Текст книги "Чудовищ нет"

2

Когда прибыли к месту, из травы поднялись двое мужиков. Антипкою оказался давешний бельмастый страшный варнак, коего Иван Иванович видел еще по пути с железнодорожной станции к Миклашевским, – тогда он нес раков на лозе. Второй был совсем молодой парень в несуразном войлочном трешневике[23]23
  Грешневик – валяная крестьянская шляпа из войлока в форме усеченного конуса.


[Закрыть] набекрень, с редкой бородкой и большим родимым пятном винного цвета во всю щеку. Звали его Сидор, и был он тоже из каратыгинских: пошел с Антипкой за компанию.

– А ты чего приперся?! – рыкнул на него Каратыгин. – Или дел никаких нету?

– Не ругайся, барин, – примирительно прогудел Антипка. – Иван и один в кузнице управится, работы всего-то чуть.

По общению Каратыгина с мужиками Ивану Ивановичу показалось, что «тваренелюбивый» помещик на самом деле человек довольно добрый, что бы о нем ни говорили. К Рязанову Каратыгин тем не менее относился подчеркнуто неприязненно, не заговаривал и не подъезжал близко.

– Мы тут, покамест вас дожидались, берлогу нашли, – продолжал Антипка. – Рукой подать, вон тама…

– Он махнул куда-то к зарослям орешника.

– Берлогу? – заинтересовался штабс-капитан. – Старая небось?

– Да там, ваше благородие, не берлога даже, а дырка в овраге. Для норы велика, а на берлогу вроде не похоже…

– C'est parfait![24]24
  Превосходно! (фр.)


[Закрыть] – промолвил Армалинский.

– Поедемте посмотрим, – предложил Шкирятов. – Ну как наш медведь там и обретается?

Рязанов снял ружье с плеча и положил на колени. По телу пробежал неприятный холодок, в желудке стало тесно и нехорошо. Армалинский, поправляя пенсне, повел коня рядом, спросил:

– Недовольны, Иван Иванович, что я приехал?

– Ну какой вы охотник, Илья Ильич! – в сердцах сказал Рязанов. – Это же не зайца загонять! Мало вас, так еще вот святой отец прибыл…

– Не серчайте, Иван Иванович. Я постараюсь не мешать. Не мог я, поверьте, оставаться в стороне от сего события!

Берлога в самом деле оказалась совсем недалеко. Все спешились, но не торопились вперед. Подойдя к прикрытой наломанными ветвями дыре в глинистой стенке оврага (размера такого, что в нее мог войти рослый взрослый человек – лишь слегка пригнувшись), Антипка громко принюхался, чихнул и поспешил прочь.

– Что там? – спросил Рязанов.

– Нора не нора… – задумчиво произнес мужик. – Шибко смердит. Ваше благородие, не надо бы туда лезть.

– С чего это?

– Не надобно, – подтвердил и дядя Осип, оправляя свой весьма теплый для августовских дней азям. – Собаки вон поприжмались, видать, чуют что.

– Зверя и чуют! – сказал Каратыгин. – Нечего тут чушь молоть!

– Зверя они не так указывают, – возразил Антипка. – Боятся собаки, барин. Опять же смердит шибко, зверем не так отдает…

– Постойте-ка, – сказал храбрый штабс-капитан. – Зачем собак? Давайте раскидаем ветви, и я сам пойду первым.

– Разумно ли, господин Шкирятов? – вмешался Иван Иванович.

Штабс-капитан уже разинул было рот, с тем чтобы что-то сказать, как в глубине норы раздался утробный рев, нечто среднее между коровьим мычанием и рыканием льва. Собаки сбились в кучку, а охотники оцепенели.

– Что это еще такое?! – воскликнул в возмущении Каратыгин, словно бы его кто-то обманул.

– Ma foi, jene sais pas trop[25]25
  Право, я затрудняюсь ответить (фр.).


[Закрыть], – замешкался Армалинский, снимая и протирая пенсне; руки его заметно дрожали.

– Лучше бы нам сидеть сейчас в тепле, пить вино да играть в дурачки, – пробормотал штабс-капитан.

