Текст книги "Век криминалистики"

Безмолвная тишина царила в зале суда в Дедхэме, когда в начале июля 1921 года прокурор вызвал своих экспертов по стрельбе. Снаружи палило солнце. Почти не принося прохлады, дуновение ветерка проникало в помещение. Глаза двенадцати присяжных, утомленных от жары и многочисленных выступлений противоречащих друг другу свидетелей, снова стали внимательными, когда шеф полиции штата капитан Проктор стал на свидетельское место в качестве первого эксперта по стрельбе.

Несмотря на свой возраст, Проктора с некоторых пор не удовлетворяла больше работа в полиции. Его, как и многих других, охватило честолюбивое желание отличиться на ниве «науки о стрельбе». А так как все обнаруженные пули, гильзы, патроны и оружие конфисковал он, то он и оказался первым, кто смог их обследовать. Разумеется, для обвинения было очень важно выяснить, были ли те шесть пуль 32-го калибра, которые обнаружены в теле убитых, выстрелены из оружия того же самого калибра, что и оружие, изъятое у Сакко при аресте. Это касалось и патронных гильз. Бесспорно, выглядело подозрительным, что двадцать три патрона 32-го калибра, обнаруженные в кольте Сакко и его карманах, по типу, калибру и времени изготовления совпадали с гильзами от патронов, найденными на месте преступления.

Сначала Проктор несколько нервозно манипулировал с пистолетом Сакко и пулей. Затем он заявил ничего не подозревавшим слушателям, что исследовать огнестрельное оружие 32-го и 38-го калибров для него дело привычное: он рукой пропихивает пули через канал ствола, чтобы получить на них отпечатки нарезов, крутизны нарезки и других особенностей оружия. После этого он попытался протолкнуть пулю через ствол пистолета Сакко, но ему это не удалось. Рассердившись, он отказался от дальнейших попыток и сказал, что такое «проталкивание» излишне. Он, мол, четырнадцать раз стрелял пробными пулями из пистолета Сакко и извлекал их невредимыми из ящика с опилками и маслом, а затем сравнивал все эти пули с теми, что обнаружены на месте преступления. Лишь одна из этих пуль, а именно – та, что убила Берарделли и была помечена римской цифрой III, соответствовала по нарезам пробным пулям, выстреленным из кольта, принадлежащего Сакко. Пять других пуль 32-го калибра были, по словам Проктора, выстреляны из неизвестного пистолета марки «Сэвидж».

Представитель обвинения Уильямс спросил его: «Вы в этом убеждены?..» Не колеблясь, Проктор отпарировал: «Я убежден в этом так же, как и во всем остальном…»

Уильямс задал тогда решающий вопрос: «Значит, причинившая смерть пуля III выстрелена из кольта, принадлежащего Сакко?» – «По моему мнению, – ответил Проктор, – вид пули не исключает того, что она выстреляна из этого пистолета…»

Уильямс перешел к исследованию найденных возле убитых патронных гильз. И тут в атмосфере растущего в зале возбуждения Проктор заявил: «Патрон фирмы «Винчестер», помеченный буквой «W», выстрелен из одного пистолета, а остальные три патрона – из другого. Я сам сравнивал гильзу от патрона «W» с гильзами от пробных пуль, которыми я стрелял из пистолета Сакко».

Уильямс тут же поставил второй важный вопрос: «Считаете ли вы, что гильза «W» вылетела из пистолета Сакко?»

Лишь легкий шумок вентилятора нарушал мертвую тишину в зале. И в этой тишине Проктор, опять прибегнув к своему любимому выражению «не исключает», заявил: «Следы от ударника на гильзе «W» и на гильзах пробных патронов не исключают того, что гильза «W» выпущена из того же самого оружия».

