Текст книги "Историкум. Мозаика времен"

2

Алые звёзды крупно горели на бронзо-титановых бронескафандрах «сибиряков»-десантников. Погрузка в бот шла буднично, но красиво. Нельзя было не любоваться этими высокими, статными фигурами с подчёркнутым бронёй рельефом мышц. Десантники напоминали древних атлантов, идущих на встречу с пробудившимся циклопом. Гекатонхейером. Левиафаном.

– «Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его», – раздался в шлемофонах голос Николаенко. – Ни пуха, ребята.

– Не умничай, семинарист. К чёрту.

Комаров тоже не удержался от напутствия:

– Не рискуй там особенно, Лавр.

– Не могу не вставить ещё одну лаврушку в свой венок, – усмехнулся Хвыля.

Десантный бот отделился от «Сибири» и двинулся к космическому артефакту. Вблизи корабль выглядел не просто грандиозно – он подавлял своим мрачным величием. Удивительно было, как в тридцатых годах ХХ века смогли построить такую исполинскую махину втайне от иностранных разведок.

Сто тысяч человек, по данным архивов, отправились в космос на «Электросталине». И вот он – затерянный корабль. Исполин казался несимметричным из-за крупного астероида, в которого, будто зубами, вцепился титаническими захватами, всосав на треть глыбу в ненасытное нутро.

– Какие идеи? – вышел на связь Комаров.

– Ноль целых ноль десятых. Приближаемся потихоньку. Запрашиваем борт на всех частотах. Молчит.

– Не нравится мне всё это, – сказал вице-адмирал. – Может, дезактивировать невидимки? Если пальнут – десант отменяется, будем разрабатывать атакующие схемы.

– По своим, по советским людям стрелять будешь?

– М-да… Контакт всё равно устанавливать придётся. Вопрос только, с советскими ли…

– Не понял?

– Ты в курсе, что говорит Николаенко?

– Опять ничего полезного?

– Наоборот. Во-первых, на корабле мог произойти кровавый бунт, своеобразный термидор. Возможно, электросталинцы скатились в феодализм или какое-нибудь полупервобытное кастовое общество. Потому и молчат.

– А во-вторых?

– Возможно, у них там в результате исторической изоляции возник реванш троцкизма или иной вариант уклонизма, ревизионизма и оппортунизма под личиной советского строя.

– Понятно. Фантазия у Митьки фонтанирует. Скажи ему, пусть фантастические романы пишет.

Десантный бот подошёл вплотную к кораблю. «Электросталин» не стрелял. Спит? Мёртв? Ждёт? Выжидает?

– Готовимся к стыковке, – отдал приказ подполковник. – Взрезаем обшивку и аккуратно осматриваемся.

Но выполнить приказ десантники не успели.

Зев «Электросталина» начал медленно раскрываться.

Бот десантной бригады вплыл под своды колоссального шлюза. Впереди, в глубине, стояли люди в древних, громоздких скафандрах. И на этих скафандрах тоже сияли алые звёзды.

На стальной пол упал трап. Десантники шагнули на борт легендарного советского ковчега.

– Здравствуйте, товарищи, – произнёс Хвыля.

Прошло четыре часа, как за спинами советских десантников медленно затворились гигантские створки шлюза «Электросталина», и всё это время на «Сибири» напряжённо ждали выхода Лавра Хвыли на связь. Внутренние переговоры десантников решено было глушить, поскольку неподалёку вертелись «империалистические друзья», а для отчётов использовать закрытый канал связи. Но ни подполковник, ни другие бойцы десантной бригады на связь не выходили.

Попытки радиоцентра связаться с объектом тоже были безуспешны. «Электросталин» молчал.

Вынырнувший из глубин истории и космоса, «Электросталин» предстал перед человечеством молчаливой мрачной громадой, словно древний бог, словно буржуазный Ктулху, восставший из бесконечных глубин вселенского океана.

Все действия команды «Сибири», вставшей на дежурство у артефакта времён великой индустриализации, казались смешными пред этим чудовищным созданием, заглотившим и десантную бригаду крейсера, возможно, ещё сотню тысяч граждан СССР.

