Текст книги "Рождение и гибель цивилизаций"

Разнообразные документы древнего мира позволяют предположить, что наиболее часто кризисы в первых государствах мира возникали в голодные годы. Хроническое голодание вызывало упадок жизненной энергии у людей, апатию (что расценивалось верхами как проявление лени), которая, в свою очередь, вызывала спад производства. Острый же голод мог провоцировать отчаянные голодные бунты. Неурожаи могли быть причинами народных восстаний и усиления сепаратистских движений потому, что низы и провинции не желали делить и без того скудные запасы продовольствия с верхами и столицей.

Следует учесть, что в засушливые годы лишь с особой силой проявлялись последствия неумелого и расточительного использования природных богатств. Порой резкое и долговременное падение производства продовольствия было результатом тех обретений, которые были получены обществом от природы почти задаром. Лишь впоследствии выяснялось, что за них приходилось платить последующим поколениям и по огромной цене. Подобно пирамидам и другим тяжеловесным постройкам, давившим на землю, цивилизации оказывали чрезмерное давление на природу. Вмешательство в природную среду земледельцев и скотоводов нередко нарушало равновесие между природой и человеком, существовавшее во времена охотников и собирателей. Экологические проблемы возникли уже на заре мировой истории. Быстрое развитие скотоводства и земледелия без осуществления природоохранных мер способствовало разрушению среды обитания. Активное же использование древесных ресурсов для приготовления пищи и отопления жилищ приводило к тому, что леса исчезали, а вместе с ними гибли естественные ареалы обитания животных и птиц, разрушался почвенный покров. Из земли безвозвратно изымались и растрачивались без остатка запасы металлов и минералов.

Часто допускались ошибки в использовании водных ресурсов, что сурово наказывалось природой, особенно там, где было много солнца. Если не удавалось точно рассчитать количество воды, необходимой для орошения растений, то часть ее уходила в почву, повышая постепенно уровень подземных вод. Порой вследствие этого начиналось заболачивание почвы. Иногда же подземные воды поднимались на такое расстояние к земной поверхности, что под воздействием жаркого солнца из-под земли начиналось испарение воды. Водные пары, унося влагу в воздух, оставляли на своем пут из земли ту соль, которая содержится в любой подземной воде. Вследствие этого происходило засоление почвы, а затем ее эрозия. Многие пустыни, существующие на нашей планете, являются следствием неумелого использования первыми цивилизованными людьми своей энергии и богатств природы. Существуют веские основания полагать, что упадок ряда древних цивилизаций был вызван такими или подобными разрушениями окружающей среды, порожденными порочными методами хозяйствования.

Экологические катастрофы могли усиливаться под воздействием природных явлений. Усиление солнечной активности могло вызвать нарушение неустойчивого равновесия в окружающей среде, подорванного хозяйственной деятельностью человека. Наводнения оказывались особенно разрушительными там, где происходила эрозия почв, наступление пустыни во времена засух оказывались особенно губительными, если почвенный слой был разрушен неумелым землепользованием.

Разрушение людьми среды своего обитания не позволяло им восстанавливать производство в прежнем объеме после завершения очередного периода неурожайных лет и иных стихийных бедствий. Чем глубже был экономический кризис поразивший общество, тем острее проявлялись классовые и социальные противоречия. Возможно, что терпение народа, привыкшего верить в необходимость самых нелепых ритуалов и самых трудоемких работ во имя сохранения стабильного порядка в. стране, иссякало под воздействием природных катаклизмов скорее, чем из-за явлений политического порядка. Вера в способность обожествленного правителя и жрецов контролировать природные процессы подвергалась во время природных катаклизмов тяжелому испытанию. Ответственность за массовый голод, вызванный засухой, ложилась на плечи тех, кто до этого заставлял верить во всесилие верховных правителей и жреческой прослойки. Силы, которые до сих пор работали на сохранение существующего строя, превращались в разрушительные.

Во времена народных восстаний наблюдается максимальное проявление двух движущих сил – стремление к объединению и стремление к отторжению. С одной стороны, как подчеркивал А. Чижевский, в такие периоды проявляется «единодушие масс… Теперь по одному зову вождя могут собираться под боевые знамена десятки, сотни тысяч людей, воодушевляемых одною мыслью, одним желанием. На месте вражды воцаряется единодушие, и общая мысль воспламеняет умы… Даже недавние враги могут сделаться друзьями… В стране устанавливается значительное согласие и мир между противоречивыми и ранее враждовавшими элементами государства… Сознание единства и полной солидарности в массах уничтожает все споры и пререкания… Массы превращаются в собирательную личность, коллектив индивидуальности».

