Текст книги "Скользящий по лезвию"

Нахмурившись, маршал снова провел ладонью по лбу, словно смахивая налипшую соломинку. Он встал, напряженно глядя в сторону леса. На мгновение ему показалось, что небесное зарево отразилось в заледеневшем лесу, как в зеркале, что между деревьями забегали цепочки зеленых, синих и красных огней и, собравшись кругом, заплясали в неистовом хороводе. В центре круга стоял Рогач, потрясая уродливой нечеловеческой башкой. Мэттьюс попятился, и видение поблекло, но в последний миг краем глаза он увидел, как зеленые сполохи болотными огоньками взмывают из леса и сливаются с полотнищами авроры наверху. Их было много, этих огней, очень много, куда больше, чем тварей, способных уместиться в лесу, и они летели вверх и вверх – словно души, покидающие землю после заключительной схватки между небесами и адом. Мэттьюсу захотелось перекреститься и прочесть молитву, как в самом раннем детстве, но он подавил эту слабость и, развернувшись на каблуках, решительно зашагал к городку.

* * *

…Мартин никогда не задумывался о смерти. Не думал он о ней и сейчас, когда стоял, прижавшись лопатками к холодной церковной двери. Он мог умереть. Он должен был умереть. Смерть смотрела на него из маленьких медвежьих глаз, горевших злым огнем. Еще он ощущал пустоту. Связь ушла. Последние ее изумрудно-золотые нити – золотистые, как жидкость в прозрачном клюве инжектора, – рвались и рассеивались, сливаясь с зеленым мертвенным светом небес. В сущности, смерть уже произошла, и все остальное было бессмысленным трепыханием в ледяной проруби. Андроиду захотелось взвыть, и он завыл, закинув голову к равнодушному мертвому небу. Громадный медведь, уже опустивший лапу на первую ступеньку лестницы, заколебался. Остановился. Зверь стоял, шумно и тяжело дыша, кровь стекала по его бронированным бокам и замерзала на холоде потеками черного воска.

Затем Йорек фыркнул, развернулся и повел свою стаю прочь из города – туда, где над костяным лесом белыми гребнями вздымались дикие горы, не принадлежавшие ни людям, ни андроидам, ни вообще никому.

Мартин сжал звенящий череп руками и медленно осел на засыпанный снегом порог.

Там его и застал сержант Рой Батти.

А еще через два часа, когда с неба ударили прожектора вертолетов и на поселок посыпались черные фигурки с десантными ранцами и лазерными винтовками, Мартина в Авроре уже не было.

* * *

На рассвете солдаты закончили поиски и разложили покойников на площади аккуратными рядами. Как ни странно, погибших оказалось не так уж много – всего двадцать человек. Некоторые, правда, были изъедены до такой степени, что в кровавых огрызках сложно было опознать человеческие существа. По площади потерянно бродили выжившие. Кто-то плакал. В основном молчали. Доктор Андерсен и армейский врач строчили в планшетах медицинские свидетельства. Джон Нанук с шерифом давали показания. Баркер и Дрейфус торчали рядом с медвежьими тушами и старательно делали вид, что они тут ни при чем.

Батти и Мэттьюс стояли на крыльце бара. Мэттьюс курил, сбрасывая пепел на веранду. Нанук ночью потушил гирлянды, и они свисали с козырька, как не-опрятная паутина. Снег под крыльцом нежно розовел, но уже не от крови, а от первых солнечных лучей. В тени он казался лиловым.

– Что дальше, сэр? – тихо спросил сержант.

Мэттьюс хмыкнул и оглянулся на Нанука. Эскимос вдохновенно врал – это было видно даже отсюда. Шериф неохотно подтверждал его враки.

– Инуиту на хрен не надо выдавать дроидов, – процедил маршал и щедро сплюнул в снег. – Порушится весь его бизнес. Шериф ничего не скажет. Яйцеголовые во всем обвинят своего начальника, а его покроет та армейская шишка, что финансирует всю эту херь, и дело потихоньку спустят на тормозах, если не проведают журналюги. Ну и мы конечно же ничего не скажем. Так что дальше мы сядем в вертушку и уберемся отсюда. Не знаю, как ты, а я рвану во Флориду. Тепло, пальмы и девочки. Надо прогреть кости после этой чертовой полярной зимы.

– А Си-двадцать пять…

Мэттьюс резко обернулся к нему и сощурил светлые глаза, в ясном утреннем свете казавшиеся почти прозрачными.

