Текст книги "Скользящий по лезвию"

Доктор остановился спиной к компьютеру, став похож на длинную и узкую аквариумную рыбку, застывшую вниз головой.

– Для того чтобы полностью управлять процессом, вам нужно разрушить барьер, – сказал он. – А я не знаю, как это сделать. Не знаю даже, возможно ли это в принципе и, главное, нужно ли. Ведь барьер помогает вам не сойти с ума. Сохранить связь с реальностью. В конечном счете, просто оставаться человеком.

Голографический экран, мерцавший позади ученого, мигнул и развернул окно программы. Соки невольно пробрала дрожь, потому что прямо на нее глядела Машина – легендарный паук Иктоми, Ловец Снов, ее детский кошмар. Тот, что цепкими ворсистыми лапами хватает настоящее и плетет из него будущее. Страшное будущее, безрадостное будущее, где люди превращаются в чудовищ, а существа из мира снов и сказаний говорят человеческими голосами и забирают все большую власть.

Ричард сидел, все так же недобро щурясь и постукивая пальцами по ручке кресла. Наконец, подняв голову, он взглянул на старика.

– Вы хотите сказать, что это я выбрал мир, где Морган спустила с цепи химер? По-вашему, я во всем виноват?

Доктор Харпер вздохнул и слабо улыбнулся.

– Нет. Напротив. Вы как раз выбрали не это. Поэтому химер выпустила не она, а человек, крайне вам неприятный. Вы совсем не помните того, что произошло этой зимой?

Ковбой ответил ему широкой ухмылкой.

– Отлично помню. Флорида, бунгало на пляже, пиво и парочка загорелых сисястых блондинок. Соки, зажми уши, я расскажу доку подробности.

Соки зло фыркнула. В сисястых блондинок она не поверила. Док, очевидно, тоже, потому что сказал:

– А вот и нет. Зимой вас занесло на Аляску. Вообще-то я старался не подключать видеолинк с чипа, потому что ваша личная жизнь – это ваша жизнь. Но в декабре я решил провести сеанс, и мне надо было убедиться, что с вами все в порядке. С вами не было все в порядке. И чем дальше, тем больше. У вас не осталось шрама на животе?

– Какого черта вы несете?

– Я так и думал. Вам стерли не только память, но и след на теле. И все же кое-что Амершам стереть не смог.

Доктор заскользил по экрану белыми пальцами и забормотал, вводя пароли. Спустя пару секунд из глубины голограммы наплыло окно видеозаписи. Соки, расширив глаза, смотрела на занесенный снегом городок, на пляску голодной белой луны в небе, на чудовищ в броне, вышедших из костяного леса и убивавших людей. Запись была нечеткой, прерывистой, ее то и дело туманил пар от дыхания, а порой картинка и вовсе срывалась в черноту. В черноте медленно наливались зеленью ленты северного сияния, похожие на узоры скринсейвера.

– Не очень-то смахивает на пляж во Флориде, да? – прозвучал тихий голос Харпера.

Девушка оглянулась. Ричард, не отрывая глаз от экрана, растерянно хмурился и потирал правый висок. Она впервые видела на этом хищном лице такое беспомощное выражение.

– Там, в Авроре, Вечерский уже практически совершил прорыв, – сказал старик, свернув окно видеозаписи.

Перед Соки в последний раз мелькнули звезды, тонущие в изумрудной небесной реке, ледовая корка у берега и одинокий огонь на холме.

– Он выпустил на волю химер, – продолжал ученый. – К счастью, настолько громадных, что отследить и уничтожить их не составило особого труда. А вы это подсознательно запомнили, несмотря на все усилия ментоскопистов. Я ведь предупреждал Амершама, что стирается только активный слой памяти. Уничтожить пассивную память практически невозможно, и она может включиться в самый неподходящий момент.

Доктор Харпер стремительно пересек комнату и, вытянув руку, прикоснулся дрожащим пальцем ко лбу Ричарда. На секунду Соки показалось, что ковбой ударит старика. Однако тот удержался, хотя глаза опасно сверкнули.