«Да, СССР», – подумал Комаров. Несмотря на возможные исторические отступления от коммунистической доктрины в условиях трёхвековой изоляции, на возможные колебания внутрикорабельной партийной линии, они оставались гражданами великой космической державы.

Пробудившийся – или всё же спящий мёртвым сном? – левиафан угрюмой металлической глыбой плыл в изначальной тьме, и казалось совершенно невероятным его появление в столь знакомом, обжитом космосе. Где-то внутри, в бездонном чреве, способном вместить сотню тысяч человеческих существ, затерялся Хвыля со своими десантниками. Как Иов, поглощённый китом, припомнилось Комарову. Но он не стал оглашать эту версию, поскольку политрук не преминул бы разразиться пространным комментарием относительно библейских параллелей, эвристических метафор, а также субстанциальных, казуальных и структурных аналогий в рамках адаптивных попыток трансцендентного осознания имманентной природы «Электросталина», благо позволяло семинаристское образование. А только Митькиных лекций вице-адмиралу сейчас и не хватало.

Но что же предпринять? От десанта – ни слуху ни духу.

В двух стаканах, подрагивавших на столе, бликовали подсохшие карамельные потёки. Позвякивали серебряные ложечки, отражая мощь работающих энергоблоков «Сибири».

Комаров вот уже с час нарезал круги по командной рубке. Политрук что-то чертил обкусанным карандашом, обдумывая ситуацию. Наконец Николаенко протёр очки и отложил в сторону чёрный блокнот.

– Товарищ вице-адмирал, разрешите обратиться с предложением?

– Не пущу, – отрезал Комаров.

Маскировка потребовалась нехитрая – надеть робу захваченного «языка» да перемазаться в пыли. Николаенко, в отличие от десантников, бесследно пропавших в недрах космического Моби Дика, не стал переть напролом. Он тихо пристыковался в невидимке-однопилотнике, мини-радаром нашёл пустынный коридорный тупик, взрезал обшивку, изучил обстановку и уволок в закуток какого-то парнишку, отставшего от группы. Вколов парню снотворное, Николаенко оттащил его подальше, скрыв среди хлама, наваленного в тупике. Сам стянул маскировочный комбинезон, надел нехитрую одежду местного пролетариата, снял очки и положил за пазуху. «Часов шесть у меня есть», – подумал политрук и направился в сторону доносившегося шума, гула и отдалённого грохота.

Увиденное его поразило. Невероятных размеров зал, в который буквально вторгался целой глыбой астероид. Ярусами шли леса, на которых работали тысячи людей. Они рубили породу, откалывали куски льда. Прямо перед собой Николаенко увидел рельсы – на них стоял целый локомотив. Рельсы убегали в тёмный тоннель – корабельный коридор, который, видимо, вёл из добывающей зоны в энергетическую и перерабатывающую.

Он осторожно подошёл поближе, стараясь не выделяться из толпы.

– Что стоишь? Где пропуск?

Николаенко нащупал в кармане бумажку. «Хоть бы пронесло…»

– Ну вон твой тепловоз, вали туда!

Ф-фу… «Едва не пронесло, – подумал Николаенко. – А бумажка-то одна». Он глянул на документ: «Д. 094 301». Тут вагоны стукнули друг о друга, локомотив двинулся, а из кабины тепловоза высунулась лохматая голова веснушчатого парня.

– Эй, ты! Триста первый из девяносто четвёртого? Сюда бумажку! Давай руку, трогаемся уже!

Николаенко едва успел заскочить в кабину – хорошо, что притяжение тут было меньше земного.

– Давай пять! Ты к нам на замену расстрелянной контры? Меня зовут Гек! А тебя?

В бумаге стояла только буква, и она совпадала с его именем – Дмитрий, но как на самом деле звали этого триста первого?

– Д-мм…

– Заикаешься, что ли? Дмирт?

Николаенко осторожно кивнул.

– А что, хорошее имя, у нас много в бараке с таким именем.

