Текст книги "Откат"

Тупик

Судей таких видали,

Которые весьма умны бывали,

Пока у них был умный секретарь.

И. А. Крылов. 1807

Четыре пары глаз с изумлением уставились на Сергея.

– Ты так уверенно это заявил, как будто тебе Философ расписку предъявил, – недоверчиво пробормотал Кулагин. – Факты в студию, господин программист!

– На самом деле факты до смешного очевидны, – улыбнулся Сергей. – Когда ты произнес слово «босс», то меня словно током ударило. Дело в том, что пока ты беседовал с этим Философом наедине, то я изучал содержимое его мобильного телефона. И там был один номер телефона, значившийся под именем «Босс». Я проверил по тем записям телефонных переговоров Корзинкина, которые принес Леша. Там этот номер значится, как номер, принадлежащий Алексею Максимовичу Трофимову. Я проверил по базе данных института: там тоже значится именно этот номер. Таким образом, круг замыкается. Кроме того, я в самом начале отметил одну странность: почему эти договора по сумасшедшим ценам так быстро прошли через нашего финансового директора? Все сходится. Кроме того, я уже два года знаю Трофимова. И та характеристика, которую дал ему этот самый Философ вполне подходит для нашего финансового директора. Мужик он жесткий, властный. Достаточно жаден и завистлив. Для него растоптать человека – это, братцы мои, не проблема! Таким образом, Виталя, у нас есть все данные по этому делу. И все основания для того, чтобы прищучить всю-компанию!

– Хм, – хмыкнул Симаков. – Похоже, Серый дело говорит. Все сходится.

– Дело? – язвительно передразнил друга Кулагин. – Да хреновину вы все порете, а не дело! Ладно, я вполне допускаю, что Серега прав. Даже больше того вам скажу: я на сто процентов уверен, что так оно и есть! Вот только нам-то что от этого? Досужие разговоры – и не более того!

– Я, конечно, в ваших делах, Виталя, не специалист, – осторожно заметил Мамонтов. – Но по моему скромному мнению, сейчас ты не прав. Смотри: у нас есть данные о том, что Трофимов и Корзинкин решили обокрасть институт. У нас есть данные о том, что именно эта сладкая парочка организовала нападение на Серегу, потому что они понимали, что такой специалист, каковым является Серега, быстро раскопает их темные делишки. И они, видимо, боялись, что об этом станет известно генеральному директору института Штерну. И боялись они вполне обоснованно: посмотрите, насколько быстро Серега во всем разобрался! И для этого они наняли эту банду Философа для расправы с Серегой. Таким образом, налицо три преступления: воровство, организация преступного сообщества и покушение на убийство.

– Володя, своими рассуждениями ты мне напоминаешь бессмертную сказку Алексея Николаевича Толстого «Золотой ключик или приключения Буратино», – улыбнулся Кулагин. – Помнишь, когда Буратино доставили в околоток, дежурный кровожадно засопел на Буратино? Мол, ты совершил три преступления, негодяй: ты беспризорный, беспаспортный и безработный. Отвести его за город и утопить в пруду.

После этой неожиданной цитаты, ребята весело рассмеялись.

