Текст книги "Мы и наши особенности"

Возьмите другой факт, который поражает сейчас. Это факт распространяемости слухов. Серьезный человек сообщает серьезную вещь. Ведь сообщает не слова, а факты, но тогда вы должны дать гарантию, что ваши слова действительно идут за фактами. Этого нет. Мы знаем, конечно, что у каждого есть слабость производить сенсацию, каждый любит что-либо прибавить, но все-таки нужна же когда-нибудь и критика, проверка. И этого у нас и не полагается. Мы главным образом интересуемся и оперируем словами, мало заботясь о том, какова действительность.

Перейдем к следующему качеству ума. Это свобода, абсолютная свобода мысли, свобода, доходящая прямо до абсурдных вещей, до того, чтобы сметь отвергнуть то, что установлено в науке как непреложное. Если я такой смелости, такой свободы не допущу, я нового никогда не увижу. … Есть ли у нас эта свобода? Надо сказать, что нет. Я помню мои студенческие годы. Говорить что-либо против общего настроения было невозможно. Вас стаскивали с места, называли чуть ли не шпионом. Но это бывает у нас не только в молодые годы. Разве наши представители в Государственной Думе не враги друг другу? Они не политические противники, а именно враги. Стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и т. д. Какая же это свобода?..

Следующее качество ума – это привязанность мысли к той идее, на которой вы остановились. Если нет привязанности – нет и энергии, нет и успеха. Вы должны любить свою идею, чтобы стараться для ее оправдания. Но затем наступает критический момент. Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны ее принести в жертву, должны от нее отказаться. Значит, привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, – такова следующая черта ума. Вот почему одно из мучений ученого человека – это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство. Вы с тревогой смотрите, что эта новая подробность: за тебя или против тебя. И долгими опытами решается вопрос: смерть вашей идее или она уцелела? Посмотрим, что в этом отношении у нас. Привязанность у нас есть. Много таких, которые стоят на определенной идее. Но абсолютного беспристрастия – его нет.

Мы глухи к возражениям не только со стороны иначе думающих, но и со стороны действительности. В настоящий, переживаемый нами момент я не знаю даже, стоит ли и приводить примеры.

Следующая, пятая черта – это обстоятельность, детальность мысли. Что такое действительность? Это есть воплощение различных условий, степени, меры, веса, числа. Вне этого действительности нет. Возьмите астрономию, вспомните, как произошло открытие Нептуна. Когда расчисляли движение Урана, то нашли, что в цифрах чего-то недостает, решили, что должна быть еще какая-то масса, которая влияет на движение Урана. И этой массой оказался Нептун. Все дело заключалось в детальности мысли. И тогда так и говорили, что Леверье кончиком пера открыл Нептун.

То же самое, если вы спуститесь и к сложности жизни. Сколько раз какое-либо маленькое явленьице, которое едва уловил ваш взгляд, перевертывает все вверх дном и является началом нового открытия. Все дело в детальной оценке подробностей, условий. Это основная черта ума. Что же? Как эта черта в русском уме? Очень плохо. Мы оперируем насквозь общими положениями, мы не хотим знаться ни с мерой, ни с числом. Мы все достоинство полагаем в том, чтобы гнать до предела, не считаясь ни с какими условиями. Это наша основная черта.

Возьмите пример из сферы воспитания. Есть общее положение – свобода воспитания. И вы знаете, что мы доходим до того, что осуществляем школы без всякой дисциплины. Это, конечно, величайшая ошибка, недоразумение. Другие нации это отчетливо уловили, и у них идут рядом и свобода, и дисциплина, а у нас непременно крайности в угоду общему положению. В настоящее время к уяснению этого вопроса приходит и физиологическая наука. И теперь совершенно ясно, бесспорно, что свобода и дисциплина – это абсолютно равноправные вещи. То, что мы называем свободой, то у нас на физиологическом языке называется раздражением… то, что обычно зовется дисциплиной – физиологически соответствует понятию «торможение». И оказывается, что вся нервная деятельность слагается из этих двух процессов – из возбуждения и торможения. И, если хотите, второе имеет даже большее значение. Раздражение – это нечто хаотическое, а торможение вставляет эту хаотичность в рамки…

Следующее свойство ума – это стремление научной мысли к простоте. Простота и ясность – это идеал познания. Вы знаете, что в технике самое простое решение задачи – это и самое ценное. Сложное достижение ничего не стоит. Точно так же мы очень хорошо знаем, что основной признак гениального ума – это простота. Как же мы, русские, относимся к этому свойству? В каком почете у нас этот прием, покажут следующие факты.

