Текст книги "Век криминалистики"

8. Роберт Черчилл, или Блеск и тени оружейника. Ошибка, повлекшая оправдание убийцы. 1927 г. – дело Брауна и Кеннеди. Британская увертюра к внедрению сравнительного микроскопа

Из Каира сравнительный микроскоп сделал свой последний большой прыжок на пути в Европу. Правда, и теперь он не сразу направился на континент, а забрел сначала в Лондон.

Написанная Смитом статья о деле сардара, которая в 1926 г. была опубликована в «Британском медицинском журнале», выходящем в Лондоне, привлекла внимание к сравнительному микроскопу. Ее прочитал человек, который в свою очередь давно уже бился над секретами экспертизы огнестрельного оружия, – Роберт Черчилл из Лондона.

Роберт Черчилл не был одним из тех находившихся на государственной службе ученых и криминалистов, которые все больше и больше определяли облик криминалистической науки на континенте. Он был, что называется, оригинал в полном смысле слова – этот сорокалетний мужчина, с мощными бицепсами и несколько бычьим лицом. Оружейный мастер по профессии, он из маленькой мастерской, изготовлявшей винтовки для стендовой стрельбы, сделал одно из самых солидных британских предприятий по выпуску дорогостоящего огнестрельного оружия ручной работы. Теперь это предприятие носило его имя. Его деловая контора на углу Ориндж-стрит вблизи Лестер-сквер, в западной части Лондона, была похожа по царившей там атмосфере на английский клуб. На стенах висели предметы из его ценнейшей коллекции оружия. Под ними громоздились посылки с оружием, отправляемым во все части огромной Британской империи. Здесь Черчилл принимал своих клиентов и друзей из Англии, Индии и Южной Африки. Отсюда же они вместе отправлялись на охоту.

В 1910 г. английский суд впервые привлек его к участию в процессе об убийстве в качестве эксперта по баллистике. С тех пор постепенно стало само собой разумеющимся, что за советом по вопросам судебной баллистики следует обращаться к Роберту Черчиллу.

Черчилл, бесспорно опытный в делах, касающихся огнестрельного оружия, постоянно экспериментирующий, но так же мало, как и другие эксперты тех дней (не говоря уже о шарлатанах), владеющий надежными методами исследования, пользовался репутацией лучшего эксперта Великобритании в своей области, и обвинители умели оценить силу его воздействия, особенно если речь шла о том, чтобы убедить присяжных.

Насколько велик был его авторитет, легко судить хотя бы по тому факту, что он не так уж редко выступал вместе с Бернардом Спилсбери. Впоследствии Сидней Смит вспоминал: «С ним (Спилсбери) приходил Роберт Черчилл, эксперт по баллистике, который пользовался также заслуженной славой отличного оружейника, но был таким же упрямым и таким же догматиком, как Спилсбери. По делам, связанным с применением огнестрельного оружия, они часто выступали вместе. Они действительно были грозной парой, и ужасно было, когда они… допускали ошибки…»

Отзыв Смита не был лишен оснований. Одну из таких ошибок (в деле Дональда Меррета) Черчилл вместе со Спилсбери совершил как раз в то время, когда знакомился со статьей Смита в «Британском медицинском журнале». И позже, в 1932 г., он еще раз не избежал опасности поспешных выводов. В Лондоне, в суде Олд-Бейли двадцатишестилетняя светская дама Эльвира Барни обвинялась в убийстве своего юного любовника Майкла. Очевидцев этого убийства не было, а Эльвира Барни утверждала, что речь идет о несчастном случае. Она, мол, в пылу ревности стала грозить своему любовнику, что застрелится, а Майкл попытался отнять у нее пистолет, и при этом случайно раздался роковой выстрел.

