Текст книги "Полярный альманах № 2"

ЕНТАЛЬЦЕВ А. В. Акварель Н. Бестужева, Читинский острог, 1828 г.

Бывший барон, бывший поручик квартирмейстерской части 29-летний Алексей Иванович ЧЕРКАСОВ, член Южного общества, прибыл в Берёзов из Читы вместе с Ентальцевыми. Материально был достаточно обеспечен своим отцом-генералом, однако жил скромно. Занимался благотворительностью, о чём жандармский полковник, ревизовавший Западную Сибирь, даже донес Николаю I. Учил детей, но берёзовский городничий счёл эти занятия незаконными и чуть было не отправил Черкасова в тюрьму. В доносах Горского фигурировал и Черкасов:

«этот человек дышит республиканским духом. … Будучи хитёр, втирается в доверие людей. Он некоторых ослепил».

Алексей Иванович быстро распознал в Горском «шпиона» и открыто заявил ему об этом. После отъезда из Берёзова в конце 1830 г. Фохта и Ентальцевых остался один и вскоре стал хлопотать о переводе, ссылаясь на ухудшение здоровья. Было проведено медицинское обследование, пришедшее к выводу, что Черкасов:

«темперамента меланхолического, телосложения посредственного, постоянно тоскует, имеет стремление к уединению, чрезмерно мнителен, имеет жёлтый цвет лица, впалые глаза, раннее выпадение волос и по всем признакам страдает воспалением печени и селезёнки».

Видимо, тульский уроженец Черкасов действительно тяжело переживал суровый северный климат. Николай I дал разрешение на перевод Алексея Ивановича в Ялуторовск, куда он выехал в феврале 1833 г. В 1837 г. отправлен солдатом на Кавказ, через пять лет произведён в офицеры, через полгода, в январе 1843 г. вышел в отставку и отправлен в имение мачехи в Тульской губернии под строгий надзор полиции, который, как и ограничения в передвижении, был снят в 1851 г. Алексей Иванович скончался в апреле 1855 г.

Немного южнее 62-й параллели, но в местах, по природным условиям близким к северо-таежному Берёзову расположены ещё три места ссылки декабристов – Сургут и Кондинское в нынешнем Ханты-Мансийском автономном округе, приравненном к районам Крайнего Севера, и Пелым на севере современной Свердловской области близ границы с ХМАО.

Знаменитый ныне Сургут в 20-х годах XIX-го века был небольшим селом Тобольской губернии и местом ссылки двух декабристов. В августе 1826 г. сюда был доставлен 27-летний поручик Черниговского пехотного полка Андрей Иванович ШАХИРЕВ, член Общества соединенных славян, осуждённый по VIII-му разряду («принадлежал к тайному обществу со знанием цели оного»). Он был первым из поселенных в Западной Сибири «государственных преступников» и по нему, видимо, был установлен режим надзора над ссыльными декабристами: «назначив Шахиреву безотлучное жительство в самом Сургуте, иметь строжайший надзор (не делая ему обид), с отведением квартиры от обывателей». Материальные средства оставшегося без отца-майора Шахирева были так скудны, что он обратился к губернатору о назначении ему «от казны пропитания», на что приказано было выдавать ему продукты в размере солдатского пайка. Менее чем через год его положение значительно улучшилось, т. к. он получил деньги по наследству отца. Тем не менее от безысходности своего положения часто впадал в отчаяние, усугубляемое частыми припадками «падучей болезни» (эпилепсии). 17 мая 1828 г. неожиданно умер, смерть его вызвала многочисленные толки. О его смерти исполняющий должность Тобольского гражданского губернатора донес:

«Государственный преступник Шахирев … 16-го числа мая, отлучась … в седьмом часу вечера без дозволения сибирского отдельного заседателя с мещанином Силиным версты за четыре для промысла птицы, на другой день 17-го числа, обращаясь в Сургут, умер скоропостижно. По проведенному исследованию отдельный заседатель удостоверяет, что смерть Шахирева последовала от апоплексического удара, объясняя, что он имел и прежде припадки падучей болезни. Хотя не было произведено мертвому телу медицинского свидетельства по неимению там лекаря, по свидетельствам находившихся в Сургуте соляного пристава, сотника казачьей команды, мещанского старосты и священника удостоверено, что по наружности на теле Шахирева нет никаких знаков, могущих причинить насильственную смерть, кроме багровых пятен на шее и всем теле».