– Хотите ли по-прежнему идти первым? – с ехидством вопросил Каратыгин.

– Сочту за честь! – сухо отвечал Шкирятов.

Он вынул из кобуры огромный револьвер Смита и Вессона № 3 и проверил патроны.

– Не лучше ли с ружьем?… – промолвил Армалинский.

– С ружьем в норе не развернуться, – не глядя на «рамоли», бросил штабс-капитан и сделал шаг к зловещему проему, от которого мужики с опаскою отбрасывали ветви, но его остановил Иван Иванович:

– Постойте, господин Шкирятов. Я с вами.

Он аккуратно положил ружье на траву и достал свой «трэнтер», подаренный Дрентельном.

– Напрасно вы, господа, – в растерянности заметил Армалинский. – Может, лучше огня развести?

Рязанов и сам понимал, что поступает непредусмотрительно, под влиянием глупой бравады Шкирятова, но не мог оставить молодого штабс-капитана одного, тем более когда тот не ведал, какой опасности подвергается. Потому он покачал головою и сказал Армалинскому:

– Илья Ильич и вы, господа… Если зверь выскочит, каким-либо образом минуя нас, сразу стреляйте.

– Вы там внутри можете попасть друг в друга, – настаивал Армалинский.

– Оставьте, Илья Ильич… Штабс-капитан ждал, стоя у самого отверстия.

– Факела, жаль, нету, – сказал он.

– Будем без факела.

– Да вот у меня фонарь, – сказал несмело дядя Осип, протягивая небольшой масляный фонарь, на что Каратыгин осведомился:

– Для чего ты его взял?

– Мало ли какие дела… – отговорился дядя Осип.

– Я иду первым, – напомнил Шкирятов, взяв фонарь и зажигая в нем огонь.

– Хорошо, господин штабс-капитан. В случае чего – падайте, чтобы я мог стрелять.

– Оставьте вы этого медведя! – взмолился Армалинский. – Что бы нам пойти, как правильно сказал господин Шкирятов, пить вино и играть в дурачки? К чему напрасно рисковать?!

Но бедного «рамоли» никто уже не слушал: храбрый штабс-капитан, пригнувшись, ступил внутрь норы, и Рязанов, глубоко вдохнув чистого воздуху, последовал за ним.

– Дурное дело – с револьверами, да на медведя, – заметил Каратыгин. – Но им, надо полагать, виднее.

Отец Савва забормотал строки из Псалтиря:

– С Тобою избодаем рогами врагов наших, во имя Твое попрем ногами восстающих на нас; ибо не на лук мой уповаю, и не меч мой спасет меня, но Ты спасешь нас от врагов наших и посрамишь ненавидящих нас…

– Пусти-ка, батя! – решительно сказал Антипка.

Он поскреб грудь, поцеловал болтавшийся на грязном гайтане медный крест, подобрал валявшуюся в траве рогатину, доселе не заметную, и полез в дыру.

– Кто здесь? – спросил Рязанов, услыхав сзади шумное сопение.

– Не извольте пугаться, барин… Я это, Антипка.

– Ты, брат, чем меня в спину-то тыкаешь?

– Рогатиной. Простите, барин, я ненароком.

– Ты ее опусти, что ли, пока, рогатину-то свою… Нора была не нора, а целая подземная галерея. Кто ее вырыл, зачем и когда, оставалось только догадываться, но вряд ли это было делом лап означенного медведя. Сверху свисали корни, сыпалась за ворот сухая глина, впереди осторожно ступал Шкирятов, освещая путь фонарем. Они прошли уже шагов восемь, когда туннель свернул влево, причем расширился и стал несколько ниже.

– Видите что-либо, штабс-капитан? – тихо спросил Иван Иванович.

– Ничего… Коридор впереди, дальше – темнота.

– Воняет уж больно, – добавил сзади Антипка.

Запах стоял в самом деле тяжкий, густой; словно не зверь тут обитал, а лежали много дней разлагающиеся трупы, притом отдавало еще некоей псиною, грязной сырой шерстью. Иван Иванович старался дышать ртом.

– Стойте, – произнес Шкирятов, резко останавливаясь. – Что-то слышу.