Уильямс пригласил войти своего второго эксперта Чарлза Вэна Эмбура. Последний не был таким дилетантом, как Проктор. Девять лет он работал в арсенале в Спрингфилде, затем на предприятиях Кольта и Вестингауза, а в данный момент был оружейным техником на патронном заводе фирмы «Ремингтон» в Бриджпорте. Эмбур заявил, что он в присутствии Проктора производил пробные выстрелы из пистолета Сакко и сравнивал эти пули и гильзы с теми, что были обнаружены на месте преступления. Он тоже полагал, что пять пуль, обнаруженных на месте преступления, выпущены из пистолета марки «Сэвидж», а шестая (помеченная цифрой III) – из кольта 32-го калибра. Он специально замерял на них нарезы.

И снова последовал тот же решающий вопрос Уильямса: а не выстрелена ли пуля, меченная цифрой III, из кольта, принадлежащего Сакко?

Вэн Эмбур ответил: «Я склоняюсь к тому мнению, что пуля с цифрой III была выстрелена из этого автоматического пистолета фирмы «Кольт». И добавил: «На дне канала ствола у него имеется ржавчина, следы которой остаются на пулях».

Защитник Мур тотчас взялся за перекрестный допрос, но ему удалось лишь добиться от Вэна Эмбура признания, что револьверы марки «Кольт» часто ржавеют в указанных местах, так что ржавые пятна могут быть обнаружены не только в кольте, изъятом у Сакко.

Но затем Мур представил двух собственных экспертов, чтобы противопоставить их экспертам обвинения. Первым выступил Джеймс Бэрнс. Этот ставил себе в заслугу тридцатилетний опыт работы в качестве техника на патронных предприятиях фирмы «Картридж компани». Он тоже стрелял пробными пулями из пистолета Сакко. И в прямую противоположность экспертам обвинения он со всей определенностью заявил, что исключает возможность того, чтобы пуля с цифрой III была когда-либо выстрелена из пистолета, обнаруженного у Сакко. Нет, не было вообще никаких сопоставимых признаков. Она могла быть выпущена с таким же успехом из кольта, как и из пистолета «Баярд» иностранного производства. Ствол же, из которого эта пуля выстрелена, имел не следы ржавчины на своем дне, а весь проржавел насквозь. Что касается остальных обнаруженных пуль, то они могут относиться как к пистолету марки «Сэвидж», так и в равной степени к пистолетам марок «Стейр» и «Вальтер».

После Бэрнса Мур пригласил своего второго эксперта Дж. Генри Фицджеральда. Фицджеральд тоже держался с уверенностью, как человек, двадцать восемь лет занимавшийся оружейным делом. Он был решительнее других и категорически заявил: «Пуля с цифрой III не была выстрелена из пистолета, принадлежащего Сакко. Я не смог увидеть на ней никаких примет, которые можно было бы сравнить с приметами на пуле, выпущенной из данного оружия…»

Если посмотреть на это в аспекте более позднего опыта, то все это выглядело как тягостный спектакль. В то время как Уэйт еще бился в Нью-Йорке над выработкой самых элементарных основ научной баллистики, дилетанты и специалисты с сомнительной суммой знаний опять давали здесь экспертные заключения, которые должны были помочь решить вопрос о жизни или смерти подсудимого.

Проктор не обладал ни знаниями, ни опытом в простейших вопросах микроскопии. Вэн Эмбур довольно обстоятельно познакомился с различными методами экспертизы, применявшимися в Европе еще перед Первой мировой войной, лишь начав заниматься микрофотографией. Бэрнс и Фицджеральд не были знакомы с теми правилами и выводами относительно определения типа оружия, которые были разработаны как раз тогда Уэйтом. И ни один из них не имел ни малейшего представления о закономерности, с которой каждое оружие оставляет след на своих боеприпасах. Впечатление некомпетентности и неопределенности вряд ли скрадывалось тем, что Проктор и Вэн Эмбур более или менее камуфлировали свои выводы множеством оговорок, ибо ни прокурор, ни присяжные, ни защита, как это ни странно, не понимали этой тактики оговорок.

Не менее тягостное впечатление оставило препирательство экспертов, начавшееся вскоре из-за принадлежавшего Ванцетти револьвера марки «Харрисон энд Ричардсон» 38-го калибра. Дело в том, что на месте преступления не было найдено ни одной пули такого калибра, но застреленный чиновник Берарделли был вооружен револьвером именно этой марки. Подозрительным было и то, что сразу после грабительского нападения принадлежащий Бернарделли револьвер «Харрисон энд Ричардсон» бесследно исчез.

