Текст книги "Откат"

С тех пор люди «в душе», может быть, не слишком изменились. Стоит там-сям поскрести в частном разговоре – почувствуете шерсть орангутанга и услышите соответствующие речи. Кстати, и сами евреи в этом вопросе, разумеется, не исключение! Но изменились НОРМЫ общества! И никто не решается «напрасно спорить с веком» – и ограничивать в правах по национальному, половому признаку, ну а о признаках «сословных» странно и говорить, ввиду отсутствия таковых. Если сто лет назад было бессмысленно перебирать антисемитов среди знаменитостей того времени – куда проще назвать тех, кто по каким-то причинам шел против общей моды, общего правила! – то в наше бурное время ситуация поменялась с точностью до наоборот

Корзинкин в этом вопросе не был исключением, уподобляясь щепке плывущей по воле волн. Но, работая под началом еврея Штерна, он был вынужден терпеть все его приступы самодурства.

Особенно эта неприязнь усилилась после посещения клуба «Инмэн». Корзинкин, разумеется, знал, что Штерн любит посещать это клуб: это была своеобразная тусовка для избранных и особ, приближенных к генеральному директору. И, получив приглашение провести вечер со Штерном в этом элитном клубе, Корзинкин вначале был на седьмом небе от счастья.

Но то, что произошло на этой вечеринке, подействовало на Сергея Орестовича как эффект ледяного душа. Будучи слабым духом и трусливым по натуре, он не решился в мягкой форме, но, тем не менее, недвусмысленно отказать Штерну в его домогательствах.

Дальнейшие события развивались стремительно: тогда произошло то, что и должно было произойти, в итоге случилось то, что должно было случиться: Корзинкин возненавидел Штерна лютой ненавистью. Он ненавидел его за все: за свои постоянные унижения, за сексуальные домогательства, за свой страх, за то, что он, Сергей Орестович Корзинкин, чистокровный русский, вынужден пресмыкаться перед евреем Штерном.

Но с появлением в институте Сергея Гильмана судьба преподнесла Корзинкину неожиданный подарок. Вначале, услышав фамилию Сергея, Корзинкин задрожал от бешенства: снова очередная еврейская морда, снова, снова, СНОВА!!!

Но потом Корзинкина вдруг осенило. Годы тайной ненависти и зависти научили его другим полезным качествам: терпению, наблюдательности, изворотливости. Он начал внимательно присматриваться к Сергею, изучал его привычки и реакцию на различные внешние раздражители.

Спустя некоторое время Корзинкин понял характер Сергея. Он понял, что Сергей – достаточно миролюбивый и спокойный человек, терпелив, настоящий профессионал, стремится сделать порученное ему дело как можно лучше.

Вскоре случилось то, что неизбежно должно было случиться: Корзинкин начал вымещать на Сергее все свои обиды. Унижая и оскорбляя Сергея, придираясь к нему по ничего не значащим пустякам, он вымещал на нем все то, что не мог высказать Штерну и Нейману.

Есть одна мудрость: то, чего человек более всего страшится, рано или поздно с ним случается. Корзинкин больше всего на свете боялся увольнения. Он понимал, что за пять лет до пенсии шансы на нормальное трудоустройство для него практически равны нулю. Не умея ничего делать, не обладая никакой реальной профессией и не владея никаким ремеслом, он умел лишь одно: изображать из себя важного человека и пресмыкаться перед начальством. Вот почему, услышав разговор Штерна с Руденко, он, не зная предыстории этого разговора, он пришел в ужас. И, будучи уже морально сломлен, он был готов на все – лишь бы смягчить свое наказание.

Вся его предыдущая жизнь пронеслась перед его мысленным взором.

– Итак, Сережа, я что-то твой ответ не очень хорошо расслышал твой ответ, – саркастически спросил Штерн и вопросительно посмотрел на Корзинкина.

– Я согласен, Александр Леопольдович, согласен, – торопливо бормотал Корзинкин, размазывая по лицу слезы.

Штерн с плохо скрываемым отвращением посмотрел на своего заместителя. Однако, зная, как пугают Корзинкина внезапные смены настроения и тона генерального директора, Штерн заговорил неожиданно миролюбиво и спокойно.

– Если согласен, то тогда сядь прямо и начинай мне все рассказывать, – сказал Штерн и посмотрел на Корзинкина, казалось, дружелюбно.

– Ради Господа Бога, Александр Леопольдович, простите меня, – торопливо забормотал Корзинкин. – Но видит Бог – я лишь исполнитель этого ужасного преступления. Я не хотел в это ввязываться – клянусь вам здоровьем моего сына! – меня заставили это сделать! И при этом уверяли, что вы в курсе всей этой операции!

