Текст книги "Рождение и гибель цивилизаций"

Развал единого египетского государства, ознаменовавший завершение Древнего царства, не привел к полному прекращению технического прогресса. Более того, как отмечалось в «ВИ», «распад централизованной деспотии не мог не вызвать некоторого «оживления хозяйственной деятельности на местах». Именно в это время удалось «добиться ряда усовершенствований в технике сельского хозяйства». В частности, в этот период распада единой страны большое распространение «получили плуги с крутым заворотом рукоятей, облегчавшим нажим во время пашни». В эти годы вошли в употребление новые зернотерки, облегчившие труд тех, кто молод зерно, новый прибор для выжимания плодов.

Разрушение мощного государства означало помимо прочего и освобождение творческой инициативы от канонов, которые долго диктовали определенный стиль в исполнении работ и сдерживали движение вперед. Авторы книги «Искусство Древнего Востока», говоря о периоде смут после Древнего царства, указывают: «Несмотря на общий упадок искусства в Первом промежуточном периоде, в некоторых центрах постепенно начался рост местных художественных мастерских, сочетавших традиции мемфисского искусства со своими самобытными чертами. Именно эти мастерские во многом подготовили новый расцвет. искусства Египта следующего периода – Среднего царства».

Даже во времена разрушительных нашествий кочевых народов в ряде стран наблюдался прогресс в развитии хозяйства и культуры. Советские историки подчеркивали, что период господства гугеев над Шумером нельзя считать временем «полного упадка». В условиях гутейского господства правитель Шумера Гудеа «смог развить крупное строительство… При Гудеа начался расцвет шумерской литературы». Не остановилось развитие Египта и в течение (68 лет власти гиксосов. За эти годы египтяне сумели сохранить многие свои культурные богатства и прежде всего свое духовное наследие. Более того, и в это время прилагались усилия для развития культуры страны. Одна из наиболее ценных научных рукописей Египта (большой счетный задачник) относится к правлению одного из шрей-гиксосов.

Наконец, разрушители цивилизованных государств часто вторгались в их пределы не с пустыми руками. В том, что цивилизованные страны стали применять бронзу, железо, конные повозки и осуществили ряд других нововведений – заслуга кочевых захватчиков.

Новый цикл начинался не с чистого листа, а с позиций, находившихся существенно впереди по сравнению с теми, с которых страна стартовала в прежнем цикле. В результате каждый из трех основных периодов развития Египта, между которыми лежали столетия междоусобиц и нашествий внешних врагов и условно именуемыми Древним, Средним и Новым царствами, был отмечен значительными достижениями в технике сельскохозяйственного производства, строительства и различных ремесел. Так, в Среднем царстве появились новые режущие орудия, неизвестные Древнему царству. В этот период появились изделия из бронзы, возникла новая отрасль производства – стеклодельная. По сравнению с Древним царством усовершенствовались плуги.

Если во времена Среднего царства пользовались горизонтальным ткацким станком, на котором трудились три ткача, то в Новом царстве использовали вертикальный станок, которым управлялся один работник. Если медники Среднего царства раздували горн ртом, то в Новом царстве появляется горн с двумя ножными мехами. В Новом царстве сверлильщики бус орудовали сразу пятью сверлами вместо одного, а прядильщик мог работать на двух подвесных прялках вместо одной. В Новом царстве для размельчения земли при пахоте стали пользоваться не только мотыгами, но и молотами. В садоводстве для поливки стали применять водоподъемные журавли. В этот период еще более развилось производство стекла, в том числе цветного. В Новом царстве были изобретены водяные часы.

Хотя эти технические нововведения не могли сравниться по своей значимости для развития человечества с появлением земледелия и скотоводства, каждое из них, даже самое скромное, означало рост производительности труда в той или иной отрасли. Постепенные перемены медленно, но верно продвигали цивилизации вперед. Знаменательно, что первые цивилизации стартовали во времена господства меди и активного использования каменных орудий, а ко времени своего заката в них широко применялись изделия из бронзы, сплава меди и олова, железа.