– Ментоскописты Амершама стерли ваши воспоминания об Авроре, – с нажимом повторил Харпер, – однако след остался. Еще в декабре прогноз был нечеткий – все указывало, что источником прорыва будет лаборатория Морган, и не более. Я старался оттянуть следующий сеанс, потому что ваша ментоскопия могла повлиять на результаты. Но в августе, когда я попытался предупредить доктора Морган, вместо нее мне ответил Вечерский. Тут стало ясно, что дольше тянуть нельзя. Вечерский и Амершам были связаны куда крепче, чем я предполагал. Я уточнил параметры, и Машина выдала совершенно однозначный прогноз. Прорыв состоится, но его виновником будет не Саманта Морган, а Алекс Вечерский…

Собрав лоб глубокими вертикальными складками, старик добавил:

– Все дело в осознании, Ричард. Вместо безразличной вам женщины ваш разум выбрал того, кто – согласно пережитому опыту – был способен на преступление и предательство.

Харпер замолчал. Пыль, поднятая его шагами, медленно кружилась в воздухе. Попадая в окно голографического экрана, пылинки вспыхивали, как будто сгорая.

– И что теперь? – мягко убирая руку старика от лица, спросил Ричард. – Разве я не могу все исправить? Запустите этот чертов агрегат по новой. Я навоображаю вам будущее, где химеры превратятся в розовых поросят, беглые андро – в кукол Барби, а остальные будут расхаживать по колено в цветочках и музицировать на банджо.

Доктор Харпер, покачав головой, отступил на шаг.

– Ценю вашу самоотверженность, друг мой, но, боюсь, от вас тут уже ничего не зависит. Вы ведь помните: кроме вас, есть и другие. Они приняли результат наблюдения. Они живут в мире, где химеры – бешеные чудища, где андроиды могут взбунтоваться в любой момент, где царят страх и беззаконие. Не знаю, кто из нас больше виноват, вы или я. Знаю только: единственное, что мы можем сейчас сделать, – это отключить Машину. Сервер загрузился. Сейчас я запущу программу, которая сотрет…

Раздался выстрел. Доктора Харпера отбросило к задней стене. Зазвенело разбитое стекло. Из затылка старика брызнуло красным, как из спринклера на лужайке перед домом Ба. Потом Харпер упал. Ричард – ее ковбой Ричард, хороший человек, тот, кто спас Соки сначала от разбойников на дороге, а потом и от самого Повелителя Кромахи – плавно перевел «ЗИГ-зауэр» на биохимика Энди Уайлда. Уайлд сидел на корточках, прикрывая голову от осколков.

– Ты знаешь, как запускать эту хреновину? – очень спокойно спросил Ричард.

Очкарик лихорадочно закивал.

– Говорят, здесь где-то есть разъем для чипов. Вставь туда этот.

Ковбой раскрыл левую ладонь, на которой лежал маленький черный квадрат.

– Мы проведем еще один сеанс вызывания духов.

– Но к-какие параметры? – дрожащим голосом спросил очкарик. – Параметры всегда настраивал… доктор Харпер.

Он бочком обошел убитого. Из-под головы старика уже натекла лужа. Соки старалась не смотреть в изуродованное выстрелом лицо. Ее мутило от кислого запаха крови и порохового дыма.

– Ты можешь ввести туда новое имя?

– Машина действует… действует не так, но я могу…

– Введи мое настоящее имя. И второе – Алекс Вечерский. Подключи меня напрямую.

Доктор Уайлд забубнил и заскользил пальцами по открытому окну программы. Из глубины, как птичьи трупики из колодца, начали всплывать новые окна. Не оборачиваясь, очкарик пробормотал:

– Мы никогда не пробовали использовать только одного реципиента. Это лавина информации. Вы можете умереть или свихнуться.

– Если я умру или свихнусь, Соки убьет тебя. Правда, Соки?

Девушка поняла, что Ричард смотрит на нее. Его глаза были такие же, как всегда – ясные, уверенные, спокойные. Живые даже в этом мертвецком свете. Она могла отказаться. И он ничего бы ей, наверное, не сделал. Даже сейчас Соки не боялась его. Может, у нее просто закончился страх. А может, она верила своему ковбою. И, вполне вероятно, напрасно.

– Правда, – тихо подтвердила она.

* * *

…На заброшенной железнодорожной платформе горел костер. Сгущались летние сумерки, но небо на горизонте алело все ярче – там пылал Брюссель. У костра на задних лапах сидел огромный черный волк с глазами цвета расплавленного золота. Когда Ричард подошел, волк распахнул клыкастую пасть и сказал человеческим голосом:

– Это можно сделать.

Ричард, не отвечая, присел на теплый асфальт. Ему захотелось свесить ноги с края платформы и поболтать ими над стальными лентами путей, но это выглядело бы ребячеством.