– Он заслужил свое имя, ты не находишь, железяка? Зови его Мартином.

– А меня вы по-прежнему называете железякой, сэр, – улыбнулся андроид.

– А кто ты есть? Железяка, и точка, – хмыкнул в ответ маршал. – Так что называю и буду называть.

Сержант пожал плечами и кивнул на двух стоявших у вертолетов офицеров в пятнистой униформе.

– Если вы правы и эксперименты на этой базе финансируют военные, они не допустят, чтобы мы распространялись о том, что тут видели. Возможно, нас ликвидируют.

Маршала, похоже, это не впечатлило. Он потянулся, громко хрустнув задубевшей на морозе кожаной курткой.

– Ликвидируют? Вряд ли. Мы – ценный ресурс. Может, потрут память. Мне. А тебе просто прикажут забыть. Ты ведь всегда подчиняешься приказам, железяка?

Андроид вгляделся в лицо человека. Хотя маршал говорил совершенно серьезно, глаза его смеялись – кажется, в первый раз с их встречи. И возможно, в последний.

Интерлюдия
Август 2036-го. Третий телефонный разговор, который никогда не был записан, а также SMS-переписка

– Генерал Амершам, вы снова неверно меня поняли. Где вы обнаружили в моих расчетах указание на то, что Морган следует устранить?

– У вас сказано, что Морган – узловая фигура, связанная с опасностью прорыва.

– Узловая, да, но не причина. Не обязательно причина. Из-за того геноцида, что вы устроили моим реципиентам, я не могу добиться идеальной точности прогноза. На Морган, несомненно, сходится несколько магистральных линий, но это, скорее, указывает на ее лабораторию. В прорыве может участвовать она, кто-то из ее сотрудников, любой человек, имеющий соответствующий доступ… да хоть вы.

– Опять вы хамите, доктор.

– Я пытаюсь втолковать вам, что вы ошибаетесь. Может быть, смертельно ошибаетесь. Морган связана с прорывом, но в расчетах нет однозначности. Возможно, она единственная фигура, способная предотвратить катастрофу.

– Меня не интересуют ваши домыслы, Харпер. Я военный человек. Я вижу опасность, я принимаю решение, я действую. Решение принято.

– Господи боже мой, генерал. Вы берете две неопределенности – Морган и Ричарда – и пытаетесь свести их в одной точке. При этом надеетесь получить точный результат? Это даже не глупость, это просто безумие.

– Харпер, вы можете чирикать, сколько вам угодно, и пудрить мне мозг своей псевдонаучной чушью. Факт тот, что я оплачиваю ваши вшивые эксперименты. Я пользуюсь их результатом так, как считаю нужным. Морган будет устранена. Попробуете вмешаться – и с вами случится что-нибудь нехорошее.

– Хорошо, генерал. Спасибо. Я вас понял.

Гудки в трубке

[Конец записи]

07.08.2036 14:30 Сообщение Саманте Морган [от абонента +1402xxxxxxx]:

«Пожалуйста, перезвоните ASAP».

07.08.2036 14:33 Сообщение с номера Саманты Морган:

«Извините, не могу сейчас говорить. В чем дело?»

07.08.2036 14:33 Сообщение Саманте Морган [от абонента +1402xxxxxxx]:

«:) Генерал, будьте тоньше».

07.08.2036 14:34 Сообщение с номера Саманты Морган:

«Это не генерал, а Алекс Вечерский. Я сотрудник доктора Морган. Я вам перезвоню. Не пишите больше на этот номер».

Часть третья
Доктор Франкенштейн. Сентябрь 2036-Го

Глава 1
Безумное чаепитие

Если бы Соки сказали, что вечером она будет пить чай с гигантской жабой, девушка… нет, впрочем, уже не удивилась бы. Но и особого желания бы не выказала. Тем не менее жаба за чайным столом присутствовала и восседала в большой, изрядно помятой алюминиевой кастрюле с водой, заполняя ее почти целиком. У жабы были красивые глаза, оранжево-золотистые, но в остальном она напоминала то ли болотную кочку, обросшую серо-зеленым мхом, то ли причудливую подушку для иголок. Жаба тяжело дышала, раздувая бородавчатые бока, и пялилась на Соки. Звали это выдающееся земноводное Милочкой.

Стоянку птицеловов осеняло такое же накренившееся пугало, какие провожали их фургон сумрачными взглядами в полях, – только на этом не сидели вороны. Вообще ворон поблизости не было, несмотря на налившиеся золотом пшеничные колосья, со всех сторон окружавшие вытоптанную площадку. Увидев напарника Джорджа, Соки поняла почему.

