Текст книги "Мы и наши особенности"

Никакое общество не доступно чувству скуки больше, чем общество русское; ни одно общество не платит такой тяжелой дани этому нравственному бичу. Я наблюдаю это изо дня в день.

Леность, вялость, оцепенение, растерянность, утомленные движения, зевота, внезапные пробуждения и судорожные порывы, быстрое утомление от всего, неутомимая жажда перемен, непрестанная потребность развлечься и забыться, безумная расточительность, любовь к странностям, шумному, неистовому разгулу, отвращение к одиночеству, непрерывный обмен беспричинными визитами и бесчисленными телефонными разговорами, странное излишество в милостыне, пристрастие к болезненным мечтаниям и мрачным предчувствиям – все эти черты характера и поведения представляют лишь многообразные проявления одного чувства – скуки.

Но в отличие от того, что происходит в наших заседаниях и собраниях, русская скука кажется чаще всего мне иррациональной, сверхсознательной. Те, кто ее испытывают, не анализируют ее, не рассуждают о ней. Они не останавливаются, подобно последователям Байрона или Шатобриана, Сенанкура или Амиэля, в размышлении над непостижимым сном жизни и тщетностью человеческих стремлений; из своей меланхолии они не ищут выхода, наслаждаясь гордостью или поэзией. Их болезнь гораздо менее интеллектуальная и более органическая, – это состояние неопределенного беспокойства, скрытой и беспредметной печали (стр. 401).

В декабре 1915 года М. Палеолог записывает:

Одним из самых тревожных симптомов настоящего времени является открытая оппозиция бюрократии всем новшествам, диктуемым войной.

Враждебность чиновников направлена главным образом против Союза земств и Союза городов. Безуспешно эти крупные общественные организации старались преумножить усилия по укреплению сотрудничества в работе по продовольственному снабжению армии и гражданского населения, по координации деятельности промышленных комитетов и кооперативных обществ, ликвидации последствий продовольственных кризисов, активизации работы служб Красного Креста по оказанию помощи беженцам и т. д. Административные власти чинят им всяческие препятствия, мешают им во всем, с умыслом и тщательно подготовившись. Для бюрократов Земгор является предметом ненависти, потому что они видят в них – и не без причины – зародыш провинциального и муниципального самоуправления. Русская бюрократия, судя по всему, взяла себе на вооружение следующий лозунг: «Пусть погибнет Россия, но не мои принципы!» Можно подумать, что именно они не погибнут в первую очередь, когда рухнет Россия! (стр. 402, 403)

Осуждая образ русского крестьянина, М. Палеолог ссылается на мнение графини П., которая проводит большую часть каждого года в своем имении, прекрасно исполняя свои обязанности в качестве барыни. К тому же ее нравственные наклонности, явный инстинкт справедливости и склонность к благотворительности заставляют ее предпочитать общество простых людей.

– На Западе, – сказала она мне, – никто не понимает наших мужиков. Поскольку большинство из них не могут читать или писать, то их считают скудоумными, тупыми, а то и варварами. Это поразительная ошибка!.. Они невежественны, поскольку лишены знаний; у них отсутствуют позитивные знания; они обладают очень ограниченным образованием, которого часто вообще нет… Но, пусть необразованные, их умственное развитие тем не менее поразительно по широте кругозора, по своей гибкости, по степени активности.

– Неужели и по степени активности?

– Да, конечно. Их головы все время работают. Мужик много не говорит, но все время думает, размышляет, обдумывает и о чем-то мечтает.

– Так о чем же он думает и о чем мечтает?

– Прежде всего о своих материальных интересах, об урожае, своей скотине, бедности, которую он испытывает или которая ему угрожает, о ценах на одежду и чай, о бремени налогов, барщине, новых аграрных реформах и так далее. Но и мысли более высокого характера тоже одолевают его и отзываются в самой глубине его души, особенно зимой в течение долгих вечеров в избе и во время однообразных прогулок в снегу. Тогда он полностью оказывается во власти неторопливых и грустных мечтаний: думает о человеческой судьбе, смысле жизни, об евангельских притчах, обязанности быть великодушным, искуплении греха через страдание, неизбежном триумфе справедливости на земле Божьей. Вы не можете себе представить, какую страсть к размышлениям и какие поэтические чувства обнаруживаются в душах наших мужиков. Я должна также добавить, что они очень благоразумно используют свои умственные способности. Они блестяще ведут дискуссию: спорят с большим искусством и умением. Они часто очень остроумно отвечают вам, демонстрируя дар к насмешливым намекам и проявление прекрасного чувства юмора (стр. 227–228).

