Текст книги "Полярный альманах № 2"

После окончания навигации 1937 г. из 64 морских судов, участвовавших в ней, 25 зазимовало, а одно (пароход «Рабочий») погибло. Впрочем, чересчур осторожные действия капитана «Ермака» В. И. Воронина, который был опытным полярником, объясняются тем, что «Ермак» в тот момент был единственным мощным линейным ледоколом в Западном секторе Арктики, и потеря его привела бы к очень тяжелым последствиям. Кроме того, нельзя забывать и о том, что это был 1937 г., и права на ошибку капитан «Ермака» не имел…

О ледоколе «Ленин» и действиях его капитана писал М. И. Белов:

«Не лучше действовал и капитан л/к „Ленин“. В начале плавания от о. Диксон к проливу Вилькицкого (с 23 августа) мористый вариант пути был избран правильно. Однако 30 августа было обнаружено, что за 5 дней караван значительно отошел к югу и оказался в уплотненных льдах в районе о. Белуха – архипелаг Норденшельда. Льды увлекли караван в лабиринт островов. Начался 120-дневный дрейф судов в архипелаге Норденшельда и далее вдоль побережья Таймыра через пролив Вилькицкого в море Лаптевых, во время которого получили тяжелые повреждения п/х „Ильмень“ и „Тов. Сталин“.

Поврежденные суда ограничивали действия ледокола, так как требовали от него беспрерывной помощи. Эти обстоятельства усугублялись и тем, что из-за отсутствия данных авиаразведки на „Ленине“ не знали истинного состояния льда в море Лаптевых, а недостаток угля в Тикси вызывал необходимость экономить его на ледоколе.

К тому же руководство операциями, находившееся на „Ермаке“, не сообщило на л/к „Ленин“ об изменениях ледовой обстановки в море Лаптевых, причем оно проявило полную растерянность, обещая ему помощь то „Г. Седова“, то „Садко“. Вынужденная стоянка в порту Диксон „Ермака“ катастрофически сказалась на всем ходе морских операций».

(Белов, 1969, с. 187)

В составе каравана, возглавляемого ледоколом «Ленин», на зимовку остались суда «Рабочий», «Ильмень», «Тов. Сталин», «Диксон» и «Камчадал». 5 ноября от каравана отделился и ушел в бухту Кожевникова ледокол «Красин» (на его борту находились 250 пассажиров). В караване «Ленина», вставшего на зимовку в северной части Хатангского залива, оставалось 146 человек. Руководство караваном приняло решение оставить суда в северной части залива, в самом узком его месте, между островом Бегичева и материком, считая это место наиболее безопасным. Однако это оказалось не так. В некоторые годы льды Хатангского залива и в зимнее время под влиянием приливо-отливных течений и южных ветров взламываются и выносятся в море. Так произошло и осенью 1937 г. Суда каравана, проводимого ледоколом «Ленин», начали дрейфовать. Дрейф продолжался 292 дня, с 16 ноября 1937 г. по 1–3 августа 1938 г. (Белов, 1969, с. 198). При выносе из горла Хатангского залива пароходы разъединились. «Тов. Сталин» оказался между островами Преображения и Бегичева в 100 милях от ледокола. Только в марте 1938 г. им удалось снова сблизиться. В одной миле от «Ленина» дрейфовал пароход «Диксон», а в десяти милях – «Камчадал» и «Рабочий». Только пароход «Ильмень» на буксирных тросах дрейфовал вместе с ледоколом. С первых же дней стали ощущаться сильные сжатия льдов.

«Одно из таких сжатий в районе дрейфа пароходов „Рабочий“ и „Камчадал“ случилось в ночь на 23 января 1938 г. На судах была объявлена тревога. Громадная гряда торосов высотой в 4 м обрушилась на левый борт „Рабочего“ и распорола его от ахтерштевня до машинной переборки. В трюм ворвалась вода, которую невозможно было откачать. Стало ясно, что с пароходом все кончено. Поэтому экипажи „Камчадала“ и „Рабочего“ немедленно приступили к выгрузке на лед палубного груза, хотя работать пришлось при морозе -32° и резком ветре. Наиболее ценные грузы им удалось спасти. Судно оседало кормой, и в 7 ч. 30 мин. утра с него сошел последний человек – капитан Д. Н. Сергиевский. Погружаясь, „Рабочий“ коснулся кормой дна и на мгновенье задержался, а затем навсегда скрылся под водой. Все 35 человек команды затонувшего парохода нашли убежище на борту „Камчадала“, а затем часть их перешла на л/к „Ленин“. Даже грузы, спасенные с „Рабочего“, перевезли на ледокол, для чего пришлось проложить ледовую дорогу».