Обвинение инкримировало Ванцетти, что он поднял револьвер, валявшийся возле убитого Берарделли, и забрал с собой. Ванцетти же не смог дать удовлетворительного объяснения относительно того, откуда у него револьвер. Обвинитель Уильямс пригласил в суд в качестве свидетеля оружейного мастера Фицмейера из фирмы «Айвер Джонсон» и положил перед ним изъятый у Ванцетти револьвер. Было известно, что за несколько недель до смерти Берарделли сдавал свое служебное оружие в ремонт фирме «Джонсон» и впоследствии получил его обратно. Разумеется, Фицмейер не мог помнить о каждом отремонтированном револьвере в отдельности, но на револьвере с ремонтным номером Берарделли он поставил новый ударник. Осмотрев револьвер Ванцетти, он и заявил, что там имеется новый ударник. Тогда Мур, волнуясь, вызвал к свидетельскому месту своих экспертов по стрельбе. Оба они – и Бэрнс, и Фицджеральд – в один голос заявили, что не может быть и речи о новом ударнике в оружии Ванцетти. Ударник там так же стар и подержан, как и любая другая деталь этого револьвера. На лицах присяжных было написано, что Фицмейеру они доверяют больше, чем чересчур проворным экспертам Мура.

Никто не ощутил этого быстрее, чем сам защитник. Он почувствовал также, что совпадение обнаруженных у Сакко патронов старого образца с такими же старого образца гильзами, найденными на месте преступления, побудило простодушных присяжных больше доверять показаниям Проктора и Вэна Эмбура, чем Бэрнса и Фицджеральда. Поэтому в своей демагогической защитительной речи Мур, обращаясь к присяжным, сделал попытку отмежеваться от всех экспертов по оружию, в том числе и от своих собственных. Усталым голосом он воскликнул: «Если пришла пора, когда для решения человеческой судьбы надо пользоваться микроскопом, и если при пользовании микроскопом не кто-нибудь, а эксперты обвинения и защиты вступают в острые противоречия друг с другом, то как же должны колебаться простые люди вроде вас, прежде чем оборвать человеческую жизнь!»

Мур был не прав, отвергая значение действительно точных данных криминалистической науки. Но зато он был, бесспорно, прав в том, что упомянул о несовершенстве методов экспертизы, примененных по делу Сакко и Ванцетти как экспертами обвинения, так и экспертами защиты.

Прокурор Кацман ответил ему следующим образом: «Пусть небо скорее пошлет день, когда доказательства по любому серьезному делу будут зависеть от ученого и его увеличительного стекла!» В свою очередь Кацман был прав в том, что касается значения криминалистической науки в целом, и не прав, когда хотел применить эти свои слова к показаниям экспертов по данному делу, рассмотрение которого столь драматично проходило на его глазах.

Во второй половине дня 14 июля 1921 г. двенадцать присяжных заперлись в совещательной комнате для обсуждения и вынесения вердикта.

Сколько внимания они уделили вопросу о пулях и патронах, показывает тот факт, что они потребовали принести увеличительное стекло, чтобы самим сравнить пулю, помеченную цифрой III, с пробными пулями. Конечно, их попытки выглядели детскими, но свидетельствуют о честном стремлении разобраться в деле. Один из присяжных – Дивер – рассказывал через много лет: «Мы особенно много дискутировали по поводу такого важного доказательства, как пули… Не было никаких стычек между нами. Все мы были убеждены, что Сакко и Ванцетти совершили то, что им вменялось в вину». Присяжные верили, что пуля, обнаруженная в трупе Берарделли, выстрелена из пистолета Сакко. Скорее были сомнения в достоверности показаний некоторых очевидцев. «Но пули – мимо этого нельзя было пройти…»

В семь часов пятьдесят пять минут вечера присяжные были готовы огласить своей вердикт. Они единогласно признали Сакко и Ванцетти виновными в «убийстве первой степени», причем Ванцетти – в качестве «accessory», то есть пособника, который по англо-американскому праву считается виновным в убийстве наравне с непосредственным убийцей.