– А если серьезно, парни, то теперь послушайте меня очень внимательно, – продолжал Кулагин уже серьезно, сделав всем знак рукой. На кухне воцарилась тишина. – Несмотря на то, что я на вашей стороне, за Серегу, а не против него, но сейчас начну изображать из себя не прокурора, а адвоката Корзинкина и Трофимова. Давайте по порядку. Тот факт, что Корзинкин и Трофимов обворовывают институт, завышая цены до полного беспредельного безумия, совершенно недоказуемо. Тот же самый Вадик Громадский – ребята, ну он же не идиот, чтобы свидетельствовать против самого себя! Он от всего откреститься, а без его показаний всем нашим рассуждения – цена три копейки в базарный день! И Корзинкин с Трофимовым от всего откажутся! Следовательно, наши утверждения о коммерческом подкупе будут выглядеть, как банальный оговор честных людей. Теперь пойдем дальше. Увольнение Сереги – тут вообще ничего доказать нельзя! Рабочие моменты – но не более того! Далее, нападение на Серегу. В этом эпизоде крайними оказываются эти горе-налетчики: Философ, Татарин и Беспалый. Они и пойдут паровозами за все. Но теперь скажите: вам что, легче от этого станет? Сильно сомневаюсь! Эта троица – простые исполнители. Максимум, что мы за это сможем поиметь – это возмещение ущерба Сереге за набитую морду и Володе за покалеченную машину, но не более того! Вы же сами слышали: Философ категорически отказался свидетельствовать против Трофимова! А без его показаний нашим умозаключениям грош цена! Хуже того: если мы обозначим себя в этом деле, покажем наши козыри, то ничего не докажем, а вот Корзинкин с Трофимовым – те напротив: они поймут, что есть люди, обладающие информацией против них. И тогда они возьмутся не только за Серегу, но и за нас с удвоенной силой. А найти таких же тупых исполнителей – не проблемы, вы уж мне поверьте! И рано или поздно, но кто-то из этих исполнителей окажется более грамотным и более удачливым, чем эта незадачливая троица, которая сидит сейчас связанная в комнате у Сани.

– Ты что же, Виталя, испугался, что ли? – насмешливо спросил Бочкарев. – Вот уж от кого, но от тебя я такого не ожидал!

Все ехидно посмотрели на Виталия. Он в свою очередь слегка покраснел, но, тем не менее, напористо продолжал:

– Да пошел ты со своими приколами! Если бы я боялся, то никогда бы не стал впрягаться в такое дело! Есть трусость, а есть разумная осторожность и эти вещи суть разные! Весь смысл того, что я говорю, сводится к следующему: нам надо искать факты. Надо искать решение проблемы. Я только что доказал вам, что подавать материалы в суд – занятие совершенно бессмысленное. Это путь, как говорится, «в лоб». Но нам надо действовать не в лоб, а найти какое-то другое решение этого вопроса.

– А откуда этот твой Философ узнал о деньгах? – заметил Толстов. – Если даже такой гоблин узнал об этом, то уж мы-то не глупее: тоже можем узнать!

– Говорит, что сам Корзинкина об этом в разговоре сболтнул, – пробормотал Кулагин. – Кстати, сам Философ о Корзинкине крайне невысокого мнения.

– Я же говорил, что в Корзинкине навеки летаргическим сном уснул гений, но зато круглосуточно бодрствует идиот, – со злостью прошипел Сергей. – Даже гоблины это понимают – только до Штерна эта элементарная истина никак не дойдет.

Услышав такое заявление, ребята захохотали.

– А что если попробовать надавить на Вадика Громадского? – подал голос, молчавший до сих пор Симаков. – Что если попробовать поговорить с ним?

– О чем нам с ним говорить? – недоуменно спросил Бочкарев. – Предложить ему настучать на самого себя – так что ли?

– Почти, но не совсем, – ответил Игорь. – Что если попытаться объяснить Вадику, что он ввязался в очень нехорошее дело с банальной уголовщиной? Предъявить ему показания Философа, объяснить ему, что на самом деле из себя представляют Трофимов и Корзинкин?

– И что будет дальше? – вопросом на вопрос ответил Кулагин. – Во-первых, Философ предупреждал, что под протокол он уйдет в глухую несознанку и свидетельствовать ни против Корзинкина, ни тем более, против Трофимова, не станет. Ну ладно, допустим, я нашел способ надавить на Философа, допустим, мы смогли заставить его свидетельствовать против Корзинкина. Игорек, объясни ты мне, тупому, какое Вадику дело до этого? Свидетельствовать против самого себя никто не станет. Уверяю тебя, в современной России доказать факт коммерческого подкупа – дело дохлое и практически невозможное!

