Текст книги "Разгром на востоке. Поражение фашистской Германии. 1944-1945"

Фритцше был удовлетворен. Он поторопился назад к подвалу министерства пропаганды. Несколько сотен человек набились в комнаты, и он с трудом заставил слушать себя.

Фритцше объявил, что вылазка, запланированная в канцелярии, была безумием и что он, теперь самый высокий чиновник в городе, остается и предложит капитуляцию Берлина советскому командующему.

В то время как все больше людей набивалось в подвал, а другие отбыли, чтобы присоединиться к группе Бормана в канцелярии, Фритцше закрылся в комнату с переводчиком Юниусом и радиооператором, чтобы написать письмо маршалу Жукову. Юниус должен был перевести письмо и пронести его через линию фронта. В то время как он все еще ждал, в дверь сильно ударили.

Фритцше открыл. Генерал Бургдорф, шатаясь, вошел в комнату. Его глаза остекленели и лицо румянилось от выпивки.

– Вы хотите сдаться? – проревел Бургдорф.

Фритцше кивнул. Бургдорф достал пистолет.

– Тогда я застрелю вас. Фюрер запретил капитуляцию. Мы будем бороться до последнего человека.

Фритцше поймал взгляд радиооператора, который ступил в телефонную будку позади генерала.

– Мы что, должны бороться до последней женщины? – спросил Фритцше.

Бургдорф зашатался и поднял пистолет. Радиооператор, стоящий позади, толкнул его, и пуля ушла в потолок. Радиооператор взял Бургдорфа за руку и вывел его из комнаты.

Это было последним появлением начальника службы армейского персонала, который сделал так много для того, чтобы германская армия стала послушным инструментом Гитлера. На пути назад к канцелярии Бургдорф застрелился.

В тот же самый час шесть групп из убежища под канцелярией осторожно двигались через тлеющий город, сопровождаемые непрерывным громом русской артиллерии. В убежище остались только Кребс и один офицер СС. Они распили бутылку и приготовились свести счеты с жизнью. Группы, которые включали и мужчин и женщин, перемещались одна за другой с короткими интервалами. Борман был в третьей группе. Все, кроме одного человека – Наумана, погибли в ходе этой попытки или попали в руки русских войск.

Эмиссары Фритцше оставили министерство пропаганды незадолго до полуночи. Шли часы. Все больше мужчин, женщин и детей набивалось в подвал. Фритцше распределил пищу и проследил, чтобы склады алкоголя были разрушены, – он узнал, что русские солдаты были наиболее недисциплинированны в пьяном состоянии.

На рассвете 2 мая эмиссары возвратились. Решительный немецкий майор провел их через линию фронта, они отнесли сообщение Жукову, и им сказали, что Фритцше должен прибыть лично. С ними пришел русский полковник, чтобы отвести эту группу назад на территорию, занятую русскими. Группа Фритцше достигла линии фронта и пересекла ее, затем русские забрали их и отвезли к советскому командному пункту около аэропорта Темпельхоф.

Русский офицер начал допрашивать Фритцше около шести часов утра 2 мая. Но немного позже допрос прекратился и не был возобновлен. Роль Фритцше закончилась. Генерал Вейдлинг, командующий берлинским гарнизоном, только что сдался в плен и предложил сдать Берлин.

Генерал Вейдлинг отдал приветствие и сел на тот же самый стул, на котором Кребс сидел двумя днями ранее. Он сказал немного. Прочитал акт капитуляции, который генерал Чуйков положил перед ним. Подписался, хотя его рука дрожала. Ему вручили второй лист бумаги, и он прочитал:

«Берлин, 2 мая 1945 г.

30 апреля фюрер, которому мы поклялись в преданности, оставил нас. Но вы все еще думаете, что должны следовать его приказам и сражаться за Берлин, даже при том, что нехватка оружия и боеприпасов и сама ситуация в целом делают эту борьбу бессмысленной!