Я посетил сегодня г-жу Д., которая отправляется в свое имение, расположенное в черноземной полосе к югу от Воронежа.

Она человек серьезный и деятельный, очень интересуется жизнью крестьян, разумно заботится об их благосостоянии, образовании, нравственности. Я расспрашиваю ее о религиозных чувствах русских крестьян. Она считает их веру очень простой и наивной, но глубокой, мечтательной, проникнутой мистицизмом и полной суеверий.

Особенно легко они верят в чудеса. Личное вмешательство Бога в человеческие дела им нисколько не кажется противоестественным, а, напротив, вполне понятным. Раз Бог всемогущ, то что же удивительного в том, что он исполняет наши молитвы и дарует иногда подтверждение своего милосердия и доброты? По их представлениям, чудо – явление редкое, исключительное, необъяснимое, на которое нельзя рассчитывать, но которое само по себе кажется им совершенно естественным. Наше понятие о чуде как раз обратное, предполагает знание сил природы и их законов. Знакомство с научными методами и естественными науками является основой веры в сверхъестественное или его непризнания.

Затем г-жа Д. указывает мне еще на одну черту, очень характерную для русских крестьян и очень жуткую: их способность неожиданно и внезапно переходить из одной крайности в другую – от покорности к бунту, от апатии к бешенству, от аскетизма к разгулу, от кротости к свирепости. Она кончает такими словами:

– Мужиков наших потому так трудно понять, что в их душе таятся одновременно самые противоположные возможности. Вернувшись домой, возьмите Достоевского и найдите в «Братьях Карамазовых» то место, где он дает образ «мечтателя», и тогда вы никогда не забудете моих слов.

Вот этот портрет: «Лес зимой, в глуши которого стоит мужик в оборванном кафтане. Он, кажется, о чем-то думает, но он не думает; он весь погружен в смутные мечтания. Если вы дотронетесь до него, то он вздрогнет и посмотрит на вас непонимающим взглядом, словно только что пробудившись от глубокого сна. Возможно, он очень скоро придет в себя; но, если вы спросите его, о чем он мечтал, он не сможет ответить, так как ничего не помнит. Тем не менее он остается во власти оцепенения от сильных переживаний, тех переживаний, которые подсознательно переполняли его… В один прекрасный день, возможно, после года подобных мечтаний, он, бросив все, тронется в путь и отправится в Иерусалим, чтобы обрести спасение, или с таким же успехом подожжет свою деревню или, может быть, сначала совершит преступление, а потом уже отправится в странствование. В нашем народе есть много подобных типажей…» (стр. 497–498)

Рассуждая о недоверии русского крестьянина к представителям высших классов и вообще ко всем, кто стоит выше его по общественному или имущественному положению, образованию или воспитанию, М. Палеолог ссылается на повесть Короленко «На затмении». Писатель описывает события в небольшом городке на Волге в начале XX века. В городок приезжают астрономы для наблюдения солнечного затмения. Их таинственные приготовления, невиданные приборы очень волнуют жителей города. Появляется слух, что приезжие – колдуны, слуги дьявола, Антихриста. Их обступает недоверчивая, возбужденная толпа, с трудом охраняют они свои телескопы. Но вот наступает затмение, солнце темнеет. Тут вспыхивает гнев толпы. Одни вопят о безбожии астрономов, которые смеют исследовать небо: «Вот пошлет Господь на них свой гром». Другие, потеряв голову, кричат: «Пришел конец мира, началось светопреставление! Господи, смилуйся над нами!» Но вот солнце снова выглянуло, толпа успокоилась, все благодарят Бога за избавление от опасности.