(Белов, 1969, с. 198–199)

Несмотря на тяжелые условия дрейфа, на ледоколе «Ленин» проводились научные наблюдения, которыми занимались сотрудники полярных станций, следовавшие на зимовку, во главе с Л. В. Рузовым. На льдине, в которую вмерз ледокол, были построены «павильоны», где проводились наблюдения за погодой и дрейфом льдов. Во время дрейфа с льдины было выпущено 46 шаров-пилотов, произведено 2022 наблюдения за дрейфом льда, 1224 инструментальных наблюдения, 408 наблюдений за температурой и соленостью воды, 500 измерений глубин, 100 измерений толщины льда, 137 наблюдений за разрежениями и сжатиями льда. С капитанского мостика производились зарисовки состояния льда (Белов, 1969, с. 199).

До 6 марта 1938 г. ледокол дрейфовал к востоку от восточного побережья Таймыра до пересечения с 125° в. д. Затем льдина устремилась на северо-запад и в июне достигла 78° с. ш. и 113°5′ в. д. В июле ледокол понесло на юг и к концу дрейфа он, описав ряд петель, оказался на 77° с. ш. и 120° в. д., откуда был выведен «Ермаком» на чистую воду.

Командный состав парохода «Михаил Томский». 9 апреля 1928 г.

В числе тех, кого обвинили в причинах неудач навигации 1937 г., оказался и капитан «Ленина». 11 ноября 1938 г. был выпущен грозный приказ по Главному управлению Северного морского пути № 492. В его 11-ом параграфе говорилось:

«Сектору кадров Морского управления (т. Мещерину) пересмотреть командный состав л/к „Ленин“, очистив его от враждебных и сомнительных элементов и передать весь материал следственным органам. Срок исполнения 15 ноября с. г.»

(РГАЭ. Ф. 9570. Оп. 2. Д. 126. Л. 259)

Капитан ледокола был арестован и в марте 1939 г. предстал перед Линейным судом водного транспорта. Его признали виновным в том, что он вышел в море с недогрузом угля в 119 т, не принял мер к устранению дефекта на пароходе «Ильмень», не использовал полной мощности ледокола, т. к. работали шесть котлов, а не восемь. 16 марта 1939 г. Печуро по статье 59-3 часть «В» УК РСФСР 1926 года[90]90
  Статья 59-3в. «Нарушение работниками транспорта трудовой дисциплины (нарушения правил движения, недоброкачественный ремонт подвижного состава и пути и т. п.), если это нарушение повлекло или могло повлечь повреждение или уничтожение подвижного состава, пути и путевых сооружений, либо несчастные случаи с людьми, несвоевременную отправку поездов и судов, скопление на местах выгрузки порожняка, простой вагонов и судов и другие действия, влекущие за собой срыв (невыполнение) намеченных Правительством планов перевозок или угрозу правильности и безопасности движения, влечет за собой лишение свободы на срок до десяти лет. В тех случаях, когда эти преступные действия носят явно злостный характер, применяется высшая мера социальной защиты с конфискацией имущества».


[Закрыть] был осуждён к лишению свободы сроком на 7 лет. Отбывал бывший капитан свой срок, или, как написано в справке об освобождении, «меру соц[иальной] защиты», «при Архангельской исправительно-трудовой колонии Управления наркомата внутренних дел по Архангельской области».