Каждый час, когда вы продолжаете бороться, добавляет ужасные страдания населению Берлина и нашим раненым. По согласованию с командованием советских войск я прошу, чтобы вы прекратили борьбу!

Подпись: генерал Вейдлинг,

командующий районом обороны Берлина».

Вейдлинг подписался снова. Потом поднялся. Его сопроводили на улицу, и русский автомобиль разведки увез его в русский лагерь для военнопленных.

Русские громкоговорители и русские рекламные листки разнесли прокламацию Вейдлинга над руинами и огнем в немецкие войска, которые все еще сражались в Берлине. Большинство войск Вейдлинга последовало его призыву и сдалось. Некоторые слились с гражданским населением или пробовали прорваться к западу. Другие все еще продолжали сражаться.

Многочисленные части в западных предместьях пробовали сбежать из города, предпринимая массированные вылазки. Гражданские жители присоединялись к ним повсюду. Женщины с детьми на руках приняли участие в их атаках и погибли. Офицер дивизии Мюнхеберг, дневник которого был процитирован ранее, был в одной из этих частей. Он записал следующее:

«1 мая. Мы находимся в аквариуме. Повсюду, куда я смотрю, воронки от снарядов. Улицы дымятся. Запах разложения временами невыносим. Вчера вечером, этажом выше нас, какие-то офицеры полиции и солдаты праздновали свое прощание с жизнью, несмотря на артобстрел. Этим утром мужчины и женщины лежали на лестнице пьяные, сжимая друг друга в объятиях. Через отверстия от снарядов на улицах можно смотреть вниз на туннели подземки. Выглядит так, будто мертвые лежат там в несколько слоев. Каждый на нашем командном пункте ранен не один раз; генерал Муммерт держит свою правую руку на перевязи. Мы похожи на ходячие скелеты. Наши радисты слушают все время – но нет никаких сообщений, никаких новостей. Только слух, что Гитлер умер в сражении. Наша надежда уменьшается. Все, о чем мы говорим, – это не быть взятыми в плен, прорваться на запад, если Гитлер действительно мертв. Гражданские жители также не имеют никакой надежды. Никто больше не упоминает Венка.

День. Мы должны отступить. Мы помещаем раненых в последний бронированный автомобиль, который имеем в запасе. Все говорят, что в дивизии теперь пять танков и четыре полевых орудия. Поздно днем – новые слухи, что Гитлер мертв и обсуждается капитуляция. Это – все. Гражданские жители хотят знать, будем ли мы прорываться из Берлина. Если будем, то хотят присоединиться к нам. Я не забуду их лица.

Русские продолжают продвигаться в метрополитене и затем появляются из туннелей подземки где-то позади наших линий. В интервалах между стрельбой мы можем слышать крики гражданских жителей в туннелях.

Давление становится слишком тяжелым, мы снова должны отступить. В подвалах – вопли раненых. Нет больше анестезирующих средств. Женщины вырываются из подвала, их кулаки прижаты к ушам, потому что они не могут выдержать крики раненых.

2 мая. Никакой остановки. Землю встряхивает беспрестанно. Ночные бойцы наверху; мы слышим их автоматные очереди и взрывы осколочных гранат. Наконец мы вступаем в контакт с группой, оставшейся от 18-й бронетанковой пехотной дивизии. Мы спрашиваем, будут ли они участвовать в прорыве. Они говорят нет, потому что не получили приказа сверху.

Мы снова отступаем. Мы посылаем наших разведчиков на запад, чтобы найти путь для прорыва. Днем русские самолеты сбрасывают листовки о капитуляции. Советские громкоговорители выкрикивают обращение генерала Вейдлинга о том, что мы должны сдаться, – возможно, оно подлинное, возможно, нет. Зенитные орудия на бомбоубежище зоопарка все еще стреляют. Какие-то потрепанные гражданские жители и пехотинцы, которые прошли через русские линии, присоединяются к нам. Они все ранены, даже женщины. Они молчаливы, едва ли обмолвятся словом о том, что видели на другой стороне. 18-я бронетанковая пехотная дивизия прислала весточку, что часть из них теперь присоединится к нам.