– К сожалению, вынужден подтвердить то, что говорит Виталя, – с явным сожалением произнес Бочкарев. – Парни, есть одна притча. Японский чиновник едет в Китай, встречается с китайским чиновником и видит, что у него большой красивый дом, хотя получает он меньше японца. «Как это так? Зарплата у вас небольшая, а такой дом». Китайский чиновник проводит японца к окну, указывает на дорогу и говорит: «Дорогу видите? Мне с нее двадцать пять процентов пошло». Затем японский чиновник едет в Россию, встречается с нашим российским министром – и все повторяется. Только наш министр получает еще меньше китайского, однако у него дом гораздо шикарнее. Японец спрашивает: «Как это так?». Наш министр подводит японца к окну и говорит: «Дорогу видите?» «Нет там никакой дороги». – «Потому и нет, что мне с нее все сто процентов досталось». Если проводить параллели, то случай с китайским чиновником ближе к сфере закупок коммерческой организации, с российским – закупок для государственного сектора.

Все засмеялись.

– Для того чтобы поймать Корзинкина и Трофимова на факте коммерческого подкупа, необходимо, чтобы сам генеральный директор был заинтересован в этом, – продолжал Бочкарев. – Впрочем, это относится к любой организации.

– А вот интересно, – подал голос Толстов. – Как вообще можно предложить взятку незнакомому человеку? Как можно решить такой щекотливый вопрос между людьми, которые первый раз друг друга видят? Ведь, насколько я помню, Серега рассказывал, что Вадик Громадский не был ранее знаком с Корзинкиным.

– Санек, да это проще пареной репы! – расхохотался Бочкарев. – Ты пойми главное: все переговоры ведутся на русском языке, а не по-чукотски! А русский язык, насколько ты знаешь, чрезвычайно многогранен и полон двусмысленностей, которые зависят от контекста и интонации. Самым важным качеством менеджера, продавца, является умение повести разговор таким образом, чтобы каждую фразу можно было интерпретировать двояко: и как обсуждение «белой» стороны сделки, и как предложение банального «отката на лапу».

– Это как? – с недоумением спросил Толстов. – Пример – в студию, господа!

– Да это несложно, – улыбнувшись, ответил Бочкарев. – Например, в начале беседы очень хорошо прощупать потенциального получателя отката разного рода двусмысленными фразами. Ну, например: «Для вас будет очень выгодно обслуживаться в нашей компании», «Мы готовы пойти вам навстречу, чтобы вы выбрали нашу компанию», «Возможна скидка в любой удобной для вас форме». Саня, повторяю еще раз: русский язык очень многогранен. Часто звучащее в двусмысленных фразах местоимение «вы» может пониматься двояко: «вы» как человек – или же «вы» как организация. В ходе общения с Трофимовым или Корзинкиным это самое «вы» Вадик Громадский может слегка интонационно выделять – полусекундная пауза, легкая смена интонации или громкости голоса прекрасно акцентируют внимание собеседника, подсказывая ему, что в словах Вадика есть определенный скрытый смысл. Второй важнейший навык при работе с откатами – нужно отслеживать реакцию потенциального получателя на эти самые двусмысленные фразы и понимать неявный смысл его слов. Например, Вадик произносит фразу вроде «Конечно, в коммерческом предложении невозможно отразить все наши преимущества. Поэтому я готов обсуждать любые вопросы для формирования предложения, которое полностью удовлетворит ваши интересы». Если в ответ он услышит от Корзинкина фразу типа: «У нас уже есть поставщик, с которым мы давно работаем, и который прекрасно учитывает все наши интересы и потребности», вывод только один – кто-то его уже купил. Единственный способ работы здесь – продолжать диалог с помощью все тех же двусмысленных фраз. Или другой пример: Вадик может задать Корзинкину полушутливый вопрос: «Вы коньяк в каком виде предпочитаете – в жидком или бумажном?» Само собой, этот вопрос обязательно предваряется разговором «о птичках» или фразой вроде «Мне вчера шутку рассказали». Уверяю тебя, Саня: эти приемы работают безотказно, как часы!

Все опять засмеялись.