Технические перемены отражались и в изменениях в социальном составе общества. Несмотря на то, что иерархический и сословный (нередко кастовый) строй ограничивал до предела возможности для социального движения внутри общества, такое движение нельзя было остановить. Положение некоторых профессиональных групп (например, ремесленников) могло улучшаться, отдельные представители низших слоев населения проникали в средние классы, а представители средних поднимались на самый верх. О том, что в принципе подобное было возможно, свидетельствуют популярные рассказы о скромном происхождении царя Аккада Саргона, объединившего Междуречье под своей властью (около 2400 года до н. э.). Эти рассказы, в которых правда сочеталась с фантазией, были особенно распространены в Междуречье, когда прежняя аристократия вытеснялась простолюдинами.

Эти социальные передвижения постепенно изменяли культурные стили, господствовавшие в обществе. Как отмечается в «Истории искусств Древнего Востока», «ломка местных культовых традиций, смена старой аристократии новой и возможности, временно открывшиеся при Саргоне Древнем перед свободными, но не родовитыми гражданами, не могли не сказаться и в области искусства, давая определенный простор творческому началу». Авторы книги говорят о «ярком расцвете аккадского искусства», который продолжался около 200 лет.

Перемены в обществе происходили и под влиянием растущих связей с другими странами, и народами. Из столетия в столетие рос объем торговли, а ее география постоянно расширялась. В Египет Нового царства поступали предметы из различных стран. Дерево для строительства кораблей доставлялось из Ливана и Эфиопии, слоновая кость – из северной Месопотамии и Эфиопии. В школьных пособиях Нового царства упоминались вавилонские жеребцы, быки и копья из страны хеттов, кипрские коровы, масло из Месопотамии. Увеличение количества товаров меняло потребности людей, их мировосприятие, их образ жизни, стиль их культуры. В частности, редкие и дорогостоящие чужеземные товары, доступные лишь привилегированным слоям населения, усиливали дифференциацию в обществе, тягу к развитию международной торговле и военным походам.

Помимо чужеземных товаров в цивилизованные страны постоянно проникали чужеземцы. Они приходили не только в качестве пленников и захватчиков, но прибывали с караванами товаров и мирных кочевников, оседавших на землях, чтобы трудиться наравне с местными жителями. Выше уже отмечалось постепенное, но активное проникновение ливийцев в Египет, киммерийцев – в Урарту, носителей арамейского языка – в Ассирию. Хотя гибель первых цивилизаций не была следствием «порчи крови» варварами, было очевидно, что как бы ни сожалели впоследствии расисты, но отделить цивилизованные народы от нецивилизованных было невозможно. Стремление цивилизованных стран с презрением третировать кочевые народы или отгородиться от них не приносило успеха. Ноосферу нельзя было разделить никакими китайскими стенами, так как люди планеты были связаны самыми разнообразными узами. Область разума оставалась такой же единой пленкой, как и биосфера.

Постоянные потоки пришельцев меняли этнический состав населения, его культуру. По мере проникновения аккадцев на юг Междуречья господство шумерской культуры в этом регионе к концу IV тысячелетия до н. э. сменилось к началу II тысячелетия до н. э. преобладанием аккадской культуры. Сформировавшийся постепенно в Междуречье новый народ – вавилоняне – использовал один из диалектов аккадского языка. Шумерский же язык продолжали изучать в школе, использовали в науке и литературе, но. он превращался в мертвый язык, вроде средневековой латыни. В то же время во многих текстах вавилонской литературы использовались сюжеты более древних шумерских произведений, в потому можно говорить о взаимосвязанности этих культур разных времен и разных языков. Искусствоведы отличают характерные признаки шумерской и аккадской культур, в то же время замечая многочисленные примеры их взаимовлияния.

Чем в большей степени страна была подвержена различным культурным влияниям, тем аморфнее были черты ее культуры. Авторы труда «Искусство Древнего Востока» отмечают, что «сначала политическая зависимость от хурритского государства Митанни (середина II тысячелетия до н. э.), а затем постоянное общение с разными народами способствовали тому, что ассирийское искусство во многом сформировалось как эклектическое».