Не менее показательны, по мнению Палеолога, народные волнения, сопутствующие эпидемии и голодовке, столь частым в России. При каждом голоде появляется обычный слух: «Это господа и чиновники припрятали хлеб» или же «чиновники и господа нарочно хотят извести народ, чтобы захватить себе землю». При эпидемии ненависть толпы всегда обращена против врачей, являющихся в их глазах представителями власти. «Говорят они непонятные вещи, чудят и разводят холеру, отправляя по приказанию начальства крестьян на тот свет». Толпа сжигает больницу, громит лабораторию и иногда убивает врача. М. Палеолог ссылается на писателя Вересаева, описавшего в одном из своих рассказов печальный конец молодого доктора, решившего посвятить свою жизнь служению народу. Во время холерной эпидемии он проявляет чудеса самопожертвования и все же невежественная толпа обвинила его в отравлении, всячески оскорбляла его и, наконец, избила до полусмерти. Чуть живой от побоев, он не только не винит своих мучителей, но чувствует к ним безграничную жалость и пишет в своем дневнике: «Я хотел помочь народу, хотел отдать ему свои знания и силы, а он избил меня, как последнюю собаку. Только теперь я понимаю, как я любил народ, но не сумел заслужить его доверие. Крестьяне уже начали чувствовать ко мне доверие, но появилась четверть водки, и дикий примитивный инстинкт взял верх. Я чувствую, что умираю. Но ради кого я боролся? Во имя чего я умираю? Видно, так суждено было: народ всегда видел в нас чужих. Мы сами высокомерно отодвигались от него, не хотели его знать; непроходимая пропасть отделяет нас от него» (стр. 460, 461).

Слушая Шаляпина в «Борисе Годунове» в марте 1916 года, М. Палеолог разговорился с некоей госпожой С., оказавшейся его соседкой в театральной ложе. Он пишет:

Во время последнего действия г-жа С. метко отмечает значительное место, уделяемое Мусоргским действию народных масс. Живописная толпа, окружающая главных артистов, – не безразличная, однородная и инертная масса, она деятельна, она участвует во всех переживаниях игры, она всюду на первом плане. Хоровые партии многочисленны, они необходимы для развития самой драмы. Через все действие проходит участие темных роковых сил, всегда являвшихся вершителями событий в великие моменты русской истории. Поэтому-то так очаровано внимание зрителя. Г-жа С. добавляет:

– Будьте уверены, что здесь, в этом зале, сотни, а может быть, и тысячи людей думают только о событиях настоящего времени и уже видят перед собой близкую революцию. Я присутствовала при беспорядках 1905 года, я была тогда у себя в деревне в Саратовской губернии. В революции русский народ интересуется не политическими или социальными идеями; они для него непонятны; его привлекают зрелища, красные знамена, иконы, церковные песнопения, расстрелы, убийства, торжественные похороны, пьяные сцены разрушения, разгула и насилия, пожары, особенно пожары, зарево которых так эффектно выглядит по ночам…

Мы принадлежим к породе людей, любящих зрелища. В нас слишком много артистического, слишком много воображения и музыкальности. Мы плохо кончим… (стр. 476, 477)

Вера в царя, в его справедливость, доброту все еще живет в сердцах крестьян. И этим объясняется всегдашний успех Николая II, когда он непосредственно обращается к крестьянам, солдатам или рабочим.

В то же время народ убежден больше, чем когда-либо, в том, что бюрократия и чиновники извращают или не выполняют благую волю царя. Никогда так часто не повторялись русские поговорки «Жалует царь, да не милует псарь», «Царь-то сказал: да, но его собачка тявкнула: нет» (стр. 518).

В январе 1916 года М. Палеолог пишет:

Никогда ни в какой стране не была раньше так задавлена свобода слова, как в России, и сейчас дело обстоит так же. За последние 20 лет, правда, немного смягчились суровые полицейские меры по отношению к печати. Но сохранилась традиция беспощадной жестокости по отношению к ораторской трибуне, докладам и обсуждениям. Со своей точки зрения русская полиция права: русские несравненно больше поддаются действию живого слова, чем печати. Это потому, что прежде всего русский народ отличается впечатлительностью и легко увлекается образами: русским непременно нужно слышать и видеть тех, кто к ним обращается. Затем, девять из десяти, не умеют читать.