Когда Соки распахнула дверцу фургона и спрыгнула в жаркий, почти летний вечер, с треском кузнечиков, жужжанием мелких кусачих мух и катившимися по пшенице волнами, ей сперва показалось, что в поле торчат два пугала. Потом одно из них приветственно подняло руку, в которой болталось что-то черное, и зашагало к ним, высоко задирая ноги в рыжих ботфортах. Голову ходячего пугала венчала, как и полагается, широкополая шляпа. На голой загорелой груди перекрещивались ленты патронташа и синие линии замысловатых татуировок. Но больше всего смущал пояс – широкий кожаный ремень, исцарапанный, в темных пятнах. С ремня свисало штук пять дохлых ворон. Соки с первого взгляда поняла, что птицы не усыпленные, а дохлые, потому что шеи их были неестественно вывернуты. Вдобавок вороны потеряли солидную часть хвостового оперения. Девушка попыталась заглянуть под поля шляпы, чтобы рассмотреть лицо странного человека, однако впечатление у нее осталось самое расплывчатое: мелкие, как будто стертые черты, водянистые бегающие глаза, отвисшая нижняя губа. Ярче всего выделялись татуировки – они как будто отставали от всего остального, словно плохо подогнанная маска. От этого казалось, что лицо человека-пугала вот-вот отвалится, оставив после себя мутное пятно или набитый соломой мешок.

Соки невольно попятилась и уткнулась спиной в мягкое брюхо Джорджа. Тот опустил тяжелые ладони ей на плечи и успокоительно прогудел:

– Генри Хиггинс немного странный, конечно, но бояться его не стоит.

Соки обернулась.

– Генри Хиггинс?

– Надо же его как-то называть.

Девушка неуверенно хмыкнула. Она смотрела старый фильм с Одри Хепберн, и на чудака-профессора этот персонаж походил меньше всего. Соки решила, что про себя будет звать его Страшилой.

Страшила, по-прежнему высоко задирая ноги, выбрался из пшеницы и подошел к фургону. Только тут Соки заметила висевшую у него за плечом винтовку. Раздвинув губы в неприятной влажной улыбке, Страшила снова поднял пятерню с вороной и помахал Джорджу и его спутнице. Птица закачалась с самым похоронным видом.

– Тараканы? – выкрикнул Страшила, то есть Генри Хиггинс.

Соки, окончательно перестав понимать, что происходит, нервно оглянулась. Ржаво-красный «Форд» припарковался у обочины примерно в пятидесяти ярдах от них. Ковбой не выходил из машины, но девушке показалось, что она чувствует его внимательный взгляд. От этого чуть-чуть полегчало.

– Тараканы! – снова требовательно возопил вороний убийца.

– Да-да, тараканы, – ласково откликнулся Джордж из Линкольна и полез в карман своих необъятных брюк.

Из кармана он выудил бумажный пакетик и тряхнул им под самым ухом Соки. В пакетике зашуршало. Насекомое зашуршало. Соки терпеть не могла тараканов. В их доме такой живности отродясь не было, и у бабушки тоже, а вот в застройках Джима О'Неро тараканы разве что с потолка не сыпались. Один раз, когда Соки осталась ночевать у Джима, рыжий мерзкий таракан попытался заползти ей в нос. Кажется, именно после этого она сошлась с Парнем из Милуоки… в качестве противоядия, наверное. Его образ совершенно исключал тараканов.

Соки взвизгнула и отшатнулась. В ту же секунду дверца «Форда» распахнулась, и на дороге, как пылевой демон, возник Ричард.

– А он тебя и правда охраняет, – заметил Джордж, опуская руку с пакетом. – Но вообще-то тараканы не для тебя, даже если попросишь. Они для Милочки.

Так и выяснилось, что всю дорогу от Уолкертона фургон с ними делила ручная жаба мистера Генри Хиггинса.