– Ничего хорошего, – нахмурилась девушка в красной косынке, сидящая на месте главного машиниста. – Что значит это имя? «Даёшь мирный труд». А у нас труд – в боевой обстановке революционной эпохи! Куда лучше – Древт. «Даёшь революционный труд»! Или Дур – «Даёшь ударный рывок». Твои родители, товарищ, проявили примиренческую несознательность, что характерно для всего прошлого поколения, но вы-то, вы-то… Настоятельно рекомендую сменить тебе имя, товарищ.

– Непременно, – кивнул Николаенко. – Сам собирался это сделать.

– Правильно, товарищ! – Она широко улыбнулась. – А меня зовут Стэля. Вообще-то Стэлба, но товарищи считают, что я ещё не доросла до такого громкого имени, как «Сталинская Электробомба»… Всё норовят уменьшить, – она застенчиво потупила глаза. – Хотя я вообще-то сдала все нормы ГТО, а ещё с отличием окончила курсы работниц-пулемётчиц и ворошиловских стрелков. А это товарищи Чук, Гек и Фиг. Точнее, Дачуг, Гекос и Флинтергос.

Помозговав, Николаенко пришёл к выводу, что эти имена означали, видимо, «Даёшь чугун», «Герои космоса» и «Флаг интернационального государства», а может, что-то другое, но столь же революционное.

– Стэля у нас и комсомолка, и пулемётчица, и курсы политкухарок прошла! Да ей на груди значки некуда вешать! – хохотнул Фиг, покосившись на полную, красивую грудь девушки.

Стэля покраснела.

– Ну уж, прямо… В нашей коммуне-общежитии и посильнее девчата есть! А ты, Дмирт, прыгал с парашютом?

Николаенко вспомнил свои учебные кульбиты, но промолчал. Откуда у них тут парашюты? Гравитация, конечно, создаётся искусственно… Стэля тем временем продолжала:

– Неужели не прыгал? Но ты обязательно залезь на центральную вышку! Сигани с гиперболоида! Когда мы высадимся на планете с атмосферой, гиперболоид вытащим для охраны границ, а сами обязательно будем прыгать с дирижаблей и самолётов. Как я мечтаю пронестись над марсианской пустыней на большом четырёхмоторном самолёте! Но для этого ещё надо много, много трудиться. Враг не дремлет, и перед нами стоит задача…

Николаенко слушал комсомолку и чувствовал невольное уважение. Даже у него не получалось так складно сыпать газетными штампами. «Политрук хренов, – с лёгкой завистью подумал он. – Ведь не перещебечешь».

Он помалкивал, чувствуя, что всё его красноречие заткнёт за пояс эта девчонка в алой косынке.

Наконец Стэля закончила с парашютами, врагами и дирижаблями и стала распределять паёк.

– Расход воды опять придётся уменьшить, – строго сказала девушка, раздавая фляжки. Они были наполнены едва на треть. – В газете напечатали, что запасов льда на захваченном астероиде ещё много, волноваться не о чем, но вредители испортили почти все ледоколы.

– То вёдер нет, то льда не завезли, – пробормотал Николаенко, разворачивая паёк.

– Что? И вёдер нет? Опять вредительство? Откуда ты знаешь? А, новый номер уже читал? А мы ещё нет. Мы все вместе перед вечерними политзанятиями читаем. Как тебе вчерашняя передовица, кстати?

– Три раза перечёл, – соврал Николаенко.

– Ха! Ещё бы! Вот товарищ Эскос приложил этого говнодума, так приложил! Раскритиковал со всех точек зрения.

– Правильно его в моче утопили, – жуя, сказал Гек. – Это ж надо выдумать – цикл самоочистки и второй круг водоиспользования! Пусть теперь сам свою мочу хлебает. А ты чего не ешь?

Николаенко заставил себя изобразить аппетит, хотя грубый чёрный хлеб и ржавая селёдка не вызывали у него энтузиазма.

– Вчера ещё одна важная статья была – о мещанских настроениях среди остатков старшего поколения, – сказала Стэля. – Вот почему так: вроде трудится комсомолец, учится политически… Потом становится старше, детей заводит и перерождается. Среди пионеров в чистку уходит всего пять процентов, среди младших комсомольцев – десять, а среди старшей комсы – уже тридцать! А к сорока годам остаются единицы сознательных людей. И беспартийные, и коммунисты – перерождаются… – Она было задумалась, но тут же встрепенулась. – Давайте же направим все силы на благо нашего корабля, пока мы молоды! Да здравствует смена прогрессивных поколений!