Зато долгие зимние вечера и участие в мирских сходках приучили в течение веков русского крестьянина к словесным упражнениям. Пять-семь месяцев в году, смотря по области, в России нельзя работать в поле. Крестьяне отсиживаются долгую зиму в тесных избах и прерывают свою спячку только для того, чтобы бесконечно рассуждать. Мирские сходки, где производят переделы земли и пастбищ, где определяют пользование реками, прудами и т. д., дают крестьянину частые поводы упражняться в словесных выступлениях. Этим объясняется громадное значение, которое имели ораторы из крестьян во всех русских аграрных восстаниях. Так было и при Пугачеве, и во время длинного ряда местных бунтов, которые предшествовали освобождению крестьян от крепостной зависимости. В более трагической форме проявилась эта черта во время движений 1905 года. Снова будут иметь место те же явления – уже потому, что русские сельские массы стремятся сомкнуться с социалистическим и революционным пролетариатом… (стр. 434, 435)

Вот откровения одной из дам высшего света об особенностях русских женщин, записанные М. Палеологом:

«Сердце русской женщины более требовательно и более ненасытно, чем ее рассудок. Часто нас охватывает страсть; гораздо реже любовь…»

«Мы – страстные, нежные, чувственные; мы далеки от романтики; я хочу сказать, что мы довольствуемся тем, что чувствуем, но при этом не говорим о самих чувствах. Мы не ощущаем вкуса к психологическому разглагольствованию и эмоциональным теориям, которыми полны ваши французские романы. Наши любовные письма – сама простота. Во всяком случае мы слишком ленивы, чтобы их писать. Кроме того, мы не знаем, как следует говорить о любви. Разве вы не помните ту блестящую сцену, в которой Анна Каренина признается в своей любви Вронскому? «Вместо того чтобы что-то сказать, она устремила на него свой взгляд, полный любви, и оставалась безмолвной…»

«Мы слишком склонны увлекаться. Нас легко обмануть. Любой пустяк нас ошеломляет и восхищает…»

«Частые разводы среди нас играют на руку всем русским женщинам. Когда мы влюбляемся в мужчину, то думаем, что это навсегда…»

«Мы склонны к любопытству?.. Конечно, мы снедаемы любопытством! Мы хотим все видеть, все знать и все попробовать. Мы все время ищем новые лица, новые чувства, новые желания…»

«Мы все время находимся в полусне; мы никогда не знаем, что именно мы делаем, или который сейчас час… Мы блуждаем по жизни, словно тени в лунном свете… Поэт Тютчев совершенно прав: у нас ночные души…»

«Скука отравляет нашу жизнь. В один и тот же момент нас охватывает усталость, пресыщенность, отвращение, тошнота…»

«Мы религиозны только урывками, когда находимся в состоянии ожидания большой радости или когда нам угрожает большое несчастье. В такие минуты те, кто верит меньше, спешат в церковь… А затем к гадалке…»

«Мы всегда чувствуем, что превосходим мужчину, которого любим. И более всего мы укоряем его за то, что он не властвует над нами. Поэтому за неимением лучшего мы не ненавидим его за то, что он грубо обращается с нами…»

«Мы обладаем большей смелостью и большей силой воли, чем наши любовники…»

«В целом мы трезво воспринимаем наше поражение; мы не ищем оправданий или виновника…»

«Мы забываем быстро и безоговорочно. Для большинства из нас то, что произошло в прошлом – мертво или, скорее всего, просто никогда не случалось…»

«Мы очень горячи и постоянны в нашей дружбе…»

«Музыка часто способствует тому, что мы теряем голову; я имею в виду русскую и цыганскую музыку. Она трогает нас до глубины души, гипнотизирует нас; она ввергает нас в какой-то мир грез, в какой-то сладостный нервный настрой, граничащий с помутнением разума. Можете мне верить или нет, но я могу сказать вам, что у меня была подруга, которая обычно приглашала поющих цыган в комнату, соседней с той, где она принимала своего любовника…»

«Когда вы нанимаете извозчика, вы замечали, что он сразу пускает лошадей в галоп, даже не спрашивая, куда вы хотите ехать? То же самое происходит и с нами, когда мы затеваем любовное приключение: мы бросаемся в него сломя голову, даже не думая, к чему это все приведет. В любом случае это не имеет никакого значения; наши приключения и авантюры никогда не имеют цели и ни к чему не ведут…»

«Все наши повести и романы заканчиваются катастрофой. Мы всегда кончаем тем, что смеемся над нашими мечтами…»

«Ни один мужчина не в состоянии дать нам того, чего мы хотим; мы не знаем, чего мы хотим, и, возможно, то, чего бы хотели, вообще не существует…» (стр. 427–429)

За чаем у г-жи С. мы говорим о скуке, являющейся хронической болезнью русского общества.