– Я найду тебе сильного телепата, – продолжил волк, опускаясь на брюхо. – Из второго поколения. Пока они слишком малы, но годика через два… Он сломает барьер, если ты сумеешь его заставить.

Хвост-полено заходил в стороны, сметая мусор с платформы.

– А что ты сделаешь для меня? – спросил волк.

Обернувшись, Ричард ответил:

– Я убью тебя.

Волчья пасть растянулась в черногубой ухмылке. Хотя, возможно, зверь просто показал клыки. Хвост заходил быстрее.

– Почему? Почему ты?

Ричард вспомнил будущее – во сне, заключенном в другой сон, это удавалось без труда. Лес, наполненный враждебными тварями, холодную реку, запруду. Бочаг, куда его неотвратимо засасывало, бездонный и темный. Суету андроида со смутно знакомым лицом (в этом сне Ричард помнил его имя, чтобы, проснувшись, опять забыть), вертлявую дикую девчонку и бледного парня с глазами черными, как у Соки, только без блеска. Парень протянул ему руку, когда вода уже сомкнулась над головой, и вытащил на свет – белый, ослепительный до того, что обжигал сетчатку. Увидевший этот свет должен был умереть. Но Ричард не умер.

Прервав воспоминание, он снова взглянул на волка. Тот ждал ответа.

– Потому что спаситель не должен убивать, – сказал ему Ричард. – Убивать должен убийца.

Эпилог
Черные Холмы

За окном машины проматывалась бесконечная ржаво-желтая равнина в редких островках зелени. Соки дремала, просыпалась, снова задремывала, во сне проваливаясь почти в такую же равнину у подножия бурых гор. Ломило плечо, невыносимо чесалась спина под курткой. Соки уже знала, что там растут черные жесткие перья. Вздрагивая от озноба, она открывала глаза, но пейзаж вокруг не менялся. Потом, когда солнце зарозовело, а земля под ним окрасилась лиловым, впереди замаячили… нет, не горы, а серо-синие скалы, холмы с каменными вершинами и в шарфах из зеленого лесного мохера. Блэк-Хиллс, Черные Холмы из сказок ее детства, где проливали кровь предки деда с материнской стороны и, наверное, еще каких-то дедов, но уже белых. Когда-то здесь добывали золото. Сейчас на месте поселков золотодобытчиков остались города-призраки. Республика Лакота не жаловала туристов, но никого и не отвергала – только на столбе у трассы бизоний череп пялился на проезжающие машины пустыми глазницами, да развевались под ним по ветру бизоньи хвосты.

Предгорья налились синевой, а вершины – малиновым и багровым, когда их «Тойота», позаимствованная на университетской подземной парковке, вкатилась по рыжей пылящей дороге в поселок. В воображении Соки рисовала его так, как в фильмах с Клинтом Иствудом, – салун, бордель, дома, сложенные из бревен, лошади у коновязи. Ба в своих рассказах зачастую поминала пьяных индейцев, напоровшихся сдуру на гвоздь или ужаленных гремучей змеей. Пьяные индейцы неплохо вписывались в эту картину. В реальности все было куда скучнее и гаже. Соки, с трудом приоткрыв веки, глядела на убогие домишки, сложенные из листов фанеры и кое-как сколоченных досок, с крышами из жести. Попадались и бетонные сооружения с обшарпанными стенами, расписанными ругательствами. В таких нельзя было жить. Или можно, но очень плохо. Улицу расчертили длинные фиолетовые тени. Лошадей не было видно, зато к стене длинной бетонной постройки прислонились два древних мотоцикла. Там же в пыли играли несколько детей, голых по пояс, бронзово-смуглых и таких растрепанных, словно у них в волосах свил гнезда десяток галок.

Дети, завидев машину, вскочили и молча уставились на нее. Из-за угла здания вынырнула молодая женщина в красной рубашке и длинной потрепанной юбке. На шее ее болтались костяные бусы, а в разрез блузки выглядывала большая грудь. Соки высунула голову в окно, откашлялась и хрипло прокричала:

– Джон Рейнольдс. Он работал слесарем, а вообще-то шаман. Где его дом?

Женщина молчала, глядя на «Тойоту» из-под руки. Один из ребятишек, самый маленький и кривоногий, прижался к ее юбке.

– Я его внучка, – безнадежно просипела Соки. – Соки Рейнольдс. Моя бабушка, Дебора, служила здесь медсестрой.

– Вичаша вакан живет у Черных Холмов, – женщина махнула рукой, указывая направление. – Но это запретная земля. Нельзя.