* * *

Когда золото на небе выцвело, сменившись ржавчиной с густой синевой по краям, а от земли потянуло холодом, из фургона вытащили раскладной стол и стулья. Джордж вскипятил чайник и достал купленный на ярмарке лимонный пирог с меренгами. Жабу в кастрюле водрузили в центр стола. Генри Хиггинс по настоянию Джорджа избавился от ворон (запихнул добычу в тот самый грязноватый сундук-холодильник, откуда, как казалось Соки во время поездки, тянуло падалью) и теперь сидел вместе со всеми, счастливо курлыкая. Он доставал тараканов из пакетика и бросал на стол. Жаба со страдальческим видом выбралась из кастрюли, но страдания ее были явно притворными – потому что животное с невиданной сноровкой выстреливало языком, ловя тараканов на бегу. У Соки особенного аппетита не было, несмотря на то, что здесь, в чистом поле, тараканы не вызывали такого отвращения, как на кухне Джима. Вдобавок у девушки оставались некоторые вопросы. Если честно, множество вопросов. Приняв у Джорджа кружку с ароматным травяным чаем и отодвинув бумажную тарелку с ломтиком пирога, Соки откинулась на спинку стула, свела брови к переносице и сурово спросила:

– Так вы ворон изучаете, да? Он же их убивает.

Девушка обвинительно ткнула пальцем в напарника Джорджа. Хиггинс-Страшила, не обращая на ее слова ни малейшего внимания, млел над жабой.

Джордж вздохнул, одним глотком выхлебал полкружки и серьезно ответил:

– Генри трудно удержаться, когда меня нет рядом. Я оставил ему четкие инструкции, но вот что он из этого понял…

Тут толстяк беспомощно развел руками-ластами.

– Неужели ты не мог найти кого поумнее?

Джордж ухмыльнулся.

– О, Генри очень умен… На свой лад. Понимаешь, это родственная забота. Мне надо о нем заботиться. Он ведь мне вроде как брат.

– Брат?!

Брови Соки взлетели чуть ли не к волосам.

– Ну, не совсем брат. Видишь ли, я немного, э-э… в общем, я немного приврал насчет своей семьи. Меня усыновили из приюта, как и Генри. Нас усыновили из одного приюта. Только вот мне достались добрые и почтенные родители, а ему не так повезло. Я упросил отца разыскать Генри… но к тому времени ему уже было довольно худо. Теперь он еще ничего.

Соки быстро покосилась на Страшилу, лихорадочно блестевшему глазами из-под поникших полей шляпы, и подумала, что на сумасшедших ей в последнее время везет.

– Харпер, – между тем заявил Джордж и церемонно вытянул над столом руку, едва не опрокинув чайник.

– Что?

– Джордж Веллингтон Харпер. Мы ведь так толком и не представились.

– Харпер, это…

– Фамилия моего приемного отца, да.

Соки прищурилась и автоматически сунула в рот кончик одной африканской косички. Она часто так делала в минуты задумчивости.

– А он правда был вице-мэром Линкольна?

Джордж потупился, вертя в сосискообразных пальцах блюдце с засохшим джемом и парой-тройкой прилипших мух.

– Вообще-то нет. Это я тоже прихвастнул. Он ученый. Очень крупный ученый.

– Твой шеф?

– Шеф моего шефа, – ухмыльнулся великан, сморщив нос-картофелинку. – Только сейчас он уже отошел от дел.

Соки могла бы сказать, что во время нашествия бестий уходить от дел не очень-то правильно, если ты такой крупный ученый, но удержала это мнение при себе. Ее доверие к Джорджу заметно поуменьшилось. Он солгал насчет птиц. Насчет напарника. Насчет своих родителей. Что еще толстяк наврал?

– Ладно, – сокрушенно вздохнув, сказал Джордж. – Ты уличила меня по всем пунктам. А что скажешь о себе? Кто ты такая, мисс Соки из Массачусетса? Куда едешь? И что это за странный тип тащится за тобой?

Он кивнул в сторону дороги, где молчаливым призраком застыл «Форд», серый в сгустившихся су-мерках.

Соки выплюнула изжеванную косичку и, не сморгнув, заявила:

– Это мой дядя. Федеральный маршал Оливер Мэттьюс. Он едет по делам в Линкольн, заодно должен был подвезти меня… к дедушке.

А затем неизвестно почему добавила:

– Дедушка меня ждет. И родители знают, где я. Мы постоянно держим связь.

По лунообразному лицу Джорджа расплылась озорная улыбка:

– Я что, похож на киднеппера, Соки?

Девушка демонстративно пожала плечами и перевела взгляд на Страшилу. Тот как раз наливал чай себе в кружку, забыв, правда, вытащить угодившего туда таракана. Насекомое всплыло и отчаянно забарахталось, работая надкрыльями. Соки протянула руку, взяла пластиковую ложечку и, ловко подхватив таракана, швырнула его на землю. К сожалению, это заметила жаба, как раз подобравшаяся в своей погоне за добычей к краю стола. Жирная тварь боком свесилась со столешницы, какой-то миг балансировала и с отчаянным «куаааа» рухнула вниз. Страшила вскочил, опрокинув стул, и нырнул за своей любимицей. Джордж замешкался, выбираясь из-за стола, а Соки, перемахнув через павшего на четвереньки Страшилу, неслась по полю к машине Ричарда.