Очевидно, что в ходе восстания многие цеховые, общинные, сословные, кастовые различия отступали на задний план.

Порядок, основанный на разделении общества на противостоящие слои, классы, касты, уничтожался. Барьеры, ограждавшие накопленные богатства, знания, привилегии ломались. Страна оказывалась во власти объединенного народа, который излагал свою волю возгласами возбужденной толпы или голосом вождя, чувствующего импульсы народной воли. «Изоляционная пленка», разгораживавшая различные социальные нити общества, сгорала в огне восстания, в системе, построенной на социальном и профессиональном разделении, происходило «короткое замыкание», а по сплавленным воедино проволокам шел ток огромной силы, в ходе таких восстаний народ объединялся верой в возможность возрождения принципов всеобщего равенства и социальной справедливости, но уже на основе достигнутого уровня производства. Нередко такая вера обретала религиозную форму, а вожди восстания объявляли себя пророками.

С другой стороны, целью объединения людей в ходе народного восстания является беспощадное уничтожение ненавистного строя, а порой и физическое истребление представителей правящего слоя. Эти две стороны общественного сознания во времена народного гнева ярко проявились в ходе так называемого восстания в Египте, которое возглавил сириец Ирсу. В рассказе об этом восстании говорится, что в это время «один соединился с другим», «один убивал другого», с богами в ту пору «обращались как е людьми». Это восстание было подавлено около, 1200 года до н. э. основателем XX династии фараоном Сетнехтом.

Какие бы жестокие формы ни принимали народные восстания, их целью было установление справедливого строя. Однако результатом восстаний и сепаратистских движений было не создание общества равенства, братства и всеобщего процветания, а распад общества, развал хозяйственной системы, спад производства и резкое ухудшение положения большинства населения страны.

Продолжавшийся около двух столетий распад Египта в конце III тысячелетия до н. э. на отдельные номы, с чем связывают завершение периода Древнего царства, способствовал разрушению единой водораспредельной системы страны. Оросительные каналы засорялись, а осушительная сеть пришла в негодность. Там, где прежде были ухоженные поля, появились болотные заросли, в которых укрывались участники непрекращавшихся междоусобных войн. Земледельцы были вынуждены покидать земли, заливаемые Нилом во время паводков, и обрабатывать менее плодородные земли за пределами, поймы великой реки. В результате урожаи сокращались. Нередки были периоды массового голода, доводившего население до людоедства.

Даже в случае успеха восставшим не удавалось создать стабильного и справедливого строя, к которому стремились восставшие. Временная победа восстания народных низов в Лагаше в XXV веке до н. э. на первых порах привела к отстранению от власти класса разбогатевших угнетателей. Победители пытались соединить достижения цивилизации с порядком, основанным на равенстве и существовавшим в первобытном строе. Однако сочетание первобытного и цивилизованного оказывалось нежизнеспособным. Власть в руках победителей находилась недолго, преобразования в стране в интересах широких слоев населения были недолговечны, и вскоре был восстановлен прежний иерархический строй, во главе которого оказались всевластные верхи.

Вряд ли такой исход можно объяснить всесилием или коварством эксплуататоров. В существовавших исторических условиях общество могло быть или бедным и справедливым, или процветавшим и неравноправным. Необходимость в общественной кооперации и трудовой специализации, появление избыточного продукта с неумолимой последовательностью приводили к возрождению классов, социального неравенства и эксплуатации верхов низами.

Потрясения с целью восстановить справедливость в обществе часто отбрасывали его назад в развитии. Очевидно, что если голодные люди не могли придумать новых, более эффективных способов сельскохозяйственного производства, то им оставалось лишь три варианта действий: либо покидать родные края в поисках незанятых плодородных земель, либо медленно умирать и болеть, оставляя после себя болезненное потомство, либо пытаться перераспределить запасы продовольствия и источники его производства (скот, пастбища, посевные площади, источники воды) в свою пользу за счет соседей. Однако новые радикальные открытия в сельскохозяйственном производстве оказывались. не под силу тогдашнему обществу, свободных земель уже не оставалось, а медленно умирать люди не желали. Выход из своих внутренних хозяйственных трудностей, а также из социальных и политических противоречий первые государства искали в войнах против соседних государств.