15 июля 1921 г. известие об этом приговоре разнеслось по всем газетам мира. То, что до тех пор было событием более и менее местного значения, в течение нескольких дней и недель стало сенсацией. Этот приговор повлек за собой кампанию, в ходе которой Сакко и Ванцетти были объявлены безвинными жертвами «капиталистической классовой юстиции». Анархистский комитет по их защите финансировал грандиозные юридические мероприятия, направленные на проведение нового судебного разбирательства дела. Эти попытки объяснялись большим желанием реально помочь осужденным братьям по духу. Вслед за этим был организован мощный пропагандистский поход (часто рисуемый на стенах как страшный призрак, а на этот раз действительно активный)«Красной помощи», для которой Сакко и Ванцетти были не больше, чем куклами в политической конфронтации с капиталистическим миром. Из многих миллионов, собранных «Красной помощью» под видом защиты двух итальянцев, всего лишь 6 тыс. долларов поступили в кассу настоящего Комитета защиты.

История последовавших за этим семилетних юридических маневров и семилетней пропагандистской битвы в аспекте наших интересов представляет собой лишь фон для той роли, которую сыграла в то неописуемое время судебная баллистика. Феноменальной особенностью этого процесса было то, что представители защиты и радикальная пропаганда выдвигали бесчисленные обвинения и утверждения ради того, чтобы заклеймить прокуратуру, судей и присяжных как пристрастных представителей своего класса, как нечестных людей и даже как «убийц». Лишь изредка обращали они свои все более изнуряющие усилия против той части производства по делу, где действительно могла идти речь о некомпетентности или даже о безответственности перед лицом баллистической экспертизы.

Лишь в 1923 г., когда были отклонены два ходатайства о новом рассмотрении дела по существу, Мур за неимением других поводов для нападок на приговор еще раз поднял вопрос об экспертизе оружия. И с этого начался второй, еще более мрачный «баллистический» акт драмы Сакко и Ванцетти.

Пока Уэйт в Нью-Йорке, пережив свое первое разочарование, прилагал усилия для выработки научных основ баллистики, упомянутый второй акт в Дедхэме еще более разительно, чем первый, продемонстрировал сомнительные стороны экспертизы огнестрельного оружия. Мур ввел в игру (без сомнения, ненамеренно) нового «эксперта», стремившегося доказать с помощью «новой неопровержимой техники» абсурдность выводов Проктора и Вэна Эмбура. Это был не кто иной, как «доктор» Гамилтон, оказавшийся в свое время по легкомыслию причастным к вынесению необоснованного смертного приговора в отношении Чарлза Стилоу.

Во время поездки на поезде в Бостон Гамилтон, бизнес которого неизменно процветал, завязал разговор с одним репортером из газеты «Глоуб», кичливо заявив: «Если бы меня спросили, то теперь я с абсолютной точностью смог бы установить, выстрелена пуля, причинившая смерть, из пистолета Сакко или нет. Я овладел новым методом исследования, который убедит любой суд». Запахло сенсацией. Репортер связался с Муром и в таких ярких красках расписал Гамилтона, что Мур попросил «человека из Оберна» срочно сообщить ему, какой гонорар он потребовал бы за проведение новой баллистической экспертизы по делу Сакко.

Гамилтон не стал тратить время на переписку и без промедления лично отправился в Бостон. Мур осведомился, сможет ли Гамилтон объяснить предложенные ему четыре проблемы настолько убедительно, чтобы дискредитировать выводы экспертов, приглашенных прокуратурой, и гарантировать направление дела на новое судебное рассмотрение. Речь шла о следующих четырех проблемах:

1. Была ли пуля, помеченная цифрой III, выстрелена из револьвера, изъятого у Сакко?

2. Действительно ли патроны, найденные у Сакко, изготовлены в то же самое время, что и гильзы от пуль, причинивших смерть?

3. Вылетела ли гильза марки «Винчестер», обнаруженная возле трупа Берарделли и помеченная буквой «W», из револьвера Сакко?