Они замерли, прислушиваясь. Где-то позади, снаружи, чуть доносился робкий собачий лай, а впереди, в темноте, напротив, было совершенно тихо.

– Только что слышал, – сказал виновато Шкирятов. – Словно бы ворочался кто-то, вздыхал.

– Не будем рисковать, штабс-капитан, – предложил Иван Иванович, которого, признаться, еле держали ноги. Если бы не мужик за спиною, он бы, верно, с позором бросился сейчас прочь, оставив Шкирятова одного.

– Нашелся охотник за демонами… А вдруг алука чувствует себя как новорожденный и полон сил? Что тогда?…

– Уже тут, что ж теперь, – буркнул штабс-капитан. – Однако все это мне не нравится – катакомбы эти, запах, тишина…

– А что, барин, если… – начал Антипка, но не успел окончить фразы, потому что впереди в тоннеле зашумело, заворочалось, и давешний рев ударил по барабанным перепонкам наподобие близкого снарядного разрыва.

За ужасающим ревом Рязанов не услышал выстрелов штабс-капитана, но увидел их яркие вспышки. Потом нечто огромное, вонючее и косматое бросилось на них из черноты коридора. Масляный фонарь вылетел из руки Шкирятова, ударился о стену и погас. Совсем рядом, только руку протяни, в кромешной тьме что-то урчало, хрипело, а Иван Иванович мелкими шагами отступал, выставив перед собою револьвер. Он боялся стрелять, чтобы не попасть, упаси господь, в штабс-капитана; Антипка со своею рогатиною бормотал молитвы, тоже отступая.

– Иван Иванович!!! – внезапно закричал во мраке штабс-капитан.

Крик этот был столь безнадежным, столь умоляющим, что Рязанов тут же нажал на спусковой крючок. «Трэнтер» дернулся в руке, Иван Иванович стрелял и стрелял, пока не понял, что боек сухо щелкает уже впустую и все патроны расстреляны. Он повернулся, чтобы бежать, и тут же в спину ударило что-то тупое и тяжелое. Рязанов ничком полетел на пол, ударился лицом в глиняный твердый пол и пополз, не вставая даже на четвереньки, словно ящерица. Над ним с уханьем пронеслось что-то огромное, рядом с упертой в пол рукою скрежетнули когти… Послышались ружейные выстрелы, вопли, собачий лай.

– Подымайся, барин! Вставай скорей, едри твою мать! Это Антипка тащил Ивана Ивановича за руку, подкрепляя свои действия крепчайшими словечками. Рязанов при его помощи поднялся на колени и на подгибающихся ногах заковылял вперед – к солнечному свету.

Выбравшись наружу, он боком, неловко завалился подле входа в берлогу. Перед глазами плыли деревья, отец Савва с выпученными в ужасе глазами, Каратыгин с окровавленным лицом, мечущиеся туда и сюда собаки, напрочь перепутавшие свои поводки… Антипка, нагнувшись, что-то говорил Рязанову, но тот ничего не слышал; наконец к нему склонился Армалинский и сунул под нос откупоренную склянку. Резкий льдистый запах нашатырного спирту заставил Ивана Ивановича отшатнуться, наполнил мозги бодрящим холодом.

– Револьвер-то отдайте, отдайте, – ласково говорил Армалинский, пытаясь разжать закостеневшие пальцы Рязанова.

Помотав головою, Иван Иванович выпустил оружие.

– Что… Что было? Что было?! – пробормотал он.

– Сами не поймем, господин Рязанов, – сказал Армалинский. – Выметнулось бог весть что, зверь не зверь, и – в лес… Отец Савва выстрелил почти что в упор дуплетом, а ему словно бы и ничего. А господина Каратыгина с пути отшвырнуло лапою, пострадал господин Каратыгин…

– Где штабс-капитан?

– Господин Шкирятов? Господи… – Армалинский вскочил с колен. – Господа! Господа! Штабс-капитан внутри остался!

Антипка, Сидор и утирающий прямо рукавом кровь Каратыгин тут же полезли в нору – на сей раз без опаски, потому что таинственное чудовище покинуло логово и скрылось. Вскоре они вернулись: Каратыгин и Сидор несли бездыханное тело под руки, Антипка же ухватил Шкирятова под ноги.