3 мая. На рассвете мы атакуем на мосту, ведущем на запад. Он находится под огнем тяжелой русской артиллерии, его можно пересечь только бегом. Мертвые лежат на всем его протяжении и раненые, которых некому подобрать. Гражданские жители всех возрастов пробуют пересечь мост; они застрелены и лежат рядами. Наши последние бронированные автомобили и грузовики прокладывают путь через груды искривленных человеческих тел. Мост затоплен кровью.

Тыловое охранение отступает. Они хотят пойти на запад, не хотят быть убитыми в последний момент. Командование развалилось. Генерал Муммерт отсутствует. Наши потери тяжелы. Раненые остаются там, где падают. Больше гражданских жителей присоединяется к нам.

4 мая. Позади нас Берлин в огне. Многие другие части все еще должны сражаться. Небо красное, его прорезают яркие вспышки. Русские танки повсюду вокруг нас и непрерывный грохот автоматов. Мы немного пробиваемся вперед в ближнем бою. Мы встречаем колонны беженцев. Они плачут и просят о помощи. Мы – на пределе сил. Наши боеприпасы израсходованы. Часть разбивается. Мы пробуем продолжить прорыв маленькими группами».

Это было концом одной дивизии в сражении за Берлин. Все другие части, которые пробовали прорваться, постигла та же самая судьба. Только нескольким мужчинам удалось спастись.

Пойманные в Берлине отдали себя в руки победителей. Усталые, безразличные, выжившие солдаты и мужчины из народной армии вышли из подвалов и туннелей. Они смотрели в странные лица завоевателей, затем сформировались в бесконечные колонны и пошли на восток.

Позади них осталось население Берлина, которому было суждено перенести теперь знакомую судьбу побежденного.

Войска Венка, занятые в тяжелом бою к югу от Потсдама, ничего не знали о драматических событиях в Берлине. Давление русских росло час от часу, но молодые войска вжимались в землю и поддерживали клин, который вели вперед.

30 апреля последние части гарнизона Потсдама убежали на шлюпках и баржах через цепь озер к югу от города и присоединились к войскам Венка. Даже теперь колонны беженцев все еще перемещались на запад позади немецкого фронта, бок о бок с конвоями раненых солдат. Челночные поезда продолжали ходить между фронтом и рекой Эльбой, несмотря на постоянные воздушные атаки. Члены швейцарского посольства и швейцарской колонии в Берлине и части штата датского посольства бежали к Эльбе наряду с немцами.

Венк спешил от одного сектора к другому. Он заметил признаки растущего истощения и объяснил своим солдатам, почему им необходимо держаться: потоки беженцев должны получить время, чтобы достигнуть реки Эльбы, и 9-я армия, если бы ей удалось прорваться, нуждалась бы в их поддержке. И его войска ответили.

Ночь 30 апреля прошла в упорных боях. Но в ранние часы 1 мая ракеты взлетели в небо перед войсками Венка приблизительно в 16 километрах к югу от Потсдама. Головной отряд 9-й армии приближался к линиям Венка. Через несколько часов наступающие части войск Венка и Буссе встретились.

Превосходящие русские силы давили с обеих сторон. Но когда наступила ночь, генерал Буссе и остатки его 9-й армии пробились из окружения и шли за немецкий фронт.

Их было, возможно, тридцать тысяч человек. С ними прибыло множество гражданских жителей, которые цеплялись за войска. Начальник штаба Буссе был убит. Бесчисленные солдаты и гражданские жители по пути умерли или были пленены. К 9-й армии также присоединились женщины, несущие своих детей.