Я на своих лекциях стою на том, чтобы меня все понимали. Я не могу читать, если знаю, что моя мысль входит не так, как я ее понимаю сам. Поэтому у меня первое условие с моими слушателями, чтобы они меня прерывали хотя бы на полуслове, если им что-нибудь непонятно. Иначе для меня нет никакого интереса читать. Я даю право прерывать меня на каждом слове, но я этого не могу добиться. Я, конечно, учитываю различные условия, которые могут делать мое предложение неприемлемым. Боятся, чтобы не считали выскочкой и т. д. Я даю полную гарантию, что это никакого значения на экзаменах не будет иметь, и свое слово исполняю.

Почему же не пользуются этим правом? Понимают? Нет. И тем не менее молчат, равнодушно относясь к своему непониманию. Нет стремления понять предмет вполне, взять его в свои руки. У меня есть примеры попуще этого. Чрез мою лабораторию прошло много людей разных возрастов, разных компетенций, разных национальностей. И вот факт, который неизменно повторялся, что отношение этих гостей ко всему, что они видят, резко различно. Русский человек, не знаю почему, не стремится понять то, что он видит. Он не задает вопросов с тем, чтобы овладеть предметом, чего никогда не допустит иностранец. Иностранец никогда не удержится от вопроса. Бывали у меня одновременно и русские, и иностранцы. И в то время, как русский поддакивает, на самом деле не понимая, иностранец непременно допытывается до корня дела. И это проходит насквозь красной нитью через все.

Можно представить в этом отношении много и других фактов. Мне как-то пришлось исторически исследовать моего предшественника на кафедре физиологии профессора Велланского. Он был, собственно, не физиолог, а контрабандный философ. Я знаю доподлинно от профессора Ростиславова, что в свое время этот Велланский производил чрезвычайный фурор. Его аудитория была всегда целиком набита людьми разных возрастов, сословий и полов. И что же? И от Ростиславова я слышал, что аудитория восторгалась, ничего не понимая, и [у] самого Велланского я нашел жалобу, что слушателей у него много, охотных, страстных, но никто его не понимает. Тогда я поинтересовался прочесть его лекции и убедился, что там и понимать было нечего, до такой степени это была бесплодная натурфилософия. А публика восторгалась.

Вообще у нашей публики есть какое-то стремление к туманному и темному. Я помню, в каком-то научном обществе делался интересный доклад. При выходе было много голосов: «Гениально!» А один энтузиаст прямо кричал: «Гениально, гениально, хотя я ничего не понял!» Как будто туманность и есть гениальность. Как это произошло? Откуда взялось такое отношение ко всему непонятному?

Конечно, стремление ума как деятельной силы – это есть анализ действительности, кончающийся простым и ясным ее представлением. Это идеал, этим должно гордиться. Но так как то, что досталось уму, есть лишь кроха, песчинка по сравнению с тем, что осталось неизвестным, то понятно, что у каждого должно быть сопоставление этого небольшого известного и огромного неизвестного. И конечно, всякому человеку надо считаться и с тем и с другим. Нельзя свою жизнь располагать только в том, что научно установлено, ибо многое еще не установлено. Во многом надо жить по другим основаниям, руководясь инстинктами, привычками и т. д. Все это верно. Но позвольте, ведь это все задний план мысли, наша гордость не незнание, наша гордость в ясности. А неясность, неизвестное – лишь печальная неизбежность. Учитывать ее надо, но гордиться ею, стремиться к ней, значит переворачивать все вверх дном.

Следующее свойство ума – это стремление к истине. Люди часто проводят всю жизнь в кабинете, отыскивая истину. Но это стремление распадается на два акта. Во-первых, стремление к приобретению новых истин, любопытство, любознательность. А другое – это стремление постоянно возвращаться к добытой истине, постоянно убеждаться и наслаждаться тем, что то, что ты приобрел, есть действительно истина, а не мираж. Одно без другого теряет смысл. Если вы обратитесь к молодому ученому, научному эмбриону, то вы отчетливо видите, что стремление к истине в нем есть, но у него нет стремления к абсолютной гарантии, что это – истина. Он с удовольствием набирает результаты и не задает вопроса, а не есть ли это ошибка? В то время как ученого пленяет не столько то, что это новизна, а что это действительно прочная истина. А что же у нас?