Хорошенькая княгиня Д., высокая и стройная, стоя и по обыкновению сложив за спиной руки, молча слушает нас. Скептический и мечтательный огонек сверкает в глубине ее хищных глаз. Совершенно неожиданно она небрежно роняет слова:

– Это любопытно. Вас, мужчин, когда вами овладевает скука, она убивает, подкашивает вам ноги, вы ни на что больше не годны, можно надорваться, стараясь вас вновь завести. Нас же, женщин, скука, напротив, будит, подгоняет, дает нам желание делать невообразимые глупости, всевозможные безрассудства. И нас удержать еще труднее, чем вас вновь завести.

Наблюдение верное. Вообще мужчины скучают от утомления, пресыщения, злоупотребления удовольствиями, алкоголем, игрой, тогда как у женщин скука чаще всего вызывается монотонностью их существования, ненасытной жаждой эмоций, тайными призывами их сердца и чувств. Отсюда подавленность первых и возбужденность последних (стр. 568–569).

Благодаря рассказам великосветских дам М. Палеолог пришел к заключению, что русская женщина в ее дуэли с мужчиной почти всегда заранее оказывается побежденной, потому что она более утончена в своих влечениях, более разборчива в своих вкусах, обладает более развитым рассудком и более эмоциональна по своему темпераменту; ее труднее удовлетворить в выборе ощущений и удовольствий, в своих мечтаниях она более поэтична, более требовательна и более сведуща в секретном искусстве любви. В отношениях между мужчиной и русской женщиной продолжает сохраняться некий моральный, если не физический анахронизм, и она представляет более высокую ступень в эволюции человеческого развития (стр. 500).

Я обедал на островах наедине с Б. пятидесяти двух лет. Холостяк, наделенный острым и проницательным умом, он в юности служил в конногвардейском полку. После этого он делил время между благоустройством своего имения, некоторой общественной работой, путешествиями, любовью к музыке, поддержанием крепких дружеских отношений и, не в последнюю очередь, заведением успешных и благоразумных любовных связей, менявшихся в зависимости от мимолетной прихоти. Его повествование, естественное и многоплановое, доставляло мне удовольствие и расширяло знания о русской жизни, поскольку в каждый аспект его дилетантства он привносил острую наблюдательность. Я считаю его неплохим физиологом нравственности, аналитиком, точным и скептическим, но ни в коей мере не разочарованным.

Уделив немалую долю времени обществу женщин, он признает, что жизнь без них была бы невыносима и что, хотя иногда некоторые сумасшедшие убивают себя ради них, все же благодаря именно женщинам самоубийство не является угрозой для мужчин, так как их роль на этом свете заключается скорее не в том, чтобы навсегда сохранить жизнь, а в том, чтобы забыть о ней.

Как бы то ни было, но в девять часов этого вечера мы сидели друг против друга на берегу Невы.

Напротив нас, на другом берегу, сквозь листву вековых деревьев можно было увидеть очаровательный Елагинский дворец. В конце острова ивы, ветви осины и ясеня склонились к быстро текущим водам. Вскоре все небо оказалось окутанным неосязаемой кисеей, перламутровой испариной молочного цвета. В то время как вокруг нас все более и более давали о себе знать чары «белых ночей», великих ночей солнцестояния, я расспрашивал Б. о русских женщинах. Непринужденно, словно невзначай прибегая к своей памяти, он скорее небрежно ронял, чем тщательно формулировал свои высказывания:

– Я знаю только русских женщин. Хорошо узнать можно только женщин собственной страны; вступать в связь следует только с представительницами собственной расы…