В тот момент, когда солдаты 9-й армии достигли линий Венка, силы оставили их, и они свалились там, где стояли. Ни суровый приказ, ни угроза наказания, ни предупреждения, что 12-я армия сама не могла продержаться дольше, не подняли их на ноги. Они были без сил и не могли больше маршировать. Венк не имел иного выбора, кроме как использовать небольшой транспорт, который он имел в запасе, чтобы отвезти их к берегам Эльбы. Челночные поезда сделали остальное.

3 мая, когда транспортировка 9-й армии шла полным ходом, началось отступление по всему фронту. За пределами Эльбы, в тылу армии Венка, американские войска наблюдали в бездействии. Они все еще препятствовали массам гражданских беженцев пересекать реку. Только маленьким группам это удавалось под покровом ночи. И представитель Международного Красного Креста, случайно оказавшийся в секторе Венка, устроил так, чтобы несколько транспортов с ранеными солдатами пересекли реку. Но теперь, когда разоруженные солдаты 9-й армии стали собираться на восточном берегу реки, ситуация призвала к решению.

Пока Венк не решался предлагать американцам капитуляцию своих войск. 2 мая он узнал о смерти Гитлера и получил радиосообщение от Дёница для группы армий «Висла» с приказом сдаться западным войскам, если представится возможность. Прежде чем спасение 9-й армии было закончено, он не имел возможности делать заявления о капитуляции своих войск. Но теперь, когда началось его собственное отступление, пришло время предложить капитуляцию.

4 мая эмиссары Венка во главе с графом фон Эдельсхеймом пересекли реку. Они были вежливо приняты на тихом американском фронте, и их сопроводили в штаб 9-й армии США в городе Штендале. Они принесли с собой письменное предложение о капитуляции, которое включало следующие пункты: 1) 12-я армия прекращает сражаться против западных противников;

2) 12-я армия продолжит борьбу против восточных противников до последнего комплекта боеприпасов;

3) 12-я армия просит, чтобы командующий 9-й армией США позволил свободно пересечь реку невооруженным гражданским лицам, сопровождающим армию, и бездомным гражданским жителям, бегущим от русских; 4) 12-я армия просит принять раненых и больных и разрешить войскам пересечь реку в трех указанных пунктах.

Беженцы и остатки 9-й армии ждали на берегу Эльбы возвращения фон Эдельсхейма. Грохот русской артиллерии на востоке становился все ближе. Четыре немецкие дивизии все еще участвовали в кровавых оборонительных боях вдоль постоянно сжимающегося фронта.

Фон Эдельсхейм возвратился через несколько часов. Командующий 9-й армией США принял предложение Венка – с двумя критическими замечаниями: он отказался предоставить любую помощь в пересечении реки и позволить пересечь реку гражданским жителям и беженцам.

Венк попросил, чтобы фон Эдельсхейм повторил второе утверждение. Он не мог понять, почему его сражающиеся войска получили свободный проход, в то время как беспомощным беженцам суждено попасть в руки русских, от которых они бежали, преодолев сотни километров, через лед, снег, опасности и страдания.

Но фон Эдельсхейму было дано только решение, без объяснения причин его принятия. Ни он, ни Венк не знали, почему американцы остановились на Эльбе. Они знали о Касабланке и Тегеране, но они ничего не знали о Ялте.

Венк был уверен, что он переправит свои войска через реку без помощи американцев. Первое исключение к его предложению не беспокоило его. Второе беспокоило. И Венк легко не сдался.

Фон Эдельсхейм пересек Эльбу, чтобы снова договориться о судьбе беженцев. Он получил отказ, как и прежде, вежливый и, возможно, даже печальный, но тем не менее ясный. Его американские интервьюеры сообщали ему, что любое усилие посеять разногласия между западными союзниками и Советским Союзом бесполезно.

Фон Эдельсхейм доложил Венку, что, кажется, нет иного выхода для гражданских беженцев, как только по возможности большинство их переправить через реку среди войск тайно, вопреки желанию американцев.