По данным Международного историко-просветительского, правозащитного и благотворительного общества «Мемориал» (4-е издание диска «Жертвы политического террора в СССР») в 1931–1941 гг. из экипажа ледокола «Ленин», помимо Печуро, было арестовано ещё три человека. Но эти аресты происходили в разное время и прямого отношения к аресту капитана и итогам навигации 1937 года не имели.[91]91
  Гурьевский Михаил Иванович. Родился в 1901 г., боцман ледокола «Ленин». Арестован 19 февраля 1937 г. Приговорен: линейный суд Ярославской ж. д. 3 марта 1938 г., обв.: по ст. 58–10 УК РСФСР. Приговор: 6 лет. Реабилитирован 10 сентября 1975 г.
  Еридко Луиз Евгеньевич (Гаврилов Павел Евгеньевич). Родился в 1899 г., машинист 1 класса ледокола «Ленин». Арестован 13 февраля 1931 г. Приговорен: Особое совещание коллегии ОГПУ Северного края 17 сентября 1931 г., обв.: по ст. 58–10 и 121 УК РСФСР. Приговор: 3 года. Реабилитирован в сентябре 1989 г.
  Сахарнов Георгий Николаевич. Родился в 1906 г., кочегар ледокола «Ленин». Арестован 21 ноября 1941 г., обв.: по ст. 58–10 УК РСФСР. Приговор: освобожден в связи с прекращением дела.
  Авторы выражают благодарность С. А. Ларькову за предоставленную информацию.


[Закрыть]

В порядке надзора дело капитана Печуро затребовал Верховный суд СССР. Новая экспертиза дела установила, что недогруз углём не имел существенного значения, так как на ледоколе был «незаприходованный излишек угля в 133 тонны». Исправление дефектов на других судах не входило в обязанности капитана Печуро, «поскольку там были свои капитаны». Использование всех котлов было излишним, так как даже при работе шести котлов ледокол

«шёл со скоростью в 12–13 миль; остальные же суда могли идти только со скоростью 6 миль в час. Наиболее тяжкое обвинение в выборе неподходящего для зимовки места …тоже несостоятельно, ибо оно не зависело от Печуро, тем более, что общее руководство всеми операциями по проводке судов было возложено … на специального работника Главсевморпути.

Материалы дела говорят о том, что Печуро почти не сходил с вахты и уделял исключительное внимание возложенному на него заданию».

Пленум Верховного суда СССР постановил отменить приговор Линейного суда по делу Печуро за отсутствием состава преступления в его действиях (Известия от 21.02.1940). На основании Решения Пленума Верховного суда СССР от 29 декабря 1939 г. он был освобождён в связи с прекращением дела, т. е. реабилитирован (колонию он покинул 8 января 1940 г.) (Справка…, 1940).

Несмотря на то, что Печуро был по суду оправдан, в море ему вернуться не удалось. 10 мая 1940 г. приказом по ГУСМП он был «освобождён от работы в Главсевморпути в связи с сокращением штатов Управления Морского Транспорта». В общей сложности Печуро прослужил в море 32 года. 25 лет плавал на Севере, из них 10 лет в Арктике. Работая в Арктике, Печуро изучил и освоил плавание в сложных ледовых условиях северных морей, на трассах, ведущих к устьям сибирских рек, что дало возможность успешно проводить суда с грузами для народного хозяйства и западного рынка. За время службы на флоте «обучил значительное количество работников водного транспорта», многие из которых стали капитанами «на Северных морях».

С 1940 г. А. К. Печуро проживал в г. Загорске (ныне г. Сергиев Посад). Это было связано с тем, что там нашла работу его супруга – врач Анна Степановна Печуро (Сидорова). С 1 ноября 1940 г. Печуро получал назначенную решением Мособлсовета «персональную пенсию местного значения в размере 250 руб. в месяц за 25-летнюю службу на Крайнем Севере». В ноябре 1956 г. по заявлению Печуро Исполком Загорского городского Совета депутатов трудящихся постановил «возбудить ходатайство перед Мособлисполкомом о назначении гр[ажданину] Печуро Адольфу Казимировичу персональной пенсии республиканского значения». К сожалению, результаты этого ходатайства авторам неизвестны. Адольф Казимирович Печуро скончался 1 января 1967 г. в Загорске. Похоронен там же, на старом городском кладбище.

Библиография

Андриенко В. Г. 2009. Ледокольный флот России 1860-е – 1918 гг. М. Паулсен. С. 389, 424, 434.

Белов М. И. 1969. Научное и хозяйственное освоение Советского Севера 1933–1945 гг. История открытия и освоения Северного морского пути. Т. 4. Л.

Бурков Г. Д. 2010. В стране туманов, около океана, в бесконечной и безотрадной ночи… М. С. 8.