Русские женщины – сама искренность; в том смысле, что они никогда не пытаются играть какую-то роль; они никогда не испытывают склонности к тому, чтобы описывать свои чувства. Они по возможности стремятся жить полной жизнью, но не думают о себе как о героинях повестей и романов и не держат в голове какой-нибудь образ в качестве объекта для подражания… Их грезы исходят из собственной души, они не заимствуют их от других…

Их главная беда заключается в том, что они непостоянны. Они едва ли когда-либо сознают, чем именно руководствуются их чувства и поступки; создается впечатление, что они всегда подчиняются каким-то слепым силам. Часто они принимают самые серьезные решения лишь затем, чтобы дать выход своим нервам. Любой пустяк, какое-то слово, услышанное ими мимоходом, какая-то мысль, внезапно пришедшая им в голову, просто ужин, один тур вальса или, наоборот, когда его нет, облако, плывущее в небе, изменение настроя души и… вот и все, все мгновенно меняется. Одна моя знакомая женщина сказала мне недавно: «Я чувствую себя другой женщиной, когда надеваю новое платье…»

По той же причине они весьма подвержены влиянию природы. Приход весны, радость от того, что засияло солнце, запах первых фиалок – всего этого достаточно, чтобы они потеряли голову. Зрелище звездного неба над степью вызывает у них головокружение. Гроза вечерами словно заряжает их электричеством…

Даже у самых счастливых из них всегда остается чувство какой-то неудовлетворенности, беспокойства и неутолимости; они находятся в состоянии ожидания чего-то грядущего, окутанного в неизвестность…

И опять же только в любви они ощущают твердую почву под ногами. Когда их сердца не заняты любовью, они бесцельно скитаются, словно острова, плывущие по поверхности реки…

Нет занятия более занимательного, чем слушать их беседу между собой. Пока они говорят, они по ходу дела выдумывают новые истории; можно подумать, что в ваших глазах они находят новые слова…

Они быстро принимают решение влюбиться в вас… и так же быстро разлюбить. Имея дело с ними, прибегать к красноречию бесполезно – и тогда, когда вы хотите завоевать их, и тогда, когда вы хотите удержать.

Они очень стыдливы. Именно поэтому кажется, что они легко отдаются; они не позволяют себе полууступок. Как только их сердце дает согласие, они сразу же делают все, чтобы ускорить кризис; они считают, что унижают себя, если будут торговаться…

Их память подобна выдвижному ящику в шкафу, который они открывают и закрывают по желанию. Они все помнят и все забывают в зависимости от своих интересов или своих капризов…

Если у них есть враг, то он ужасен, если они больны, то их болезнь неизлечима. В ином случае было бы скучно. Тогда они способны на самые большие глупости!..

Абсурд и невозможность – вот что более всего их привлекает…

Они всегда говорят, что они довольствуются малым: но ничто не может удовлетворить их…

Неожиданность – это то, от чего они никогда не устают…

В любви они проявляют больше смелости, инициативы и щедрости, чем мужчины. Их превосходство над мужчинами в обыденной жизни сказывается еще чаще. В трудные минуты они демонстрируют большее присутствие духа, энергии и движущей силы, более высокое чувство долга и свободы, а также большую инициативность. Они являются душой семьи…

Сила их любви и самоотречения доходит до настоящего героизма, когда мужчина, которого они любят, попадает в полосу злоключений. Их преданность ему принимает форму закабаления и самопожертвования: они готовы следовать за ним в Сибирь, в ссылку, куда угодно…

Один из их недостатков заключается в том, что они не могут лгать. Они недостаточно владеют собой, чтобы придерживаться лжи. И именно это часто заставляет нас считать, что они кажутся жестокими…

У них чрезвычайно развита сила воображения. От ревности они испытывают настоящую пытку…

Они никогда не признаются в том, что идут на поводу собственных чувств; они всегда пытаются одухотворить свои желания и обмануть самих себя в отношении собственного состояния упоения. Словарь мистики является бесценным средством для наиболее страстных из них, желающих оправдать свое безрассудство…

Толстой был абсолютно прав, когда превозносил красивые округлые руки Анны Карениной. Совершенство женских рук является одной из характерных черт русской народности. Во всех социальных классах, даже среди простого народа, вы найдете молодых женщин с удивительно красивыми руками, полными и нежными, с шелковистой белизной, идеально пропорциональными, гладкими и ласкающими…

В России, как и везде, великие любовницы, роковые жертвы страсти, крайне редки. Но, возможно, ни в одной другой стране роковое приворотное зелье не является столь едким и пожирающим; оно опустошает все нутро с непреодолимой жестокостью, ничего не оставляя, кроме неистового стремления к самоубийству и забвению.