– Но и это еще не все, – со смехом продолжал Бочкарев. – Есть достаточно хитрая практика «подсаживания» на откат, как наркомана на иглу. Сначала на какой-либо праздник – ну там, Новый год, на день рожденья или какой другой праздник! – дарится небольшой, но достаточно ценный подарок. Затем подарки начинали приноситься «просто так» – раз в квартал или после крупных закупок. При этом стоимость их пускай не очень резко, но зато постоянно возрастает. Ну и, наконец, появлялся «его величество конверт»! Конечно, со словами, что нехороший представитель поставщика просто «не успел» приобрести подарок, ибо боялся ошибиться! И пускай – неважно: Трофимов, Корзинкин, Махмуд Исаакович Приходько, Сара Гонсалесовна Проституткина или Хаим Умарович Йокогамский! – «товарищ» сам приобретет себе то, что ему или ей нравится. Все, Санек, дело сделано! Потому что в следующий раз сумма в конверте уже будет связываться с показателями, на которые данный руководитель может повлиять: объемом закупки и отсутствием просроченной дебиторки. Кстати, насколько мне известно, за возникновение просроченной дебиторской задолженности руководителей штрафуют: в этом случае им не выдают откат.

– Так что же выходит? – с недоумением спросил Толстов. – Получается, что откаты всем выгодны, кроме государства и рядовых граждан. Тогда отсюда следует, что бороться с ними бессмысленно. И что же мы в итоге получили? Что воюем с ветряными мельницами?

– Ну не совсем так, – возразил Бочкарев. – Но во многом ты, к сожалению, прав. Для многих руководителей борьба с откатами сводится к периодическому поиску «негодяев». Но подобные разовые антиоткатные акции малоэффективны, и те самые «негодяи», переждав бурю, начинают наверстывать «недополученную прибыль». Вот это действительно война с ветряными мельницами! Для того, чтобы борьба с этим злом была эффективна, необходима система мер и в этом в первую очередь должны быть заинтересованы руководители организации. А если во главе организации будут стоять Корзинкины, Трофимовы, Штерны, то все это, как говорится, «суета вокруг дивана» – и не более того!

– Ну, хорошо, – не сдавался Толстов. – Предположим, руководитель искренне хочет избавиться от переплат за товары и услуги и желает искоренить откаты. Но Виталя только что сказал, что если тот же Вадик Громадский ничего не подтвердит, то мы ничего не докажем! Получается, Леша, что ты противоречишь сам себе!

– Здесь нет никакого противоречия, – улыбнулся Бочкарев. – Если бы Штерн действительно хотел искоренить эту заразу в институте, то это можно сделать достаточно несложно. Например, использовать метод провокаций.

– Это как? – поинтересовался Симаков.

– Вначале создается легенда о компании-поставщике, – объяснил Бочкарев. – Даже простенький сайт в Интернете делается! Далее формируются прайсы на продукцию, а потом, под видом представителя поставщика менеджер обращается в отдел закупок и, соответственно, предлагает откат. Как говорится, «слабое звено» внутри компании после ряда контактов соглашается. Ну, а потом все просто: жулика ловят за руку с поличным, а затем, разумеется, увольняют с позором. И при этом – обязательно! – поднимают большой внутрифирменный скандал! И всех сотрудников уведомляют, что подобным методом тайной проверки руководство намерено пользоваться и впредь.

– Толково, – уважительно хмыкнул Симаков.

– Есть и другие методы, – продолжал Бочкарев. – Можно также премировать снабженцев за экономию на закупке. Но при этом необходимо, чтобы отдел маркетинга регулярно проводил мониторинг цен на рынке, а товароведы контролировали качество поставленной продукции. Иначе закупщик купит за две копейки неликвид и получит свою премию. То есть получится та же ситуация, которой Корзинкин с Трофимовым и воспользовались.

– Но повторяю: это нужно делать превентивно, – подал голос Кулагин. – А в нашей ситуации вывести Корзинкина на чистую воду без помощи Философа и Вадика Громадского невозможно. Причем, обоих. Стоит лишь одному из них отказаться – и все: наши стройные планы рушатся, как карточный домик.