Хотя для Египта была характерна значительно большая преемственность местной культуры, специалисты без труда определяют культуры различных периодов по заметным признакам и различают три разных языка: староегипетский (язык Древнего царства), классический (язык Среднего царства) и новоегипетский (язык Нового царства). Во многом эти перемены в языке отразили и внешние влияния на египетскую культуру. Несмотря на сохранение в стране господствующего положения древней религии, в Новом царстве наблюдается распространение сирийско-палестинских божеств.

Под влиянием этих медленных, но постоянно совершавшихся перемен облик цивилизованных государств изменялся гораздо глубже и устойчивее, чем под воздействием одноразовых, быстрых и грандиозных общественных катастроф. Эти процессы не оставили в стороне ни одно из первых цивилизованных государств. Одни из них бесследно сошли со сцены. Другие так сильно изменяли свой облик, что от прежнего вида, который был присущ их культуре, не оставалось и следа. Третьи сохранили лишь отчасти верность древним традициям, но во многом следовали им лишь формально, плохо понимая смысл сохраненных памятников и-ритуалов.

И хотя статуи царей разрушались, их богам переставали поклоняться, языки цивилизованных народов становились мертвыми, обычаи забывались, но многие материальные и духовные богатства народов не пропадали бесследно. Занимая место погибшего государства, победители вынуждены были принимать роль и сценическое решение тех, кого они прогнали с исторической сцены. Кроме того, театральная площадка, на которой начиналось очередное действие исторической драмы, редко была абсолютно пустой даже после самых разорительных нашествий. На покоренной земле оставались поля и пастбища, рабочий скот и орудия труда, хозяйственные сооружения и бытовые постройки. Их использование невольно вынуждало победителей осваивать профессии, которые прежде были им неизвестны, и приучаться к чуждому для них образу жизни. Победители осваивали научное, техническое и культурное наследие побежденной державы, хотя бы потому, что они сталкивались с теми же проблемами, которые вызвали к жизни появление научных открытий, технических изобретений, культурных стилей, которые были созданы жившими прежде народами. Разорив Урарту в 714 году до н. э., ассирийский царь Саргон И вывез из покоренной страны хитроумный метод строительства подземных галерей, по которым вода направлялась с гор в долины. Эти сооружения, называемые «каризы», до сих пор распространены в странах Ближнего и Среднего Востока.

На захваченной земле чаще всего оставались и покоренные народы, являвшиеся носителями всевозможных знаний, трудовых навыков и культурных привычек. Лишь двое гордых пиктов из баллады Р. Стивенсона, уцелевших после победы над ними шотландцев, предпочли погибнуть, но не передать победителям тайну верескового меда. В большинстве же случаев даже между самыми непримиримыми врагами в конечном счете возникали какие-то контакты, позволявшие побежденным поделиться с победителями хотя бы частью своего культурного наследия.

В силу всех этих причин пояс древних цивилизаций постоянно накапливал огромный потенциал ноосферы. Непрерывное накопление энергии ноосферы противостояло процессам разрушения и на протяжении долгих периодов времени преодолевало их. Именно это обстоятельство создавало впечатление об устойчивом развитии государств цивилизованного пояса.

Осью этого пояса по-прежнему служила центральная сухопутная магистраль древних зверей и охотников. Однако энергетическое поле цивилизации оказывало мощное воздействие на всю ноосферу. Материальные изделия цивилизованных народов обнаруживали далеко за пределами их ближних окраин. Изделия Египта попадали на берега рек Южной Африки, а китайские изделия времен династии Шан-Инь (1600–1027 годы до н. э.) обнаруживались на реках Абакан и Енисей.

Следствием воздействия цивилизации на остальную планету явилось постоянное расширение ее пределов. Если мировая цивилизация стартовала в V–IV тысячелетиях до н. э. в нескольких разрозненных очагах, едва соединенных друг с другом, то к середине I тысячелетия до н. э. разрывы между цивилизованными странами сократились. Цивилизованный пояс протянулся от Атлантического до Индийского и Тихого океанов.

Часть 3
Средиземные моря и средиморские земли

В древних Афинах

Глава 20
Почему смещались центры мирового развития?