А у нас прежде всего первое – это стремление к новизне, любопытство. Достаточно нам что-либо узнать, и интерес наш этим кончается. («А, это все уже известно».) Как я говорил на прошлой лекции, истинные любители истины любуются на старые истины, для них – это процесс наслаждения. А у нас – это прописная, избитая истина, и она больше нас не интересует, мы ее забываем, она больше для нас не существует, не определяет наше положение. Разве это верно?

Перейдем к последней черте ума. Так как достижение истины сопряжено с большим трудом и муками, то понятно, что человек в конце концов постоянно живет в покорности истине, научается глубокому смирению, ибо он знает, что стоит истина. Так ли у нас? У нас этого нет, у нас наоборот. Я прямо обращаюсь к крупным примерам. Возьмите вы наших славянофилов. Что в то время Россия сделала для культуры? Какие образцы она показала миру? А ведь люди верили, что Россия протрет глаза гнилому Западу. Откуда эта гордость и уверенность? И вы думаете, что жизнь изменила наши взгляды? Нисколько! Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день, что мы авангард человечества! И не свидетельствует ли это, до какой степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живем фантастически!

Я перебрал все черты, которые характеризуют плодотворный научный ум. Как вы видите, у нас обстоит дело так, что в отношении почти каждой черты мы стоим на невыгодной стороне. Например, у нас есть любопытство, но мы равнодушны к абсолютности, непреложности мысли. Или из черты детальности ума мы вместо специальности берем общие положения. Мы постоянно берем невыгодную линию, и у нас нет силы идти по главной линии. Понятно, что в результате получается масса несоответствия с окружающей действительностью.

Ум есть познание, приспособление к действительности. Если я действительности не вижу, то как же я могу ей соответствовать? Здесь всегда неизбежен разлад. Приведу несколько примеров.

Возьмите веру в нашу революцию. Разве здесь было соответствие, разве это было ясное видение действительности со стороны тех, кто создавал революцию во время войны? Разве не ясно было, что война сама по себе – страшное и большое дело? Дай Бог провести одно его. Разве были какие-либо шансы, что мы сможем сделать два огромных дела сразу – и войну, и революцию? Разве не сочинил сам русский народ пословицы о двух зайцах?.. Возьмите нашу Думу. Как только она собиралась, она поднимала в обществе негодование против правительства. Что у нас на троне сидел вырожденец, что правительство было плохое – это мы все знали. Но вы произносите зажигательные фразы, вы поднимаете бурю негодования, вы волнуете общество. Вы хотите этого? И вот вы оказались перед двумя вещами – и пред войной, и пред революцией, которых вы одновременно сделать не могли, и вы погибли сами. Разве это – видение действительности?

Возьмите другой случай. Социалистические группы знали, что делают, когда брались за реформу армии. Они всегда разбивались о вооруженную силу, и они считали своим долгом эту силу уничтожить. Может, эта идея разрушить армию была и не наша, но в ней в отношении социалистов была хоть видимая целесообразность. Но как же могли пойти на это наши военные? Как это они пошли в разные комиссии, которые вырабатывали права солдата? Разве здесь было соответствие с действительностью? Кто же не понимает, что военное дело – страшное дело, что оно может совершаться только при исключительных условиях. Вас берут на такое дело, где ваша жизнь каждую минуту висит на волоске. Лишь разными условиями, твердой дисциплиной можно достигнуть того, что человек держит себя в известном настроении и делает свое дело. Раз вы займете его думами о правах, о свободе, то какое же может получиться войско? И тем не менее наши военные люди участвовали в развращении войска, разрушали дисциплину.

Много можно приводить примеров. Приведу еще один. Вот Брестская история, когда господин Троцкий проделал свой фортель, когда он заявил и о прекращении войны, и о демобилизации армии. Разве это не было актом огромной слепоты? Что же вы могли ждать от соперника, ведущего страшную, напряженную борьбу со всем светом? Как он мог иначе реагировать на то, что мы сделали себя бессильными? Было вполне очевидно, что мы окажемся совершенно в руках нашего врага. И однако, я слышал от блестящего представителя нашей первой политической партии, что это и остроумно, и целесообразно. Настолько мы обладаем правильным видением действительности.