– Понятно, – пробормотала Соки и, неловко нырнув обратно на сиденье, сказала Ричарду: – Поехали.

Тот молча направил машину к синеющим впереди холмам. Он вообще молчал почти все два дня дороги от Линкольна, но это было спокойное, надежное молчание. Соки не спрашивала, что показала ему Машина, протянувшая прямо в мозг свои невидимые отростки. Зато девушке хорошо спалось, а просыпаясь, она знала, что увидит слева привычный профиль ковбоя. Хотя нет, в мыслях она уже не называла его ковбоем. Новое имя пока не придумывалось. Пока он был просто Ричард.

* * *

Когда поселок остался позади, все изменилось – быстро и необратимо, словно во сне. Эта равнина еще, возможно, помнила пионеров в их шатких повозках, но вот следы автомобильных шин стерлись начисто – бугристая грунтовка почти терялась в высокой траве. Вечерняя прерия ловила последние лучи солнца. Ковыль, шалфей и полынь стелились по ветру, а чуть дальше, там, где горбились спины первых холмов, травяное одеяло испятнали большие темные пятна.

– Бизоны! – охнула Соки.

Ее руки рефлекторно взметнулись к щекам, и девушка тут же охнула от боли, чуть не вывернув крыло.

– Смотри, это настоящие бизоны!

Мужчина рядом сощурил глаза против закатного солнца, но смотрел он не на бизонов, поворачивающих на шум мотора огромные косматые головы, а на тонкий столб дыма. Дым, сизовато-серый, поднимался от подножия скального массива, заросшего можжевельником и соснами.

Заметив, куда смотрит Ричард, Соки от волнения привстала на сиденье.

– Это типи моего деда! Он шаман. Может, он знает, как меня вылечить.

– А может, валяется пьяный на бизоньей шкуре, орет песни и теребит свою старую ящерицу.

– Мой дед такими делами не занимается, – возмутилась Соки.

– Ладно, тогда он бьет в бубен и варит похлебку из мескалиновых кактусов.

– Да ну тебя. Здесь кактусы не растут.

Раздолбанные колеи совсем исчезли в разнотравье. Тени сгустились. Ричард заглушил мотор, и Соки, выскочив из машины, побежала к типи. Это действительно был самый настоящий типи, с синим верхом и красным низом, с нарисованной белой фигурой бизона. Полог был откинут, и у самого входа на низком раскладном стульчике сидел ее дед. Совсем такой, как ей представлялось: в кожаной рубахе, кожаных штанах, с двумя черно-седыми косами и исчерченным морщинами лицом, он курил трубку и, щурясь, глядел на Соки.

– Дедушка! – крикнула она издалека. – Это я. Я, Соки, внучка Ба, то есть Деборы…

Старый индеец неторопливо отложил трубку, поднял валявшуюся в траве и невидимую до этой секунды винтовку и направил ее на внучку.

– А ну пошел прочь, – без особой злобы сказал он.

– Дедушка…

Соки остановилась. Тень от ног индейца протянулась почти до самых ее ступней, но дуло винтовки смотрело не на нее. Она обернулась. Идущий следом Ричард замер на полушаге, пристально глядя на Джона Рейнольдса.

– Дедушка, это Ричард, он помог мне добраться сюда.

– Я не пускаю на свою землю духов и мертвецов, – ответил индеец. – А ты вакан.

Соки завертела головой, переводя взгляд с деда на своего спутника.

– Никакой он не вакан! – возмущенно заявила она. – Он обычный человек. Он спас меня. А что у меня крыло, так ты не смотри. Это не он виноват, а два мерзких типа. Я думала, может, ты все исправишь, раз ты вичаша вакан.

Винтовка была древней – должно быть, принадлежала еще папаше или даже деду Джона. Шаман взвел курок.

– Ты можешь стоять там, где кончается дорога, – сказал он. – Ближе не подходи. В тебе есть вакан, но живой дух-сичун давно покинул тебя. Его место заняла великая пустота. Не хочу, чтобы ты сожрал меня и мою внучку.

– Если бы я собирался сделать это, то давно бы уже сделал, – невозмутимо ответил Ричард. – Только я не питаюсь маленькими девочками и глупыми стариками.

Затем он обернулся к Соки.

– Я подожду в машине до рассвета. Если передумаешь оставаться здесь, отвезу тебя к семье в Атланту.