– Вот как! – деланно удивился Штерн. – Попробую угадать: кто же это? Неужели это мой родственничек Трофимов?

– Он, Александр Леопольдович, Богом клянусь – он! – скороговоркой заговорил Корзинкин. Он начал говорить быстро, буквально тараторил, словно боялся, что Штерн сейчас встанет, перебьет его, ударит, уволит. – Он уверял меня, что все это нужно для вас, но именно вам нельзя светиться в этом деле. Он убеждал меня, что вы в курсе дела. А поскольку Трофимов ваш родственник, то как же я мог ему не поверить?! Простите меня!

И Корзинкин снова заплакал.

– Вот дурак, – спокойно и ласково произнес Штерн. – Сергей Орестович, да как же ты мог поверить такой сволочи, как Трофимов?! Я давно подозревал, что он тут что-то крутит против меня! Ты бы пришел ко мне, рассказал бы! И мы бы с тобой все бы обсудили. И не было бы сейчас этого неприятного разговора! Сергей Орестович, вот веришь – я ж тебе верю гораздо больше, чем Трофимову! Ты человек честный, порядочный, а на рожу моего родственничка только взгляни – вылитый ворюга! Ладно, ладно, успокойся. Ты меня тоже извини, что я на тебя так жестко наехал, но ты ведь понимаешь, что иначе никак было нельзя!

Корзинкин продолжал плакать, но уже от счастья. Несмотря на свою ненависть к Штерну, в эту секунду он почти любил его.

Штерн встал из-за стола, подошел к Корзинкину и ласково положил ему руку на плечо. Корзинкин схватил руку Штерна, прижал к своей груди и, уткнувшись лицом в пиджак генерального директора, зарыдал в голос.

– Я тут вот что подумал, – продолжал Штерн, не меняя ни тона, ни позы. – То, что ты оказался крайним во всей этой истории – это принципиально неправильно. Поэтому ты мне сейчас обо всем подробно напишешь. Прямо сейчас. Вот тебе бумага, ручка – пиши на мое имя служебную записку. И изложи там все. Подробно изложи, разверни тему. И укажи, что, несмотря на то, что тебя сделали крайним, ты действовал по заданию Трофимова.

– Да, конечно, Александр Леопольдович, – радостно забормотал Корзинкин. Он вытер слезы, схватил авторучку и принялся быстро писать. Штерн, стоя у него за спиной, читал все написанное.

Корзинкин писал и писал, уткнувшись в лист бумаги, и поэтому не видел выражения лица Штерна: лицо генерального директора выражало презрение и почти физическое отвращение.

– Вот, Александр Леопольдович, я все написал, – пробормотал Корзинкин, закончив свое занятие, и протягивая Штерну исписанные листы бумаги.

Штерн взял их в руки и пробежал глазами: фактически это был полный отчет о преступлении, предусмотренного статьей двести четыре уголовного кодекса – коммерческий подкуп.

Все складывалось как нельзя лучше.

– Молодец, – похвалил Штерн Корзинкина, прочитав его опус. Он поднялся, открыл сейф и положил туда документ, запер сейф и вернулся на свое место. – Ну, теперь осталось сделать завершающий аккорд: верни награбленное в мозолистые руки.

– Что? – переспросил Корзинкин.

– Ну, ты ведь понимаешь, что это не твои деньги, – рассудительно и спокойно промолвил Штерн. – Эти денежки вы с Трофимовым поделили пополам, так ведь? Вот и верни полтора миллиона зеленых. С Трофимовым я уж сам разберусь – благодаря твоей помощи! А все, что украл – то верни. Как вернешь – забудем о произошедшем. Как о дурном сне. Ты же сам сказал, что твоя машина на ходу. Вот и отправляйся домой – или где ты там деньги хранишь? – и привези деньги. Через два часа жду тебя в своем кабинете. Все, Сергей Орестович, время пошло.

Произнеся эти слова, Штерн уткнулся в бумаги и больше не обращал на Корзинкина никакого внимания. Будто бы его вовсе не существовало.

Корзинкин вел машину и размышлял. Впрочем, вряд ли этот мысленный сумбур можно было назвать размышлением: скорее, это было просто поток страха помноженного на отчаянье и безнадежность.

Он не питал иллюзий относительно своей дальнейшей судьбы. О мстительности и злопамятности Александра Леопольдовича по институту ходили легенды. И то, чтобы Штерн простил ему, Корзинкину такое страшное преступление – нет, это просто фантастика!

Но, в любом случае, эти деньги надо Штерну обязательно вернуть!