Волков С. В. 1998. Белое движение. Энциклопедия Гражданской войны. СПб.-М., 2002. С. 419. Путеводитель по фондам белой армии [Российского государственного военного архива]. М. С. 420.

Дорога в океан. Очерки по истории флота Северного морского пароходства 1920–1970 гг. 1970. Архангельск. С. 27.

Корельский В. П. 1996. На моём веку: Воспоминания, предания рода, размышления. Архангельск. С. 73–74.

Кузнецов Н. А. 2009. Морские стрелковые части в Белом движении на Севере России // 1919 год в судьбах России и мира: широкомасштабная Гражданская война и интервенция в России, зарождение новой системы международных отношений. Сборник материалов научной конференции. Архангельск. С. 97–99.

Ларьков С., Романенко Ф. 2010. «Враги народа» за Полярным кругом. М. Паулсен. С. 103–104.

Митрофанов В. П., Митрофанов П. С. 1989. Школы под парусами. Учебный парусный флот XVIII–XX вв. Л. С. 97–107.

Наливайко Г. Я. 1971. Первые рейсы советских судов на Шпицберген // Летопись Севера. Вып. V. М. С. 154.

Овсянкин Е. 2004. Как бывший судовладелец стал плотником // Лесные новости. 7 мая.

Островский Б. Г. 1933. Итоги работ советских экспедиций на Крайнем Севере. Архангельск. С. 35.

Островский Б. Г. 1934. Карское море. Архангельск. С. 62.

Российский государственный архив Военно-Морского флота (РГА ВМФ). Ф. р-129. Оп. 1. Д. 183. ЛЛ. 256–25боб.

Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 9570. Оп. 2. Д. 126. Л.259.

Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 39450. Оп. 1. Д. 201. Л. 669.

Полярная правда. 22.05.1932. Доклад А. К. Печуро на торжественной встрече команд ледоколов «Ленин» и «Красин» с мурманчанами.

Вечерняя Красная газета. 16.01.1933.

Ленинградская Правда. 15.08.1934.

Правда Севера. 28.05.1935, 29.05.1935, 30.05.1935, 3.06.1935, 20.03.1937.

Арктическая Звезда. 5.07.1935.

Справка Управления НКВД по г. Архангельску от 8 января 1940 г. № 1915.

Известия. 21.02.1940. Дело капитана Печуро.

Л. Ф. Липатова
Борис Житков – один из исследователей полуострова Ямал

В 1908 г. состоялась экспедиция на полуостров Ямал под эгидой Императорского Русского Географического общества, которую возглавлял Борис Михайлович Житков (1872–1943) – профессор Московского университета. К тому времени история исследования Ямала насчитывала не одну страницу, а о его географии были осведомлены поморы, проторившие ещё в XVI столетии северный путь в земли, где в 1601 г. был построен город Мангазея. В тридцатых годах XVIII в. трудами геодезиста Василия Селифонтова, других участников Великой Северной экспедиции была составлена первая карта Ямала. Ещё сто лет спустя штурман И. Иванов (он же составил и первую опись острова Вайгач) объехал берега полуострова и уточнил его карту. И, тем не менее, даже в начале XX в. значительная часть береговой линии Ямала обозначалась пунктиром, а его внутренние части изобиловали белыми пятнами, многие из которых удалось стереть благодаря предпринятой в 1908 г. экспедиции.

Показателен тот момент, что в начале XX в. не было даже единого названия полуострова, поэтому на географических картах и в обиходе фигурировали такие названия, как Ямал, Я-мал и даже Ялмал. Сам Б. М. Житков в «Кратком отчете о путешествии на п-ов Ямал» объяснил использование термина Ялмал неправильным истолкованием двух самоедских слов: «я» – земля и «яу» – речное устье. «Ямал» – край земли, а «Ялмал» – край речного устья.