Глава 17
Как реки разделили народы

Какими бы острыми ни были противоречия между различными классами, слоями и политическими группировкам внутри общества, они часто отступали перед необходимостью противостоять внешнему врагу. Войны против чужеземцев объединяли народ под властью правителя. В этом случае механизм общественной солидарности пускал в ход все древние стереотипы, позволявшие отличать «своего» от «чужого» и снимавшие любые ограничения на самые жестокие действия против «чужаков». Джузеппе Верди водной из сцен своей оперы «Аида» изобразил, как вступал в действие этот механизм перехода к истребительной войне против чужеземцев в Древнем Египте, и, вероятно, не очень погрешил против истины. В ответ на сообщение гонца, прибывшего «от границ эфиопских» со «страшною вестью» о нападении, Верховный жрец призывает к войне (в русском варианте оперы это звучит так: «Врагам Отчизны – только смерть и мщенье!»), а хор придворных и воинов подхватывает его призыв (в оригинальном варианте многократно повторяется слово «Война!», в русском переводе несколько раз звучит: «Мщенье!»).

Неизвестно, совпадали ли события, происходившие в «Аиде», с появлением солнечных пятен. Однако среди событий, которые, по оценкам Чижевского, приходятся на пики солнечной активности, важное место занимают «войны, военные, завоевательные, оккупационные, карательные экспедиции, набеги… В период максимальной активности иногда достаточно малейшего повода, чтобы массы воспламенились… и двинулись на войну… Период максимальной активности способствует выдвижению полководцев… В этот период иногда бывает достаточно одного вовремя сказанного слова или одного жеста, чтобы двинуть целые армии». В такие годы «войска сдерживаются с трудом».

И все же причиной войны не обязательно являлась необходимость дать отпор агрессору, как это показано в опере Верди, и не эмоциональный порыв, вызванный воздействием солнечной активности, как утверждал Чижевский. Хотя солнечная активность могла ускорить переход к войне, очевидно, что в отличие от многих восстаний, начинавшихся стихийно, военные действия зачастую готовились заранее и отвечали не столько внезапным порывам горячих сердец, сколько заблаговременному расчету холодных голов. Документы тех лет свидетельствуют о том, что, совершая военные походы, древние правители исходили из хладнокровного желания ограбить соседей.

Потомки охотников не только продолжали заниматься охотничьим промыслом и бороться за места, изобиловавшие дичью, но и применяли свои навыки ловцов и воинов против соседей – скотоводов и земледельцев. В записях, относящихся к правлению фараона Снофру, говорилось о большом походе египтян в Эфиопию, увенчавшемся уводом 7 тысяч пленных в рабство и захватом 200 тысяч голов скота, о пленении 1100 ливийцев и захвате их скота. Египетский царь I династии сообщал потомкам о том, что под его руководством были похищены у соседних народов, 400 тысяч голов крупного рогатого скота и 1422 тысячи голов мелкого рогатого скота. Такие походы продолжались на протяжении всей древней истории Египта. Уже в период Нового царства Аменхотеп II (XV век до н. э.) в результате одного похода доставил в страну 101 128 пленников. Он же привез из другого грабительского похода в Сирию и Палестину 45,5 тонн меди.

Правители других стран также оставили записи, в которых с гордостью сообщали потомкам о своих грабительских походах. Так, царь хеттов Мурсила II (около 1340 года до н. э.) писал: «Когда я всю страну Арцава победил, то я, Солнце (титул хеттского царя), добычей людьми в дом царя привел, – это было всего 66 тысяч людей добычи. То, что знать, войска, колесничие из Хаттусы привели в качестве добычи людьми, крупного и мелкого скота, нельзя было сосчитать». Таким образом, грабеж других народов изначально считался у цивилизованных стран не только приемлемой нормой поведения, но и делом, достойным увековечивания в памяти потомков.