Наверняка, после того, как он вернет деньги Штерну, последний уволит его с работы. Конечно, это неприятно: ведь Корзинкину до пенсии остается всего-навсего пять лет! Но это не катастрофа: еще есть шанс устроиться куда-нибудь на другую работу. Кроме того, и жена, и сын работают на высокооплачиваемых должностях, да к тому же за время работы в институте Корзинкин смог поднакопить значительную сумму денег. Так что, семья голодать не будет.

При любом раскладе, худшее из возможного – это месть Штерна. Дай Бог, чтобы он удовлетворил свое чувство мести лишь одним увольнением!

А потом, когда он устроит свою судьбу, можно будет поквитаться и с Гильманом! Жизнь положу, но этого ублюдка уничтожу!

…Корзинкин опасливо вошел в кабинет Штерна и прикрыл за собой дверь.

– Разрешите, Александр Леопольдович? – проблеял Корзинкин.

– Да, конечно, заходи, – радушно ответил Штерн.

Корзинкин подошел к Штерну и, словно «челнок» на оптовом рынке, протянул ему огромную сумку.

Штерн открыл сумку: там аккуратными пачками лежали доллары. Александр Леопольдович не торопясь пересчитал деньги: там было ровно полтора миллиона долларов.

– Ну, вот и молодец, – удовлетворенно крякнул Штерн и посмотрел на Корзинкина.

– Я могу идти? – спросил Корзинкин, трусливо переминаясь с ноги на ногу.

– Нет, погоди, – жестом остановил его Штерн. – Еще есть пара слов. Присаживайся.

Душа Корзинкина снова наполнилась страхом. Он опасливо сел на стул напротив Штерна и внимательно посмотрел на него, всем своим видом выражая собачью преданность.

– Ты про Пашу Васнецова хорошо помнишь? – спросил Штерн и замолчал, внимательно глядя на Корзинкина.

Ну, еще бы! Эту историю Корзинкин помнил очень хорошо и не забыл бы даже в день Страшного Суда!

Лет пять назад Павел Сергеевич Васнецов был начальником отдела в институте. В отличие от остальных руководителей, приближенных к Штерну, он обладал сильным независимым характером и частенько возражал генеральному директору на планерках.

Как известно, два медведя в одной берлоге не уживаются. Поэтому вскоре события стали развиваться с неизбежностью снежной лавины, несущейся по горному склону: Штерн возненавидел Васнецова. И однажды на планерке он жестоко и обидно унизил Васнецова, причем, сделал это намеренно. Трудно сказать, на что рассчитывал Штерн. Возможно, он хотел просто поставить Васнецова на место, поскольку понимал, что, несмотря на свой характер, Павел Сергеевич был отличным специалистом и дело свое знал прекрасно. Возможно, была какая-то другая цель.

Но события пошли по иному пути и в дальнейшем развивались иначе: во всяком случае, не так, как задумывал Штерн. Вместо того чтобы проглотить обиду, Васнецов ответил Штерну. Причем, ответил жестко и по делу. В результате, в дураках остался Штерн, а не он. И вдобавок, спустя несколько минут, Васнецов положил Штерну на стол заявление об уходе.

Но этим дело не ограничилось. Буквально в течение недели Васнецов, найдя инвесторов и партнеров, создал свою фирму, в которую ушел почти весь его отдел – практически все те люди, которыми он руководил, работая в институте.

Это был плевок в лицо. Положение усугублялось тем, что конфликт произошел на глазах у всех непосредственных подчиненных Штерна, которые, разумеется, не вмешивались в развитие ситуации, но это могло послужить им совершенно нежелательным примером. Поэтому Штерн поклялся отомстить.

Спустя еще неделю Васнецов вместе с партнерами решили отметить удачное начало совместного бизнеса. Для этого, как обычно, они закупили водки, мяса и решили устроить неплохую вечеринку с шашлыками на природе. Для этой цели была выбрана небольшая уютная дача Васнецова. К полудню все приехали на дачу, оставив свои машины за воротами в поле.

Вечеринка удалась. Шашлыки получились отменными и прекрасно пошли под водочку. Песни под гитару, теплая летняя ночь – все было прекрасно. В тот вечер все угомонились довольно поздно и легли спать.

Ночью Васнецова разбудили крики на улице. Он вскочил и увидел, что его дача полыхает огнем. С трудом все едва успели выбежать на улицу, даже забыв одеться. Попытки потушить дом ни к чему не привели: дача сгорела дотла.

Но когда Васнецов, с трудом придя в себя после такого несчастья, подошел к тому месту, где еще вчера оставил машину, он с трудом устоял на ногах: перед ним предстала некая груда металлолома, которая еще вчера была почти новеньким «Опель Вектра». На машине не осталось ни единого живого места. Казалось, каждая деталь подверглась акту сознательного вандализма.