Нарисованная мною характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю. Вы скажете, что я сгустил краски, что я пессимистически настроен. Я не буду этого оспаривать. Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно. А я сказал с самого начала, что мы не можем сказать, что все произошло без нашего участия. Вы спросите, для чего я читал эту лекцию, какой в ней толк. Что, я наслаждаюсь несчастьем русского народа? Нет, здесь есть жизненный расчет. Во-первых, это есть долг нашего достоинства – сознать то, что есть. А другое, вот что.

Ну хорошо, мы, быть может, лишимся политической независимости, мы подойдем под пяту одного, другого, третьего. Но мы жить все-таки будем! Следовательно, для будущего нам полезно иметь о себе представление. Нам важно отчетливо сознавать, что мы такое. Вы понимаете, что если я родился с сердечным пороком и этого не знаю, то я начну вести себя как здоровый человек и это вскоре даст себя знать. Я окончу свою жизнь очень рано и трагически. Если же я буду испытан врачом, который скажет, что вот у вас порок сердца, но если вы к этому будете приспособляться, то вы сможете прожить и до 50 лет. Значит, всегда полезно знать, кто я такой.

Затем еще есть и отрадная точка зрения. Ведь ум животных и человека это есть специальный орган развития. На нем всего больше сказываются жизненные влияния, и им совершеннее всего развивается как организм отдельного человека, так и наций. Следовательно, хотя бы у нас и были дефекты, они могут быть изменены. Это научный факт. А тогда и над нашим народом моя характеристика не будет абсолютным приговором. У нас могут быть и надежды, некоторые шансы. Я говорю, что это основывается уже на научных фактах. Вы можете иметь нервную систему с очень слабым развитием важного тормозного процесса, того, который устанавливает порядок, меру. И вы будете наблюдать все последствия такого слабого развития. Но после определенной практики, тренировки на наших глазах идет усовершенствование нервной системы, и очень большое. Значит, невзирая на то, что произошло, все-таки надежды мы терять не должны.

Лекция И. П. Павлова по содержанию и стилю представления ее основных положений отличается от других материалов этой книги «естественнонаучным», а не описательно-художественным подходом к рассмотрению особенностей человека, его характера и «действующего ума» (в своей лекции Павлов связывает умственные возможности и его поведение). При этом академик не уходит в сторону от анализа воздействия конкретных социальных условий окружавшей его послереволюционной России на различные группы населения. По мнению И. П. Павлова, это воздействие реализуется благодаря влиянию «действующего ума», позволяющего «познавать окружающее и приспосабливаться к нему».

Павлов выделяет несколько важнейших видов ума. К основным вариантам он относит «оранжерейный научный русский ум», формирующий «умственные возможности нации»; «массовый общежизненный ум», который, в свою очередь, разделяется на «ум интеллигентский» и «ум низших масс». В различных «группах ума» академик Павлова обращает внимание на такие черты, как подвижность, обстоятельность, устойчивую сосредоточенность, стремление к простоте («простота и ясность – идеал познания»), свобода речевого изложения, привязанность к идее (если нет идейной привязанности, то «нет энергии и успеха»). Особенности умственных возможностей у разных групп людей связаны с перечисленными чертами. Их развитие, в свою очередь, определяется функционированием нервной системы.

В заключение лекции И. П. Павлов, хотя и называет «русский ум» мрачным, говорит о том, что верит в его усовершенствование и развитие.

Юрий Анатольевич Александровский (р. 1936) – известный ученый, врач-психиатр, член-корреспондент РАН, заслуженный деятель науки России, лауреат Государственной премии СССР. Автор более 600 публикаций, научных и монографических исследований, в том числе трехтомной «Истории отечественной психиатрии», научно-просветительских книг «Глазами психиатра», «Познание человека», «Звоночек и все остальное», «Газетные страницы о нашей и моей жизни».

Часть вторая. О характере человека и его особенностях

Глава 6. О характере

Во все времена развития современного человечества особенности мышления и действий, возможности выбора цели и путей ее достижения, последовательность в выполнении намеченного составляли важнейшие индивидуальные черты, обусловленные своеобразием нервно-психической деятельности, сочетанием приобретенных и врожденных свойств, колеблющихся у разных людей в широких пределах.