4. Является ударник на револьвере Ванцетти новым или нет?

С обычной для него самоуверенностью Гамилтон заявил, что он удовлетворительно решит все эти проблемы.

Так называемый «новый метод» Гамилтона состоял исключительно в том, что он пользовался теперь лучшим микроскопом (от фирмы «Боуш энд Ломб»). В остальном его квалификация не улучшилась ни на йоту. Ему достаточно было сделать из пистолета Сакко несколько пробных выстрелов, чтобы затем быстро и в полном соответствии с чаяниями защиты сделать следующие выводы:

1. Пуля, помеченная цифрой III, никогда не была выстрелена из пистолета Сакко; простой замер следов нарезов на ней показывает, что она вообще выстрелена не из пистолета марки «Кольт».

2. Найденные на месте преступления патронные гильзы изготовлены отнюдь не одновременно с патронами, обнаруженными в карманах и револьвере Сакко в момент его ареста.

3. Ни одна из найденных на месте преступления гильз никогда не находилась в пистолете Сакко, в том числе и гильзы с пометкой «W».

4. Револьвер Ванцетти не оснащен никаким новым ударником. Для этого надо было бы удалить винт, а он не сдвинут с места.

Мур торжествовал. Он заликовал еще больше, когда нашелся второй эксперт, носивший к тому же настоящий научный титул – профессор Огастес Джилл. Джилл тоже работал только с обычным микроскопом и без малейшего представления о том, что происходило в это же самое время в лаборатории Уэйта. Его заключение было кратким и четким: «Пуля, причинившая смерть, никогда не вылетала из пистолета Сакко». И уже вовсе никаких границ не знало ликование Мура, когда он случайно узнал о поразительном «изменении взглядов» капитана Проктора, первого эксперта обвинения.

Гамилтон приложил к этому руку. Один адвокат, узнав о пребывании в Бостоне «известного д-ра Гамилтона», попросил его об экспертизе по делу об убийстве. Причинившая смерть пуля, о которой в этом случае шла речь, находилась в доме капитана Проктора. Там Гамилтон расхвастался перед старым шефом полиции штата насчет своей роли в процессе Сакко и Ванцетти. Однако Проктор угрюмо заметил: «Это меня не интересует. Теперь я слишком стар, чтобы видеть обоих итальянцев казненными за нечто, чего они не совершали».

Гамилтон навострил уши. Он напомнил Проктору об экспертизе, проведенной им в 1921 г. Но Проктор на это возразил, что он тогда сказал лишь то, что тип пули «не исключает» ее прохождение через ствол пистолета Сакко. И ничего больше. Если бы его кто-нибудь спросил поточнее, есть ли у него доказательства такого происхождения пули, то он бы недвусмысленно ответил «нет». Но обвинение его об этом не спросило, ибо точно знало, каков будет его ответ. Естественно, Мур тотчас узнал о необычном заявлении Проктора. Последний умер еще до того, как смог лично сделать заявление перед судом, но он оставил после себя письменное заявление, которое удостоверяло то, что он рассказал Гамилтону. Этот прецедент был столь же поразительным, как и все выходки экспертов по баллистике. Невероятным было, чтобы в июле 1921 г. Проктор не имел возможности выразить в своих ответах и показаниях свое действительное мнение. Видимо, обвинение было право, когда обвинило капитана Проктора, что он переметнулся на сторону защиты, ибо органы обвинения долго отказывались выплатить ему 500 долларов, которые он требовал за свою первую экспертизу. Мур же, наоборот, утверждал, что совесть мучила старика перед смертью. Как бы то ни было, а 30 апреля 1923 г. Мур подал свое седьмое ходатайство о возобновлении слушания дела. Это было по сути ходатайство «Гамилтона – Проктора», которое должно было покончить со всеми баллистическими экспертизами, проведенными по инициативе обвинения.