Сообщив это, ее прежний защитник развернулся и размашистыми шагами пошел к «Тойоте». А Соки снова осталась одна. Она все еще растерянно хлопала ресницами, когда дед-шаман опустил винтовку и выудил из ворота своей роскошной кожаной рубашки шнурок, на котором висел самый обычный коммуникатор. Джон Рейнольдс набрал номер, подождал ответа и раздельно сказал в трубку:

– Привет, Деб. Все, можешь не беспокоиться. Соки у меня.

Помолчав немного, он поднял голову, неспешно оглядел внучку, после чего добавил:

– Да, разумеется. Она в полном порядке.

В довершение вичаша вакан протянул комм Соки и проворчал:

– А ну-ка, маленькая паршивка, поговори с бабкой. Они с твоей матерью места себе не находят.

* * *

На закате дед заставил ее вымыться в большом жестяном баке за типи. Вода была холодная, по коже бежали мурашки. Как ни старалась Соки держать крыло на весу, перья все равно вымокли и неприятно отяжелели. Дед дал ей большое пушистое полотенце, самое обычное, купленное за пять баксов в «Уол-Март».

А ночью опять все изменилось. Соки полулежала, завернувшись в полотенце, на застилавших пол бизоньих шкурах. В центре типи оставался круглый пятачок голой земли, и дед развел там огонь в каменном очаге. Дым уходил под полог и медленно втягивался в отверстие. Когда костер прогорел, дед, облачившийся в бизонью шкуру и маску с самыми настоящими рогами, принялся кидать на горячие угли веточки можжевельника и связки сухого шалфея. По стенам плясали рогатые тени, отчего-то сразу две или три, и сквозь отверстия в маске глаза вичаша вакан горели то красным, как пламя, то белым, как луна на воде. Нестерпимо и горько пахло горящими травами, а дед вдобавок еще взял тлеющий пучок и сунул Соки под самый нос. Она, раскинувшись, лежала на полотенце и потела, ужасно потела – пот просто градом лил со лба и щипал глаза. Свет в типи был тусклый: в двух плошках горел вонючий жир, хотя в углу Соки заметила что-то вроде керосиновой лампы. Вичаша вакан уже не жег травы, а бил в бубен и заунывно пел, и в животе Соки нарастала приятная тяжесть. Затем тяжесть сделалась неприятной и острой, как будто кто-то царапал ее изнутри.

– Это же надо, – бормотал дед-шаман, – и кто тебя надоумил раздвинуть ноги перед Вороном? Так поступают разве что чокнутые девки оджибуэев, когда желают вылечить бесплодие.

С этими словами он достал из костра головню, насыпал на нее какой-то бурый порошок и подержал руки над дымом, а потом положил их на живот Соки. Его огромная тень на потолке повторяла все движения. Когда ладони, нечеловечески горячие, коснулись кожи, Соки вскрикнула. Внутри все стянуло судорогой, ноги раздвинулись, позвоночник выгнулся дугой.

– Нет, – покачал бизоньей башкой кто-то, назвавшийся ее дедом.

Из ноздрей бизона било белое пламя, а в глазницах плескалась расплавленная смола.

– Вижу, он уже крепко обосновался в тебе, – сказал шаман, и непонятно было, как он говорит, потому что одновременно из его пасти вырывалась песня-мыча-ние, а сам он плясал по потолку типи, вокруг дымохода, и все стучал в бубен.

– Вакан поселил в тебе дух, но не семя. Сиди здесь, распутная девка. Я приведу тебе мужчину из деревни. Он даст твоему ребенку плоть, и дух Ворона переселится в младенца…

– Нет никакого духа и никаких воронов, – из последних сил простонала Соки, царапая левой рукой живот.

Правая-крыло судорожно билась об пол.

– Я слышала. Есть генбот. Это генетический вирус…

– Вирус или дух, – злобно проревел бизон, – какая разница? Главное, что тебе надо зачать сына, и вакан перейдет в него.

Сказав это, он бросил в костер свой пучок травы, растоптал копытами бубен и вылетел через дымоход туда, где ярко горела в ночном небе луна.

Следующее, что помнила Соки, – это как она, спотыкаясь и кашляя, бредет по мокрой от ночной росы траве. Ричард, сидя на капоте джипа, разбирал пистолет. Он аккуратно раскладывал детали на масляной тряпке. Наверное, ему достаточно было света луны, хотя Соки уже растеряла бы половину. Впрочем, так и случилось: увидев ее, Ричард выронил ствол и, соскочив с машины, подбежал к ней. Он бежал как-то медленно, потому что Соки почти успела упасть, и все-таки на последних дюймах Ричард подхватил ее.