Отношение к своим соседям у цивилизованных народов ничуть не изменилось с тех пор, как они сражались за места охоты. Однако если в ходе таких войн у различных охотничьих племен были примерно равные возможности, то шансы на успех в нападении и обороне у цивилизованных держав были разными. Если в прошлом на сухопутных магистралях соперничали небольшие отряды в несколько десятков человек, то теперь крупные державы могли собрать многотысячные войска. Страны, не способные противопоставить крупной державе равновеликое воинство, не могли мечтать о нападении на нее и даже о защите от ее вторжения. Но почему же одни страны стали великими, а другие малыми?

Цивилизация породила не только неравенство внутри стран, ко и между ними. Став основными стержнями, вокруг которых формировались первые цивилизованные державы, реки или другие источники воды разделили трансконтинентальные магистрали на отдельные отрезки. Объединение земледельческих общин имело конечной целью установление единой власти в той или иной речной долине. Поэтому складывавшиеся там державы стремились обеспечить себе полный контроль над речной долиной или междуречьем. Египет беспрерывно вел войны против Эфиопии за полный контроль над долиной Нила. Не раз возникали войны между двумя частями Египта, и тогда одни египтяне относились к своим бывшим соотечественникам как к чужакам, грабя их и обращая их в пленников. Так, один из царей I династий. Верхнего Египта хвалился тем, что взял в плен 120 тысяч жителей Нижнего Египта. Первая половина III тысячелетия до н. э. в Месопотамии ознаменована войнами между различными шумерскими государствами за контроль над всей ирригационной системой Междуречья. Впоследствии Аккад, расположенный в северной части Междуречья, стремился подчинить Шумер, занимавший ее юг.

Установление власти над разными речными долинами предопределило их разные размеры. Державы, создававшиеся в долинах Нила, Тигра, Евфрата, Хуанхэ, Инда, не могли быть малыми. Напротив, государство, которое складывалось в долинах рек Керхе и Карун, не могло соперничать по своим размерам с вышеприведенными. Отрезки центральной магистрали, оказавшиеся между крупными реками, были заняты государствами, которые оказались обреченными играть роль малых стран в международном сообществе того времени.

Если желание первобытных племен завладеть выгодными местами охоты или ограбить соседей сдерживалось нередко сложными тотемными связями, то у цивилизованных народов таких сдерживающих причин не было. Безудержное стремление к грабежам, порабощению и захватам заставляло крупные и сильные державы выходить за пределы своих речных долин и покорять малые и слабые страны. Однако те, в свою очередь, стремились завладеть землями более слабых стран. Созданное в долине сравнительно небольшой реки Кызыл-Ирмак государство Хеттов расширило свои владения на большую часть Малой Азии и превратилось в грозного соперника Египта, Ассирии и других держав. Некоторые из малых стран даже использовали кризисы, поражавшие своих сильных соседей, для того чтобы овладеть их землями. Так, поступало не раз государство Элам в отношении своих соседей в Месопотамии. Как отмечал Л. Мечников, «иногда в течение жизни нескольких поколений эламиты успевали сохранить власть над побежденными» народами Междуречья.

Неравенство между странами объяснялось и различиями в их географическом положении относительно других в пределах цивилизованного пояса. Те страны, которые находились на оживленных перекрестках древних путей, оказывались в более выгодном положении, чем страны, возникшие вдали от центральных кварталов ноосферы.

Объясняя возвышение Ассирии, авторы «ВИ» справедливо обратили внимание на связующее положение, занимаемое этой страной к началу ее подъема: «Ассирия играла роль передаточного пункта, промежуточной инстанции в обмене между отдельными обществами и государствами с самого начала возникновения сколько-нибудь широкого обмена между различными районами Передней Азии». Господство Ассирии в древнем мире, которое она в конечном счете обрела, «было в значительной степени обусловлено ее благоприятным положением на караванных путях и тем особым местом, которое Ассирия занимала вследствие этого в экономике Передней Азии».

Тот, кто овладевал стратегически важной областью верховий Тигра, Евфрата и их притоков, становился хозяином положения в центральной части цивилизованного пояса планеты. В середине II тысячелетия здесь сложилось царство Митанки, покорившее Ашшур и ставшее соперником великих держав мира того времени. Правда, сначала Египет, а затем и Ашшур (Ассирия) разгромили Митанни. Впоследствии на стратегически важном перекрестке мировых сухопутных дорог было создано государство Урарту, просуществовавшее с XI до VII века до н. э.