Роберт Черчилл, будучи экспертом обвинения, заявил, что оружие, использованное при совершении данного деяния, является чуть ли не самым безопасным огнестрельным оружием, которое когда-либо выпускалось. Выстрелить из него можно, только применив значительную силу. А это значит, что утверждение, будто оружие выстрелило «случайно», абсолютно несостоятельно.

И снова мертвая тишина воцарилась в зале суда, когда Патрик Гастингс, один из самых знаменитых британских защитников по уголовным делам, выступавший в 30-х годах, в ходе принявших драматический характер прений сторон шутливо взял в руку пистолет Эльвиры Барни. Подвергая при этом Черчилла перекрестному допросу, он позволил себе в это время так же шутливо «цокать» курком этого пистолета. Цок, цок, цок. И с каждым «цоканьем» присяжным становилось все более ясно, как на самом деле легко стрелять из этого оружия. Позже, однако, ходили слухи, что спуск курка не был таким легким, как это казалось, и что Гастингс будто бы даже от чрезмерного напряжения повредил себе указательный палец. Правда это или легенда, но, во всяком случае, опыт учил Черчилла, что, подобно любому другому эксперту периода становления судебной баллистики, он не застрахован от ошибок, притом самых серьезных.

Это, однако, не помешало тому, чтобы внедрение сравнительного микроскопа и научной судебной баллистики в Англии навсегда оказалось связанным с именем Роберта Черчилла и легендой вокруг этого имени.

Взявшись мастерить сравнительный микроскоп, Черчилл поехал в Нью-Йорк, где встретился с Годдардом лично. Микроскоп Черчилла отнюдь не был шедевром, но свое предназначение он выполнял. И так же, как в свое время с Годдардом, именно случай сыграл свою роль в судьбе Черчилла, доставив ему в нужный момент сенсационное дело об убийстве, выступая в процессе по которому он дал столь же сенсационный старт сравнительному микроскопу и судебной баллистике в Великобритании. Это было дело об убийстве констебля Гаттериджа в ночь с 26 на 27 ноября 1927 г.

Ранним утром 27 ноября стояла пасмурная, туманная погода. Водитель почтовой машины Уорд из Стейплфорд-Эббеса (графство Эссекс), проезжая по Ремфорд-Онгар-роуд, увидел у кромки дороги полицейского, лежащего в луже крови. Его записная книжка валялась на земле рядом с упавшим с головы шлемом. B правой его руке был зажат карандаш, которым полицейский, видимо, делал записи. Не было никаких следов борьбы. На левой щеке виднелись две пулевые раны. Одна пуля вышла через затылок, другая – через правую щеку. Необычное и вместе с тем ужасное впечатление производил тот факт, что убийца выпустил еще две пули – по одной в каждый глаз полицейского, как бы стремясь погасить обличающий взгляд умирающего. Уорд остолбенел от ужаса. Он узнал убитого: это был констебль Гаттеридж.

Начальник эссекской полиции обратился за помощью в Скотленд-Ярд. Из Лондона был прислан главный инспектор Беррет. Этот грузный, широкоплечий, бородатый сотрудник Скотленд-Ярда пользовался уже тогда достаточным авторитетом. Но именно дело Гаттериджа сделало его знаменитым, и впоследствии он посвятил ему вступительную главу своих мемуаров. Но важнее было все-таки то, что Беррет не принадлежал к старой полицейской гвардии, отрицательно относившейся к техническим и научным достижениям.

Осматривая место происшествия, Беррет обнаружил отпечаток автомобильной шины на поросшей травой земле у кромки дороги и стал довольно эффектно конструировать возможные ситуации происшедшего. Дорога ночью не освещается, а карманный фонарик Гаттериджа был спрятан в мундире. Если Гаттеридж хотел что-то записать, ему нужен был свет. Или, может, ему хватало света от фар автомобиля? А не хотел ли он записать номер какой-нибудь подозрительной автомашины?