Согласно его неоднократно высказанному желанию, оставшиеся от него средства должны были быть обращены на ремонт обветшалой соборной Троицкой церкви в Сургуте, но, поскольку письменного завещания не было, все средства были переданы наследникам – брату и сестре Шахирева.

Через месяц после смерти Шахирева в Сургут из Читинского острога прибыл на поселение 48-летний Василий Карлович ТИЗИНГАУЗЕН, бывший полковник, командир Полтавского пехотного полка. Ветеран войны со Швецией в 1808–09 гг., русско-турецкой войны 1810–11 гг., Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, был членом Южного общества и осуждён по VII-му разряду («знал об умысле на Цареубийство и на лишение свободы всей Императорской Фамилии и участвовал в умысле бунта»). В Сургуте Василий Карлович пробыл менее года: в ноябре 1828 г. обследовавший места поселения «государственных преступников» в Западной Сибири жандармский полковник Маслов донёс Николаю I, что

«не только здоровье, но и умственные и душевные способности Тизенгаузена ослабли от частых припадков болезни»,

после чего император повелел перевести его в Ялуторовск и в марте 1829 г. Василий Карлович покинул Сургут. В Ялуторовске он прожил почти четверть века, пока в 1853 г. Николай I не разрешил 73-летнему «бунтовщику» воссоединиться с семьей на родине, в Нарве, где он и умер 29 октября 1857 г.

ТИЗИНГАУЗЕН В. К. Акварель Н. Бестужева, Читинский острог, 1828 г.

В старинное село Кондинское, получившее название от левого притока Оби – реки Конда, и сейчас можно добраться только по этой реке или по почти непроезжим просёлочным дорогам и зимникам. В 20-х годах позапрошлого века Кондинское имело статус города, называлось Кондинск и было довольно крупным промысловым и торговым центром. Сюда в марте 1827 г. из Петропавловской крепости был направлен осуждённый по VIII – му разряду бывший командир роты Черниговского пехотного полка, 32-летний штабс-капитан Андрей Фёдорович ФУРМАН, член Южного общества, который «соглашался на умысел бунта». Материальную помощь от родных получал редко и в небольшом объёме, в связи с чем ему по его просьбе был назначен солдатский паёк, а в первый год вообще пользовался столом в долг у унтер-офицера Уфимцева, с которым позднее настолько тесно подружился, что даже вызвало просьбу кондинского заседателя к губернатору об «удалении» Уфимцева из Кондинска, т. к. они «предавались пьянству». Губернатор доносу поверил, Фурману было сделано предупреждение, а с Уфимцева взяли подписку о разрыве с Фурманом. Андрей Фёдорович в связи с этим обратился с письмом к губернатору о проверке доноса, т. к. заседатель испытывает к нему личную вражду и злоупотребляет своей властью:

«… ныне же, чувствуя в полной мере бывшую вину свою, стараюсь с всемогущим рвением заслужить сколько ни есть преступления молодости моей».

Новый заседатель Ширяев провел проверку доноса своего предшественника и нашёл его несправедливым:

«Фурман ни в чём предосудительном замечен не был и вёл себя всё время добропорядочно».

Был в гражданском браке с воспитанницей здешнего мелкого чиновника Марией Петровной Щепкиной, имел с ней троих детей. Несмотря на помощь родных, жил и умер (8 марта 1835 г.) после продолжительной болезни, в нищете, завещав положенные ему по наследству деньги (около трех с половиной тысяч рублей, деньги для Кондинска огромные) наследникам ранее умершего Уфимцева в счёт погашения долга ему, хотя никаких документов о заёме не было, и, конечно, своей жене и детям. Могила Фурмана в Кондинском не сохранилась.

