.

– Может, ты один из них? – У неё оказался надтреснутый низковатый голос.

– После того, что я сделал с начальником? Брось. Давай-ка лучше поищем место, где мы сможем отдохнуть и привести тебя в порядок.

– Кто тебя послал?

– Меня послал он, кто же ещё? Ты же не думаешь, что нужна хоть кому-нибудь другому?

У неё перехватило дыхание.

– Ты видел его?

– Его казнили, если тебе отбили память. Как я мог его видеть?

– Ты же сказал, что это он тебя послал.

– Не обязательно видеть его, чтобы получать приказы. Ты-то должна знать, как это бывает… Пить будешь? Нет? – Я протянул руку, чтобы забрать у неё флягу, но на этот раз она сделала пару жадных глотков. Вот так, детка. Правильно. Держу пари с самим собой, что такую воду ты не пила никогда.

Мы зашагали дальше. Лысый человечек с обосранной головой крался за нами. Дженис переваривала услышанное, а я её не торопил. Семя брошено; нужно время, чтобы оно проросло. После всего, что она испытала, можно было простить ей легкую паранойю; кроме того, я рассчитывал вскоре познакомиться и с другими последователями «мессии».

Моей первой намеченной целью был какой-нибудь тихий пансион или гостиница средней руки, где можно поселиться без лишних вопросов. Но когда из подворотни вышли трое, я, честно говоря, обрадовался. Какая прекрасная возможность доказать Дженис свою дружбу! Эх вы, ублюдки, что ж вам не спится-то, а? Подходите ближе, мои ароматные. Ну и запах; вряд ли ваши трупы будут смердеть сильнее.

Я вежливо попросил не трогать даму. Они сказали: да, конечно, о чём разговор; только после того, как закончим с тобой. Тогда это будет не скоро. Да ну?!

Я заметил: мясо часто и напрасно сорит словами. Надо же когда-то платить за это. Я сделал с ними в точности то, что они обещали сделать со мной. Ни на йоту не отклонился от выписанного рецепта. Воплотил все их извращённые фантазии. Что я могу добавить?

Долгая мучительная смерть. Много крови и некоторых других жидкостей. Дженис даже передёрнуло. Я уговаривал её не смотреть. Обнимая её, я почувствовал особенную дрожь: она впервые увидела, что его слова о воздаянии – не просто утешительные абстракции и пророчества о чём-то далёком и нездешнем. В ней зарождалось благоговение.

Наступал тот час, когда кровь из чёрной становится багровой. Мутное солнце нехотя сунулось в щель между ночью и днём, помедлило и, красное от стыда и безысходности, стало карабкаться на такой же мутный небосвод. Околевшая собака лежала мордой на запад. Я сказал Дженис, что это хороший знак. От фонаря брякнул – чтобы через сотню-другую лет услышать это от какого-нибудь авторитетного куска мяса. Надо же как-то развлекаться.

Наконец я увидел то, что искал. И название подходящее. Гостиница «Милый друг» стояла на тихой, но не заброшенной улице и не выглядела местом, где каждый день стреляют или подают постояльцам крысиное мясо. Правда, я не очень верю в видимость – и сам являюсь лучшим тому доказательством, – а посему был готов к дальнейшим поискам приюта.

Хозяин «Милого друга» оказался пухлым розовым старичком, обманчиво мягким, неподдельно любезным и наверняка связанным с местной мафией. Что могло быть лучше? Я немедленно снял номер на двоих, записавшись в книге постояльцев под первым пришедшим на ум именем: Нобель, торговец оружием с Севера. Хозяин оказался настолько корректен, что даже не поинтересовался, как зовут сопровождавшую меня побитую даму.

Номер был двухкомнатным; одно окно выходило на улицу, другое – во двор. Я прекратил подкачку, и Дженис без сил рухнула на кровать. Она заснула раньше, чем её голова коснулась подушки. Я запер дверь, уселся в кресло лицом к восточному окну и подключился к её сновидениям. Их не было. Чёрные коридоры, заваленные сверхтяжёлой пустотой, никуда не вели. Её подсознание блокировал один из подсаженных в неё невидимок. Я не стал его вылавливать – это могло запустить цепную реакцию ликвидации остальных. А затем и самой Дженис.