Вскоре поступило донесение, что прошлой ночью в Биллерикэй был угнан автомобиль доктора Пауэлла с находившимся в нем врачебным саквояжем. Беррет увидел в этом подтверждение того, что находится на правильном пути. А чуть позже был обнаружен и угнанный автомобиль. Воры бросили его на отдаленной дороге, видимо, в сильной спешке. На колесах налипли комья земли и травы. На подножке возле сиденья водителя были пятна крови, а позади левого переднего сиденья сержант полиции обнаружил стреляные гильзы. Поскольку Беррет кое-что слышал о возможностях судебной баллистики, он позаботился о том, чтобы эти гильзы были посланы на баллистическую экспертизу. То же произошло и с тремя пулями, найденными в теле убитого и возле него. Проведение экспертизы поручено было Генри Иббитсону, Уильяму Фоксу и Генри Перри, испытателям оружия Королевского арсенала и Королевской фабрики ручного оружия в Инфилд-Лох, но в первую очередь – Роберту Черчиллу из Лондона.

Испытатели оружия пришли к выводу, что пули, выстреленные в глаза Гаттериджа, были частью патронов, которые не производятся уже несколько десятилетий. В лицо же жертве стреляли модернизированными пулями с бездымным порохом. Довольно легко были идентифицированы и найденные гильзы. Все они были 45-го калибра и были выпущены из револьвера одной из следующих марок: «Кольт», «Уибли» или «Смит и Вессон». О какой конкретно марке идет речь, испытатели не установили. И тут – именно тут – в образовавшийся пробел впервые втиснулся Черчилл со сравнительным микроскопом. Хотя смертоносные пули, наткнувшись на кости черепа, сильно деформировались, они вполне годились для того, чтобы их можно было сравнить с пробными пулями, выстреленными соответственно из револьверов «Кольт», «Уибли», «Смит и Вессон». Сравнительный микроскоп позволил Черчиллу сделать вывод: все пули выстрелены из револьвера «Уибли».

Беррет и несколько дюжин других сотрудников полиции развернули настоящую охоту за револьверами этой фирмы. Наконец в Хаммерсмите был найден выброшенный кем-то «Уибли». Все испытатели оружия независимо друг от друга склонялись к предположению, что гильзы от патронов, найденные в автомобиле убийц, вылетели из этого револьвера. Казалось, имелись совпадения между линиями на шляпках гильз и на патронном упоре затвора револьвера. Увеличенные фотоснимки (как часто они уже приводили к заблуждениям!) усилили это предположение. Но Черчилл продолжал стрелять пробными пулями из найденного «Уибли». Он сличал их с пулями, причинившими смерть, под микроскопом, и… картина получалась совершенно иная. Револьвер «Уибли» из Хаммерсмита ни в коем случае не мог быть оружием, из которого было совершено данное убийство. Над сравнительным микроскопом склонился не только Черчилл, но и испытатели оружия, которые вынуждены были внести соответствующие коррективы в свои выводы.

Снова началась охота за револьверами. Беррета при воспоминании о Гаттеридже неотступно преследовали его пустые глазницы. Тот, кто произвел эти выстрелы, считал он, должен быть особенно жестоким и бесчувственным. Он проштудировал список известных преступников, особенно отличавшихся насилием, и прямо в самом его начале столкнулся с именем Фредерика Гая Брауна. Последний уже несколько раз отбывал наказания за свои преступления. Это был неисправимый, жестокий тип. Время от времени он занимался торговлей автомобилями сомнительного происхождения, как раз неподалеку от места, где произошло расследовавшееся Берретом преступление. В настоящее время он держал маленькую ремонтную мастерскую в Баттерси. Беррет велел понаблюдать за ним, но не находил никаких оснований для его ареста и для обыска его гаража до тех пор, пока в конце января 1928 г. Браун не продал очередную краденую автомашину. Теперь Беррет принялся за дело. Войдя в мастерскую Брауна, он наткнулся на еще одну машину. В ней лежали не только инструменты из врачебного саквояжа доктора Пауэлла, но и заряженный револьвер марки «Уибли» с огромным количеством боеприпасов к нему. Браун клялся в своей невиновности: Гаттеридж будто бы был ему совершенно незнаком, а револьвер «Уибли» он купил в апреле прошлого года.