Как мы помним из школьной программы, после изучения древней истории, после Вавилона и Ассирии, Индии и Китая, в которой счет шел на тысячелетия и сотни веков, мы начинали изучать историю древних греков и древних римлян, в которой значение приобретали отдельные года и даже дни. Освещая все подробнее отдельные отрезки времени, мировая история одновременно все больше повествовала о событиях, происходивших в Европе. Казалось, что после возникновения Афин и Рима история стала вершиться лишь на юге и западе Европы, требуя внимания ко все более и более мелким деталям. В то же время получалось, что в это время в Африке и Азии уже ничего существенного не происходило. Более того, если некоторые события происходили в Африке и Азии, то лишь в связи с появлением там европейцев. Египет, Индия, Персия, Парфия, страны арабских халифатов упоминались на страницах учебников в связи с походами Александра Македонского, римских императоров и крестоносцев на Восток. В дальнейшем Азия, Африка и Америка представлялись в учебнике лишь по мере их *‘открытия» жителями Западной Европы.

Впечатление о том, что Западная и Южная Европа являются главной сценой мировой истории, сложилось у жителей этих регионов еще в далекой древности. Правда, между ними не было согласия относительно того, в какой части Европы находится авансцена мирового театра. Для обоснования своих претензий на выдающееся место Западной и Южной Европы обычно использовались географические доводы.

Мировым цивилизациям был полезен климат Западной Европы

Еще Аристотель исходил из того, что оптимальное развитие общества может быть достигнуто лишь в условиях умеренного климата. Такой климат, по его мнению, имелся только в его родной Элладе. Философ считал, что «живущие в холодном климате Европы сильны духом, но им недостает ума и ловкости; поэтому они сохраняют относительную свободу, но у них нет политической организации и они не способны управлять другими людьми. И то же время жители Азии умны и изобретательны, но они слабы духом, а поэтому они всегда находятся в состоянии подчинения и рабства». Древнегреческий ученый полагал, что лишь его соотечественники, представители «эллинской расы», живущие между азиатами и северными народами Европы, «представляют собой среднее по характеру, обладая и умом, и сильным духом».

По мнению же Шарля де Монтескье, умеренным климатом можно было считать тот, который характерен для западной части Европы, но никак не для ее южной или ее восточной части. Преимущества климата Западной Европы по сравнению с Южной французский философ видел в том, что здесь погода холоднее. {Как уже говорилось выше, он верил, что развитию стран благоприятствует холодный климат.) «Мы уже сказали, – подчеркивал Монтескье, – что чрезмерная жара подрывает силы и бодрость людей и что холодный климат придает уму и телу известную силу, которая делает людей способными к действиям продолжительным, трудным, великим и отважным… Не надо удивляться, что малодушие народов жаркого климата почти всегда приводило их к рабству, между тем как мужество народов холодного климата сохраняло за ними свободу».

С другой стороны, французский философ считал, что климат Западной Европы теплее, чем в ее восточной части (например, в «Московском государстве»), что также ставило ее в более выгодное положение. Казалось бы, это противоречило его убеждению о пользе холодного климата. Из справедливого наблюдения относительно того, что климат Восточной Европы и Северной Азии намного холоднее, чем в Западной Европе, Монтескье делал иной вывод. Замечая, что Азия «совершенно не имеет умеренного пояса и ее страны, расположенные в очень холодном климате, непосредственно соприкасаются с теми, которые находятся в климате очень жарком, каковы Турция, Персия, Китай, Корея, Япония и государство Могола», Монтескье приходил к следующему выводу: «В Азии… народы воинственные, храбрые и деятельные непосредственно соприкасаются с народами изнежен-ними, ленивыми и робкими, поэтому один из них неизбежно становится завоевателем, а другой – завоеванным».

В то время как «в Европе… умеренный климат весьма обширен; и хотя он охватывает страны с весьма различными климатами, например, Испанию с Италией и Норвегию со Швецией, однако так как климат становится более холодным от юга к северу лишь постепенно, почти пропорционально широте каждой страны, то каждая страна по своему климату весьма сходна с соседней; в этом отношении там не встречается резких различий». В результате этого «в Европе… народы не противостоят друг другу как сильный сильному; те, которые соприкасаются друг с другом, почти равно мужественны. Вот где великая причина слабости Азии и силы Европы, свободы Европы и рабства Азии».