– Что с ним?! – крикнул Армалинский.

– Весь погиб, кажися… – отозвался Антипка. Рязанов, шатаясь, поднялся и пошел к штабс-капитану: его как раз аккуратно сгрузили в траву. Глаза Шкирятова были широко открыты и замутились уже той омерзительной пленкою, как это бывает обычно у мертвецов. Охотничий костюм на груди молодого человека был разодран в клочья, и точно так же в клочья была изодрана его плоть – в кровавой каше белели обломки ребер и какие-то сизые пленки, которые еще подергивались и шевелились, живые в мертвом организме…

– Когтями, – выдохнул Армалинский.

– Упокой душу раба твоего… – забормотал священник, протискиваясь к телу.

Иван Иванович в ужасе разглядывал погибшего, стоя пень пнем, докуда его неуважительно не оттер Антипка, прогудев:

– Что ж вы как нехристи…

И опустил покойнику веки. Тут бы Ивану Ивановичу Рязанову и потерять сознание, но желанный обморок не приходил, только ноги продолжали прегадко трястись и в груди колотилось спятившим швейцарским хронометром сердце – живое, в отличие от сердца штабс-капитана Шкирятова, что остановилось навечно…

Послали за подводою, тело несчастного штабс-капитана увезли. Затем пошли с фонарями осматривать страшную нору. Она оказалась длинной, а в самом конце имелось логовище – на полу набросано было грязное сено, среди которого во множестве обнаружились обглоданные человеческие кости. Кто-то предложил засыпать нору от греха подальше глиною, но Армалинский разумно велел этого не делать, покамест не приедут из полиции и не осмотрят, как подобает, место происшествия.

3

В усадьбе Миклашевских уже знали о страшных событиях, но никто не лез к Ивану Ивановичу с вопросами. Есть он не мог и заснуть сумел лишь после того, как принял изрядную дозу снотворного, и так проспал более суток. Слава богу, снов он не видел, а если и видел какие, то по пробуждении не припомнил ни единого. Разве что мнилось ему лицо отца Саввы – с выпученными от страха глазами. «Нет, не поеду я к попу, – подумал про себя Рязанов. – Кой от него толк? Что ж он демона крестным знамением не остановил, не уничтожил?»

С тем и встал, имея в душе новое намерение, как провести сегодняшний день.

Тщательно умывшись, побрившись и скушав немного гречневой каши, Иван Иванович попросил у Миклашевского пролетку, чтобы съездить в город.

– Бога ради, Иван Иванович, дорогой! – отвечал тот, имея отчего-то испуганный вид. – Берите любую, Антон свезет вас со всей возможной аккуратностью.

Антон оказался совсем молодой мужик, весьма прилично одетый – видимо, специально с тем, чтобы возить хозяина в город. Пролетка Миклашевского также была хороша: новая, пахнущая еще лаком, с мягкими пружинными сиденьями, удачно подрессоренная.

– Куда едем, барин? – спросил Антон, лихо помахивая кнутом.

– На станцию, братец, да не гони, а тихонько поезжай, – велел Иван Иванович.

Возница оказался этим обстоятельством огорчен, но подчинился. Пролетка мягко покачивалась на дорожных неровностях, вокруг шелестела на легком ветерке листва. «Так бы ехал и ехал», – подумал Иван Иванович, отхлебывая лимонаду из бутылки, что настоятельно вручила ему в дорогу госпожа Миклашевская.

– Прошу прощения, барин… – сказал Антон, чуть обернувшись. – Вы из самого Санкт-Петербурга будете?

– Из самого, – согласился Рязанов. – Только не зови ты, братец, меня барином. Зови господином Рязановым или Иваном Ивановичем. Какой я тебе барин…

– А чем же не барин? – удивился Антон. – Ну, как угодно будет. А вот скажите, господин Рязанов, правда у вас там, в Санкт-Петербурге, великая смута? Царя убить норовят!

– Откуда ж ты знаешь, братец?