Страны, находившиеся на перекрестке древних мировых путей, добивались быстрого подъема в своем хозяйственном и культурном развитии. Специалист по истории развития науки Соломон Гандц объясняет технические и научные достижения Шумера, Вавилона и Ассирии тем обстоятельством, что эти государства, находясь на перекрестке межцивилизационных связей, поддерживали активные торговые отношения с царством Хеттов, Мохенджо-Даро, странами Персидского залива и Красного моря. Близость к мировому перекрестку позволила Вавилону стать ведущим городом цивилизованного пояса и сохранять такое положение в течение двух тысяч лет.

Та же закономерность проявлялась и на других трансконтинентальных магистралях, превратившихся в пояса цивилизованного развития. Так, позже в Южной Америке наиболее удобное стратегическое положение заняло государство инков, сложившееся в районе озера Титикака, куда сходились все значительные сухопутные пути этой части американского континента. Вероятно, это обусловило расширение империи инков в Южной Америке вдоль трансамериканской сухопутной магистрали. Удобное положение на трансафриканской дороге государств Ганы, Мали и Сонгаи способствовало их экспансии вдоль течения Нигера.

Страны и народы, которые находились на дальних концах трансконтинентальных магистралей, несколько отставали от тех, которые занимали центральное, ключевое положение. Однако, находясь вдали от конкурирующих цивилизаций, они обретали большую безопасность от внешнего нападения. Если же такие страны имели возможность расширять владения в ту или иную сторону от линейных трансконтинентальных магистралей, то они обретали обширное двухмерное пространство.

Именно так развивались Индия и Китай. Установив контроль над верховьями Инда и его притоков и средней частью междуречья Хуанхэ-Янцзы, индийские и китайские государства получили возможность присоединить к своим владениям плодородные речные долины Ганга, Брамапутры, Янцзы, Сицзяна и т. д. Включив в свои владения большие территории, находившиеся в стороне от основных направлений экспансии других государств, Индия и Китай обрели дополнительный запас прочности.

В дальнейшем же эти державы стали осваивать огромные территории, прилегающие к долинам Янцзы, Ганга и других рек. В то время как Египет и державы Месопотамии лишь отчасти и ценой кровопролитных войн расширяли свои владения за пределы долины Нила и междуречья Тигр-Евфрат, государства Индии и Китая с момента своего возникновения получили возможность занять весь полуостров Индостан и огромную территорию к югу от Хуанхэ до Южно-Китайского моря. Потенциальному агрессору овладеть этими обширными долинами было не так легко, как меньшими по размерам долинами Нила, Тигра и Евфрата. Овладев обширными землями, эти страны обрели большую неуязвимость по сравнению с линейными цивилизациями в центральной части планеты.

Кроме того, на пространствах, покоряемых постепенно Индией и Китаем, существовала возможность производить больше сельскохозяйственной продукции, а стало быть, содержать больше населения. По этой причине даже в случае захвата этих стран возникала возможность того, что оккупанты окажутся в подавляющем меньшинстве и растворятся в массе покоренных ими народов. Такая возможность у Индии и Китая была большей, чем у Египта и народов Месопотамии. Вероятно, этими причинами объясняется то, что, несмотря на многочисленные вторжения внешних врагов и даже покорение Индии и Китая иноземцами, народы этих двух держав сохранились, в отличие от народов Древнего Египта и древних, стран Месопотамии.

Различия же в судьбах Индии и Китая отражали разницу между ними в их географическом положении и в характере тех территорий, которые они постепенно осваивали. Первым отличием географического положения Индии от Китая была большая близость первой к центральной части цивилизованного пояса и к среднеазиатским центрам цивилизации, развивавшимся в речных долинах Аму-Дарьи и Сыр-Дарьи. Вследствие этого Индия оказывалась более уязвимой для нападений цивилизованных государств. В то же время, находясь близко от Иранского нагорья и степей Центральной Азии, Индия не была избавлена и от угрозы обитавших там кочевых племен.

Китай же был удален от других цивилизованных стран, пока они не стали создаваться на Корейском полуострове и на Японских островах. Лишь когда Китай расширил свои владения до Средней Азии, он столкнулся с войсками арабского халифата. До этого единственной угрозой для Китая были кочевые племена. В результате по сравнению с Китаем Индия оказывалась объектом нападений большего числа врагов, многие из которых имели в своем распоряжении хорошо организованные и вооруженные армии.