В то же время из всех европейских стран Монтескье отдавал первенство скандинавским за их роль в прогрессе мировой цивилизации. Он называл их «фабрикой орудий, которыми сокрушают выкованные на юге цепи. Здесь образуются те мощные народы, которые выступают из своей страны, чтобы уничтожать тиранов и рабов».

В своих гипотетических построениях Монтескье опирался на ряд неоспоримых фактов, подтверждавших стимулирующий эффект холода на развитие цивилизаций и в то же время свидетельствующих о пользе умеренного климата. И все же его умозаключения были уязвимы для критики. Во-первых, философ игнорировал всю историю войн и рабовладения в Европе, которая дает немало примеров того, как одни европейские народы порабощали другие не в меньшей степени, чем в странах Азии.

Во-вторых, доводы Монтескье не позволяли понять, почему страны, расположенные там, где, по его мнению, была изнеживающая жара, в течение нескольких тысячелетий являлись лидерами цивилизованного мира. В-третьих, неясно, почему центр мирового развития сначала сместился не на север Европы, который, по его мнению, играл исключительную роль в развитии человечества, а оказался на крайнем юге Европы, на ее средиземноморском побережье, где летом стоит жара, точно такая же, как и в близлежащей Турции.

Центры цивилизации сдвигаются туда, где холод и грозы

Через пару веков вывод Монтескье о смещении цивилизации в сторону холодного климата поддержал Э. Хантингтон. Правда, в отличие от французского философа американский ученый ссылался не на закаливающее воздействие холода, а на стимулирование холодным климатом изобретений по сохранению тепла. Хантингтон полагал, что уже изобретение огня способствовало разделению человечество на тех, кто использовали огонь, и тех, Кто обходились без огня. Помимо очевидных преимуществ от тепла, пользователи огня, по мнению Хантингтона,»размножались быстрее, чем другие. С помощью огня некоторые из них могли Переместиться в земли с более холодным климатом, куда не могли последовать за ними те, кто не знал огня, потому что там им было дискомфортно. Так совершался миграционный отбор. На новых землях люди более умные и компетентные могли вступать в брак только между собой… Таким образом на новых землях развивался новый, более умный тип человека, а культура этих мест достигала более высокого уровня».

В дальнейшем люди совершенствовали приспособления по сохранению огня и отоплению жилых помещений. Эго позволяло им продвигаться все дальше и дальше на север, где для выживания требовалась защита от холода. Отмечая, что в Египте и многих других первых цивилизованных странах не требовалось разводить огонь внутри дома для согревания помещений, Э. Хантингтон указывает, что» греки научились делать что-то вроде каминов, хотя они еще не знали дымоходных труб». Видимо, по мнению Хантингтона, изобретатели каминов были умнее тех, кто не сумел их изобрести, и они закрепляли свое интеллектуальное преимущество, вступая в брак с другими пользователями каминов. Следуя этой логике, можно предположить, что в дальнейшем еще большим интеллектом обладали изобретатели дымоходов, центрального отопления и так далее, которые активно размножались все в более и более северных широтах. Хотя трудно усомниться в том, что жизнь в условиях сурового климата стимулировала изобретательность людей, вряд ли есть основания предполагать, что изобретения все более совершенных способов отопления были подобны эволюционным изменениям в организме, вроде появления ног у бивших рыб, которые закреплялись в генетическом коде.

Очевидно, чувствуя несовершенство своей гипотезы, в которой истопник превращался в главную фигуру мирового прогресса и биологической эволюции, Хантингтон обратил внимание на другой фактор, который, по его мнению, сыграл не меньшую роль в развитии мировой цивилизации. Сопоставляя уровни развития различных стран мира с самыми разными показателями природных условий в этих странах, ученый обратил внимание на поразительное совпадение: чем выше был уровень развития, тем чаще в этой стране происходили грозы и штормы.