– Газет мы, конешно, не читаем, – сказал Антон, – но слухом земля полнится… Говорят, жиды намерились государя-то нашего убить?

– Почему же именно жиды?

– А кому еще корысть государя убивать? Православным, что ли? Тьфу!

Антон перекрестился, удерживая вожжи одной рукою.

– То-то, брат, что и православных там достаточно, – сказал Иван Иванович. – Не все так просто, понимаешь ли…

– А зачем им оно?

– Ну и вопросы ты, братец, задаешь! – улыбнулся Рязанов. – Кто бы ведал, зачем оно им надо. Хотя, знаешь ли, имеются у них основания.

«А ведь господин Лорис-Меликов не погладил бы по голове-то за подобные разговоры с мужичьем», – подумал Иван Иванович.

Антон тем временем покачал головою в такт своим каким-то мыслям и продолжал рассуждать вслух:

– Государь, как я располагаю, дело такое – незыблемое. Коли он есть, стало быть, богом так установлено. Как же можно умыслить, чтобы его убивать? Как додуматься-то можно до такого?!

– А что, братец, ты сам-то хорошо живешь? Как считаешь?

– Хорошо, барин… господин Рязанов… Не жалуюсь, – сказал Антон совершенно честно. – Что же мне жаловаться? Сыт, одет, барин наш, господин Миклашевский, добрый человек, слава богу, обиды никакой нам не чинит, попусту не бранит. Вот попросил, что надобно новую пролетку купить взамен старой, так взял и купил, а другой бы велел чинить, латать, покамест не развалится. Человеку ведь простому что надо? Чтобы жил себе спокойно, делал чему научен и что положено, чтобы ему за то был кров и стол. Какие еще нужны вавилоны? На что они? Выдумки это все, барин, господин Рязанов. От жиру бесятся, не иначе. Коли не одни жиды, как вы говорите, так, верно, барчуки, которым заняться нечем. Шли бы по военному делу или там флотскому, было бы куда руки и голову приложить, небось недосуг было бы измышлять всякое дурное.

– Да ты, братец, политик! – со смехом сказал Иван Иванович.

– Я, господин Рязанов, рассуждаю, как мне умом и образованием положено, – солидно отвечал Антон. – Лишнего мне не надо, но и то, что имею, никому не отдам, уж не обессудьте.

– Хорошо же, – чувствуя в себе некую неуместную лихость, продолжал Иван Иванович. – А вот, к примеру, придет новый царь и даст мужикам свободу. Плохо ли оно?

Антон довольно долго молчал, шлепая лошадь вожжами по лоснящейся спине, потом сказал:

– Не поверите, господин Рязанов, пользы в том немного вижу. Мужик чем жив? Работою. А скажи ему: не надо работать, не надо барина слушаться, живи, как самому тебе охота, – он и ляжет на полати и уснет. Все вокруг бурьянами порастет, изба завалится, только тогда разве вылезет… Да и то, уж поверьте, много кто не работать зачнет, но пойдет христарадничать по деревням.

4

Прибыв на станцию, Иван Иванович более всего опасался, что старого еврея, прослывшего среди соплеменников изрядным мудрецом, на месте не найдет. Однако Овсей сидел, где и обычно, и, как обычно, торговал мышеловками.

– Здравствуйте, Овсей, – сказал Рязанов, подойдя. – Меня зовут Иван Иванович Рязанов, и я хотел бы с вами побеседовать. Не пугайтесь, пожалуйста: беседа имеет вполне приватный характер, и я никоим образом не желаю вас обидеть.

– Я вас помню, господин Рязанов, – кивнул еврей. – Вы покупали у меня мышеловку.

– У вас отличная зрительная память! – похвалил Рязанов. – Если хотите, пойдемте в буфет.

– В буфете мне делать нечего, – сказал Овсей. – Но если вы так уж хотите со мною поговорить, не угодно ли поехать ко мне? У меня как раз возникла такая надобность, к тому же вы, вижу, по некоему важному делу, и мне, не исключено, понадобятся мои книги.

– Садитесь в пролетку, и тотчас же поедем, – согласился Рязанов.

Антон с явным неудовольствием оглядел еврея, влезавшего в его экипаж с кучей скарба, но ничего не сказал.