В июне 1828 г. в Кондинск прибыл на поселение после года заключения в Чите 25-летний бывший подпоручик квартирмейстерской части 25-летний «семиразрядник» Владимир Николаевич ЛИХАРЕВ. В отличие от Фохта, в средствах не нуждался, получая в год по тысяче рублей, но при этом сумевшем влезть в значительные долги, как он объяснял, из-за болезни и несвоевременного поступления денег. Очень страдал из-за того, что его жена, которую он горячо любил, отказалась поехать в Сибирь. Его мать хлопотала о переводе его «в более умеренный климат, который не вредил бы его здоровью». В мае 1830 г. переведен в Курган, здесь в 1836 году узнал, что его жена вышла замуж. В 1837 г. направлен солдатом на Кавказ. Здесь подружился с М. Ю. Лермонтовым, посвятившем Владимиру Николаевичу несколько стихотворений. Убит в знаменитом бою с горцами под Валериком 11 июля 1840 г.

ЛИХАРЕВ В. Н. Акварель Н. Бестужева, Читинский острог, 1828 г.

Как и Кондинск, в 1820-х гг. нынешний посёлок Пелым имел статус города. Он и был определён местом поселения 41-летнего Василия Ивановича ВРАНИЦКОГО, бывшего полковника квартирмейстерской части, обер-квартирмейстера (начальника штаба) 3-го пехотного корпуса. Чех по национальности, бывший офицер австрийской армии, поступил на службу в русскую армию в 1806 г., участвовал в войнах с Францией 1806–07 гг., Швецией 1808–09 гг., в Отечественной войне 1812 г. и в зарубежных походах 1813–14 гг., кавалер многих боевых орденов. Член Южного общества, он был осуждён по обычному для VIII-го разряда обвинению: «принадлежал к тайному обществу с знанием цели оного». Василий Иванович был доставлен в Пелым в августе 1826 г., как и другие неимущие ссыльные, был поселён на обывательской квартире и получал «из хлебо-запасного инородческого магазина» продукты в размере солдатского пайка. Упомянутый жандармский полковник Маслов в 1828 г. доносил:

«Суровый и сырой климат оказал на Враницкого самое пагубное влияние. Сей преступник повергнут в столь крайнее расслабление и уныние, что он с трудом оставляет постель, с некоторого уже времени пища его состоит только из чёрного хлеба и кваса. Хозяйка занимаемого им дома из сострадания оказывает ему попечение. Враницкий никогда не просит пищи, и когда хозяйка не приносит ему хлеба, то он целыми сутками ничего не ест».

С середины 1827 г. стал получать небольшие средства от неизвестного лица, и выдача солдатского пайка была прекращена. Находившийся в ссылке в Тобольске за сношения с Южным обществом поляк П. Мошинский просил разрешения посылать Враницкому тысячу рублей в год, получил на это разрешение, но Враницкий от денег отказался. В марте 1830 г. Бенкендорф доложил Императору о положении Враницкого и получил распоряжение «в связи с душевной болезнью» перевести его южнее. Василий Иванович был переведен в Ялуторовск, где скончался в декабре 1832 г.