Организация масштабной научной экспедиции и в наши дни невозможна без серьезной предварительной подготовки, а сто лет назад на окраине Российской империи этим было заниматься не в пример сложнее. Базой для сбора и формирования экспедиции Житкова стало село Обдорск, в котором тогда нёс свою миссионерскую службу игумен Иринарх. Увлекающийся историей и этнографией северных окраин страны и заинтересовавший этим практически все образованное Обдорское общество, настоятель православной миссии взял на себя многие организационные моменты научной экспедиции. Он писал в статье «Экспедиция на Ямал» в газете «Сибирский листок» № 25 (28 февраля) за 1908 год, которая до революции выходила в Тобольске:

«В середине марта настоящего года имеет прибыть в Обдорск Б. М. Житков с натуралистом и топографом для исследования полуострова Ямал по поручению Императорского Русского Географического общества. Экспедиция преследует широкие задачи. Главные работы по съемке должны быть произведены по северному берегу Ямала и, если удастся туда проникнуть, на острове Белом, затем по западному берегу Ямала, в центральной части полуострова в области течения рек Морды и Юрибея. (Эти реки, как предполагают некоторые географы, в древности именовались Мутной и Зеленой, чрез которые лежал ныне забытый торговый путь в город Мангазею)…

… В настоящее время для нужд экспедиции уже собраны от самоедов до 400 голов оленей, наняты чумы и служащие, приобретено до 50 нарт. В деле оказания помощи экспедиции деятельное участие принимают Берёзовский исправник Л. Н. Ямзин, обдорский пристав К. П. Оболтин, доверенный фирмы г. Корниловой П. Ф. Тележкин, совместно с Братством св. Гурия при Обдорской миссии, давшие экспедиции бесплатного толмача, наем какового экспедиции обошелся бы не дешевле 500 рублей. Кроме этого, братство св. Гурия взяло на себя по просьбе Б. М. Житкова почин сформирования из школьников отрядов для сбора в лето этого года в пользу экспедиции ботанических и энтомологических коллекций. Один из обдорских кочевников-самоедов пожертвовал на нужды экспедиции 40 рублей. Почти все обдоряне относятся к целям экспедиции с полным сочувствием и готовы ей всячески служить. В последнем письме своем к пишущему эти строки проф. Б. М. Житков замечает: „Любезная поддержка, которую я встречаю со всех сторон, заставляет меня надеяться, что как-нибудь дело наладится“. И можно быть уверенным, что это так будет. Хорошо, если бы тобольские рыбопромышленники, промышляющие в Низовом крае, также приняли бы участие в помощи сбора для экспедиции разных коллекций, особенно по этнографии. Вращаясь среди инородцев, входя с ними в очень близкие отношения, они могли бы очень многое сделать для экспедиции. В этом отношении Обдорская миссия и обдорское братство св. Гурия таким всегда дадут надлежащие указания для сборов».

В далёкий городок на севере Тобольской губернии экспедиция добралась утром 16 марта 1908 г. Как пишет Борис Михайлович, «бойкое село издалека открылось перед путешественниками со своими двумя церквами и группами красивых домов». В Обдорске экспедиция должна была сделать последние приготовления к далёкому пути через тундры. О территории Ямала и в Обдорске нельзя было получить никаких сведений. Немногие русские и зыряне доезжали до реки Хадыта и по побережью губы до бухты Находка. Далее тянулись неведомые земли, знакомые только самоедам. Несколько человек, не успевших ещё откочевать из окрестностей Обдорска, приезжали в село поговорить с Житковым. Один из них сообщил, между прочим, что в глубине Ямала есть озеро, которое самоеды называют «Луце-хавы-то», в переводе «озеро умерших русских». Он же передал сохранившиеся среди самоедов предания о «турман», который ездил по Ямалу, искал дороги и ставил столбы. Речь, несомненно, шла о штурмане Иванове. Имя его – или, вернее, наименование должности – сохранилось в составе многих самоедских названий на полуострове.

Вместе с Б. М. Житковым в Обдорск прибыли и члены экспедиции: 17-го сапёрного батальона капитан В. Н. Введенский в качестве топографа и ассистент Московского Сельскохозяйственного института Д. П. Филатов, занимавшийся сборами флоры и фауны. Для передвижения экспедиции по тундре в сорока верстах от Обдорска заблаговременно было собрано стадо в 450 оленей и наняты «инородцы»: самоед Николай Вануйта, взятый вместе с чумом, семьёй и небольшим числом собственных оленей; самоед Нярби Яптик; самоед Хазово Окотэтта; самоед Николай Худи, которого сопровождала его сестра, девица Анна Худи; остяк Николай Пугорчин. Проводников через отдельные территории полуострова, а также оленей для боковых разъездов и отдельных экскурсий доставали на Ямале без затруднений. Самоеды во время Обдорской ярмарки были широко оповещены о прибытии экспедиции, и путешественников встречали всюду, как гостей.