На следующее утро Черчилл и испытатели оружия занялись оружием, найденным при обыске. Сравнительный микроскоп Черчилла на удивление быстро дал в распоряжение экспертов главные связующие звенья. Бороздка на пуле, причинившей смерть, соответствовала бороздкам на пробных пулях, выстреленных из «Уибли». Но так как пули были деформированы, Черчилл отказался представлять их присяжным в качестве доказательства. «Присяжным, – сказал он, – предстоит в первый раз столкнуться с результатами, полученными с помощью сравнительного микроскопа. Поэтому им вообще нельзя давать никакого повода для сомнений. Они должны быть убеждены».

В этом чувствовалась накопленная мудрость. Но необходимую убедительность давало именно сравнение пробных гильз из «Уибли» с гильзами, обнаруженными в автомобиле убийцы. Неровности на патронном упоре «Уибли» и шляпках гильз полностью совпадали. Чтобы не рисковать, Уильям Фокс, испытатель оружия из Инфилд-Лox, обследовал патронные упоры всех 1374 видов ручного огнестрельного оружия, находившегося как раз тогда на ремонте в Королевских мастерских. Не обнаружив ни единого патронного упора, чьи выступы соответствовали бы бороздкам на гильзах, он окончательно убедился в правоте выводов экспертизы.

Еще до окончания экспертизы оружия Беррет арестовал мужчину по фамилии Кеннеди, которого часто видели вместе с Брауном. При аресте Кеннеди пытался стрелять в полицейских, но оружие дало осечку. Оно тоже было обследовано. Выяснилось, что оно не имеет никакого отношения к оружию, которым было совершено убийство. Правда, роли это уже не играло, ибо Кеннеди признался, что они вместе с Брауном похитили автомобиль доктора Пауэлла. По его словам, констебль Гаттеридж остановил их, и Браун выстрелил из автомобиля в ничего не подозревавшего полицейского.

23 апреля 1928 г. судья Эйвори открыл в Олд-Бейли слушание дела по обвинению Брауна и Кеннеди. Впервые в традиционно оформленное старое здание была приглашена современная судебная баллистика. Сравнительный микроскоп произвел фурор. Об успешном его применении все еще продолжали говорить, когда в пентонвиллской и уондсуортской тюрьмах в отношении обоих подсудимых был приведен в исполнение приговор к смертной казни. Конечно, и после процесса не обошлось без скептиков, которым доказывание с помощью микроскопа казалось явлением зловещим и неконтролируемым. К ним относился Дж. Б. Шоу, который так любил высказываться по всевозможным поводам. В открытом письме он писал о «сфабрикованных царапинах на пистолетах и патронах, призванных повлиять на присяжных». Но его высказывания на этот раз опровергались действительностью. Черчилл не ошибся, и за ним по праву закрепилась репутация человека, которому Великобритания обязана внедрением судебной баллистики.