Александр Федорович фон-дер БРИГГЕН, 36-летний отставной полковник лейб-гвардии Измайловского полка, крестник Гавриила Державина, прибыл в Пелым после годичного заключения в Чите, в июле 1828 г. Участник Отечественной войны 1812 г. (в Бородинском сражении – контузия и золотая шпага за храбрость) и походов 1813 г. (участник Кульмского сражения), вышел в отставку по болезни в 1821 г. Был членом Союза Благоденствия и Северного общества, осуждён по VII-му разряду («знал об умысле на Цареубийство и принадлежал к тайному обществу с знанием цели оного»). Необходимые для существования средства получал от семьи, выстроил себе дом из трех комнат и помещения, необходимые для небольшого скотоводческого хозяйства. Получил от родных охотничье ружьё и припасы к нему, все это тут же было отобрано, известие об этом дошло до Николая I, в связи с чем было отдано распоряжение о запрещении ссыльным «государственным преступникам» иметь огнестрельное оружие. Будучи поклонником Канта, которого особенно ценил за отрицание абсолютизма: («Учение Канта вполне убедило мой рассудок и удовлетворило требованиям моего сердца»), усердно изучал философские труды Спинозы, Фихте, Шеллинга, хотел даже написать книгу «Изложение главнейших истин критической философии с дополнениями и улучшениями новейших её последователей для непосвящённых». Разыскивал сведения о 20-летней пелымской ссылке фельдмаршала Миниха, сподвижника Петра I, отправленного сюда в 1741 г. Елизаветой Петровной взамен смертной казни. Всячески пытался поддержать и вывести из тяжелого состояния В. И. Враницкого. В 1831 г. тобольский губернатор ходатайствовал перед генерал-губернатором Западной Сибири о переводе Бриггена в более благоприятный по климату Курган:

«Бригген совершенно расстроил своё здоровье и никуда потому из дома не выходит, т. к. не в состоянии переносить суровость климата».

С такой же просьбой обратился и сам Александр Фёдорович, в переводе Император отказал с формулировкой:

«Начали все проситься, надобно быть осторожнее в согласии на это, в особенности ныне»,

очевидно, имея в виду изрядно напугавшее его Польское восстание 1830–31 гг. и «холерные бунты». С такой же просьбой в 1834 г. обратился управляющий Тобольской губернией А. Н. Муравьёв, один из создателей Союза Спасения и Союза Благоденствия, отделавшийся переводом по службе в Сибирь:

«Все употребляемые средства для лечения при сыром климате, торфяной воде и недостаточности доброкачественной пищи не оказывают достаточного успеха»,

а начальник округа жандармов в свою очередь донёс, что

«Бригген совершенно потерял здоровье, отличается наилучшим поведением и исполнен чувства искреннего раскаяния».

Лишь в мае 1835 г. прошения попали к Николаю I, он продержал их почти год, и только в мае 1836 г. разрешил перевод в Курган. Там в 1838 г. разрешено вступить в гражданскую службу. После амнистии 1856 г. ссыльному было разрешено жить в Петербурге, где Александр Фёдорович и скончался в июне 1859 г. Похоронен на Волковом кладбище, могила сохранилась.

БРИГГЕН А. Ф. Акварель Н. Бестужева, Читинский острог, 1828 г.

* * *

Побывавшие в долгих, не по своей воле «путешествиях» по Сибирскому Северу или прожившие здесь более или менее длительное время декабристы мало кому известны. Читающей публике знакомы разве что имена Александра Бестужева-Марлинского и Матвея Муравьева-Апостола. Декабристы на севере Сибири жили либо поодиночке, либо по два-три человека, как правило, в маленьких деревнях и селах, среди социально незнакомого им населения. Естественно, они практически не могли оказать на это население сколько-нибудь заметного влияния. Кроме того, надо помнить, что большинство из сосланных на север Сибири декабристов пробыли в этих местах недолго, уже к началу 1830-х гг. добившись перевода в уездные, а то и в губернские города Южной Сибири. Однако именно эти люди нащупали те виды деятельности, которые стали основными для образовавшихся позднее в Сибири декабристских колоний: просветительская, в т. ч. педагогическая деятельность, практическая медицина, краеведение, внедрение новых агрономических приемов, то, что сейчас называется правовой помощью местному населению, и т. п. Именно поселенцы из Северной Сибири стали основателями многих крупных декабристских колоний – в Красноярске, Ялуторовске, Тобольске, Кургане, которые оказывали уже большое влияние на местные общества, по составу в основном чиновничье-купеческие, на их культурную, а порой и политическую жизнь.