Непостоянные, безумные, коварные, экстравагантные, эгоистичные, монополизирующие, порочные, невротические, мучающие, уклончивые, разочаровывающие, дьявольские – этими и еще многими другими словами вы можете назвать их; но никогда – заурядными, педантичными или наводящими тоску. Одним словом, они опасны и очаровательны… (стр. 528–531)

Русские писатели, особенно Тургенев, часто говорили, что женщины их страны намного превосходят мужчин в силе характера, решительности и силе воли. В интимной жизни русская женщина всегда берет на себя инициативу, возбуждает и волнует партнера, говорит безапелляционно и решает все сама; именно ее распоряжения принимаются к исполнению и ее воля превалирует.

Русская женщина остается сама собой и в весьма отличной от других областей жизненной деятельности – в области революционных политических акций.

В теперь уже отдаленной эпохе «нигилизма» женщины, особенно молодые девушки, незамедлительно завоевали для себя высокое место среди наиболее грозных главных героев эпопеи «Народной Воли». В их трагической деятельности у них не было соперников. Уже во время первых их подвигов они доказали, что подобны богиням мщения эриниям.

24 января 1878 года Вера Засулич выстрелом в упор в генерала Трепова, шефа полиции Санкт-Петербурга, начала серию террористических актов. 13 марта 1881 года Софья Перовская сыграла активную роль в убийстве Александра II. На следующий год Вера Фигнер вела подстрекательскую деятельность в подготовке военного мятежа в Харькове. В 1887 году Софья Гинзбург организовала покушение на жизнь Александра III. Чуть позднее Екатерина Брешковская начала вместе с Черновым ту неумолимую пропагандистскую деятельность, которая должна была осветить темную душу мужиков миражами социалистической веры. В 1897 году заключенная в Петропавловскую крепость красавица Мария Ветрова, после того как ее в камере изнасиловал офицер жандармерии, облила себя горящим керосином из лампы и сгорела до смерти. В 1901 году Дора Бриллиант вместе с Гершуни, Савинковым и Бурцевым приняла участие в учреждении «Боевой организации». 17 февраля 1905 года она вела наблюдение за Кремлем для того, чтобы ее товарищ, Каляев, мог бы без помех бросить бомбу, которая на куски разорвала великого князя Сергея.

Конечно, очень трудно что-либо выяснить о контрмерах русской полиции и судебных властей, которые они предпринимали в политических делах. Судебные процессы, о которых время от времени узнавала общественность, всегда проходили при закрытых дверях, и цензура позволяла прессе давать о них лишь краткие сообщения. Но я могу привести, по крайней мере, имена двадцати женщин, которые играли определенную роль в заговорах и попытках покушения на жизнь в течение последних нескольких лет: Софья Рагозинникова, Татьяна Леонтьева, Мария Спиридонова, Серафима Кличоглу, Зинаида Коноплянникова, Лидия Стуре, Наталья Климова, Мария Беневская, Лидия Езерская, Софья Бенедиктова, Екатерина Измаилович, Елена Иванова, Анастасия Биценко, Мария Школьник и др. Таким образом, доля участия женщин в террористических заговорах весьма значительна и зачастую оказывалась решающей.

Как объяснить ту притягательную силу, которую революционная деятельность имеет для русских женщин? Очевидно, что они находят в ней нечто такое, что удовлетворяет сильнейшие инстинкты их души и темперамента – их потребность в возбудительных стимулах, сострадание к невзгодам простых людей, склонность к самопожертвованию и лишениям, обожествление героизма и пренебрежение к опасности, жажда сильных эмоций, стремление к независимости, вкус к таинственности, приключениям и волнующему, экстравагантному и мятежному существованию (стр. 232, 233).