– Более того, если даже при наличии доказательств Штерн не захочет поднимать шум, то мы тоже ничего не сделаем, – задумчиво пробормотал Сергей. – А соблазн не поднимать шум для Штерна слишком велик: к чему гоношиться, если гораздо проще отнять деньги у этих двух клоунов и уволить их тихо, без шума и пыли? Таким образом, Штерн получит почти три миллиона долларов, Трофимов и Корзинкин в лучшем случае, останутся с носом, а в худшем просто будут уволены, Стас останется героем, я оказываюсь на улице, а Володя – с разбитой тачкой… Веселенькая перспектива…

– Ну, тачку-то Володе восстановят, – буркнул Кулагин. – Те три скомороха, которые сидят в соседней комнате, сделают это с большим удовольствием – причем в самые короткие сроки! И тебе компенсацию заплатят, так что на какое-то время деньги у тебя будут. Но вот во всем остальном… Тут, к сожалению, боюсь, что ты прав.

– И что будем делать? – хмуро спросил Симаков.

– Единственное, что мне приходит на ум – вывести этих мерзавцев Корзинкина и Трофимова на чистую воду, – задумчиво сказал Кулагин. – Но нам придется действовать последовательно. Вначале надо прямо сейчас мне лично поработать с Философом поплотнее. Я пока что с ним ласково разговаривал – значит, поговорю с ним грубо. Ладно, это самое простое. Но дальше будет хуже: нам придется уговорить Вадика Громадского сотрудничать с нами. А вот это будет посложнее.

– Нет, парни, – неожиданно сказал Сергей. – Мне сейчас пришло в голову простое и элегантное решение. Никого уговаривать не надо: мы поступим иначе. И я, кажется, знаю, как…

Отступление

Как в людях многие имеют слабость ту же:

Всё кажется в другом ошибкой нам;

А примешься за дело сам,

Так напроказишь вдвое хуже

И. А. Крылов. 1812

Несколько дней спустя, в начале рабочего дня Сергей подошел к дверям института. В руках у него вместо привычной сумки, набитой дисками и прочей компьютерной ерундой, был лишь тонкий полиэтиленовый пакет серого цвета, в котором смутно угадывалась папка с какими-то документами.

Погода стояла на редкость хорошая. На улице, на ослепительно синем сентябрьском небе нежаркое осеннее солнце полыхало ярким огнем. Редкие, раскиданные ветром, неправдоподобной белизны облака неслись вдаль, ежесекундно меняя свою форму.

Сергей на секунду задумался, после чего решительно и быстро поднялся к кабинету Корзинкина и открыл дверь.

Корзинкин сидел за столом и, опустив голову, сосредоточенно листал левой рукой какие-то бумаги, в беспорядке разбросанные на столе. В правой руке он сжимал трубку мобильного телефона. Время от времени он переводил взгляд с бумаг на телефон, вздыхал и снова утыкался в бумаги.

– Разрешите, Сергей Орестович? – негромко спросил Сергей и, не дожидаясь приглашения, неторопливым шагом подошел к столу своего начальника. Он взял стул, сел напротив Корзинкина и внимательно посмотрел на него.

Корзинкин вздрогнул от неожиданности и оторопело посмотрел на Сергея.

– Это вы? – смешался Корзинкин. – Да, заходите.

В его голосе явно звучали нотки растерянности и неуверенности. Неожиданное появление Сергея никак не вписывалось в стройную схему событий, выстроенную им накануне. Внезапное исчезновение его родственника Андрея Сабурова поселило в его трусливой душонке тревогу и неуверенность. При мысли о том, что Сабуров попался на своих криминальных делах и теперь может указать на него, как на заказчика преступления, Корзинкин холодел от ужаса. Он уже раскаивался, что ввязался в такое опасное и рискованное предприятие. Лучше бы он тихонечко, понемногу подворовывал бы, слегка завышая цены на договора – никто бы и не заметил. Чертов Трофимов – и дернул же черт пойти на поводу у этого гада! Сволочь… Он-то сам чистеньким окажется – это уж как пить дать, к бабке не ходи! Родственник этого поганого гомосека Штерна – уж ему-то, конечно, ничего не грозит! А этот паразит Гильман – наверняка приперся не просто так: наверняка что-то раскопал! Он ведь предупреждал, что будет искать! Гад, сволочь, сукин сын – убить тебя мало! Да и родственничек, рожа уголовная – не лучше! Втроем не смогли замочить эту мразь! И вот теперь этот недобиток сидит напротив, молчит, зараза, – значит, наверняка пришел шантажировать! И какого черта я не выгнал его раньше?! На кой ляд вообще брал на работу эту тварь?! Чтоб он сгорел, чтоб он сдох, чтоб он провалился, паскуда мерзкая! Ну, давай же, не тяни, гадина, выкладывай! Только спокойнее, Сергей Орестович, спокойнее, ни в коем случае нельзя показать этой сволочи, что я его смертельно боюсь! Надо держать себя в руках…