Совокупность факторов, прежде всего малая известность и относительная кратковременность пребывания в Северной Сибири сосланных сюда декабристов, привела к тому, что в местах их ссылок не сохранилось (или не обнаружено поныне) о них никаких мемориальных свидетельств (исключение составляет разве что могила Лисовского, да и то не первоначальная), тогда как в Южной Сибири сохранились их дома (в них обычно размещены музеи декабристов), могилы (в Тобольске на Завальном кладбище – целый декабристский некрополь), наконец, для их увековечения сделано самое простое – в их честь названы улицы: и в больших городах, имеющих долгую и славную историю, и в небольших селах (в селе Усть-Куда под Иркутском есть, например, улица Иосифа Поджио, отнюдь не самого известного декабриста). Краеведам и властям мест северной ссылки ещё предстоит большая работа по выявлению материальных и документальных свидетельств пребывания декабристов, их могил, по увековечению памяти о них.

Библиография

Декабристы. Биографический справочник, 1988. Под ред. М. В. Нечкиной, «Наука», М.

Декабристы и Сибирь, 1988. «Сов. Россия», М.

Зильберштейн И. С. 1988. Художник-декабрист Николай Бестужев, изд. 3, «Изобр. искусство», М.

Куклин Г. А. 1905. Материалы к изучению истории революционного движения в России, Том 1 (1800–1854 г.), Женева.

Ларьков С. 2005. Доходит мой свободный глас? / «Предлог» (альманах), № 11, М.

Михайлова М. С. 1989. Свод данных о декабристах (1825–1856), Изд-во Красноярского ун-та.

Принцева Г. А. 1990. Декабристы в изобразительном искусстве. Собрание Государственного Эрмитажа, «Искусство», М.

Личная картотека декабристов автора, составленная по множеству опубликованных источников.

А. М. Булатов
От Аргиры до Камчатки
(История появления Камчатки на гравированных картах)

Историю изображения полуострова Камчатки на гравированных, т. е. общедоступных, географических картах обычно начинают с 1722 г., когда нюрнбергский картограф И.-Б. Хоманн получил из Москвы материалы для издания карт Каспия и Камчатки (Вареп, 1959; Княжецкая, 1970). Историки XX века (А. И. Андреев, Л. С. Берг, А. В. Ефимов), в основном, занимались русскими рукописными чертежами, созданными в XVII – начале XVIII в. Борис Петрович Полевой (1918–2002) в своих работах по истории Камчатки, Курил и Сахалина рассказывал об открытии земель к северу от Японии голландцами в 1643 г., а их интерес к ним он возводил к «Книге о разнообразии мира» Марко Поло (1254–1324).

Просмотр гравированных карт Тартарии (Сибири), Азии и мира, опубликованных раньше итоговой карты Первой Камчатской экспедиции (издана в 1735 г. в Париже), дал неожиданные результаты и отодвинул на тысячелетие «знакомство» европейских географов с островами у восточного берега Азии. На картах были показаны воображаемые или реальные земли, оказавшиеся предвестниками Камчатки, а в текстах античных землеведов были найдены подтверждения их существованию.

Создатель первых известных нам карт Клавдий Птолемей не простёр свою ойкумену до восточного берега Азии. Себастьян Мюнстер (1489–1552) в 1540 г. в Базеле издал Географию Птолемея, впервые дополнив её своими картами четырех частей света (Ruland, 1962). На новых картах Азии и Америки у восточных берегов Азии показаны безымянные острова.

Первую карту Тартарии составил Абрахам Ортелиус (1528–1598) и опубликовал в 1570 г. в Антверпене (илл. 1 – цветные иллюстрации см. в главе "Цветные иллюстрации и фотографии") в Theatrum Orbis Terrarum – первом сборнике географических карт мира, прообразе современных атласов (Broecke, 1996). На этой карте к северу от Японии нет ни одного острова, а карта изобилует текстовыми комментариями древних географов, что свидетельствует об отсутствии у автора надежной географической информации. Через двадцать лет в очередном издании Theatrum… была опубликована карта Тихого океана Ортелиуса Maris Pacifici, quod vulgo Mar del Zur…, 1589 (Broecke, 2004) (илл. 2). На этой карте впервые изображён и назван остров к северу от Японии: Isla la Plata – Серебряный остров, с комментарием: Argyra hec forte antiquorum – Аргира древних.