«Сложными разнообразными хлопотами по подготовке путешествия в Обдорске обязаны мы местным людям, —

пишет Житков, —

без содействия которых сделать поездку в глубину тундр – по крайней мере, с большой надеждой на успех – очень трудно. Широкое содействие экспедиции было оказано Тобольским губернатором, Н. Л. Гондатти, помощь которого, как одного из первых в России знатоков Сибири вообще и Обдорского края в частности, была нам очень важна. В Обдорске горячее и ценное участие в судьбе экспедиции при первом же известии о ней принял начальник Обдорской миссии, игумен Иринарх, отдавший более десяти лет своей жизни широкой просветительской деятельности в глухом Обдорском краю. Ему наше предприятие обязано и сложными предварительными сношениями, и организацией сбора коллекций в Обдорске и на нижней Оби и разнообразными материальными жертвами».

Недаром о. Иринарх получил благодарственное письмо Русского Географического Общества за своё участие в исследовательской работе.

«Энергичная помощь была нам оказана Берёзовским исправником, старожилом и знатоком края Л. Н. Ямзиным и бывшим Обдорским приставом Л. П. Оболтиным. Последний очень много занимался закупкой разнообразных предметов снаряжения для экспедиции, выборе и найме людей и т. д. Помогали также в сборах многие жители Обдорска и в особенности П. Ф. Тележкин, И. И. Карпов и А. И. Туполев».

Для ознакомления с жизнью самоедов на местах их летних стоянок преосвященный Антоний, епископ Тобольский, распорядился прикомандировать к экспедиции отца Мартиниана Мартемьянова, миссионера стана в Хэ. О. Мартиниан, человек незаурядных способностей, не ограничил свою деятельность только заданием епископа. Он быстро освоил работу на различных инструментах и активно помогал учёным в их исследованиях; прекрасно зная язык кочевников, заменял при необходимости переводчика Г. П. Кудрина, которого, кстати говоря, рекомендовал Житкову игумен Иринарх.

«Члены экспедиции имели удачу и удовольствие узнать в этих двух своих спутниках не только прекрасных знатоков самоедов и их языка, но и весёлых и деятельных товарищей, хорошо к тому же знакомых с жизнью тундры вообще».

Все приготовления в Обдорске заняли время до конца марта. Д. П. Филатов и В. Н. Введенский два дня из этого времени потратили на поездку в верховья реки Собь, чтобы исследовать перевал через Урал, о котором они узнали от самоедов и зырян, но сильный буран помешал их намерениям. 29 марта 1908 г. под вечер экспедиция выехала из Обдорска к месту стоянки каравана – в местности Пореча по пути к устью Воксарки. Игумен Иринарх, пристав Л. П. Оболтин, ехавший по делам в Пуйко, и обдорский купец Седельников провожали их. Исследователям предстоял долгий, трудный, изнурительный путь по Ямалу сначала на север от устья реки Щучья до реки Сё-яга (Зелёной) и группы озёр Ямбу-то и Нёй-то, потом до пролива Малыгина и на остров Белый, обратно до устья реки Морды-яха и через тундру к озёрам Ней-то. Большие озёра Нёй-то и Ямбу-то, входящие в состав древнего торгового пути, полуинструментально были сняты В. Н. Введенским, нивелирован волок между ними. Обратный путь экспедиции проходил от реки Мутной по бассейну р. Морды-яха до низовья р. Юрибей, оттуда к озёрам Ярро-то и далее до промысла Пуйко на Обской губе.

Вернулась экспедиция в Обдорск 6 августа, но выехать сразу же в Москву не удалось. Борис Михайлович в своих записях пишет:

«С возвращением из тундры и отъездом членов экспедиции из Обдорска ещё не окончились хлопоты, связанные с путешествием. Самоеды, от которых набраны были олени, служившие нам во время пути, выходят из глубины тундр Ямала к Обдорску к декабрю, когда только и могла быть произведена обратная раздача оленей хозяевам. Пастухи наши были поэтому задержаны до декабря 1908 года, пробыв на службе экспедиции почти год. Кроме того, самая раздача самоедам оленей потребовала много хлопот.