Однако добежать ей не удалось. Что-то больно кольнуло под лопатку, словно гигантская оса ужалила. Соки продолжала бежать, но через два шага ступни ног странно онемели, и девушка боком полетела в ряды пшеницы. Колоски оцарапали лицо и ладони. Она еще пыталась подняться, слабо трепыхалась, когда подоспевший Джордж навис над ней грозовой тучей. Огромный, как скала, он схватил Соки, закинул за плечо и поволок к фургону. Последнее, что увидела девушка, – это перевернутую дорогу, перевернутый «Форд» и Ричарда, вверх ногами бегущего к ней по небу-полю. А затем все смешалось, и стало темно.

* * *

Соки снился сон. В этом сне жил-был старый-престарый король Коннахта. Добрый король, но было у него три беспутных сына: Диклан, Дармид и Дати. То есть это в бабушкиной сказке их звали Дикланом, Дармидом и Дати, но во сне Соки первый был Толстый Джордж, второй – опасный Ричард, а третий – чокнутый Генри Хиггинс. И король оказался не то чтобы королем, а высоким строгим стариком в лабораторном халате и с круглым зеркальцем на лбу, как у старичка-ларин-голога в их поликлинике. Так вот, три беспутных брата-королевича решили сыграть злую шутку над Повелителем Ворон Кромахи. Тот жил на ферме посреди пшеничного поля. Все поле было утыкано пугалами, однако не для того, чтобы пугать ворон, – напротив, пугала давали им удобный насест. Вороны сидели на плечах пугал и кричали: «Кар! Кар!». Трое братьев подожгли ферму старого Кромахи. Чародей, вырвавшись из огня, помчался к замку их отца. При этом он не был похож на старика и вообще на человека, а шел по полю огромным черным смерчем, верхушка которого скрывалась в низких тучах. Смерч состоял из вороньих перьев. Во сне смерч-Кромахи, добравшись до замка, громовым голосом изрек проклятие. Первый из братьев, Толстый Джордж, должен был стать вором и всю жизнь воровать, прячась под маской. Второго, Ричарда, ждала участь убийцы – до смертного часа ему не выпустить ножа из рук. А третьему, Грегори Хиггинсу по прозвищу Страшила, суждено было превратиться в пугало на поле Кромахи. Услышав это, сломленный горем отец-король сразу сошел с ума, и санитары увезли его в печальный дом. Там на столбиках его железной кровати расселись четыре жирных черных ворона и принялись неумолчно каркать: «Кар! Кар!» От этого старику делалось все хуже, и вскоре он уже ничего не слышал, кроме зловещего многоголосого карканья, и не видел ничего, кроме черных вороньих перьев.

В этот момент в сказке Ба с гор спускался Темный Патрик и помогал королю мудрым советом, и все устраивалось самым наилучшим образом. Однако Соки была не в сказке, а во сне, в одном из тех тяжких кошмаров, что копились в Ловце, – копились, копились и вырвались, когда Ловец лопнул под их тяжестью. Поэтому она, как и бедный король, не слышала ничего, кроме истошного карканья, не видела ничего, кроме сумятицы перьев, а вокруг стоял удушливый запах сала, жженого пера и горелой мясной подливки. Соки чувствовала, как вороны поклевывают ее, сначала робко, а затем требовательно, как будто мерзким птицам что-то было от нее нужно, и вскоре в карканье прорезался голос: «Проснись, сестра». Это потешный ворон Йель танцевал в потоках воздуха над вершинами ржаво-бурых гор в ее домене, ее Мире, это он подавал ей знаки. Соки взмахнула руками, чтобы взлететь вместе с ним, и с рук, как пожухшие листья, посыпались птичьи перья. Смерч-Кромахи подхватил ее, утаскивая в зрачок бури, прозрачное око беспамятства, где уже неважно, больно ли тебе, стыдно или страшно, где нет ничего, но Соки рванулась последним усилием, захлопала руками-крыльями, теряя остатки оперения… и проснулась.