Обитал старик, как оказалось, на окраине, в полуподвальном помещении с одним небольшим, забранным решеткою окном, кое помещалось под самым потолком. Овсей отпер дверь и предупредил Ивана Ивановича, чтобы тот спускался по осыпавшимся кирпичным ступенькам как можно осторожнее.

– Вы живете один? – спросил Иван Иванович. – Мне говорили, что вы человек многосемейный…

– Моя старая Руфь умерла в прошлом году, а остальные живут в квартире чуть дальше, в сторону кладбища. А я – старик, мне хорошо и здесь. Что мне нужно? Читать книги, спать, есть – вот и все мои простые надобности… Да еще изготовление поделок наподобие той, что вы у меня любезно купили.

Старый еврей говорил совсем не так, как привык Рязанов, – не было в его речи никаких водевильных словечек, присвоенных евреям молвою. Если бы не засаленный лапсердак, испачканные штаны и неопрятные пейсы, Овсей казался бы образованным человеком сродни любому университетскому профессору из тех, что знал Рязанов в Москве и Санкт-Петербурге.

Первое, что сделал старик, спустившись в свое унылое обиталище, – зажег несколько свечей по разным углам, вполголоса бормоча:

– Да горят мои свечи ярко, чтобы отогнать злых духов, демонов, и губителей – порождения дочери Махаллат, и всех, повинующихся Лилит. И да обратятся они в бегство от огня, который я зажигаю, и да не причинят они вреда мужчине, женщине или ребенку Твоего народа…

– Простите, как мне будет уместно вас называть? – осведомился Рязанов, когда еврей закончил свой странный обряд. – Вы много старше меня, и называть вас просто Овсеем мне не совсем удобно.

– Овсей Цихес, к вашим услугам, – поклонился старик.

– Господин Цихес, вас мне рекомендовали как человека мудрого, однако вы зарабатываете изготовлением и продажей безделушек. Зачем же вы так живете? Я все понимаю, но ведь есть среди ваших соплеменников люди зажиточные и даже весьма богатые, уважаемые…

– Такова наша доля, такова доля моего народа, ноша, которую я несу вместе с ним… Меня не обижают, как могли бы обидеть, от жизни я требую совсем малого, потому я счастлив, как только может быть счастлив представитель всеми гонимого племени. Но скажите же, для чего вы обратились ко мне и чем я вам могу помочь?

– Я не уверен, что обращаюсь по правильному адресу, – начал Иван Иванович, присев на табурет, – но прежде всего прошу вас выслушать меня внимательно, полностью доверяя моему рассказу; он покажется вам странным и диким, но все это – чистая правда.

И он начал рассказывать, не утаивая ничего, начиная с самого приезда к Миклашевским. Не сказал лишь одного – что прибыл со специальною целью, не упомянул, само собой, и Лорис-Меликова с Миллерсом. Когда Иван Иванович закончил, старик Овсей глубоко вздохнул и погладил руками свою неопрятную бороду.

– Вы правильно сделали, что пришли ко мне, – сказал он. – Полагаю, этот арап в самом деле во многом разбирается, но знания его поверхностны. А я думаю, что смогу помочь вам.

– В самом деле?! – воскликнул Иван Иванович. – Я рад, что вы мне поверили… Что же мне делать?

– Не думайте, что помощь моя окажется такой уж действенной, – предостерег Овсей, – я лишь поделюсь с вами тем, что знаю. Судьба свела вас, господин Рязанов, с демонами. Такое случается сплошь и рядом, но далеко не всегда люди понимают это. В том нет ничего удивительного: простому человеку увидеть демонов можно, лишь совершив ряд магических действий – например, втирая в глаза пепел сожженного последа первородящей черной кошки, рожденной от такой же кошки. Однако делать такое сие неуместно: узрев истинный облик демона, человек может сойти с ума или упасть замертво. Только мудрецы с помощью особых заклинаний могли посрамить злых духов.

– В вашем лице я и полагал найти подобного мудреца, господин Цихес…

– Не уверен, что вам так уж повезло, господин Рязанов. Лучшее, что я могу вам посоветовать, – езжайте скорее в Санкт-Петербург и постарайтесь позабыть об увиденном в наших краях.