У каждого из нас есть определенная генетическая база, доставшаяся от родителей и прародителей. Но это только физическая, в первую очередь нейропластическая, основа формирования индивидуальных особенностей, образующаяся под влиянием других людей и обобщенного жизненного опыта многих поколений[5]5
  В монографии «Психические расы», написанной в конце XVIII века польским этнопсихологом Людвигом Крживицким и переведенной в 1902 году в Петербурге на русский язык, можно найти много размышлений и утверждений, посвященных социальным влияниям на формирование особенностей индивидуального и национального характера. К их числу относятся следующие.
  – Каждая раса обладает столь же устойчивой психической организацией, как ее анатомическая организация… Моральные и интеллектуальные особенности, совокупность которых составляет душу народа, представляют собой синтез всего его прошлого… Психологический вид, как и анатомический, обладает лишь небольшим количеством основных особенностей, вокруг которых группируются другие второстепенные черты, поддающиеся влияниям и изменениям.
  – Тысячи французов, англичан, китайцев, взятых случайно, конечно, должны отличаться друг от друга; однако, в силу наследственности их расы, они обладают общими свойствами, на основании которых можно воссоздать идеальный тип француза, англичанина и китайца…
  – Сумма идей и чувств, с какими рождаются лица одной страны, создает расовую душу. Невидимая по своей сущности, она видима в своих проявлениях…
  – Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие. Они не только передают свою физическую организацию, но и внушают свои мысли…
  – Духовная общность, невидимая при столкновении с отдельно взятыми представителями определенной этнической группы, резко проявляется, когда вместо отдельных лиц выступает действующая толпа…
  – Национальный характер – не простая сумма индивидуальных характеров. Внутри хорошо организованного общества между единицами происходят взаимные воздействия, создающие общую форму чувствования, мышления и желания… Национальный дух производит особенное влияние, отличающееся от индивидуальных; он способен производить давление на единицы…
  – Индивидуальная психология различает: 1) темперамент, совокупность процессов чувствования, мышления и действия, с которыми люди рождаются и которые представляют результат наследия длинного ряда предков; 2) наклонности и способности специальных органов – элементы также врожденные; 3) влияние индивидуальной жизни, которое, соединяясь с предыдущими двумя категориями, дает то, что мы обыкновенно называем характером.


[Закрыть].

Духовная составляющая нашего развития определяет процесс мышления и поведения. При этом естественный отбор у современного человека в значительной мере переместился из сферы биологической в социально-психологическую. Биологические возможности и социальное окружение в неразрывном единстве определяют человека как человека – с его самосознанием, особенностями характера, личностными установками и поступками. Они каждый день понемногу на протяжении жизни формируют индивидуальную «психическую жизнь». Ее определяет триединая потребность в удовлетворении физиологических, социальных и идеальных (духовных) потребностей. Приобретенные умственные способности и духовные качества позволяют современному человеку перестать зависеть от многих природных и социальных воздействий, осложняющих жизнь, и научиться не только приспосабливаться, но не допускать развития сложностей.

«Надбиологические» социальные факторы передают жизненную информацию от поколения к поколению по иным каналам, чем это происходит с генетической информацией, записанной в молекулах ДНК. Благодаря этому человек на протяжении всей жизни усваивает элементы общественного окружения: образы людей, убеждения, этические нормы, эстетические вкусы и т. д. Именно социальное поле возбуждает или тормозит генетически обусловленные проявления индивидуальных задатков человека. Определяемые окружающей средой социальные нормы носят достаточно стабильный характер на протяжении относительно короткого времени. Резкие кардинальные изменения условий жизни обычно опережают относительную психологическую нестабильность. Возможности психологической адаптации не успевают в этом случае за бурным изменением социальных условий. Результатом этого во многих случаях становятся болезненные нарушения.

С точки зрения социальной психологии под влиянием массовых изменений «личностной стабильности» в результате критических (стрессовых) состояний происходит ускоренное формирование новых социальных мотиваций в отдельных группах населения и в обществе в целом. С медико-психологических позиций можно сказать, что при этом часто развиваются психогенно (социогенно) спровоцированные патологические личностные изменения, обусловленные снижением психической устойчивости. С психиатрической точки зрения наблюдаются увеличение числа больных с пограничными психическими расстройствами, появление новых вариантов приобретенной психопатологии (в последние десятилетия – социально-стрессовые, посттравматические стрессовые и другие расстройства). Несмотря на спорность укоренившихся в биологии представлений о генетической детерминированности развития, понятие «социальная генетика» достаточно реально отражает стабильные и закрепляемые у отдельного человека, в группах людей и даже в целых популяциях особенности, формируемые образом жизни, средовыми, экономическими, культуральными факторами. Они далеко не всегда опосредованы биологическими изменениями в организме и могут выявляться на достаточно коротком временном отрезке.