Сергей, зная, как неприятен шефу его прямой взгляд, молчал и, выдерживая паузу, смотрел Корзинкину прямо в глаза.

– Вы же сказали, что болеете, – нарушил молчание Корзинкин, стараясь придать своему голосу как можно больше значительности и властности. Но у него это плохо получалось: руки подрагивали мелкой дрожью, глаза бегали, стараясь не встречаться взглядом с глазами Сергея. – Слушаю вас, Сергей Михайлович, что вы хотите?

Вместо ответа Сергей неторопливо открыл пакет, достал из него исписанный лист бумаги и протянул его Корзинкину. Последний, собрав в кулак последние остатки выдержки, стараясь унять дрожь в руках, посмотрел на документ.

Это было заявление на увольнение по собственному желанию.

Корзинкин несколько раз перечитал документ, боясь поверить в такую дикую, невероятную удачу. Он вцепился в документ, словно клещ, как будто боялся, что этот желанный документ сейчас исчезнет, растворится в воздухе, как мираж или Сергей, сидящий напротив, в любую секунду вырвет этот документ из рук, разорвет, съест, сожжет, уничтожит – и исчезнет этот призрак удачи, пропадет, словно падающая звезда надежды, растает в воздухе, будто утренний туман, покрывающий землю мягким ковром…

Мысли путались у Корзинкина в голове. По своей многолетней привычке, он искал в этом заявлении какой-то подвох, некий скрытый смысл. Он думал, размышлял – и не находил ответа. Его душа вновь наполнилась страхом и неуверенностью. Недавняя радость и эйфория медленно отступали перед темным облаком подозрительности и какого-то подсознательного ощущения беды.

Но ничего подозрительного он не видел. Корзинкин лихорадочно просчитывал в уме все возможные варианты. Нет, как ни крути, куда ни кинь, а увольнение Гильмана – это Победа! Он выиграл! Он разбил в пух и прах этого самодовольного выскочку, эту тварь, которая каждым своим жестом, каждым взглядом подчеркивала его, Сергея Орестовича Корзинкина, полнейшее ничтожество.

Пускай увольняется – и чем скорее – тем лучше. Уволившись, потеряв доступ к данным, этот паразит ничего не сможет доказать.

Впрочем, не такой уж он и мерзавец: наверняка сообразил, что к чему. Понял, что с ним, с заместителем генерального директора такое ничтожество ничего сделать не сможет. В этой войне ему никак не победить. Противостоять ему, Сергею Орестовичу, бессмысленно. Подумав об этом, в душе Корзинкина шевельнулось некое странное чувство, сродни, пожалуй, симпатии к Сергею.

– Я вас очень хорошо понимаю, Сергей Михайлович, – сказал Корзинкин. Теперь он говорил елейно и вкрадчиво, тщательно подбирая слова. Он пытался придать своему голосу как можно больше искренности. – Поверьте, данное мое неприятное решение было вызвано исключительно производственной необходимостью и к вам лично ни у меня, ни у Александра Леопольдовича нет никаких претензий. Более того, такое ваше нынешнее решение лично у меня вызывает глубокое и искреннее уважение: вы поступили, как достойный и уважаемый человек! Я прекрасно понимаю ваше состояние и поэтому не склонен придавать большого значения вашим прежним словам, сказанным сгоряча. Наверное, на вашем месте я поступил бы точно также, а, скорее всего, и хуже. Ваша железная выдержка в подобной ситуации также вызвала у меня уважение…

– Сергей Орестович, – с загадочной полуулыбкой перебил Сергей Корзинкина. – Все дело гораздо банальнее.