«М-да, как-то не так я представлял себе страну вечного комсомола», – подумал политрук.

Поев, бригада явно повеселела. Гек лихо ударил себя по коленям и под стук колёс вдарил частушку:

– Как над нашим над заводом пролетал аэроплан! Все раззявили хлебала, а я стырил чемодан!

– Как тебе не стыдно, Гек! – покраснев, воскликнула комсомолка. – Как будто советский человек может украсть чемодан! Антисоветские у тебя песни! Сегодня же раскритикуй себя на собрании комячейки барака!

– Ну Стэля, ну ладно тебе… Это ж частушка!

Девушка жёстко отрезала:

– Эта частушка поётся так: «Как над нашим над заводом пролетал аэроплан, все раззявили хлебала, а я выполнила план!»

– Я так и хотел спеть! Только перепутал…

– Ты, Гек – контрреволюционная сволочь и хам! Ублюдок троцкистских палачей, бухаринец и дегенерат!

Остальные притихли. Каждый из парней прятал глаза.

Наконец Чук попробовал разрядить обстановку.

– А кто ещё споёт – крепкое, советское? Может, ты, товарищ Дмирт? Забацай частушку, по-нашему, по-рабочему!

Николаенко подумал, припомнил подходящее, откашлялся:

– Говоря о планах НАТО, не могу, друзья, без мата…

Он уже хотел было выдать вторую строчку, как почувствовал, что в кабине тепловоза повисла мёртвая тишина.

По-прежнему доносился перестук колёс локомотива, но все молчали так напряжённо, что начало звенеть в ушах. Комсомольцы смотрели на Николаенко во все глаза, и выражение этих глаз ему остро не понравилось.

Политрук понял, что промахнулся. В разведке как на минном поле – ошибиться можно только раз. Он всегда гордился своим знанием истории, но тут оно подвело политрука. Казалось бы, какая разница – возникло НАТО в первой или во второй половине далёкого ХХ века? А поди ж ты, такая мелочь стала вопросом жизни и смерти.

Комсомолка удивлённо спросила:

– Нато? Что это такое?

– Стэлька… Да ты глянь, как он селёдку ел – голова целая…

– Ты на пальцы его, на пальцы посмотри!

Николаенко почувствовал, как холодеют ладони.

– Ты кто такой? – Чук рванул его за ворот. – Ну, колись, контра! Под колёса сброшу!

– Да он же интервент! Вяжи его, товарищи!

– Погодите! – Девушка властно взмахнула рукой и обратилась к политруку: – Ты – один из тех интервентов, которых обезвредил товарищ Эскос?

Она пристально глядела в глаза Николаенко.

– Нет, – сказала она наконец. – Ты не интервент. Те открыто пришли на наш корабль, а ты подло проник под овечьей шкурой. Ты двойная мразь, Дмирт.

– Дмитрий. Меня зовут Дмитрий. Я – гражданин Советского Союза, огромной космической державы, где построен коммунизм. Пойдёмте с нами, ребята. Вас приглашают великие стройки, громадные заводы, колосящиеся нивы советской страны! Вам откроют двери вузы великой Страны Советов, её грандиозные научные комплексы и лаборатории, где куются великие открытия! Вас ожидает борьба с буржуазным гринписом за растопление льдов Антарктики… короче, много всего интересного! Вас ждут лунные оранжереи, марсианские сады, виноградники Ганимеда…

– Партия не может ошибаться, – прошептала девушка.

– Она и не ошибается, – твёрдо сказал Николаенко. – Просто прошло уже три столетия.

– У вас уже коммунизм, да?

– У нас уже коммунизм.

Чук, Гек и Фиг деловито вязали разоблачённого агента космической буржуазии.

– Я не шпион, – сказал Николаенко, честно глядя в голубые глаза комсомолки. – Я – советский человек. Ты мне веришь?