Было бы бессмысленно не сдать 12-ю и 9-ю армии из-за того, что гражданским жителям не разрешали пересечь реку. Отношение американцев не оставляло сомнений, что такой ультиматум будет вежливо отклонен и что войска останутся до их неизбежного разгрома. Жертва войск не помогла бы гражданским жителям в любом случае – напротив, борьба до последнего человека могла бы только ухудшить ситуацию.

Транспортировка через Эльбу раненых и разоруженных солдат и тыловых эшелонов началась ночью 4 мая. Венк лично прошел от одного места переправы до другого и устно приказал своим командирам по возможности брать с собой гражданских жителей.

До вечера 6 мая сражающиеся войска Венка успешно удерживали отступающий фронт. Затем боеприпасы стали заканчиваться. Русские предприняли прорыв и могли быть остановлены только с большим трудом. Венк приказал своим командирам ускорить эвакуацию и закончить ее к утру 7 мая и затем приготовить лодки и паромы для спасения войск. Хотя бои продолжались до последнего момента, операция прошла успешно.

Сам Венк переправился в вечерние часы 7 мая в надувной резиновой лодке под огнем русских автоматов. Приблизительно сто тысяч из его войск достигли лагеря для военнопленных у союзников, кроме того, были переправлены десятки тысяч гражданских беженцев. Венк не знал, сколько людей осталось. Но он знал, что ничего, ничего не мог сделать, чтобы изменить судьбу тех, кого оставил позади.

Беженцы теперь тысячами пробовали пересечь реку самостоятельно на плотах, сплавном лесе, ящиках. Некоторые, возможно, находили лодки, преднамеренно оставленные войсками. И многие из них встретили американских солдат на другом берегу, которые не понимали, почему должны преградить путь этим несчастным существам, глаза которых были наполнены страхом. Но большинство гражданских жителей было отвезено назад.

Вскоре после шести часов вечера 30 апреля адмирал Дёниц узнал, что стал преемником Гитлера. Эта новость не была для него неожиданной. Но говорят, что с этого момента на его лице отразилась слабость и его плечи как будто согнулись под бременем, которое вынудило его действовать самостоятельно.

Дёниц вызвал Кейтеля и Йодля в свой штаб, который в это время располагался в лагере около маленького города в восточной части Шлезвиг-Гольштейна. С ним был маленький штат, включая Шверина фон Крозигка, секретаря по финансам.

Адъютант Дёница, Людде-Нойрат, оставил сухое сообщение об обсуждениях, которые имели место в комнатах Дёница между 1 и 2 мая. Это сообщение согласуется с более поздними утверждениями Шверина:

«С момента, когда Дёниц занял пост, он видел свою первую задачу в окончании войны как можно быстрее, чтобы избежать далее бессмысленного кровопролития с обеих сторон.

Казалось, что были две радикально различные возможности.

Первая – капитуляция, вторая – просто прекращение боевых действий. Вопрос о том, не было ли второе решение, возможно, более простым и более благородным, был обсужден подробно. Этот пункт обнажил серьезные внутренние конфликты. Горечь от безоговорочной капитуляции и ее отвратительных последствий была известна.

Однако после скрупулезного взвешивания всех факторов Дёниц вынес решение в пользу официальной капитуляции, которой управляют сверху. И привело его к этому то, что можно было избежать дальнейшей потери крови и собственности, предотвратить хаос, к тому же победители окажутся в рамках определенных обязательств.

Оставался лишь вопрос о том, как могла быть достигнута такая капитуляция.

Начиная с конференции Рузвельта и Черчилля в Касабланке было известно, что союзники признают только безоговорочную капитуляцию одновременно на всех фронтах. Такая капитуляция подразумевала, что движение всех германских войск остановится сразу. Но восточные армии не выполнили бы ее при любых обстоятельствах. Подпись под документом, воплощающим такие сроки, оказалась бы бессмысленной, и новое правительство было бы не способно выполнить обязательства, принятые своим самым первым официальным актом.