Примером этого может служить влияние различных современных информационных технологий на формирование психолого-психиатрического состояния как отдельного человека, так и многих групп населения. Наряду с легким доступом к значительно упрощенной исторической и оперативной информации и появившимся благодаря социальным сетям возможностям самореализации в интернете у многих людей меняются мироощущение и стереотип поведения. У новых поколений формируются теоретические модели информационно-сканирующего представления об окружающем. При этом интеллектуальные, эмоциональные, этические и даже сугубо производственные контакты быстро изменяются. Наблюдаются уменьшение непосредственных связей за счет опосредованных информационных контактов, снижения потребностей в фундаментальных знаниях, упрощения понятий о добре и зле и религиозных верованиях. Все это на фоне ослабления значимости поискового труда, развивающего человека, находит отражение в формировании упрощенных жизненных ценностей, в том числе оценок психических возможностей себя и окружающих. В результате, образно выражаясь, понимание уступает место просто знаниям. Это во многих случаях сопровождается заострением черт характера, апатией, утомляемостью, депрессией. Думается, что при этом существенную, патогенетически значимую роль в этих случаях играет использование готового «продукта знаний», не требовавшего для своего получения активации сенсорных систем восприятия, концентрации внимания, памяти, напряжения всех психологических и психофизиологических систем психической деятельности. Информационно-компьютерный прорыв в средствах познания мало что может дать без системной теоретической базы понимания биологических и психологических процессов жизнедеятельности человека.

Приведенные соображения о влиянии современных информационных технологий на человека в известной мере спорны. В тех случаях, когда они используются для решения большой и многозвеньевой творчески решаемой задачи, это верные помощники познания. Когда же такой задачи нет, вполне возможна приостановка развития и подмена «компьютерным протезом» естественных возможностей ежедневной психической деятельности, для которой необходим собственный интеллектуальный анализ с эмоциональным, вегетативным и общесоматическим сопровождением.

Наряду с использованием социально-психологических и психопатологических подходов к анализу сформированного своеобразия, типичного для отдельных национальностей, этнокультурных, религиозных и других групп людей, при изучении социально-генетических особенностей могут быть привлечены различные аналитические наблюдения.

Интеллектуальные и моральные качества человека не шаблонны, они предусматривают целый ряд «допусков», ни в коей мере не ведущих к психическим расстройствам. Эти допуски помогают человеку, с одной стороны, подстраиваться к окружающему, а с другой – активно воздействовать на него. Причем «люди отличаются друг от друга не отдельными чертами характера – они налицо у каждого, а способом их сочетания». Особенности характера, типология человека не зависят от того, богат он или беден, к какому социальному классу принадлежит. Перед психическим царством и в здоровье, и в болезни все равны. Однако индивидуальные черты человека, порожденные характером или развившиеся вследствие болезни, нередко способствуют или, наоборот, препятствуют его устремлениям, помогают или мешают строить свою жизнь наедине и вместе со всеми.

Известный американский психолог Стивен Кови представил в книге «7 привычек высокоэффективных людей»[6]6
  Кови С. Т. 7 привычек высокоэффективных людей. Минск, 2002. С. 510.


[Закрыть] холистический, целостный подход к пониманию особенностей человека и прогнозированию его личных и профессиональных проблем. К числу показателей «этики характера» он относит честность, скромность, верность, смелость, справедливость, терпение, трудолюбие, простоту. Можно согласиться с профессором Кови, что интеграция указанных жизненных принципов и привычек, «глубоко коренящихся в человеческой натуре», формирует социально обусловленные особенности характера каждого человека.

Нет и не может быть какого-то одного слова или однозначного понятия, «оценивающего» человека, но к числу наиболее общих и емких относится его темперамент, на фоне которого формируется характер.

Еще древнегреческий врач Гиппократ описал четыре вида темперамента. Сангвиники – люди энергичные, оживленные, эмоциональные, впечатлительные, общительные. Они, как правило, легко и быстро приспосабливаются к новой обстановке. Флегматики обычно спокойны и невозмутимы, способны к длительной напряженной работе, их трудно вывести из себя, они медлительны, нерешительны, неохотно переключаются с одного дела на другое, их отличает сравнительная неповоротливость во всех действиях. Холерики энергичны, смелы, уверенны, решительны, инициативны, однако вспыльчивы, несдержанны, нетерпеливы, плохо владеют собой, не умеют рассчитывать силы и ни в чем не знают меры. Они сразу же воспламеняются при встрече с препятствием, им свойственна потребность в трате энергии, и они тяжело переносят обстоятельства, мешающие их жизненной активности. Меланхолики в большинстве своем люди неуверенные, безынициативные, боязливые, мнительные, с подавленным настроением; они нелегко осваиваются с изменившимися условиями жизни, а в опасные и трудные минуты теряются.