Мужчина лет тридцати-тридцати пяти, в галифе и френче, расхаживал по кабинету, в котором состоялась очная ставка между Хвылей и Николаенко. Он курил дрянные сигареты, заполняя помещение крепким дымом. Это и был товарищ Эскос, о котором уже слыхал Николаенко. Нетрудно было догадаться, что имя означает Электросталинский Космос.

– Значит, вы продолжаете утверждать, что не имеете отношения к марсианской разведке? – вкрадчиво вопрошал товарищ Эскос.

– «Марсианская разведка» – буквосочетание бессмысленное, – терпеливо отвечал Николаенко. – Я же объяснял вам, что сферы влияния поделе…

Короткий замах – голова политрука дёрнулась, из рассечённой губы потекла кровь.

– Значит, вы утверждаете, что являетесь гражданами Советского Союза, – продолжал Эскос, как ни в чём не бывало. – Тогда как вы объясните то, что чуть ли не на половине захваченных нами интервентов, включая командира, – он ткнул в сторону Хвыли, – мы обнаружили нательные кресты?

– Это легко объяснить, – отвечал политрук. – В нашем государстве сейчас насчитывается двадцать пять союзных социалистических республик, проживает несколько сотен больших и малых народов. В десантную бригаду, помимо бойцов, исповедующих православие, входят и представители иных конфессий.

– То есть вы позабыли заветы воинствующего атеизма? – насмешливо протянул Эскос. – Хороши граждане Страны Советов, нечего сказать!

– У нас свободная страна, – ответил Николаенко. – Мы давно ушли от перегибов прошлого.

– Таких, как ты, хребтом о колено перегибать надо, сволочь, – процедил Эскос. – По харе видно – спец… Ну, колись – спец?!

– Простите, не совсем понимаю ваш вопрос, товарищ…

– Тамбовский волк тебе товарищ, сука очкастая! Думаешь, если у нас на корабле остались только коммунистические рабфаки, так мы забыли, кто такая профессура, интеллигенция и прочее говно нации? А ну, скажи, чего заканчивал? Какие такие академии у вас там, на Земле?

– Благодаря выросшей продолжительности жизни и высоким культурным запросам советских людей, практически каждый человек имеет у нас от трёх до семи высших образований, не считая среднеспециальных. У меня – пять: военное, лингвистическое, историческое, философское, стоматологическое, плюс курсы куроводства в невесомости, кулинарный техникум и семинария.

– Дура-а-ак… – высказался молчавший доселе Хвыля.

– Молчать! Вот оно что… попович… всё с тобой ясно… семинарии, значит, в вашем эссэсэре…

– Да, у нас широкая сеть семинарий и духовных академий, работающих под патронатом Министерства Образования, Всесоюзной Патриархии и КГБ…

Эскос ударом опрокинул стул, к которому привязали Николаенко.

– Кончай проповеди, политрук, – сплюнув кровавую жижу, прохрипел Хвыля. – Этой погани только жемчуга метать…

– А-а, представитель новозеландской разведки подал голос! – оскалился Эскос. – Ну ладно, а теперь к делу.

Он оправил френч, ладонь заложил за отворот.

– Если вы действительно советские люди, если вы действительно коммунисты…

Голос его загремел:

– Докажите это!

И доброжелательно добавил:

– В обмен, ну, скажем, на помилование.

– Что именно вы предлагаете? – спросил Николаенко, лёжа на полу.

– Вы должны убедить наш народ в необходимости сплотиться перед лицом внешней угрозы, перед коварными происками шпионов и интервентов, – Эскос приблизился к Николаенко, рывком поднял стул. – Рассказать о том, что Земля полностью предала дело Ленина – Сталина…

– Предположим, мы согласимся…

– Мы?! Ты, очкарик, с дуба рухнул? – вылупился Хвыля. – Ты с кем на сговор идёшь, паскуда, – с оппортунистами, с право-левоуклонистами?

– Товарищ Хвыля, выбирайте выражения!

– Э нет, политрук, мы так не договаривались! Стал коммунякой – не бойся гиллякы! Раз коммунистом назвался – коммунистом и погибай, а иначе я сам тебя в бараний рог скручу, падлюку!

– Товарищ Хвыля, я на вас рапорт подам! По прибытии на «Сибирь»!