Во время пути по тундре потеряли мы от различных причин 13 или 14 оленей; но позже – со времени отъезда нашего из Обдорска и до времени раздачи оленей обратно их хозяевам – в продолжительную осеннюю стоянку частью пало от болезеней, частью было потеряно пастухами в общем около 100 голов оленей. Чтобы возместить несколько потери, понесённые оленеводами, Совет Географического Общества выхлопотал выдачу самоедам Ямала 60 штук винтовок Бердана с патронами. Раздачей этих винтовок и вообще ликвидацией всех дел экспедиции заведовала особая комиссия под председательством игумена Иринарха».

Б. М. Житков имел с собой несколько бронзовых медалей Императорского Общества акклиматизации животных и растений. Совет Общества уполномочил его на раздачу этих медалей наиболее уважаемым инородцам-оленеводам. Одну из них Житков преподнёс Мыйми Окотэтта – крупнейшему оленеводу Ямала, широко известному в тундре благотворительностью и пользующемуся в Обдорске уважением со стороны русских и зырян. Мыйми поблагодарил его вежливо и с достоинством.

По этому поводу приведём воспоминание другого известного путешественника, посетившего Ямал в 1928 г., Владимира Петровича Евладова, начальника Ямальской экспедиции Уральского областного земельного управления и Уралкома Севера. Лагерь экспедиции стоял на «вотчине» Хаулы Окатэтта – опытного морского зверобоя и хорошего оленевода, пользовавшегося большим авторитетом у всего населения Ямала. В 1908 г. он, так же как и некоторые другие ненцы Ямала, получил от Б. М. Житкова медаль Общества акклиматизации и вот уже 20 лет терпеливо ждал от него якобы обещанную бумагу, дающую ему право на «управление всеми самоедами». Хаулы был небогатый, но серьёзный человек, о бумаге он напомнил и Евладову.

Экспедиция Житкова провела на Севере лишь весну и лето, однако сумела объехать на оленях весь Ямал, провести топографическую съёмку, метеорологические наблюдения, собрать большие коллекции местных растений, животных, предметов ненецкого быта, которые по решению Совета Императорского Русского Географического общества были переданы Московскому университету. В 1913 г. в Санкт-Петербурге появился солидный труд Житкова «Полуостров Ямал» – обстоятельное описание работы экспедиции, природы полуострова, образа жизни и занятий местных жителей.

«И книга, и карта не потеряли ценности даже в наши дни. К ним часто обращаются специалисты, а книгу принимают за образец географической монографии»,

– писал в своей книге «Живая Арктика», изданной в 1987 г., другой известный исследователь Севера, зоолог-полярник, уделявший особое внимание сохранению богатства и разнообразия живой природы Крайнего Севера, С. М. Успенский. Он много путешествовал: по Аляске, северу Канады, Заполярью России, в том числе, не один раз побывал на полуострове Ямал. Там его маршруты иногда пролегали по тем же местам, где проходил путь следования экспедиции Житкова. Естественно, что в своей книге он сравнивает собственные впечатления с записями Житкова, приводит выдержки из его дневников.

Кстати, они знали друг друга, общались. С. М. Успенский вспоминает:

«С Борисом Михайловичем Житковым мне довелось встречаться незадолго до войны, в последние годы его жизни. Небольшого роста, сухощавый, седой, с седыми короткими усами и непременным пенсне на носу, скромный, даже неприметный. Таким я помню его. Встретить его часто можно было в старинном здании Зоологического музея Московского университета. Борис Михайлович уже числился пенсионером, но приходил в музей как на службу и, кажется, никогда не оставался здесь один. Его окружали, искали с ним встречи безусые студенты и седобородые коллеги-профессора, в музее его дожидались явно приехавшие из „глубинки“, одетые по „сибирской моде“ практики-звероводы и охотоведы, просто охотники. Житкова знали, у него просили советов, с ним делились планами, мыслями.