Ортелиус не указал источник, но сомневаться в том, что ему были известны работы античных географов, не приходится. О Золотом и Серебряном островах писали уже в I веке н. э. Римский землевед Помпоний Мела поместил эти острова в Восточном море-океане и посвятил им несколько слов своей Космографии: «Близ мыса Там находится остров Хриса, а недалеко от устья Ганга – Аргира. Согласно старинному преданию почва Хрисы содержит золото, а почва Аргиры – серебро. Очевидно, что либо острова названы по этим свойствам, либо, наоборот, названия их послужили источником для предания» (Помпоний Мела, 1953). Плиний Старший в своей Естественной истории также упоминает эти два острова: «Вне устья Инда – Хриса и Аргира, богатые приисками, как я думаю: ведь в то, что некоторые передают, будто почва у них золотая и серебряная, едва ли можно поверить» (Плиний Старший, 2007). В Перипле Эритрейского моря, написанном греческим купцом-мореплавателем, отмечено, что: «если плыть к востоку, имея Океан по правую сторону, а остальные части – по левую, встречается Ганг и около него предельный материк востока – Хриса. Около него – река, называемая Гангом, самая большая из рек Индии … против самой реки есть остров океанский, предельный из частей ойкумены на востоке, под самым восходящим солнцем, называемый Хрисой» (Перипл…, 2007).

Ещё через десять лет Ортелиус готовил для публикации в отделе исторических карт своего Theatrum… изображение римского дорожного чертежа V в., сохранившегося в копии XIII в. Эта копия, выполненная на узком и длинном свитке пергамена (Подосинов, 2002), находилась в собрании аугсбургского учёного Конрада Пейтингера († 1508) (илл. 3). Гравированное изображение Пейтингеровой таблицы носило название Tabvla itineraria ex illvstri Pevtingerorvm bibliotheca…, 1598 и было выпущено в свет в 1616 г. (Broecke). Против устья реки Ганг, текущей на восток, на средневековой копии изображены три безымянных острова. На изданной гравюре два из них названы – Ins. Arcirse и Ins. Solar (илл. 4). Так на географической карте появился Серебряный остров. Имя острову дал Ортелиус.

В 1639 г. на поиски богатых золотом и серебром островов Хриса и Аргира была снаряжена и отправлена из Батавии на Яве голландская экспедиция капитанов Кваста и Тасмана, закончившаяся неудачей. Вторая экспедиция капитанов Фриза и Схепа, отправленная в этот район в 1643 г., открыла земли и острова в океане и нанесла их на карту, дав им имена t’Landt van Eso, Staten Eylant и Kompagnies Land. Поскольку ни золота, ни серебра на островах найдено не было, руководство голландской Вест-индской компании прекратило за бесперспективностью поиски на севере Тихого океана. Вскоре, по этой же причине, морская карта этой экспедиции стала доступна коммерческим издателям и была выпущена в свет в атласе Иоганна Янссония в Амстердаме в 1650-е гг. (Nebenzahl, 2009) (илл. 5). На карте Тартарии открытия 1643 г. впервые изобразил Фредерик де Вит в 1660-е (Атлас …, 2009) (илл. 6).

«Гомеровский», как назвал его Л. С. Багров, период изображения Сибири был завершён картой Витсена (1641–1717) 1687 г. (илл. 7). На ней, основанной на реальных сведениях, впервые появилась река, носящая название Камчатка. А рядом изображена другая – Дамаста, имя которой происходит от голландского названия восточной цветной узорчатой шёлковой ткани, которая в Московском царстве называлась камкой, а изделия из неё – камчатыми или камчатными (Словарь…, 1980) (илл. 8). Такое дублирование я объясняю двумя разными путями поступления информации об одной реке Витсену: от человека, написавшего по-русски, и от другого – московского дьяка Андрея Андреевича Виниуса (1641–1716), знающего голландский язык, который перевёл название новой реки для Витсена на голландский.