Эскос, не вмешиваясь в перепалку, подошёл к столу и взял ледоруб.

– Когда-то я тоже работал на астероидах, – мечтательно проговорил он. – А теперь этот инструмент помогает мне останавливать нежелательные дискуссии…

Он взмахнул ледорубом и ударил Хвылю по коленной чашечке.

– С-с-с-с-с…

Из горла подполковника вырвался свист. Эскос вновь подошёл к Николаенко.

– Вы будете участвовать в открытом показательном процессе. Говорить будете то, что вам напишут. Вы должны будете раскаяться и признать свои преступные замыслы, – он внимательно посмотрел в глаза политруку. – Разумеется, открытый процесс всех желающих не вместит. На нём будут присутствовать только отобранные работники… Так что не надо самодеятельности. Да, и учтите: вы будете под прицелом снайперов.

– Не сомневаюсь в вашем опыте ведения открытых показательных процессов.

– Учти, сволочь, если хоть слово от себя добавишь…

И, коротко размахнувшись, Эскос ударил политрука под дых. Затем прошёлся по кабинету, поскрипывая сапогами, ожидая, пока Николаенко восстановит дыхание. Тот прохрипел:

– Вместо того чтобы угрожать, лучше бы сказали, что я с этого буду иметь.

Товарищ Эскос смерил политрука взглядом, в котором читалось плохо замаскированное презрение.

– А что именно вы хотите получить, товарищ Николаенко?

– Гарантии безопасности. Достойные условия жизни. Руководящую должность. В обмен я помогу вам получить реальную власть над небольшим, но уютным космическим сектором.

– Шо ж ты делаешь, сука, а!

– Я подумаю, – сказал Эскос. – Сейчас радиорубка заблокирована. Арифмометры отключены. На все иллюминаторы опущены щиты. Мы тут не приветствуем нежелательные контакты.

– Но десантную бригаду-то впустили.

– В главном шлюзе имеется дежурный пост. Имелся. Перископ в шлюзовом отсеке уже демонтировали. После того как разберёмся с вами, интервентами, ликвидируем и предателей. Они уже сознались, что работали на разведку Ватикана. Он, кстати, ещё существует?

– Да.

– Значит, я был прав. Ещё вопросы?

– А как же ловите астероиды?

– Временно поднимаем щиты. Но мы – экономный народ, одной скалы хватает надолго. Последний раз иллюминаторы раскрывались пятнадцать лет назад, до последней чистки.

– Вы же сами здесь узник, – сказал Николаенко. – А ведь с таким кораблём вы можете стать полноправным, дипломатически признанным правителем. Здесь мощные орудия и сто тысяч заложников. Думаю, Солнечная система выдержит ещё одну небольшую тиранию.

Хвыля скрежетнул зубами.

Эскос внимательно глядел на политрука. Затем вышел в коридор и вернулся с маленьким пушистым котёнком в руках.

– Договорились. Но сначала я покажу вам, что будет, если… – и он взял пищащий комок за лапки, растягивая в стороны.

– Нет! – крикнул Николаенко. – Убьёшь котёнка – всё. Я не стану с вами сотрудничать. Мне дорога моя психика. Я ночами спать не буду. В детстве на моих глазах ногу щенку оторвали. Так что учти – я с катушек съеду. А ты не станешь правителем. Давай, рви котёнка! Останешься вертухаем этой летающей тюрьмы.

Эскос приставил ему пистолет ко лбу.

– Я тебя сейчас пришью, контра.

Николаенко глядел в глаза электросталинцу.

– Стреляй, а животное не трожь.

Эскос плюнул, швырнул политруку на грудь насмерть перепуганное пушистое существо.

– Уведите. И приготовьте ему речь.

– Когда я вернусь на «Сибирь», Николаенко, – передавлю всех твоих рыбок и белых крыс! – рявкнул Хвыля. – Я пса своего на тебя спущу! Порву тебя, куровод-стоматолог!

Эскос вздохнул, потянулся окурком к пепельнице, но передумал, развернулся и влепил Хвыле бычком в глаз.

– Япона-а-а-а ма-а-ать!!!

– Вот видите, – ухмыльнулся Эскос, – сам признался, что работает на японскую разведку.