Всем было совершенно ясно, что это умышленные действия неизвестных хулиганов. Однако в полиции разбираться почему-то не стали: как только выяснилось, что все участники трагедии накануне выпивали, дело было сразу же закрыто. Более того, над Васнецовым еще и посмеялись.

Однако деятельную натуру Васнецова было не так-то легко ввергнуть в уныние: не такой он был человек. Он с удвоенной энергией взялся за развитие нового бизнеса, справедливо полагая, что и на новую машину, и на строительство дачи он сумеет заработать за год – максимум, два.

Но далее несчастья обрушились на голову Павла Сергеевича с новой силой. Спустя еще несколько дней, возвращаясь с работы, жена Васнецова попала в автомобильную аварию: неизвестный водитель сбил ее прямо на пешеходном переходе и умчался вдаль, даже не притормозив. Было темно, и никто не разглядел не только номер машины, но даже ее марку. В результате жена Васнецова с тяжелыми переломами оказалась в больнице. А еще через неделю неизвестные подонки избили сына Васнецова, возвращавшегося домой.

После последнего происшествия, сопоставив события последних дней, Васнецов заподозрил, что в этом деле без руки Штерна не обошлось. Эти подозрения переросли в уверенность, когда в конце квартала, менее чем через месяц после начала работы фирмы, к нему зачастили проверяющие из самых разнообразных инстанций.

Все эти мытарства закончились весьма печально: Васнецов был вынужден закрыть фирму. Впрочем, уйдя работать по найму, он вскоре смог осуществить свою мечту и открыл новую фирму, в которой работал и по сей день.

Но этот случай получил в институте широкую огласку. Особое впечатление эта история произвела на Корзинкина. Он был готов, скорее, сунуть голову в львиную пасть, чем возразить Штерну даже в самых ничтожных мелочах. Корзинкин знал, что Штерн мстителен и злопамятен. Бывали случаи, когда Александр Леопольдович мог забыть какую-то мелочь, касающуюся просьбы сотрудника. Но не было ни единого случая, чтобы Штерн прощал сотрудникам даже самые невинные прегрешения: он всегда с лихвой квитался за обиды, причем обладал в вопросах мести поистине дьявольской изобретательностью. Месть Штерна была всегда неожиданной, поражала невиданной жестокостью и при этом методы и способы возмездия практически никогда не повторялись.

– Я тебе, кажется, вопрос задал, – повторил Штерн, упиваясь животным страхом Корзинкина.

– Да, Александр Леопольдович, помню, конечно, – упавшим голосом произнес Корзинкин. – Только… это… а почему вы спросили?

– Да это так, – махнул рукой Штерн. – На всякий случай спросил. А то вдруг забыл – всякое ведь бывает…

– А теперь мне что делать? – упавшим голосом спросил Корзинкин. – Написать заявление об уходе?

– Зачем? – деланно удивился Штерн. – Я этого не говорил. Ты мне еще здесь понадобишься.

Корзинкин ожидал все, что угодно – только не такого поворота событий. Он непонимающе уставился на Штерна и не нашел, что ответить.

– Не понимаешь? – насмешливо глядя на Корзинкина, спросил Штерн.

Корзинкин, не находя в себе силы вымолвить хотя бы слово, лишь отрицательно помотал головой.

– Тогда, слушай меня очень внимательно, козел многогрешный, – произнес Штерн. – Ибо дважды повторять я не стану. А посему, жертва аборта, слушай и запоминай следующее.

Произнеся эти слова, Штерн с ненавистью глядя на Корзинкина. Тот сидел ни жив, ни мертв от леденящего страха и своей мертвенной бледностью мог поменяться с любым покойником.

– То, что ты мне вернул украденное – хорошо, хвалю, молодец, – милостивым тоном промолвил Штерн. При этих словах Корзинкин попытался улыбнуться. Но это у него плохо получилась: улыбка вышла жалкой и заискивающей. Штерн с отвращением посмотрел на своего заместителя и продолжал:

– Вдвойне хорошо, что все свои подвиги ты изложил на бумаге и указал на истинных виновников. Но это еще не все. В общей сложности ты украл еще триста семьдесят восемь тысяч долларов. Вот тебе, парень, списочек.

Корзинкин взглянул на список, который дал ему Штерн и обомлел: это был полный список договоров, по которым тот получал откаты от Вадика Громадского.

При видеэтого списка у Корзинкина потемнело в глазах. Это был конец.