Понятно, что Кацман и Уильямс обратились к Вэну Эмбуру. Они потребовали от него проверить свое заключение и парировать утверждения Гамилтона. Вэн Эмбур тем временем тоже обзавелся новым микроскопом и более глубоко ознакомился с микрофотографией. Он сфотографировал теперь пулю, помеченную цифрой III, и пробную пулю со всех сторон. С каждой пули он делал двенадцать снимков и приклеивал их на одну ленту, а затем сравнивал ленты одну с другой. Как и прежде, это был паллиатив, и тем не менее налицо был значительный прогресс. Заключение Вэна Эмбура на этот раз звучало намного более определенно, чем в первый раз: «Я уверен, что патрон с пометкой «W» выпущен из пистолета Сакко. Я равным образом уверен, и пуля, причинившая смерть, вылетела из револьвера Сакко».

Таким образом, когда в конце октября – начале ноября 1923 г. судья Тэйер рассматривал ходатайство «Гамилтон – Проктор», одна экспертиза опять противостояла другой. Однако на этот раз Гамилтон сам себя казнил тем, что совершил во время судебного разбирательства беспримерный акт пиратства – деяние, в отношении которого никто так и не узнал – было ли оно обсуждено с представителями защиты или нет. Гамилтон явился в суд с двумя новыми пистолетами марки «Кольт» того же типа, что и оружие Сакко. В присутствии судьи, представителей обвинения и защиты он разобрал все три пистолета, чтобы разъяснить свое утверждение. Затем он собрал их снова и оба новых пистолета засунул к себе в карманы, собираясь покинуть с ними зал суда.

Судья Тэйер, у которого насчет Гамилтона было свое мнение, окликнул его и потребовал от него оставить новые пистолеты в зале суда. Видно, добрая звезда вела Тэйера, ибо выяснилось, что у пистолета Сакко вдруг появился абсолютно новый, даже покрытый еще защитной смазкой ствол! А чрезвычайно важный для баллистической экспертизы старый ствол перекочевал благодаря карманным трюкам Гамилтона в один из новых пистолетов.

Тэйер распорядился о проведении специального расследования. Гамилтон вынужден был признаться, что подменил один ствол другим. Органы обвинения инкриминировали ему, что он совершил подмен с целью впоследствии самому его вскрыть и подставить подножку обвинению, заполучив тем самым верный аргумент в пользу нового пересмотра дела. Гамилтон отпарировал, заявив, что речь в данном случае идет о «грязной работе» органов обвинения. Мур принял его сторону. И с этого момента судьба ходатайства «Гамилтона – Проктора» о новом рассмотрении дела была решена: оно было отклонено.

Картина была бы неполной, если не упомянуть, что чуть позже, в 1924 году, и Вэн Эмбур потерпел тяжелое поражение по делу об убийстве за пределами штата Массачусетс. Оно должно было подорвать к нему всякое доверие и в Дедхэме, если бы это дошло до ушей защиты.

Вечером 4 февраля 1924 г. Хьюберт Даме, священник католической общины в Бриджпорте (штат Коннектикут) шагал вдоль главной улицы этого города. Внезапно к нему подошел иностранец и выстрелил ему в затылок. Даме свалился замертво. Убийца скрылся. Пуля, сразившая Даме, была, как оказалось, 32-го калибра.

Священника очень любили, и началась бешеная охота за убийцей. Многочисленные показания усердных свидетелей ни к чему, однако, не привели, пока 11 февраля Джон Рейнолдс, чиновник уголовного розыска в Саут-Норуолке, увидел молодого человека, бесцельно шагающего по городу. Он препроводил незнакомца в полицию и обыскал его. В кармане пальто находился револьвер испанского производства, 32-го калибра. Из пяти патронов, которыми он заряжался, не хватало одного – выстрелянного. Незнакомца звали Гарольд Израэль, он прибыл из Бриджпорта и искал ночлег. За тайное «ношение оружия» он был осужден к 30 дням ареста. По долгу службы его спросили, где он был в момент убийства священника Даме. На это он не смог ответить. Наконец, ему устроили очную ставку со свидетелями. Они утверждали, что узнают в нем убийцу священника. После этого Израэля усердно допрашивали с полудня 13 февраля до вечера следующего дня. В конце концов, он сдался и признался, что убил священника, «потому что так ему захотелось».