Объясняя это обстоятельство, Хантингтон приводил многочисленные данные, свидетельствующие о том, что воздух, наэлектризованный грозами и штормами, существенно усиливает интеллектуальную деятельность. Во время сильных бурь, доказывал Хантингтон, повышались оценки студентов, сдававших экзамены. В месяцы, когда больше гроз или свирепствуют штормы, увеличивается количество посетителей библиотек, обладателей патентов на изобретения. При прочих равных условиях в различных регионах США эти и другие показатели интеллектуальной активности выше там, где бывает больше гроз и бурь.

В подтверждение этих замечаний Хантингтон приводил карты, на которых были изображены регионы мира, в наибольшей степени подверженные циклонам, бурям и грозам. Их пределы в основном совпадали с границами наиболее богатых стран середины XX века. Первым таким регионом является часть Западной Европы от Ирландии и Великобритании, центральная и северная часть Франции, Бельгия, Голландия, Дания, Германия и западная Польша. Второй регион включает в себя восточные штаты США и южную Канаду от Галифакса и Милуоки до восточного Техаса, исключая Флориду. Третий регион – Япония. Четвертый расположен между 30-м и 40-м градусами южной широты ка восточном побережье Южной Америки от южных границ Бразилии и включает Уругвай и северную часть Аргентины. Пятый регион включает небольшую часть Австралии от Сиднея до Мельбурна и большую часть Новой Зеландии. Вывод Хантингтона таков: цивилизации движутся не только в сторону холода, но также туда, где бушуют бури и штормы.

Возможно, эти наблюдения имеют под собой реальную почву, но нет никаких оснований утверждать, что в регионах, где чаше. идут грозы и свирепствуют бури, циклоны и ураганы, рождаются более умные люди. Иначе все наиболее значительные открытия человечества и первые цивилизации возникли бы в этих краях, а не там, где они появились на самом деле. Однако ни один из этих регионов не сыграл никакой роли на первых этапах истории цивилизаций.

Цивилизации лучше подходила форма Европейского континента

Впрочем, Монтескье также, кажется, понимал уязвимость тезиса о положительном влиянии холода на прогресс цивилизации, а потому он привлек другие доводы для объяснения успехов Европы в развитии цивилизации. Он уверял, что рельеф Европы благоприятствует развитию более совершенного общественного строя. Монтескье писал: «В Азии всегда были обширные империи… Дело к том, что в известной нам Азии равнины гораздо обширнее (то есть чем в Европе. – Прим. авт.) и она разрезана горами и морями на более крупные области; а поскольку она расположена южнее, то ее источники скорее иссякают, горы менее покрыты снегом и не очень многоводные реки составляют легкие преграды. Поэтому власть в Азии должна быть всегда деспотической, и если бы там не было такого крайнего рабства, то в ней очень скоро произошло бы разделение на мелкие государства, несовместимое, однако, с естественным разделением страны».

Не считал Монтескье благоприятными для развития совершенного общественного строя и рельеф Африки и Америки. «Африка лежит в климате, сходном с климатом южной Азии, и находится в таком же рабстве. Америка, опустошенная и вновь населенная народами Европы и Африки, не может еще в настоящее время проявить собственного духа; но все, что мы знаем о ее древней истории, вполне согласуется с нашими основными положениями».

Европейский же рельеф, по оценке Монтескье, мешал созданию крупных империй на этом континенте. Он утверждал, что здесь империи «никогда не могли удержаться… В Европе в силу ее естественного разделения образовалось несколько государств средней величины, где правление, основанное на законах, не только не оказывается вредным для прочности государства, но, напротив, настолько благоприятно в этом отношении, что государство, лишенное такого правления, приходит в упадок и становится слабее других».

Идею о том, что европейский континент наилучшим образом подходил дня развития цивилизаций, развил впоследствии Георг Гегель. Он полагал, что характер и степень цивилизованного развития народов мира предопределена формами тех континентов, на которых они сложились.

Отметив в своей «Философии духа», что «Америка представляет собой только общее различие севера и юга с совсем узкой полосой, соединяющей собой обе крайности», Гегель считал, что вследствие такой формы континента «первоначальные обитатели Америки… представляют собой слабое, исчезающее племя».