– Учитывая то, что ты это делал регулярно в течение двух лет, то, с учетом банковского процента, плюс моральный ущерб ты мне должен вернуть еще пятьсот тысяч долларов, продолжал Штерн. – Вот пока ты мне эти деньги не вернешь, то будешь работать здесь на прежней должности. Учти, что с этого момента включается счетчик в размере банковского процента за потребительский кредит. Чем быстрее вернешь, тем быстрее освободишься. Считай, что я тебе сейчас предоставил потребительский кредит на пять лет. Следовательно, будешь возвращать мне по сто тысяч долларов ежегодно плюс банковский процент. Платить будешь помесячно, наличными. Как ты мне это будешь возвращать, где станешь брать деньги – твои проблемы. У тебя неплохая зарплата, есть квартира, машина, дача, сын работает, жена твоя работает – вот и возвращай. А чтобы у тебя не возникло соблазна учудить что-либо, то запомни: за все твои подвиги в случае чего будут отвечать твоя жена и твой сын. Если ты станешь работать плохо, то за тебя ответит твоя семья. Если ты взглянешь на меня таким образом, что мне не понравится – ответит твой сын. Если ты решишь сбежать, то ответит твой сын. Если вдруг случайно с тобой что-то случится – ну, там, попадешь под машину, вывалишься из окна или утонешь – по твоим долгам ответит твой сын. Если ты станешь болтать больше, чем я тебе это позволю – за это ответят твои жена и сын. Если же ты еще что-то у меня украдешь, то тогда точно сядешь в тюрьму, а за тебя будет отвечать твой сын. Учитывая твое пикантное прошлое, то подумай сам: что тебя ждет на зоне, а?

Штерн сделал паузу, отхлебнул виски из бокала и затянулся сигарой.

– А теперь ты, великий комбинатор, мне расписочку напишешь на этот должок, – закончил Штерн. Он пододвинул к Корзинкину чистый лист бумаги и зловеще подмигнул. – Тогда временно можешь спать спокойно. Давай, пиши: время пошло.

Корзинкин слушал Штерна, но слова доходили до него с трудом. Он понимал, что это конец. Штерн, с дьявольской, иезуитской изобретательностью не оставил Корзинкину никакого выхода. Он попал в цугцванг – так в шахматах называют ситуацию, при которой любой твой ход является заведомо плохим и ведет к поражению. Разница лишь в том – сколько ходов оставит тебе соперник.

Но Штерн не оставлял ему уже ничего. Он не оставлял ему шанса начать новую жизнь. Не было возможности даже покончить с собой.

Оставалось только одно: покорно исполнять волю Штерна.

Ибо альтернатива в этом случае была только одна: смерть не только его, но и всей его семьи.

И ладно бы только смерть! Корзинкин на собственном опыте понимал, что такой страшный человек, как Штерн, вполне может изобрести нечто похуже смерти.

Корзинкин больше не обольщался на свой счет. Он прекрасно понимал, что у него нет возможностей и – самое главное! – воли и силы духа противостоять Штерну. Имея такие связи и материальные возможности, учитывая то, какие деньги стоят на кону, можно не сомневаться, что Александр Леопольдович все предусмотрел и наверняка одержит победу, если Корзинкин осмелится вступить с ним в схватку.

О мести Гильману Корзинкин больше не помышлял: ему уже было не до этого.

Поражение начинается, прежде всего, в мозгу человека. Проигрывает тот, кто проиграл еще до схватки, добровольно расписавшись в собственном бессилии. Как в свое время неплохо сказал немецкий генерал Гудериан, нет отчаянных положений, есть отчаявшиеся люди.

Корзинкин был тем самым отчаявшимся человеком, растерявшим в одно мгновение последние остатки воли и собственного достоинства.

Впрочем, он потерял собственное достоинство уже давно: с той самой минуты, когда позволил Александру Леопольдовичу помыкать собой, когда отдался Штерну в клубе «Инмэн» исключительно ради благосклонности шефа.

Он сразу признал свое поражение. И, не пытаясь сопротивляться, не сделав ни единой попытки постоять за себя, за свою семью, он, словно жертвенное животное, покорно шел на заклание, прекрасно осознавая, что происходит и какие будут последствия.

Он молча написал расписку.

Штерн взял ее в руки и внимательно просмотрел.

Все было правильно: это была расписка на то, что Сергей Орестович Корзинкин взял в долг у Александра Леопольдовича Штерна пятьсот тысяч долларов сроком на пять лет. Расписка была написана по всем правилам юриспруденции.

– Ну что ж, все правильно, – удовлетворенно произнес Штерн, пряча расписку в ящик стола. – А теперь пошел вон!