Первая карта, которую составил человек, сам побывавший в Сибири – это карта посла царей Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича в Пекин Избранта Идеса (1657–1708), изданная в Амстердаме в 1704 г. (Кордт, 1906), (илл. 9). Об отношении к запискам Идеса о его путешествии и карте свидетельствует жалованная грамота царя Петра Алексеевича «для печатания Сибирского нашего царства городов и тамошним странам и морям, и рекам, и лесам, и степям … книг и таблиц дать сию нашу царского величества жалованную грамоту» – первая в русской истории. Эту карту избрал прототипом для своей карты Московии (илл. 10) (ок. 1706 г.) нюрнбергский картограф Иоганн-Баптист Хоманн (1663–1724), выпустивший за два десятилетия несколько изданий своего Атласа, в котором карта Московии-России обновлялась четыре раза.

Интерес царя Петра Алексеевича к восточной окраине государства подогревался советами отыскать там остров, богатый серебром. Из Амстердама Витсен через посланника в Москве предлагал отправить экспедицию для исследования островов в Восточном океане, прибавляя, что голландцы оставили идею поиска: «Он же, Николай, объявляет, что имянем Есо земля обретается недалече от устья реки Амура лежащая, в которой земле много серебра бывает… А сверх-де того их клевретство столько земель и мест имеют, что более не требуют, и для того у них постановлено, карабельной поход туда отставити» (Юркин, 2007). Как тут не вспомнить предание древних о почве острова Аргира, содержащей серебро!

Когда царь Пётр Алексеевич узнал о японце, найденном В. Атласовым на Камчатке, он велел доставить того в Москву. Первый японец в России, Татэкава Денбей был привезён в Москву, представлен царю 8 января 1702 г., которому рассказывал о своём государстве, в том числе, о золоте и серебре. Сказка японца была записана в Сибирском приказе: «А родится-де у них золото, и серебро и делают камки и китайки, а жемчугу и каменья дорогова у них нет» (Берг, 1948).

Корабельный мастер Фёдор Салтыков из Англии, направлял предложения об открытии Северо-восточного прохода – морского пути в Китай. И он в 1714 г. писал о серебре на одном из островов: «… проведать и описать – далеко ли за Святым Носом вашего величества берег и по которую реку, и от той последней реки – какие люди живут там и кому они подлежат… понеже на той широте градусов как в Епоне и на острову Гессо (Гессо – одно из написаний Земли Есзо – А. Б.) лутчее серебро находится» (Павлов-Сильванский, 1897).

Всё сказанное выше ещё никак не связывало остров Аргиру с Камчаткой. Картографические работы в Тобольске пленного капитана шведской армии Филиппа Иоганна Табберта (1676–1747), получившего позднее фамилию Страленберг, образовали эту связь.

В 1722 г. Я. В. Брюс по указанию царя передал в Нюрнберг Хоманну для публикации изображение Камчатки. Выгравированный чертёж стал первым печатным изображением полуострова, носящего на этой карте имя Kamtzadalia sinis Jedso (илл. 11). Эта карта, как выяснилось позже, была основана на рукописной карте Страленберга, которую у последнего отобрал в 1717 году Сибирский губернатор М. П. Гагарин. Две другие карты, которых Страленберг лишился в 1715 и 1718 гг., были использованы при анонимном издании в 1725 г. в Амстердаме карты России, посвящённой памяти императора Петра I (илл. 12). Ни одна из этих рукописных карт Страленберга до наших дней не дошла, но об их существовании свидетельствует как запись в реестре Географического департамента АН (Гнучева, 1946), так и упоминание о карте 1717 г. в письме 1729 г. академика Петербургской академии наук Ж.-Н. Делиля (Новлянская, 1966).

А. В. Постников, работавший в Париже с российскими материалами фонда Делиля, воспроизвёл в 2000 г. фрагмент рукописной карты (илл. 13). Сходство её чукотско-камчатской части (Постников, 2000) с картой Камчатки Хоманна, ещё раз подтвердило существование карты Страленберга.