9. Фундамент будущего прогресса

Из Лондона путь сравнительного микроскопа лежал дальше. Следующим, кто сконструировал у себя на родине сравнительный микроскоп, был швед Сёдерман. За ним последовали Эдмон Локар в Лионе, Мецгер в Штутгарте, Крафт в Берлине. С 1930 г. в Европе какое-то время насчитывалось больше сравнительных микроскопов, чем в Америке, где этот метод исследования хотя и возник, но научная криминалистика еще не достигла уровня развития, характерного для Европы. Еще долго (отчасти даже после Второй мировой войны) обсуждалась проблема, является ли судебная баллистика частью судебной медицины, которой она в Европе столь многим обязана, или же она должна быть полем деятельности технических специалистов, в то время как экспертиза огнестрельных ран по-прежнему останется за судебной медициной. Это была дискуссия, которая во многом напоминала борьбу за место токсикологии в криминалистике. Но в конечном итоге все более утверждалось мнение, что новая область требует столь много забот, времени и ответственности, что не может быть освоена людьми, которые одновременно заняты научными исследованиями другого рода. В течение десятилетий большинство стран создавали собственные баллистические отделы, по преимуществу в рамках полицейских лабораторий, историю развития которых мы проследили. Они проводили не только сравнительное исследование огнестрельного оружия, но часто также и химико-физическое определение дальности выстрелов. Так как в большинстве лабораторий физики, химики и техники-оружейники работали рядом друг с другом, то такое решение вопроса напрашивалось само собой. Кроме того, возникли обширные централизованные коллекции для сравнения оружия и боеприпасов.

Эпоха «специалистов по всем вопросам» здесь тоже пришла к концу и сменилась более или менее тесным сотрудничеством специалистов различных профилей. Но это не означает застоя в криминалистической науке, ибо постоянная готовность преступного мира использовать новейшие достижения оружейной техники столь же мало располагает к нему в сфере судебной баллистики, как и на ниве судебной медицины или токсикологии.

Последующее развитие этих наук ничего не изменило в основных принципах, явившихся результатом труда многих людей на протяжении многих десятилетий. Эти принципы и образовали прочный фундамент будущего прогресса.

С того момента как Эжен Франсуа Видок (вверху), в прошлом заключенный, основал в 1810 г. французскую уголовную полицию – Сюртэ, главной проблемой криминалистики стала идентификация преступников. Детективы должны были запечатлевать в своей памяти как можно больше лиц уголовников: день за днем они ходили в тюрьмы на «парады заключенных» (внизу). В несколько измененной форме парад сохранялся до наших дней (внизу, США, 1951 г.).

Как и Сюртэ, Скотленд-Ярд в начале своей деятельности производил идентификацию каждого преступника по его внешности. Первые лондонские детективы, боу-стрит-раннеры, использовали всевозможные способы маскировки, чтобы проникнуть в среду преступников.

Еще одну возможность идентификации открывало сотрудничество с теми преступниками, которые, подобно Джонатану Уайлду (вверху), вели двойную игру, оказывая услуги и полиции, и своим собратьям по преступному ремеслу.

Внизу изображен детектив Чарлз Прайс (слева), великий мастер переодевания с целью маскировки (справа).

Альфонс Бертильон, принятый поначалу из милости в полицию на должность писаря, первым начал с 1883 г. вводить научные методы в криминалистику. Исходя из выводов антропологов и статистиков о том, что размеры всех частей тела у разных людей никогда не совпадают полностью, он измерял преступников, заносил данные измерений на карточки и мог таким образом при необходимости отыскать зарегистрированного преступника по карточке. Способ этот был неудобным, требовал измерений с точностью до миллиметра, но он был надежнее, чем все ранее известные способы идентификации.

В 1891–1892 годах анархист, действовавший под псевдонимом Равашоль, держал в страхе весь Париж. Когда он был арестован (вверху), Бертильон идентифицировал его с помощью своей картотеки как опасного преступника Кенигштейна. С этого началось победное шествие бертильонажа по всей Европе.

Кроме способа измерения, Бертильон разработал основы получения точных фотографий преступников (вверху), которые он приклеивал к карточкам измерений, а также основы фотографирования места преступления (второе вверху). Эти фотоснимки были точнее самого точного описания, сделанного полицейскими. Арестованные зачастую настолько противились фотографированию, что их приходилось силой удерживать перед фотографической камерой, как это видно на снимке, сделанном в присутствии инспектора нью-йоркской полиции Бирнса. Фотография сохранила свое значение как средство идентификации, но полную надежность идентификации обеспечили лишь отпечатки пальцев.