В окне показалось солнце. Я решил подзаправиться и подставил розовым лучам бледный лик Нобеля, торговца оружием с Севера.

* * *

Первых гостей я ждал не раньше вечера. Так что времени после полудня у меня было предостаточно. Я вышел прогуляться и заодно вытащил лысого из тёмного угла, где он притаился, полагая, что остаётся незамеченным. Конечно, он перепугался, оказавшись на незримом поводке, но, когда понял, что удушья можно избежать, если двигать ножками в нужном направлении, бодренько зашагал вслед за мной.

Я отошёл подальше от гостиницы, свернул в переулок, завёл лысого в тёмный необитаемый подъезд и заставил спуститься в ещё более тёмный подвал. Здесь его труп нашли бы не скоро. Наверное, это был самый надёжный вариант, но я уже заразился дурацкими мясными шахматами: мне не только хотелось разыграть свою партию, но и сделать это красиво. А красивая игра, как ни крути, включала в себя элемент риска. Но, честно говоря, я рисковал меньше всех – только временем и восполняемой энергией.

Лысый стоял посреди подвала, шаря ручонками в кромешной темноте перед собой. Жертва глупости, любопытства… а может быть, и служебного долга. Сейчас узнаем. Я неслышно приблизился к нему сзади и сказал голосом коротышки начальника:

– А ты что здесь делаешь?

Кто-то сильно сжалился над мясным племенем, лишив его способности видеть в темноте. Это смахивало на негласный договор: не видеть всего самого постыдного, смешного и непристойного. Темнота – это непрозрачная кожа, под которой непрерывно гниёт мясо…

В том подвале я увидел нечто смешное. Лысый подскочил на месте, дёрнулся вправо, влево и наконец рванул туда, где, как ему казалось, был выход. С разгону врезался в стену, упал, оглушённый, и залился кровью.

Ну что ж, по крайней мере, не шестёрка из госбезопасности. Значит, тайный последователь мессии. Искатель истины. Сочувствующий. Я поздравил себя: неплохой улов за одну ночь. Лишняя пара глаз даже мне не помешает.

Я присел возле него и впустил в подвал немного света, чтобы он меня увидел. Лысый скорчился на полу, очумело поводя окровавленной мордой. И сжимался, готовясь к худшему; он-то знал, что из других подвалов – тех, что под Конторой, – мало кто возвращается. Когда он разглядел меня, в его глазках появился проблеск надежды. Как легко оно покупается, это мясо. И как легко продаётся…

Например, достаточно маленького «чуда». Я проделал дыру в перекрытии и позволил пролиться воде, что скопилась в луже над нами. Холодная вода смыла кровь с его лица. Немного света, немного воды, немного утешения. Лысый уже был мой – весь, с потрохами. Вскоре он улыбался, как блаженный.

– Тебя послал он.

Я не возражал. От меня почти ничего больше не требовалось. Теперь пусть слепая вера (или суеверие) сама творит дальнейшие «чудеса».

– Ты кто такой?

– Меня зовут Лу. Я из «Бархатного подполья».

– Почему «бархатного»?

– Мы против насилия. Террор и убийства – не наши методы. Мы следуем по пути добра и просвещения.

Сколько раз я это слышал! И сколько раз видел, как сторонники «ненасилия» и «просвещения» превращались в людоедов и мракобесов! Конечно, они ни в чём не были виноваты. Ведь они хотели как лучше.

– И что же ты делаешь в Конторе, Лу из «Бархатного подполья»?

– Работаю под прикрытием.

– А в чём заключается твоя работа?

– Смотреть. Слушать. Передавать информацию.

– И как ты думаешь, много ли от этого пользы?

Он потупился:

– Меньше, чем хотелось бы… Но иногда нам удаётся кого-нибудь спасти.

– И при этом вы не прибегаете к насилию?

– Нет. Иначе чем бы мы отличались от этих… от свиней, захвативших власть.