Второе отличие в судьбах Индии и Китая было вызвано разницей в направлениях основных рек этих стран. Так как Янцзы, ставшая второй географической осью китайской цивилизации, проходит параллельно Хуанхэ, то она играла роль второй линии обороны страны. За широкой Янцзы не раз спасались от наиболее частых нападений внешнего врага с севера и северо-запада. Ганг же, ставший впоследствии второй осью развития Индии, служил продолжением линии, протянувшейся по течению Инда и его притоке». Напав на Индию с запада и севера, агрессоры могли продвигаться сразу по двум долинам крупнейших рек Индостана. Кроме того, развиваясь вдоль долин Инда и Ганга, индийская цивилизация, медленнее, чем китайская, освоила южные районы страны, где долгое время обитали племена, представлявшие для нее угрозу.

Эти различия в географической среде Индии и Китая привели к тому, что первая страна в гораздо большей степени страдала от внешних агрессоров и чаще утрачивала свою независимость, чем вторая. Так неравные географические условия Индии и Китая во время старта их цивилизованного развития обусловили их исторические судьбы на много столетий вперед.

Эти же условия определили и исторические судьбы Древнего Египта, Вавилонии, Ассирии, Хеггского государства, Элама, Митанни и других стран, сохранившихся лишь на географических картах древней истории. В отличие от Индии и Китая центральные страны, имевшие возможность для экспансии лишь вдоль линейной сухопутной магистрали, оказывались привязанными к ней, как поезд к рельсам железной дороги, и были обречены на постоянные войны с соседями, в ходе которых они истощали свои силы. Так, Египет, окруженный пустынями и морями, неизбежно сталкивался с Эфиопией на юге, азиатскими государствами на севере. Финикия, Израиль, Иудея и другие страны, расположенные к северу от Египта и занимавшие узкие полоски плодородных речных долин между морем, пустыней и степью, неизбежно превращались в объекты соперничества и паля сражений между крупными державами центральной части планеты.

Ограниченными были возможности для расширения территориальных владений за пределами «своих» речных долин и междуречий и уряда других государств Западной Азии. Поэтому многие из них могли осуществлять экспансию лишь в направлении соседних государств, расположенных по центральной магистрали вдоль речных долин. Эти международные конфликты зачастую перерастали в борьбу за установление: гегемонии в центральной части цивилизованного мира.

В течение ряда тысячелетий за обладание главным перекрестком сухопутных дорог велась упорная борьба между ведущими державами древности – Ассирией, Вавилонией, Египтом, Хеттским царством, Митанни, Урарту. В ходе бесчисленных войн то северная граница Египта достигала Евфрата и Тигра, то хетто-египетская граница проходила по территории юга нынешнего Ливана, то в состав Митанни входили земли северной Месопотамии и Сирии.

Бесконечные войны наносили колоссальный урон большинству населению цивилизованных стран, сопровождаясь уничтожением материальных ресурсе» и человеческих жизней. В описании военных действий Рамзеса II (1317–1261 годы до н. э.) в ходе его войны против хеттов и поддерживавших его сирийцев в «ВИ» говорится: «…Как опустошительный смерч носился Рамзес по своим непокорным владениям, сокрушая крепости, уничтожая леса, утоняя жителей». О походе ассирийского царя Сар-гона II в Урарту в 714 году до н. э. там же сообщается: «Что касается Саргона, то он прошел по Урарту, подвергая все разрушению на своем пут, сжигая поселения, снося крепости, уничтожая каналы, сады и посевы, захватывая или сжигая запасы продуктов».

А. Тойнби подчеркивает, что в ходе войн «Ассирия уничтожала целые общины – стирая города с лица земли, и превращая население целых стран в своих пленников». Когда после длительной осады в 689 году до н. э. ассирийцами был взят Вавилон, то их царь Сеннахериб «приказал снести статую бога Мардука в Ассирию, а город снести с лица земли. Жители Вавилона были частью казнены, а частью выселены в различные области Ассирийской державы». Так Ассирия всегда поступала со столицами государств, против которых она воевала со времён Тиглатпаласара III (правил в 745–727 годы до н. э.). Так был уничтожен, Дамаск в 732 году до н. э., Самария в 722 году до н. э., Муссаир в 714 году до н. э., Сидок в 677 году до н. э., Мемфис в 671 году до н. э., Фивы в 663 году до н. э., Сузы в 639 году до н. э. «Из столиц государств, находившихся в пределах досягаемости Ассирии, уцелели лишь Тир и Иерусалим», – констатировал Тойнби. Он отмечал: «Ущерб и горе, принесенные Ассирией Своим соседям, не поддаются описанию».