Борис Михайлович прожил долгую и интересную жизнь. Он много преподавал в Московском университете, в Тимирязевской академии, в Лесном институте и читал публичные лекции в Политехническом музее, занимался организацией охотничьего хозяйства и охраны природы, заседал в учёных советах и писал книги, статьи, даже фельетоны для газет. Но, пожалуй, главным для него делом было изучение и освоение Севера. Ещё в 1893 году, будучи студентом, он побывал на Белом море; потом вместе со своим другом С. А. Бутурлиным путешествовал по архипелагу Новая Земля и острову Колгуеву, позже были экспедиции на полуострова Канин и Ямал, многолетняя работа в Комитете Севера при Президиуме ВЦИК…»

Немного биографических данных. Б. М. Житков родился 20 сентября 1872 г. в селе Михайловка Ардатовского уезда Симбирской губернии, в обедневшей дворянской семье. Дед Житкова участвовал в эпопее 1812 г., был ранен под Бородино, дошёл до Парижа. Умер генералом. Отец Житкова отличился в Крымской войне.

С детских лет будущий ученый приобщился к охоте, полюбил природу. В 1882 г. он поступил в гимназию, затем в Нижегородский дворянский институт. С 1890 г. Борис Михайлович учился на естественном отделении физико-математического факультета Московского университета, после окончания которого был оставлен на кафедре общей зоологии и морфологии животных.

В 1900–1913 гг. Житков участвует в экспедициях по Волге, Средней Азии, Новой Земле, исследует Ямал и Белое море. За эти работы он был награжден Географическим обществом премией им. Н. П. Пржевальского. В 1919 г. становится профессором МГУ, а в 1921 г. – профессором Петровской сельскохозяйственной академии. С 1922 г. Житков заведовал им же основанной биологической промысловой станцией в Лосиноостровском опытном лесничестве.

Борис Михайлович прекрасно выступал перед аудиторией, владел пером, многим поколениям биологов известны его научно-популярная книга «Перелеты птиц» и другие. Среди учеников Житкова – известные советские зоологи С. И. Огнев, Н. П. Наумов, С. П. Наумов, Е. П. Спангенберг, Н. К. Верещагин.

Б. М. Житкову принадлежат более десятка различных статей и книг по охране природы, опубликованных в основном до революции и в первые годы советской власти, и посвященных охране птиц и пушных зверей.

Менее известна широкому кругу его практическая деятельность в деле охраны природы. Борис Михайлович был одним из организаторов в 1922 г. кружка любителей природы и охоты в Петровской сельхозакадемии. В этом же году, 30 июня, он подписал, в числе других ученых, записку «О нуждах охраны природы РСФСР», направленную на имя председателя ВЦИК М. Калинина, и оказавшую большое влияние на развитие природоохранного движения.

В марте 1923 г. Житков принимает участие в заседаниях секции охраны природы Всероссийской конференции по изучению естественных производительных сил страны, в 1929 г. – становится членом президиума Всероссийского общества охраны природы. В 20-х годах являлся одним из заместителей председателя Центрального бюро краеведения, также активно занимавшегося охраной природы.

Вместе с профессором С. А. Бутурлиным создает при ВООП орнитологическую секцию, становится её первым председателем, а в январе 1938 г. вместе со своим верным учеником Д. М. Вяжлинским – организовывает маммологическую секцию. Как показало время, эта форма объединения специалистов-зоологов и практиков охраны живой природы оказалась очень эффективной и позволила решить многие вопросы охраны млекопитающих, создания фаунистических охраняемых территорий, разработки и совершенствования различных подзаконных актов.

В 1931 г. Житков вышел на пенсию. В 30-х годах из под его пера вышли несколько работ по охране природы. Одна из которых – «Об учреждении пригородного заповедника специального типа», в которой он предлагает проводить опыты по разведению и акклиматизации животных в заповеднике.

Зимой 1943 г., в Москве, старый профессор попал под бомбежку, получил ранение и умер в больнице Склифосовского 2 апреля 1943 г.

Имя Б. М. Житкова присвоено Всесоюзному научно-исследовательскому Институту охотничьего хозяйства и звероводства.

Учёные, путешественники, исследователи посылали свои книги, статьи в библиотеку, основанную в 1898 г. настоятелем Обдорской миссии. Б. М. Житков вёл с Иваном Семёновичем активную переписку, подарил музею чучело белого медвежонка из коллекции фауны и флоры, собранной во время экспедиции на полуострове Ямал. Этот экспонат является одним из самых старых и знаменитых в фондах нашего музея. Иван Семёнович высылал Борису Михайловичу различные этнографические экспонаты, шкуры и головы животных, вместе с толмачом экспедиции Г. П. Кудриным выправлял названия различных местностей, озер и рек Ямала, и т. д.