– Видишь ли, дружище Лу, – я перешёл на самый проникновенный тон из всех, на какие способен мой хриплый баритон, – боюсь, что вам со мной не по пути. Я, если ты заметил, не имею ничего против насилия. Более того, я считаю его необходимым, когда имеешь дело с жалкими придурками вроде тебя и твоей компании. Не дёргайся, я тебя не убью. Во всяком случае, сейчас. Мы ведь оба хотим позаботиться о Дженис… и о малютке.

– О какой малютке?

– Неважно. Ты наверняка получил задание присматривать за ней и, может быть, при случае помочь. Считай, что этот случай подвернулся. Она свободна. Ступай к «Милому другу» и следи за выходами. Не думаю, что Дженис проснётся в ближайшие двенадцать часов, но если вдруг она всё-таки отправится куда-нибудь, отправляйся за ней. Себя не обнаруживать. Никакого насилия. Потом расскажешь мне, что видел. Всё, пошёл.

Он встал и пошёл. Я знал, что он не подведёт по пустякам, а там видно будет. До вечера у меня были развязаны руки для более важных дел, нежели дежурить возле кроватки будущей мамаши полукровки. Кроме того, у меня созрел план, как использовать этих чистоплюев из «Бархатного подполья», если только их уже не использует кто-нибудь более ушлый, чем они. А для чего ещё нужны идеалисты?

* * *

В моей колоде имелись ещё две не сыгравшие пока карты – некто Джим и некто Джими. Белый и чёрный – если верить слепому нищему, а я склонен был ему верить. Эти двое могли знать, куда подевалось тело. Оба, судя по всему, были достаточно близки к Учителю: один поставлял ему героин, другой причащал от его имени. Я надеялся, что эти двое не состоят в «Бархатном подполье», иначе стало бы совсем скучно.

Я решил заняться ими чуть позже, а пока у меня имелись другие дела – ведь я всё-таки торговец оружием, да ещё с Севера. Пришлось посетить парочку скобяных лавок, обменять немного золотишка на кучу ещё более презренного металла, нанять укреплённый экипаж для перевозки специфического товара и потратить изрядное количество энергии на трансформацию. Но день выдался солнечный, в атмосфере было полно питательного дерьма, так что я быстро восполнил утраченное.

Пообедал в ресторане, на террасе с видом на реку, в которой могли безнаказанно плавать только облака, равнодушно выкурил сигару и спросил себя, удастся ли мне обнаружить хоть что-нибудь, от чего моё мясо получит удовольствие. После неописуемо прекрасных и бесконечно разнообразных миров, доступных в вибро, это будет нелегко. Возможно, придётся пуститься во все тяжкие… Насмешил самого себя. М-да, пожалуй, единственное, что способно доставить тут удовольствие, это собственные шутки. Не потому ли Творец, в которого верит часть здешнего мяса, не поскупился на юмор самого чёрного свойства, когда лепил этот гнусный мирок?

Пора было возвращаться. Лысый честно стоял на посту: присматривал за наружной дверью «Милого друга». Я отправил его отдыхать, рассчитывая, что на самом деле он займётся кое-чем другим. Затем загнал экипаж с товаром во двор гостиницы и поднялся в номер. Дженис всё ещё была в отключке. Я постоял над ней, пытаясь поймать её сновидения, но почувствовал только непроглядную темноту, в которой, правда, двигалось что-то – скорее всего, сама Дженис, непрерывно падавшая в провалы собственных глаз.

* * *

Они явились под вечер. Такое мясо предпочитает сумерки – потому, может быть, что в сумерках тени становятся больше тех, кто их отбрасывает. Вошли без стука; дверь я не запирал. Двое были гангстерами, двое других – подпольщиками и, в конечном счёте, тоже гангстерами, только с гораздо бóльшими амбициями и несравнимо бóльшим количеством жертв в отдалённой перспективе. От меня зависело, останется ли эта перспектива отдалённой или приблизится на пару лет. Они этого ещё не знали. Они думали, что если у них пушки под пиджаками и маленькая армия убийц, то всё зависит от них.