После окончания войны Страленберг вернулся в Швецию, где продолжил свои сибирские занятия. В 1730 г. он выпустил книгу о Сибири и карту, составить которую помогал ему другой бывший пленник – капитан Иоганн Антон Матерн (1683–1767) – Nova description geographica Tattariae Magnae (илл. 14). На этой карте земли, открытые голландцами в 1643 г., стали частью Камчатки, которую Страленберг вытянул на юг до самой Японии (Новлянская, 1966). Сейчас мы знаем точно, что это ошибка. Но тогда картой Страленберга пользовались участники Второй Камчатской экспедиции, поскольку она, по словам Г. Ф. Миллера, «была в оное время бесспорно лучшая» (Миллер, 1761).

На этой карте огнедышащая гора и реки Большая и Камчатка помещены рядом с сахалинскими мысами Анива и Терпения. Голландские имена проливов и островов в несколько измененном виде повторены на карте Страленберга: Straet de Vries – современный пролив Фриза именован – Fretum Uriez, за ним лежит Compagnies land – современный остров Уруп, на карте Страленберга – Terre de la Compagnie. Лишь Staten Eylant – современный о. Итуруп – не имеет имени, а комментарий близ него упоминает русского казака Ивана Голыгина.

Объяснение такого сближения Камчатки с Японией и отсутствие длинной цепи Курильских островов на картах 1725 и 1730 гг. даёт Б. де ля Брюйер в своём комментарии к французскому переводу 1757 г. книги Страленберга о Сибири: «встретив в Тобольске японца, взятого в плен Атласовым и направляемого в Москву, Страленберг спросил его через переводчика: „Действительно ли в Японии Камчатку называют Землёй Иезо?“. Утвердительный ответ японца „и заставил Страленберга (карты которого положили начало нашим сведениям о всем Севере Азии) предположить, что остров Иезо, открытый в 1643 году голландцами, был Камчаткой, поэтому он продолжил эту страну на 10–11° дальше на юг, чем это было в действительности“» (Новлянская, 1966). Ошибочное в частности, но верное по сути, это объяснение не вступало в противоречие со старинной легендой о Хрисе и Аргире в Восточном океане.

По результатам Первой Камчатской экспедиции в 1729 г. Петром Чаплиным была составлена итоговая карта (илл. 15), на которой Камчатка навсегда отделилась от Земли Есзо не только в названии, но и в изображении, – между Камчаткой и Японией появилось место для гряды Курильских островов. Однако отделение Земли Есзо от Камчатки создало другую проблему, решать которую предстояло Второй Камчатской экспедиции (Булатов, 2008). Материалы карты Чаплина 1729 г. были использованы Ж.-Н. Делилем при составлении им в 1732 г. карты для этой экспедиции. На первой русской гравированной карте России И. К. Кирилова 1734 г. Камчатка и окружающие земли были изображены по карте Делиля 1732 г. Карта Чаплина впервые была издана в Париже в 1735 г. В России карта Чаплина была опубликована Л. С. Багровым в 1914 г.

Вспоминая обсуждение этой темы с любителями старинных географических карт

А. Елфимовым (Тобольск),

С. Кузнецовым (Гамбург),

А. Кусакиным (Москва)

и Д. Хотимским (Вестбороу, США),

автор выражает им свою благодарность за разнообразную поддержку.

Библиография

Атлас Курильских островов, С. 55.

Берг Л. С. 1948. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. М.-Л. С. 167.

Булатов А. М. 2008. Карта Делиля для Второй Камчатской экспедиции // Вспомогательные исторические дисциплины – Источниковедение…: материалы XX междунар. науч. конф. Москва. М., РГГУ. С. 200–205.

Вареп Э. Ф. 1959. О картах, составленных русскими, в атласе И. Б. Гомана 1725 г. // Изв. Всесоюзн. геогр. общ. Вып. 3. С. 297.

Княжецкая Е. А. 1970. Новое о карте Каспийского моря К. П. Вердена // Изв. Всесоюзн. геогр. общ. Вып. 3. С. 279.