* * *

Она лежала в ящике на чем-то мягком и одновременно жестком, вроде тростника, перемешанного с шерстью. Соки провела рукой – пальцы слушались неохотно – и с ужасом поняла, что лежит на дохлых воронах. Клювы и лапы кололи ей спину. Птицы источали уже знакомую вонь – смесь запаха немытых волос и подгоревшей мясной подливки. Свет бил в узкую щель, заставляя Соки жмуриться. Наверное, похитители (сыновья короля-неудачника?) оставили ящик приоткрытым, чтобы Соки не задохнулась. Воронам-то было уже все равно. Они только во сне казались живыми.

Девушка не помнила, что ее разбудило, но, вероятно, это был монотонный голос, с завыванием декламирующий: «В минуту опасности жаба ага выделяет из околоушных желез белую субстанцию, содержащую буфотоксины. Яд аги действует преимущественно на нервную и сердечно-сосудистую системы…»

Тут голос – он принадлежал, как Соки уже поняла, Толстому Джорджу – прервался, а когда зазвучал снова, в нем прорезалось негодование:

– Генри Хиггинс, какого черта, я спрашиваю, понадобилось стрелять в девчонку дротиком с вашим чертовым ядом? Я не раз говорил, что это земноводное опасно. А что, если бы яд подействовал именно так, как сказано здесь, и мы получили бы труп?!

Из сказанного Соки сделала два вывода:

1) убивать ее пока не собирались (это хорошо) и

2) трогать жабу не стоит.

Генри Хиггинс замычал в ответ что-то невнятное.

– Ваши аргументы, братец, давно мне известны, – ядовито откликнулся Джордж. – Допустим, это генетически модифицированная ага. Однако вы ведь ни черта не понимаете в биохимии, как, впрочем, и во многом другом. И вороны от ваших дротиков дохнут!

Снова мычание.

– Что-что? Правильно подобранная доза? Так вы экспериментируете, экспериментатор вы наш…

Соки не понимала, как Джордж разбирает речь мистера Хиггинса, – по ее мнению, тот издавал жуткую смесь скулежа и клекота, – поэтому все происходящее казалось ей продолжением дурного сна или ловко разыгранным спектаклем. И это начало ее основательно бесить. У нее затекли подогнутые колени, в ящике было темно, душно, довольно холодно – наверняка на дне сухой лед – и воняло воронами. Еще Соки злило то, что она ошиблась. Череда нелепых и зловещих событий вовсе не кончилась с появлением Джорджа из Линкольна. Наоборот, все стало только хуже. Не надо было сбегать от Ричарда. Тот, по крайней мере, не стрелял ей в спину дротиками, смазанными жабьим ядом, и вообще ничего плохого не делал. Защищал ее. Оберегал. Даже не изнасиловал. Слезы защипали глаза, и Соки сердито шмыгнула носом. Ба учила ее не плакать, а думать. И она будет думать, как выбраться из этой передряги.

Все зависело от того, что гнусная парочка сделала с Ричардом. Почему он ей не помог и не убил их? А если они убили его? Соки прикусила губу. Нет, вряд ли. Не зря Джордж допытывался, кто такой Ричард. Зачем двоим психам из Линкольна бостонская девчонка, абсолютно случайно оказавшаяся у них на пути? Наверняка они охотились за Ричардом. Соки вспомнила, с каким выражением ковбой смотрел на эмблему университета Небраски и как сказал: «Вот этого-то я и опасаюсь». Но если Ричард знал, что фургон – ловушка, почему позволил ей уехать с Джорджем? Почему так глупо угодил в силки? Или у него были свои планы? Что, если он тоже просто-напросто играл с ее жизнью?

Соки сжала кулаки. Ясно одно – надеяться теперь она может только на себя. Неплохо было бы, конечно, с криком выскочить из ящика, застав дрянных братцев врасплох, но ноги и руки еще плохо слушались после дозы парализующего наркотика. Значит, надо лежать, затаившись, и внимательно слушать. Может, они ляпнут что-то важное, точнее, Джордж ляпнет. Или один уснет, а другого она огреет по голове… чем? Дохлой вороной? Эта мысль чуть не заставила ее захихикать. Зажав рот, Соки снова прислушалась. Спор братьев утих. Ровно гудел мотор. Фургон ощутимо потряхивало. Значит, они снова ехали. Куда?

«Туда, куда приведет дорога», – сухо сказал голос Ба у нее в мозгу.

Соки свернулась поудобней, положив голову на мягкий комок перьев, и через пару минут задремала снова. На сей раз ей ничего не снилось.