Первые шаги дактилоскопии: китайская квитанция от 1839 г. (вверху) с оттиском большого пальца вместо подписи. Уильям Хершел (1833–1917, вверху), чиновник британской колониальной администрации в Индии, изучал возможность идентификации по отпечаткам пальцев.

Внизу: отпечатки его левой руки, сделанные с перерывом в тридцать лет, чтобы доказать их неизменяемость.

Фрэнсис Гальтон (1822–1911) понимал преимущества дактилоскопии перед бертильонажем. Но ему не удалось найти приемлемой системы регистрации отпечатков пальцев.

Эту задачу решил Эдвард Генри (1850–1931). Став в 1901 г. начальником лондонской полиции, он заменил бертильонаж дактилоскопией.

Хуан Вучетич (1858–1925, справа), служащий аргентинской полиции, человек трагической судьбы. В 1891 г., то есть раньше, чем Генри, ему удалось найти первую в мире приемлемую систему регистрации отпечатков пальцев и применить ее на практике. В 1894 г. вышла в свет его книга, в которой он описал свое открытие, но за пределами Южной Америки о его работе никто не знал.

Фотографии и отпечатки пальцев из картотеки уголовной полиции. Они показывают, насколько обманчивой может быть идентификация по фотоснимкам, и возможности, заложенные в дактилоскопии. На снимках изображен один и тот же человек, но изменения, вызванные возрастом, облысением и бородой, создают впечатление, что это два разных лица.

Убийство с целью ограбления в Дептфорде, при совершении которого один из нападавших оставил отпечаток пальцев на шкатулке для денег, стало в 1905 г. предметом сенсационного процесса, где отпечатки пальцев впервые послужили доказательством вины преступника. Слева: отпечаток пальца на шкатулке. В центре: его характерные черты. Справа: отпечаток пальца, взятый непосредственно у подозреваемого Стрэттона.

Большую роль в развитии дактилоскопии в Англии сыграло скандальное дело Адольфа Бека (вверху), когда его дважды путали с преступником Томасом (внизу) и приговаривали к тюремному заключению.

И только отпечатки пальцев внесли ясность в это дело.

Полицейский суд на Боу-стрит в Лондоне (1825 г., вверху). Отстроенное в 1892 г., ныне уже бывшее, здание Скотленд-Ярда (вверху второе). Олд-Бейли – арена крупнейших процессов над уголовными преступниками (внизу).

Полицай-президиум на Александер-плац – с 1885 по 1945 г. резиденция уголовной полиции в Берлине (вверху) и парижский Дворец правосудия (внизу).

В США введение научных методов идентификации пробивало себе дорогу с большим трудом. Представление мира об американской криминалистике создавалось не работой полиции, а работой детективов Аллана Пинкертона (вверху, босой Пинкертон в начале своей карьеры). Большим достижением криминалистики в США считался своего рода криминалистический музей, созданный инспектором Бирнсом в Нью-Йорке.

В борьбе с гангстеризмом дактилоскопия пережила свое самое серьезное испытание на надежность. Преступники понимали грозящую им опасность и всеми способами пытались изменить или разрушить узор папиллярных линий на своих пальцах. Они платили огромные деньги за пластические операции. Но все их старания были тщетны: папиллярные линии возрождались. Гангстер Гэс Уинклер пытался в 1934 г. хирургическим путем изменить отдельные папиллярные линии своих пальцев (вверху), но это не спасло его от опознания. Самую радикальную попытку такого рода предпринял рецидивист Питтс. Хирург Бранденбург трансплантировал кожу с груди Питтса на его пальцы. Несмотря на это, Питтс был опознан (внизу).