По мнению Гегеля, «Африка, взятая в целом, представляет собой сплошное единство данной массы, горный хребет, замкнутый в своих берегах». Поэтому, полагал великий немецкий диалектик, дух народов «черного континента» «еще дремлет, остаётся погруженным в себя, совершенно Не прогрессирует и, таким образом, вполне соответствует компактной неразличенной массе африканской земли». Вследствие этого, по мнению философа, «негров следует рассматривать как младенческую нацию, не выходящую еще из состояния незаинтересованной и чуждой всяких интересов непосредственности».

Констатируя, что азиатский материк, «являет собой противоположность высокого плоскогорья и больших долин, орошенных широкими реками», Гегель объявил, что «Азия представляет собой как в физическом, так и в духовном отношении момент противоположности… Дух, с одной стороны, отрывается здесь от природы, с другой, снова впадает в природность». Поэтому, полагал диалектик, «человек здесь еще не может прийти к сознанию своей личности, не имеет еще в свой индивидуальности никакой ценности и никакого оправдания, – ни у индийцев, ни у китайцев; эти последние без всякого колебания бросают или даже убивают своих детей».

Исходя из того, что в Европе «горы и долины не примыкают, как в Азии, друг к другу, как две большие половины этой части света, но повсюду проникают друг в друга», Гегель заключил, что европейский континент «представляет собой единство упомянутого неразличенного единства Африки и ничем неопосредованной противоположности Азии». Благодаря этому, считал германский ученый муж, «европейский дух противопоставляет себе мир, освобождается от него, но снова снимает эту противоположность, возвращает обратно в себя, в свою простоту, свое другое, многообразное». Вследствие этого в Европе «господствует бесконечное стремление к знанию, чуждое другим расам».

Несмотря на высокий авторитет Гегеля, вряд ли можно согласиться с его утверждением о том, что определенные расы живут лишь в пределах «своих» континентов. Не менее сомнительны его положения о связях, которые якобы существуют между уровнем развития рас и очертаниями континентов. Кроме того, германский философ допускал заметные упрощения в описании геофизических свойств материков и большую вольность в изображении нравов и духовных качеств народов Азии, Европы, Америки и Африки. Не было у него и оснований полагать, что особенности строения европейского полуострова Евразии способствовали «бесконечному стремлению к знанию», якобы «чуждому другим расам». Вопреки рассуждениям Гегеля, не в Европе, а на землях Африки и Азии родились первые цивилизации, в которых проявлялось «стремление к знанию».

В то же время Гегель справедливо обратил внимание на роль изрезанной береговой линии Европы в развитии этого субконтинента Евразии. Впоследствии на это обстоятельство обратил внимание ряд исследователей.

Центры мирового развития сместились в Средиземноморье

Существенным недостатком вышеприведенных версий является то, что они скорее подгоняли определенные географические условия Европы (умеренный климат, отсутствие обширных равнин, изрезанное морское побережье) для объяснения того, почему здесь цивилизация стала активно развиваться и достигла высокого уровня. По этой причине эти объяснения не могли быть точными и игнорировали последовательность исторических событий. Монтескье и Гегель исходили из того, что в Европе цивилизация обрела свое постоянное место пребывания после мучительных поисков Земли Обетованной. Вместе с тем оба философа совершенно справедливо отмечали сдвиг центров развитая из более южных широт на север и к изрезанному морскому побережью.

Выбор цивилизациями более холодного воздуха и изрезанной береговой линии был, по мнению немецкого ученого Бетгннгера, следствием последовательного покорения людьми водной стихии. Ученый увязал распространение цивилизации не столько с температурой воздуха или свойствами континентальной массы, сколько с особенностями водной среды. Следуя реальным событиям истории, Бетгангер обратил внимание на то, что распространению цивилизации по Европе предшествовало ее развитие в бассейне Средиземного моря на берегах не только Европы, но также Азин и Африки. Он писал: «Средиземное море послужило той Промежуточной географической средой, где произошел переход древних речных цивилизаций, речного культурного мира… к океаническому периоду наших дней».