Оставался только один возможный курс действия: отступление восточных сил с как можно большим числом беженцев к демаркационной линии, которая была теперь известна. Эта операция потребовала бы по крайней мере восьми – десяти дней. В течение этого времени была бы продолжена эвакуация через Балтийское море из Гданьского залива, из Курляндии и из котлов вдоль померанского побережья.

Тем временем были бы предприняты усилия на западе, чтобы достигнуть частичной капитуляции».

В то время как продолжались эти обсуждения, события шли своим чередом. Быстрое наступление Монтгомери вынудило Дёница оставить свой штаб и переместиться на север в город Фленсбург на датской границе, чтобы получить по крайней мере еще несколько дней свободы действия. Перед отъездом он приказал, чтобы гамбургская радиостанция объявила о смерти Гитлера для нации. Объявление звучало так: «Из штаб-квартиры фюрера сообщается, что наш фюрер, Адольф Гитлер, умер днем 1 мая в своем командном пункте в канцелярии в Берлине, сражаясь с большевизмом до последнего дыхания. 30 апреля фюрер сделал своим преемником адмирала Дёница».

И позже ночью последовало собственное воззвание Дёница: «Мужчины и женщины Германии, солдаты германской армии! Наш фюрер, Адольф Гитлер, умер в действии. <…> В этот роковой час, полностью осознавая мою ответственность, я принимаю руководство нацией. Моя первая задача состоит в том, чтобы спасти немецкий народ от уничтожения большевистским врагом. Борьба продолжает служить только этой цели. Но пока эта цель отклоняется американцами и англичанами, мы должны защищать себя также и от них. Дёниц».

Это официальное обращение было программой Дёница. Оно было обращено к западным державам даже больше, чем к немецкому народу.

Это было его первое заявление – почти умоляющее по тону – о том, что он намеревался делать. Одновременно с его публикацией Дёниц уполномочил все части группы армий «Висла» использовать любую возможность для сепаратной капитуляции перед западными державами. Затем он уполномочил одного из своих пользующихся наибольшим доверием военно-морских офицеров, адмирала фон Фридебурга, искать контакт с маршалом Монтгомери и попытаться достигнуть капитуляции армий в Северной Германии перед западными союзниками.

В день смерти Гитлера армии Рокоссовского продолжали продвигаться в Северной Германии. 21-я армия и 3-я танковая армия таяли под русским давлением.

Фон Типпельскирх, действующий командующий группой армий «Висла», все еще ждал прибытия преемника Хенрици, генерала Штудента. Он не видел никакой другой возможности, кроме вывода своих войск в быстро сжимающуюся область между балтийским побережьем и северными пределами Эльбы. Он планировал оказать сопротивление русским везде, где это было необходимо, чтобы прикрыть беженцев в его секторе. В конце он так или иначе сдал бы свои войска британским войскам с другой стороны Эльбы.

Но днем 30 апреля английские и американские самолеты внезапно появились в массивных формированиях над Северной Германией и атаковали движение на дорогах. Они поражали скудные тыловые эшелоны и отступающие боевые войска группы армий «Висла» и массы беженцев, переполнявших дороги, леса и поля. И 1 мая части Монтгомери и американские части, поддерживающие их, пошли в наступление к востоку от Эльбы по широкому фронту. Ясно, что через день или два все германские войска, оказавшиеся между русским и англоамериканскими фронтами, были уничтожены или пленены.

Генерал Штудент достиг штаба группы армий «Висла» в полдень 1 мая. Действующий командующий группой армий, которая почти распалась, оставил свой пост согласно военному ритуалу и традиции, и генерал Штудент принял командование. Фон Типпельскирх возвратился в штаб 21-й армии.

Полковник фон Варнбюлер, начальник штаба 21-й армии, уже вступил в контакт с американским командованием. Он встретил бронетанковое острие американских войск, и они отвели его к генералу Гэвину, командиру американской 82-й пехотной дивизии.