В 1889 г. парижский аферист Эйро (вверху) и его любовница Габриэль Бомпар (вверху) убили преуспевающего судебного исполнителя Гуффэ, запаковали его труп в сундук (внизу) и бросили его на берегу Роны вблизи Лиона. Спустя несколько недель ставший совершенно неузнаваемым труп был обнаружен. Звездным часом судебной медицины стал момент, когда лионский профессор Лакассань сумел по строению костей, изменениям в них, по зубам и волосам идентифицировать личность покойного.

В 1901 г. исполнилось сто лет с тех пор, как судебные медики начали бороться за криминалистическую оценку следов крови, обнаруженных на месте происшествия. Им удалось выработать методы, при помощи которых можно установить, являются ли пятна кровью, если даже речь шла о старых, засохших и изменивших цвет пятнах. Но отличить кровь животного от крови человека они не умели. Теоретически красные кровяные тельца животного можно под микроскопом отличить от человеческих по их форме и размеру (на фото внизу: увеличенные в тысячу раз красные кровяные тельца, снизу вверх – человека, свиньи, козы). На практике же засохшие кровяные тельца теряют свои характерные признаки. Поэтому открытие, позволяющее не только отличать кровь человека от крови животного, но и устанавливать, какому животному принадлежит данная кровь, сделанное немецким ученым Паулем Уленгутом (вверху) в 1901 г., имело большое значение для судебной медицины.

Патологоанатомы Уильям Уилкокс (вверху) и Бернард Спилсбери (внизу) своими исследованиями внесли ясность по делу об убийстве Коры Криппен. Уилкокс доказал наличие яда в останках трупа, обнаруженного в подвале дома, а Спилсбери при помощи тончайшего микроскопического исследования операционного шрама на кусочке кожи доказал, что речь идет о трупе Коры Криппен. Эти исследования сделали Бернарда Спилсбери звездой английской судебной медицины.

В 1929 г. житель Лейпцига Эрих Тецнер (внизу первый) убил встретившегося ему на дороге подмастерья, поместил труп на место водителя своей машины и поджег ее (вверху: машина, в которой совершено преступление, и обвиняемые супруги Тецнер). Инсценируя свою смерть, Тецнер хотел получить страховые суммы. Решающую роль в раскрытии преступления сыграл профессор Рихард Коккель (1865–1934), который был одним из ведущих судебных медиков Германии (внизу второй)

Судебная медицина зародилась в Европе. Лишь после Первой мировой войны США сделали первые скромные шаги в этой области. Переселенцы из Англии привезли с собой в Новый Свет старую английскую систему коронеров. Заключение о причине скоропостижной смерти – убийство ли это, самоубийство или естественная смерть – было делом избранного населением округа коронера и нескольких присяжных. Медицинских познаний при этом от них не требовалось. Нераскрытыми оставались тысячи убийств. После того как в 1877 г. в Бостоне коронеров заменили имевшими медицинское образование медицинскими инспекторами, этому примеру последовал в 1918 г. Нью-Йорк. Первым начальником медицинских инспекторов Нью-Йорка был Чарлз Норрис (1867–1934), которого мы видим на иллюстрации справа. Рядом с ним – токсиколог Александр О. Джеттлер.

Исследование волос, найденных на месте преступления, может сообщить о многом. На иллюстрации изображены волосы человека, кошки и кролика, а также джутовая нить (справа в кружочке) под микроскопом.

Существенно при этом отличие различных волос от текстильных волокон. На иллюстрации изображены волосы человека и кошки, а рядом – волокна шерсти и лыко кокоса (в кружочке) под микроскопом. На нижнем снимке: волокна хлопка, льна, шелка и пеньки (в кружочке).

Одним из выдающихся основоположников токсикологии стал парижский судебный медик и хирург Орфила (1787–1853). На протяжении многих десятилетий он работал над созданием химических методов определения наличия ядов в теле отравленного и умел доказать отравление даже через много лет после смерти потерпевшего. Его исследования доказали виновность Мари Лафарж.

Первым эпохальным открытием в области токсикологии стало открытие английского химика Джеймса Марша в 1836 г. На иллюстрации – первый аппарат Марша.