– Этот вариант мне не подходит, господин Цихес. И еще. Я заплачу сколько потребуется, – торопливо сказал Иван Иванович.

– Деньги мне нужны, этого я не скрываю, но речь не о них: я, господин Рязанов, чистый теоретик. Я прочел много книг, часто общался – особенно в молодости – со сведущими людьми, но никогда не приходилось мне применять знания на практике. И уж подавно не доводилось мне сталкиваться с демонами, хоть я и знаю, что обитают они на кладбищах и в отхожих местах, в заброшенных развалинах, в воздухе и воде, в домах и деревьях… Есть особый мир, не обладающий ни телесными, ни духовными свойствами. Этот мир населен ангелами и демонами, которые исчисляются десятками тысяч, но люди чаще сталкиваются с теми, кто живет в обычных земных укрывищах. Демоны, господин Рязанов, очень не любят, чтобы посягали на места их обитания, и мстят за это. Есть множество легенд о людях, попадающих в страну или город, населенные демонами. Последние почти ничем не отличаются от людей: едят, пьют, женятся, изучают Тору, но при этом обладают сверхъестественными свойствами, а похищенные или завлеченные обманом в те края люди, вкусив тамошней пищи или же вступив в брак, тоже превращаются в демонов. Спастись и вернуться домой человек может, только отказываясь есть, пить и принимать их подарки. Я знал лично одного молодого человека с несчастливою судьбой, который волею случая попал в пустынное место. Там он вошел в синагогу и благословил присутствующих именем Господа, но те в ответ благословили его именем царя демонов Ашмедая. Сей юноша, будучи человеком образованным, сразу же понял, куда он попал. Ему предложили выпить вина, однако молодой человек, зная, что оное заклято именем Ашмедая, отказался и вместо этого произнес молитву Шма. Силою этой молитвы демоны оказались скованными цепью, но юноша пообещал освободить их в обмен на помощь в обретении счастливой судьбы. И демоны выполнили свое обещание – когда я встречался с этим молодым человеком, он был на заглядение счастлив и богат, как хотел бы быть счастлив и богат я…

– История похожа на сказки Гауффа, – заметил Рязанов.

– И тем не менее это правда – от первого до последнего слова. Разумеется, события происходили не здесь, в России, а очень далеко отсюда.

– Стало быть, вы, господин Цихес, знаете, как победить демона-алуку?

– Я уже сказал вам, господин Рязанов, – я не раввин, я просто начитанный человек, сведущий в данной сфере.

– Возможно, мои знания лишь пустое – им не было практического подкрепления. К примеру, я могу сказать, что число «девять» непосредственно связано с нечистой силой, поэтому заклинания против нее следует повторить девять раз; и что человек, увидевший демонов, в течение девяти дней не должен никому говорить об этом.

– Со времени моей встречи с тем, кого вы называете демоном, девяти дней не прошло, – задумчиво произнес Иван Иванович.

– И все же ничего худого с вами не случилось. Все чересчур относительно, господин Рязанов. Что до демонов, то я называю так всех существ, каковые принадлежат не нашему миру, хотя и обитают в нем. Вампиры, оборотни, другие чудовища, о коих гласят книги и изустные легенды, – все они демоны. Вот вы, господин Рязанов, насколько я понимаю, в своей работе имеете дело с преступниками, не так ли?

Иван Иванович утвердительно кивнул, удивляясь проницательности старого еврея.