Гэвин встретил немецкого офицера любезно, но отклонил запрос, чтобы раненым солдатам и гражданским беженцам позволить пройти через американские линии, на том основании, что такая процедура будет означать помощь немцам против Советов.

Немец спросил, будет ли принята капитуляция 21-й армии западными державами. Гэвин ответил, что единственная капитуляция, которая будет принята, – это безоговорочная капитуляция перед всеми союзниками и войска, которые не сражались ни с кем, кроме Советов, станут пленниками Советов. Но Гэвин выслушал спокойно объяснения фон Варнбюлера и через некоторое время прервал беседу, чтобы войти в контакт с более высоким штабом.

Когда Гэвин возобновил обсуждение, он, очевидно, действовал по инструкциям, полученным из штаба маршала Монтгомери, – он пояснил, что в случае безоговорочной капитуляции при определенных условиях, возможно, войска 21-й армии будут взяты в плен американскими и английскими силами. Но это был пункт, который мог быть обсужден только непосредственно с фон Типпельскирхом.

Фон Типпельскирх поехал на американский командный пункт без задержки. Колонны беженцев по дорогам просачивались через американские линии повсюду – очевидно, никто не отдавал приказа останавливать их.

Беседа немедленно затронула главную проблему.

– Мои войска, хотя они дисциплинированные, – сказал фон Типпельскирх Гэвину, – не будут выполнять мой приказ сдаться русским. Они не боятся встретить русских на поле боя, но они боятся обращения, с которым к ним отнесутся в русских лагерях для военнопленных. Если я прикажу сдаться на востоке, то сразу возникнет хаотическое массовое бегство на запад с последствиями, которые вы можете легко вообразить. Русские, вероятно, напали бы на мои бегущие войска и начали резню среди них и гражданских жителей на всех дорогах.

Гэвин молчал. Через некоторое время он спросил:

– А что вы задумали?

– Я должен быть в состоянии продолжить борьбу против русских, – ответил фон Типпельскирх. – Я должен быть в состоянии воспрепятствовать русским проникать в мои линии и дать моим войскам шанс переместиться на запад, пока они не достигнут ваших линий, не будучи рассеянными русскими. Если это можно сделать, то мои войска не сделают ни одного выстрела в вашем направлении и сложат оружие, как только встретят ваши войска.

Гэвин покачал головой:

– Это невозможно для нас – позволить продолжать бои на вашем Восточном фронте, в то время как мы здесь за спиной наших союзников заключаем соглашения с вами…

Фон Типпельскирх глубоко задумался. У него сложилось впечатление, что американец не против удовлетворить его запросы, но ему мешали формальные обязательства перед Советским Союзом.

– Разве мы не можем найти формулировку, – сказал фон Типпельскирх, – в которой не будет никакого упоминания о ваших русских союзниках? Если бы мы могли ограничиться заявлением о моем обязательстве сделать так, что мои войска сложат оружие, когда достигнут ваших линий…

– Сформулируйте это, – предложил Гэвин. – Я посмотрю, будет ли это приемлемо для моих начальников.

Фон Типпельскирх написал: «21-я армия продолжает отрываться от врага, предотвращая попытки русских прорваться через ее линии. Все мужчины, которые в течение этого отступления встретятся с английскими или американскими войсками, сложат оружие и станут пленными этих войск».

Гэвин взял бумагу и внимательно прочитал ее, сделал несколько исправлений и затем прервал беседу. Фон Типпельскирх ждал с отчаянным беспокойством. Но только спустя полчаса прибыл ответ, по-видимому, из штаба Монтгомери. Формулировка была принята.

– Вы не хотите остаться прямо сейчас в качестве нашего пленного? – спросил генерал Гэвин.

Но фон Типпельскирх возвратился в свой штаб. Он добрался до него вскоре после полуночи. На рассвете приказы, воплощающие соглашение, достигли каждого солдата 21-й армии. Они были сообщением о спасении.