В результате дальнейших усовершенствований аппарат позволил определять не только наличие, но и количество введенного в организм мышьяка (внизу).

Выдающимся нововведением в области токсикологии после Второй мировой войны стало применение бумажной хроматографии для выделения и определения ядов. Хроматограмма (внизу) показывает сверху вниз отчетливо выделенные из раствора снотворные: люминал, веронал, диал, сонерил, проминал и еще пять других препаратов барбитуровой кислоты.

В 1949 г. Мари Беснар (вверху) была обвинена в убийстве двенадцати своих родственников и знакомых. Двенадцать трупов были извлечены из могил, в одиннадцати из них обнаружили смертельные дозы мышьяка. Когда обвиняемая, несмотря на это, была в 1961 г. после трех процессов над нею оправдана за недостатком улик, токсикологи стояли на пороге новых поразительных открытий. Во время второго процесса по этому делу профессор Поль Леон Трюффер (вверху) и ряд экспертов обратили внимание на игнорировавшееся прежде обстоятельство: почвенные микроорганизмы способны переносить мышьяк в трупы и притом в огромных количествах.

Подобная картина наблюдается при определении ядов при помощи кристаллов, которые имеют, как правило, типичную форму. Токсикологические лаборатории составляли коллекции иллюстраций с характерными формами кристаллов для сравнения их с кристаллами неизвестных еще ядов. Сравнительные микроскопы со вставками, на которых видны формы кристаллов (вверху), облегчили и ускорили процесс сравнения и идентификации. На иллюстрациях внизу изображены кристаллы снотворных – нембутала (внизу) и фанодорма (внизу).

Дело Кристы Леман, которая в 1954 г. в старом доме в Вормсе (внизу) убила с помощью ядовитого средства для защиты растений «Е-605» своего мужа и свекра, а также умертвила таким же способом свою подругу, показало, что токсикология постоянно сталкивается с новыми ядами. Это было первое убийство с помощью «Е-605». Оно повлекло за собой новые убийства и самоубийства, пока токсикологи искали метод обнаружения «Е-605». В середине XX века токсикологи встали перед насущной задачей – ни на шаг не отставать от производства все новых и новых ядов.

Рудольф Райс в Лозанне, Роберт Гейндл в Мюнхене, Дрездене и Берлине и Эдмон Локар в Лионе (вверху, попорядку) являются первыми борцами за создание полицейских лабораторий, в которых нашли бы свое применение при расследовании преступлений все достижения науки и техники. Другими инициаторами этой борьбы были: Марк Бишоф в Лозанне (внизу первый ряд, слева), Георг Попп во Франкфурте (первый ряд, четвертый слева), Ван Ледден Гульзебош в Амстердаме (первый ряд, пятый слева), Август Брюнинг в Берлине (второй ряд, третий слева) и Г. Сёдерман в Стокгольме (второй ряд, шестой слева).

Австрийский следователь Ганс Гросс считается первым, кто в изданной в 1894 г. книге «Руководство для следователя» поставил на службу раскрытия преступлений все достижения науки и техники своего времени. В это же время берлинский судебный химик Пауль Езерих фотографировал пули, найденные на месте преступления, и сравнивал их фотографии с микрофотографиями пуль, выстрелянных из оружия, принадлежащего подозреваемым в убийстве (внизу).

США считаются родиной судебной баллистики, несмотря на то что в Европе имеются предшественники основателей этой науки. Выдающимся баллистиком был Калвин Годдард (1891–1955), который изображен на иллюстрации во время обследования канала ствола пистолета.

Продолжая работу своих предшественников, Годдард сконструировал сравнительный микроскоп, который превратился в важнейший прибор судебной баллистики.

Террор американских гангстеров в 30-е годы (вверху) повлек за собой первые реформы в полиции и распространение деятельности ФБР на всю страну.