Французский философ А. Фулье в конце XIX века на основании изучения интенсивности и быстроты реакции внес в классификацию Гиппократа дополнения. Он выделил людей чувствительных, с быстрой, но малоинтенсивной реакцией (ближе всего к сангвиникам); чувствительных, с реакцией более медленной, но интенсивной (меланхолики); деятельных, с быстрой и интенсивной реакцией (холерики) и деятельных, с медленной и умеренной реакцией (флегматики).

У лиц с первым типом темперамента, по Фулье, наблюдается непропорциональность между «живой чувствительностью» (эмоциональностью) и слабой двигательной реакцией. Во втором случае на ту же эмоциональность «накладывается» особая впечатлительность, «внутренняя» переработка того или иного события. Третий и четвертый типы, в противоположность двум первым, отражают не столько присущую человеку эмоциональную окраску переживаний, сколько «стиль» поведения.

Четыре типа темперамента с разными оговорками и некоторыми изменениями признаются фактически всеми исследователями психической деятельности человека. Но это лишь крайние варианты. У многих людей можно обнаружить мозаичное их переплетение, те или иные переходные формы, что дает основание ученым разрабатывать новые классификации.

В частности, профессора О. В. Кербиков, а вслед за ним и Г. К. Ушаков предложили разделять людей с невротическими расстройствами на три группы: тормозимых, возбудимых, истероидных. Именно в этих группах по-своему формируются и протекают различные болезненные нарушения, проявляются характерные для каждой из них клинические формы и варианты неврозов.

В 20-х годах прошлого века немецкий психиатр Э. Кречмер предложил объединить всех людей по особенностям темперамента в две большие конституционные группы: шизотимики и циклотимики. Внутри этих групп он рассматривал шесть видов в зависимости от приближения к пределу чувственной вспыльчивости или, наоборот, холодной «нечувствительности» (шизотимики) и от преобладания жизнерадостного или пониженного настроения (циклотимики). К шизотимикам принадлежат гиперстеники – легко раздражающиеся, нервозные, нежные, «внутренне углубленные»; «шизотимные» – хладнокровно-энергичные, спокойные и последовательные в своих поступках; анестетики – аффективно слабые и «взбалмошные». Циклотимики отличаются подвижной психикой, «синтонностью», они обладают практическим реализмом и душевной мягкостью. По мнению Кречмера, у лиц шизотимного типа имеется аналогия с некоторыми болезненными отклонениями, наблюдаемыми при шизофрении, у людей циклотимного типа – с циркулярным психозом, который сопровождается сменой фаз подавленного и повышенного настроения.

То, что Кречмер в какой-то мере ставит знак равенства между особенностями темперамента здоровых и психически больных людей и тем самым отрицает качественное отличие психозов от многоликости нормы, вызвало критику специалистов[7]7
  И. П. Павлов (стенограмма «Среды» от 23 октября 1935 года) в этом отношении отмечал, что Кречмер сделал ошибку, когда хотел «вогнать весь человеческий люд», живущий на земном шаре, в рамки двух своих клинических типов: шизофреников и циркуляриков. Он писал: «Это дикая постановка вопроса, почему типы, преобладающие в заболеваниях и, в конце концов, попадающие в психиатрическую лечебницу, должны считаться основными. Ведь большинство человечества к этой лечебнице отношения не имеет…»


[Закрыть]. Однако подмеченные ученым в результате длительных наблюдений корреляции между вариантами темперамента и телосложением в основном оказались верными. Прежде всего это относится к людям циклотимного типа (для которых в большинстве случаев характерно пикническое строение – средний рост, круглая голова, раннее облысение, хорошо развитая грудная клетка, светлая кожа, склонность к полноте) и шизотимного типа (астеническое строение – стройность, тонкие конечности, удлиненное лицо, густые волосы, худоба). Связь между особенностями телосложения и психического склада находит свое объяснение в эндокринной и так называемой морфологической регуляции.