Утром 3 мая колонны Рокоссовского возобновили атаку с новой энергией. К полудню того же дня первые советские танки появились перед американскими линиями. Но более ста тысяч германских солдат к тому времени вошли в американские лагеря для военнопленных.

Удача этих ста тысяч была куплена высокой ценой. Американские войска, чтобы сохранить контроль за перемещением, отделили гражданских жителей и заставили их ждать вдоль дорог, пока солдаты не пройдут торжественным маршем. Этот марш длился слишком долго. Ни один из гражданских жителей не избежал плена русских, которые следовали по пятам германских войск.

21-я армия спаслась. Подобным же способом и 3-я танковая армия встретилась с силами маршала Монтгомери и просочилась через их линии.

Когда адмирал фон Фридебург, эмиссар Дёница, встретил маршала Монтгомери, чтобы предложить капитуляцию войск в Северной Германии, он ничего не знал о событиях, которые только что произошли. Поэтому его предложение касалось 3-й танковой армии и 21-й армии.

Монтгомери с непроницаемым лицом заявил, что должен отклонить капитуляцию германских армий, которые сражались исключительно против русских. Относительно германских войск, оказавшихся перед его линиями, продолжал Монтгомери, он готов принять капитуляцию всех сухопутных, морских и воздушных сил на все еще оспариваемых территориях к западу от Эльбы.

Фон Фридебург, скрывая потрясение, заявил, что он не имел никаких полномочий предлагать капитуляцию войск в Голландии и Дании. Он запросил бы эти полномочия и, без сомнения, получил их. Но адмирал Дёниц не желает жертвовать немцами к востоку от Эльбы и по этой причине еще не может сдать германский флот, так как еще оставались войска в Курляндии, Восточной Пруссии и Померании, которые только флот мог спасти от русских.

Монтгомери позволил фон Фридебургу закончить. Затем он ответил, что безоговорочная капитуляция всех войск – сухопутных, морских и воздушных – неизбежна. Германское правительство имеет выбор только между да и нет. Относительно германских наземных войск в Северной Германии он, Монтгомери, не имеет возможности принимать капитуляцию войск, которые сражались только против Советов. Но Монтгомери продолжил, что он мог принять только следующую формулировку: «Любой военнослужащий германской армии, который прибудет в сектор 21-й британской группы армий с востока и пожелает сдаться, будет взят как пленный».

Фон Фридебург вздохнул с облегчением. Монтгомери продолжил, что не было никакой необходимости обсуждать вопрос о гражданских беженцах и капитуляция германского флота не обязательно означала, что эвакуация через Балтийское море должна быть немедленно остановлена.

Утром 4 мая Дёниц принял условия Монтгомери.

Дух понимания фон Фридебурга, с которым он столкнулся в штабе Монтгомери, дал новую надежду Дёницу и его группе. В то же самое время они узнали, что британский маршал Александер принял капитуляцию немецких войск в Северной Италии.

Дёниц решил теперь предпринять попытку частичной капитуляции и армий в Южной Германии под командованием фельдмаршала Кессельринга. Это касалось не только войск, выступавших против американских войск в Австрии и Германии, но также и армий, воевавших против Советов на Балканах и в Чехословакии. Но Кессельринг сообщил, что генерал Эйзенхауэр настоял на капитуляции всех сил перед англичанами и американцами так же, как и перед русскими.

Дёниц установил радиосвязь со штабом генерала Эйзенхауэра. Ему сообщали, что генерал желал принять адмирала фон Фридебурга в городе Реймсе 5 мая.

Самолет фон Фридебурга прилетел в Брюссель 5 мая. Союзнический автомобиль привез его в Реймс. Он был принят начальником штаба Эйзенхауэра, генералом Смитом. Сроки капитуляции были уже оговорены в письменной форме. Эйзенхауэр потребовал безоговорочной капитуляции всех германских войск одновременно перед всеми союзниками.