Приятно было выявить среди них Джима – того, который разговаривает «как белый». Значит, заброшенная мной наживка по имени Лу не пропала зря. А узнал я Джима главным образом по взгляду, которым он приклеился к Дженис, как только вошёл. Даже дураку стало бы ясно, что этих двоих связывает нечто большее, чем тайная возня под простынёй дряхлеющего государства. Чуть позже, когда я пошарил у него в башке, обнаружилось, что и там вовсю трудятся невидимки. Я сравнил его малышей и тех, которые поселились внутри Дженис. Один и тот же штамм. Да, как видно, сынок Леонардо не терял времени зря и немало преуспел в подготовке… назовём это переворотом.

Гангстеры прошли в комнату и развалились в креслах. Представители «Бархатного подполья» вели себя поскромнее (пока) и довольствовались стульями. Но все четверо старались держаться подальше от окон. Мне стоило определённого труда сдерживать смех. Забавные, в сущности, создания, эти мясные рулетики. Меня ничуть не заботило, сколько их ещё собралось снаружи. Если бы их не интересовало нечто, кроме фургона, они просто попытались бы забрать его. С другой стороны, они, вероятно, опасались, что я способен на западло в виде большого и громкого «Бум!». В любом случае они заглянули переговорить, и это внушало сдержанный оптимизм.

– Как дела на Севере? – открыл наконец рот гангстер помладше, с прилизанными чёрными волосами, зачёсанными назад, и с золотым скарабеем на галстучной заколке.

– Холодно, – сказал я.

– Так ты приехал погреться?

– И это тоже. А заодно подлечиться. – Я забросил очередную наживку: – Хватанул дозу, пока мои люди раздевали «Тайфун». Говорят, тут ещё можно приобрести невидимок?

– Дорогое удовольствие, – ответил гангстер с ухмылкой. – Не каждый потянет. Тысяч пятьдесят за контейнер.

– Всё относительно. Когда проезжаешь через город с тремя миллионами трупов, пятьдесят штук уже не кажутся запредельной суммой.

– Рассчитываешь получить больше? – заговорил гангстер постарше, седоволосый, с жабьей мордой и чёрным бриллиантом на мизинце.

– С вашего любезного согласия.

– А что там с «Тайфуном»?

– Лежит на шельфе. Реактор продырявлен, но куколки в порядке.

– Может, ты и получишь согласие… особенно если догадался захватить их с собой.

– Конечно. Двадцать целок, полный боекомплект. Недалеко отсюда… за ними присматривают дикие.

– Ты оставил куколок у диких? – Черноволосый смотрел на меня, как на труп, который лишь по недоразумению ещё ходит и разговаривает.

– Нет поводов для беспокойства. Крылатые ракеты им пока не по зубам. Надеюсь, ваши люди сумеют разобраться?

Седой гангстер бросил взгляд на человека из «Бархатного подполья» (не на Джима, Джим по-прежнему не сводил глаз со спящей Дженис, и мне казалось, что в его зрачках клубится золотистый рой). Тот кивнул. Теперь окончательно прояснилось, зачем они собрались в одну компанию. Диалектика: интеллектуалы и кровопускатели. Такие разные и такие одинаковые, когда у них в руках пистолет или что-нибудь помощнее. Друг без друга им никак не обойтись. И, как водится у этой публики, каждая из сторон лелеяла тайную мыслишку трахнуть «партнёра» в задницу – после того, как всё закончится. Ну что же, ребята, у меня найдётся для вас любовное зелье.

– Обсудим условия? – предложил я. Позвонил и заказал в номер коньяк.

* * *

Мы договорились, что я подгоню куколок на грузовой склад через десять дней. Само собой, ничего подобного я делать не собирался. У меня не было крылатых ракет (как не было и никакого «Тайфуна»), но в крайнем случае они могли и появиться. Полезные штуки, когда надо быстро избавиться от следов провального эксперимента. И всё-таки я рассчитывал, что до этого не дойдёт и отведённую роль сыграют старушка Дженис и подарочек, оставленный миру сынком Леонардо.

После того как делегация удалилась, я накачал Дженис всем, чем нужно, и разогнал её метаболизм до максимума, который могло выдержать мясо в её состоянии. С моей стороны это было немного жестоко: вынашивать плод несколько дней вместо девяти месяцев – кто из здравомыслящих самок согласился бы на такое, зная, что придётся расплачиваться по ускоренному тарифу?