– И кому, как не вам, знать, что среди них существуют различные виды злоумышленников: убийцы, грабители, воры, мошенники, насильники… Однако все они – «преступники». Так и порождения иного мира имеют свое название, одно на всех: «демоны». Не все из них желают людям худа: одни попросту не замечают нас или не хотят соваться в человеческие дела, другие по происхождению своему скорее добры, нежели злы. Силы у них разные, но никто не всесилен. Существует целый ряд амулетов, весьма действенных, – по рассказам, господин Рязанов, исключительно по рассказам! – на которых присутствуют, к примеру, мистические имена Бога, иногда насчитывающие от двенадцати до семидесяти двух букв. Есть и другая категория имен – Эль, Элое, Саббаот, Адонай, Йа, Эйель, Тетраграмматон, Саддай… Нередко на амулетах пишут имена ангелов: для защиты, к примеру, от Лилит – имена трех ангелов: Санви, Сансанви, Семангелаф, которые некогда посрамили ее. Хороши против демонов некоторые магические фигуры: пентаграмма, или печать Соломона, щит Давида, круг, спираль, магический квадрат. Помогают от демонов, – продолжал Овсей, – некоторые металлы: в особенности железо, свинец и ртуть, а также простая соль. Помогают некоторые травы и растения: лулав, то есть побег финиковой пальмы, или чеснок. В качестве амулетов используются драгоценные камни – хорошей защитой от демонов считаются аметист, алмаз, коралл, бирюза. Употребление последней тесно связано с магией цвета, в данном случае голубого или синего.

– Итак, мне нужны бирюза, чеснок, железо и несколько амулетов с именами ангелов, – пробормотал Иван Иванович. – Вы сможете изготовить амулеты, господин Цихес?

– Это не составит труда. Все остальное вы добудете еще легче, но дело в том, господин Рязанов, что все это может вам не помочь. Еще раз повторю вам – поезжайте скорее в Санкт-Петербург. Судя по долетающим слухам, у вас там немало работы!

Старый еврей поправил покосившуюся и оплывшую свечу, огонек которой тут же разгорелся с новыми силами. Иван Иванович покосился на тени, отбрасываемые пламенем на стены; все вокруг корчилось и дрожало, и сейчас только Рязанов понял, что напротив него сидит не простой старичок, промышляющий изготовлением мышеловок и птичьих клеток, а сосуд многовековой мудрости, отделить в которой реальное от вымысла – весьма трудное занятие…

– Я сделаю амулеты, – глухо произнес Овсей Цихес. – Я сделаю амулеты, господин Рязанов, они будут готовы завтра к вечеру. Можете послать за ними, но лучше, если приедете сами. Но молю вас об одном: не доверяйтесь им бесконечно. Любая религия, любое мистическое знание построены прежде всего на лжи, и разыскать среди этой лжи крупицы правды не сможет и самый мудрейший. Я собирал все подряд, не будучи посвященным в самые главные секреты, и не могу сказать точно, где правда и что – ложь. Ваша смерть в случае чего ляжет тяжким камнем на моей совести, господин Рязанов, потому я в третий раз посоветую: бросьте все и уезжайте в Санкт-Петербург. Как мне кажется, демон скоро покинет здешние места, ибо свое предназначение уже исполнил. Зачем же вам искать гибели?

– Все гораздо сложнее, господин Цихес, – сказал Иван Иванович. Он вынул портмоне, отсчитал несколько ассигнаций, положил на стол, придавив лежавшим тут же долотом. – Благодарю вас, господин Цихес. Я приеду завтра вечером, чтобы забрать амулеты.

– Как вам будет угодно, – наклонил голову еврей. – Можете, впрочем, хоть и к полудню – я буду на станции, где и всегда. Амулеты я возьму с собой.

Антон болтал с молодым человеком приказчичьего вида, который, узрев Ивана Ивановича, быстро распрощался с возницей и ретировался. Забравшись в пролетку, Иван Иванович велел:

– Давай, братец, домой.

– Запросто, барин, господин Рязанов.

Ехали молча, и только на полдороге досужий Антон не утерпел и поинтересовался:

– А на что, барин, ездили к жиду-то, позвольте спросить? Уж больно дед этот с виду поганый… Один носище чего стоит!

– Все тебе знать надо! – прикрикнул Иван Иванович. – Носище… Это ты суешь вот нос свой куда не следует! Приедем, тотчас скажу барину!

– Да я ж интересу ради… – испугался Антон. – Уж простите… не велите наказывать!

– Ладно, поезжай себе, – буркнул Иван Иванович. – Не стану барину говорить. Только не болтай чего не надо, понял?

– Уж понял, – согласился Антон и более ничего не говорил до самой усадьбы, только испуганно поглядывал на своего серьезного пассажира.