Видя нервную реакцию Корзинкина, он старался сдержать улыбку и поэтому говорил спокойно, серьезно и коротко. При последних словах Сергея Корзинкин похолодел. Тысяча вещей вспомнились ему в одно мгновение. Перед глазами, словно в каком-то нереальном кинематографе пронеслись все события последних дней. Вот оно, начинается! Сейчас этот мерзавец все ему выложит, продемонстрирует все свои козыри, ударит, убьет, сразит наповал! Ну, давай же, скотина, не тяни! Выкладывай, мерзавец, режь правду-матку!

Руки у Корзинкина затряслись. Лист бумаги в его пальцах задрожал, словно слабо замороженный студень.

– Тогда поясните, Сергей Михайлович, – выдавил из себя Корзинкин. – В таком случае боюсь, что я вас не совсем понимаю.

Сергей снова сделал небольшую паузу.

– Дело в том, Сергей Орестович, что мне тут сделали неожиданное, но весьма заманчивое предложение, – нарушил, наконец, молчание Сергей. – Мне предложили очень неплохую работу. Должность выше, чем в институте, оклад – в два раза выше, чем в институте. Плюс ежемесячные премиальные, плюс дополнительные льготы: например, мне компенсируют мобильную связь, затраты на бензин для машины. Плюс фирма организует бесплатные обеды для своих сотрудников. К тому же, ко дням рожденья сотрудников фирма делает подарок в размере оклада. Кроме этого у фирмы есть и другие льготы. Впрочем, что я буду перечислять… Все и так понятно!

– Я искренне рад за вас! – горячо перебил Сергея Корзинкин. Мысли путались у него в голове. Он уже плохо соображал и лишь одна мысль, ОДНА МЫСЛЬ словно гвоздь, словно отбойный молоток, будто сверлила его мозг: он увольняется.

Этот негодяй уходит!

УХОДИТ!!!

УБИРАЕТСЯ КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ!!!

ОН НЕ СТАНЕТ НИЧЕГО КОПАТЬ!!!

НЕ БУДЕТ НИЧЕГО ИСКАТЬ!!!

Это же Победа!

ПОБЕДА!!!

Душа Корзинкина до краев заполнилась ликованием. Но это мимолетное ликование сразу же заслонил стыд за страх, презрение к самому себе за свое собственное ничтожество, за то, что этот мерзкий, ненавистный Сергей Гильман, сидящий напротив заставил на одну секунду почувствовать Сергея Орестовича Корзинкина ниже его.

Корзинкин взглянул на Сергея и внутренне задрожал от бешенства: тот спокойно смотрел на него, слегка улыбался, и, казалось, читал его мысли.

– Но есть одна небольшая тонкость, – продолжал Сергей спокойным и рассудительным тоном, пряча в глазах насмешку и презрение. – Так складываются обстоятельства, что они ждут меня на работе уже завтра. Чтобы завтра я уже смог приступить к работе. А моего ответа они ждут уже сегодня. Поэтому я вас прошу: давайте без лишних проволочек и формальностей организуем мое увольнение сегодняшним числом. В нашем телефонном разговоре вы обещали мне три вещь: что мне будет выплачена разовая премия, свободный график на время отработки, а также все материальные ценности с меня будут списаны. Предлагаю такой вариант: премию мне платить не нужно в обмен на то, что меня уволят сегодня же. Плюс с меня списываются все материальные ценности. Договорились, Сергей Орестович?

По мере того, как говорил Сергей, Корзинкин все больше и больше обретал свой уверенный и самодовольный вид. Ну, теперь все понятно! Этому ничтожеству требуется уйти на теплое местечко плюс списать материальные ценности! Наверняка, он напоследок ухитрился что-то спереть!