И все же сами ассирийские цари оставили для история многочисленные описания жестокостей, учиненных ими. Завершая перечень городов, разрушенных по его приказу, Сеннахериб писал: «Я их взял к разграбил, я на них напал, как ураган, я их обратил в пепел… на их месте я создал пустыню и кучи развалин; я опустошил вражескую страну так, как ее могла бы опустошить только огненная метла… Мои трофеи плавали в крови, как в реке, мои колесницы давили людей и животных и терзали еще трепетавшие члены врагов. Я воздвиг себе пирамиды из убитых мною врагов; всем тем, кто падал и сдавался, я велел отрубать руки».

Его внук и продолжатель его дела Ашшурбаннпал (известный так же как Сарданапал) так описывал завершение своих победоносных походов: «Я их (врагов) отводил в свою столицу Ниневию и повелевал сдирать с них живых кожу… непокорный народ по моему повелению отводили к великим каменным быкам, воздвигнутым дедом моим Сеннахерибом, бросали их там в ров, отрубали им члены, бросали на растерзание собакам, лисицам и хищным птицам, для того чтобы обрадовать сердце моих повелителей, великих богов».

Кровавые расправы с побежденными, превращавшиеся в угодные богам жертвоприношения, были характерны для многих древних цивилизаций. До 20-и тысяч пленников ежегодно приносили в жертву своим богам ацтеки. Как сообщал К. Керам, «жрецы вспарывали обреченному грудную клетку и извлекали из нее еще трепещущее, окровавленное сердце». Характеризуя в своей истории географических открытий жизнь доколумбовой Мексики, Жюль Верн писал: «Несчастные жертвы этого религиозного изуверства набирались большей частью из населения покоренных земель, которые приносили дань своим победителям не только деньгами и продуктами земледелия к ремесла, но и людьми». Известно, например, что в 1486 году при освящении нового храма в Тепочтитлане за один только день было убито семьдесят тысяч военнопленных!»

Подобная кровожадность не была исключением, а скорее общим правилом. Строки Ветхого завета запечатлели типичное отношение народов тех времен к чужакам, как к нелюдям. Ограбить их, пленить, а порой и уничтожить чужой народ считалось делом не только допустимым, но угодным Богу. Моисей осуждает евреев за то, что они после разгрома мадианитян не позаботились истребить их женщин и детей. Под угрозой кар небесных он приказывает своим единоверцам вернуться и довести начатую резню до конца.

В то же время захватнические войны, увенчанные кровавыми оргиями победителей, уничтожали не только покоренные народы, но в конечном счете создавали предпосылки для гибели торжествовавших агрессоров. Исходя из опыта древних цивилизаций, А. Тойнби даже вывел тезис о «самоубийственности милитаризма». Наиболее ярким примером, подтверждавшим его тезис, было описание судьбы Ассирии. Эта держава погибла вовсе не из-за того, что она «почивала на лаврах», поверив в совершенство своих институтов и непобедимость своих армий. Отнюдь нет. Как замечает Тойнби, ассирийская военная машина постоянно совершенствовалась в бесконечных войнах. Ассирийцы были превосходными войнами. Характеризуя ассирийцев в пору их агрессий против цивилизаций южной Месопотамии, Л. И. Мечников писал: «Жители северной Месопотамии, бывшие по условиям своей жизни, по обычаям и стремлениям главным образом грабителями, получавшие свое воспитание в охоте за львами и дикими буйволами, обладали всеми качествами, чтобы сделаться непобедимыми воинами. Ни один из древних народов не мог сравниться с ними в смелости, твердости, ловкости и энергии; но зато ни один народ не доводил до такой ужасной степени культ грубой силы и страстного стремления к военным занятиям, любви к грабежам, к разрушениям и хищничеству».