Привлеченный к этому делу в качестве эксперта Вэн Эмбур получил пулю, причинившую смерть, сделал из пистолета Израэля несколько выстрелов пробными пулями, сделал микрофотоснимки всех пуль и прикрепил их к ленте, чтобы таким образом иметь всегда под рукой изображение всей поверхности пули. Затем он сделал надрез в кадре с изображением пробной пули, засунул в него кадр с изображением пули, причинившей смерть, и так долго двигал эти кадры по отношению друг к другу, пока характерные признаки обоих кадров не совпали.

Следственному судье он заявил: «Я, правда, провел еще не все пробы, но убежден, что пуля выстрелена из этого (Израэля) оружия». Это заявление Вэна Эмбура имело решающее значение. Предварительные результаты расследования были переданы прокурору Хоумеру Стилле Каммингсу, который принадлежал к числу тех прокуроров, для которых важно было не добиться осуждения и завоевать симпатии своих избирателей на следующий избирательный срок, а важна была справедливость.

Когда Израэль отказался от своего признания и заявил, что в конце бесконечных допросов он готов был признаться в чем угодно, лишь бы положить конец мукам, Каммингс не отмахнулся просто так от этого факта. У него сложилось свое собственное представление об Израэле, он считал его умственно отсталым, беспомощным и легко поддающимся влияниям. А вскоре затем он изобличил всех свидетелей в безответственных и легкомысленных утверждениях. Выяснилось даже, что Израэль имел алиби на момент убийства священника.

В конечном итоге оставался только один тягостный момент – экспертиза Вэна Эмбура. Каммингс сначала вызвал к себе шесть новых экспертов по баллистике. В те дни эксперты расплодились, как грибы после дождя. Каждый сотрудник оружейного завода хотел обеспечить себе участие в новой, входящей в моду сфере деятельности. Применявшиеся ими методы были не лучше и не надежнее, чем у Эмбура, и их взгляды очень бы удивили Уэйта или Годдарда. Тем не менее они единодушно заявили, что не находят никаких доказательств того, что причинившая смерть пуля имеет отношение к револьверу Израэля. Это побудило Каммингса лично ознакомиться с фотолентами Эмбура. Сравнив фотоснимки пули, сразившей священника, и пробных пуль, он был страшно удивлен, ибо никакого «совпадения» признаков между ними не было и в помине: под снимком пули смерти он случайно обнаружил засунутый туда пробный снимок. Каммингс велел вызвать к нему Вэна Эмбура. Он повторил при нем эксперимент с кадрами фотоленты и молча, но с укором посмотрел на него. Бледный и перепуганный Вэн Эмбур молчал. Пойманный на ошибке, он вынужден был признать, что пуля, причинившая смерть, выстрелена не из пистолета Израэля. Объяснить свою ужасную ошибку он не смог, хотя сделать это было нетрудно: все дело в том, что Эмбур ограничился лишь поверхностным осмотром пуль.

Между тем в борьбе за жизнь Сакко и Ванцетти были исчерпаны все легальные возможности добиться проведения нового судебного разбирательства по делу. Поток протестов со всего мира достиг своего апогея. Эти протесты и долгие препирательства по поводу нового судебного разбирательства привели лишь к одному: даже те американцы, которые никоим образом не относились к «левым», почувствовали сомнение относительно беспристрастности проведенного судебного разбирательства. Характерно, что когда изможденный и изверившийся Мур сложил с себя полномочия защитника, на его место встал представитель высших слоев Новой Англии Уильям Гудрич Томпсон. И он-то обратился к губернатору Массачусетса Фуллеру. 1 июля 1927 г. губернатор назначил комитет из трех независимых мужчин, которые (как это уже было по делу Стилоу) должны были проверить обоснованность осуждения Сакко и Ванцетти. Возглавил этот комитет Эббот Лоуренс Лауэлл, семидесятидвухлетний президент Гарвардского университета. Великая драма приближалась к развязке: через три дня с геликсометром, микрометрическим микроскопом и сравнительным микроскопом в Дедхэм прибыл Годдард.