– Что сделал с тобой этот старый мошенник? – прошипел он, и Соки ясно увидела, что глаза его горят желтым песьим огнем.

«Но так даже красивее», – подумала она, крепко обхватив Ричарда за шею здоровой рукой.

– Ничего. Он пошел в деревню за каким-то парнем, чтобы заделать мне ребеночка. Точнее, не мне, а Ворону, – тут девушка захихикала, нарочно щекоча перьями затылок Ричарда. – Тогда у меня снова будет нормальная рука. Так он сказал.

– Что за бред?

– И ничего не бред. План мне нравится. Но зачем какой-то мужлан из деревни, когда у меня есть ты?

Не дожидаясь ответа, она потянулась и крепко поцеловала Ричарда в губы. Потом нетерпеливо просунула ему в рот язык и прижалась еще сильнее, так, чтобы он не смог вырваться, даже если бы захотел. Но он не стал вырываться. Лунный свет бил в лицо. Они лежали на широком капоте, и холодное железо впивалось Соки в спину, а потом очутились на мокрой земле. Земля ходила ходуном, снова было потно и жарко, и Соки ловила губами его пальцы и губы. Звенела пряжка ремня. Соки хотелось всосать в себя этого мужчину, вместить целиком и не отпускать никогда. Кажется, они вскрикнули одновременно. Потом все затихло. Остался только дальний лай собаки в поселке и сияющая над прерией луна.

* * *

Ее разбудили пинком на рассвете. Соки открыла глаза и тут же зажмурилась – так нестерпимо горело солнце на каждой травинке, обметанной инеем. Шея занемела. Ногам было холодно, но выше пояса что-то грело… Она провела по плечу ладонью. Куртка. Кожаная куртка Ричарда. Соки резко села. В голове тут же зашумело, мир попробовал перевернуться. Справившись с тошнотой, девушка уставилась на ребристые отпечатки шин в бурой жирной земле. Он уехал. Он уехал, оставив ей куртку. Соки вскинула руки к лицу и только тут заметила рассыпанные по траве вокруг черные перья. Очень много перьев.

– Эта девка – прямо тридцать три несчастья, – раздалось над головой.

Соки, по-прежнему сидя на земле, обернулась. Над ней возвышались двое: дед-шаман в смешном квакерском пиджачке и брюках с пузырями на коленях и какой-то детина, голый по пояс, в нелепой раскраске, с бусами и полосатыми перьями сойки в шевелюре.

– Не могла дождаться нормального парня, – сокрушенно продолжил Джон Рейнольдс. – Все бы ей путаться с вакан.

Соки, не обращая на деда внимания, разглядывала свою правую руку. Куртка соскользнула, и девушка осталась совершенно голой, но сейчас ее это очень мало заботило. Рука как рука. Пять пальцев, ногти, смуглая – но не такая, как у деда, а смугло-розовая – кожа. На ногтях три белых пятнышка. Ба говорила, это авитаминоз. Вспомнив прошлую ночь, Соки поняла, что запуталась окончательно. Может, и крыло ей приснилось? Но откуда тогда столько вороньих перьев?

– Он не вакан, – сквозь зубы огрызнулась она. – Он обычный. Хороший. Его зовут Ричард. И он вернется за мной.

Шаман покачал головой, но без рогов и шкуры бизона выглядело это совсем не внушительно. Просто старичок, из тех, что ошиваются в каждом культурном центре аборигенов.

– Твой Ричард – вакан, каких мало. В него вселился дух пса, а от человека разве что ноги да руки. Он может только служить хозяину или преследовать добычу, а сейчас и вовсе отправился на охоту за большим волком. Не думаю, что он вернется.

Обернувшись к детине, который с глупым видом почесывал блестящую – натертую маслом, что ли? – грудь, Джон Рейнольдс сурово изрек:

– Ты все равно женишься на моей внучке. Вороненок или нет, но ее сын не останется без отца.

«Как бы не так», – мысленно фыркнула Соки.

Увернувшись от руки самозваного жениха, девушка сама поднялась с травы. Слегка шатало, но идти было можно, только стебли немилосердно кололи пятки. Ковыляя к типи следом за шаманом и гологрудым парнем, Соки думала: «Вакан или нет, но ты убьешь своего волка и вернешься за мной. Потому что я так хочу. Потому что иначе быть не может. Потому что я жду тебя, Охотник».