Ничтожество, подонок, мерзкая тварь! Как же я вас всех ненавижу! Какие же вы все мелкие, подлые и паскудные! Теперь все понятно! Ты пытаешься выиграть, но это у тебя не получится.

Ты пробудил во мне страх, поганец! Ты заставил меня на одну секунду бояться тебя! Сука, сволочь, мерзавец! Как же я тебя ненавижу! Чтоб тебе провалиться, гнида! Тогда я покажу тебе сейчас, кто есть кто!

– Это решение требует проработки, Сергей Михайлович, – Корзинкин сразу же обрел уверенность и свой обычный начальственный тон. – Мне необходимо время для того, чтобы изучить этот вопрос.

Корзинкин не сомневался в том, что сейчас Сергей, по своему обыкновению, немедленно согласится с его решением. Но реакция Сергея на этот раз оказалась иной.

– Вы уж меня извините, Сергей Орестович, – вежливо, но твердо произнес Сергей. – Но такой ответ меня в данный момент не устраивает. Дело в том, что если я сегодня не дам руководству этой организации положительный ответ, а завтра, соответственно, не выйду на работу, то эта вакансия будет упущена, поскольку на нее претендует еще один кандидат. Кроме того, ситуация усугубляется тем, что мне сегодня же до обеда необходимо исправить запись в больничном листе – иначе придется ждать до конца недели. Просто главный врач уйдет после обеда – вот и все. Следовательно, к сожалению, необходимо решить вопрос немедленно. Поэтому, если мы с вами не решим вопрос прямо сейчас, то тогда я не смогу устроиться на это место. Следовательно, я не могу оставаться безработным. А отсюда следует неумолимый вывод: в таком случае я свое заявление на увольнение аннулирую. Тогда я остаюсь работать в институте в том же качестве, что и раньше. И, разумеется, в этом случае буду разбираться в причинах своего увольнения и во всем прочем. Вам это надо?

Корзинкин чуть не задохнулся от бешенства.

– Вы что же, Сергей Михайлович, решили мне угрожать? – спросил Корзинкин, скрежеща зубами от злобы. – Вы сами понимаете, что вы мне сейчас говорите?

– Прекрасно понимаю, – усмехнулся Сергей. – И упаси меня Господь от того, чтобы вам угрожать или тем более – шантажировать! Да у меня и мыслях этого не было! Это не угрозы, поймите меня правильно, Сергей Орестович: это всего лишь изложение реального положения дел. Мне необходимо уволиться сегодня, для того, чтобы завтра приступить к работе – вот и все, при чем же тут угрозы? Данная работа мне гораздо более выгодна, чем работа в институте. Ну, а вам выгодно, чтобы я как можно быстрее убрался из института. Так что, в этом вопросе наши с вами интересы полностью совпадают. Поэтому я прошу лишь одного: подписать мне мое заявление, – правда, с учетом тех обещаний, которые вы же мне и дали, вот и все.

Сергей уже давно привык общаться с Корзинкиным, как с больным идиотом. Поэтому данный разговор искренне его позабавил.

Корзинкин в свою очередь, убаюканный неторопливыми и рассудительными речами Сергея постепенно успокоился. Он слишком привык за два года относиться к Сергею, как к половой тряпке, о которую всегда можно без стеснения вытереть ноги. Он свыкся к мыслью, что Сергей не достоин считаться в его глазах человеком, что Сергей – это некая аморфная масса, с мнением и чаяниями которой нет необходимости считаться. Поэтому подобное собственное решение Корзинкин воспринял, как нечто само собой разумеющееся, а возражение Сергея – как неслыханную дерзость.

То, во что ты веришь всем своим существом, не так просто сломать в одно мгновение.

В то же самое время Корзинкину больше всего хотелось, чтобы Сергей как можно скорее исчез из его жизни, испарился, провалился – и больше никогда, ни при каких обстоятельствах, он, Сергей Орестович Корзинкин, не вспоминал бы о нем!

Значит, подписать ему это заявление, зажать в зубах свою гордость – и дело с концом!