Текст книги "Я шкурой помню наползавший танк"

Часть шестая
Однорукие вареники – высший пилотаж

ПИВНУШКА «ШПАЛА» – ПРИЮТ ИНВАЛИДОВ

Война у меня до сих пор ассоциируется со скрипом колёс и судорожным перезвоном солдатских медалей. Каждое утро я просыпался от этих звуков и бежал к окошку, чтобы поглядеть на вереницу инвалидных тележек, которые тянулись с верховий усыпанной угольным штыбом улицы.

Это чёрная улица впадала в привокзальную площадь станции Рутченково, где витал тяжелый запах жидкости для пропитки железнодорожных шпал и пропущенного через хилые организмы инвалидов пива. Исходил он из пивнушки, официально именуемой буфетом № 26. Правда, местные торговую точку именовали «Шпалой», имея в виду материал, из которого военнопленные немцы возвели её стены.

В кильватере утренней процессии на буксире двигалась тележка увечного танкиста Пастернака. Списанные войной в отставку шахтёры не могли оставить умирать от жажды безногого однорукого собрата. В пивнушке Пастернака водружали на самый прочный бочонок и подносили бокал.

Зато возвращался домой танкист с полным комфортом. Его вместе с тележкой увозила в тачке жена, с черными от угольной пыли и горя щеками шахтёрка Клава.

Теперь тележки на скрипучих колесиках не мастерят. Да и медалей на груди новоявленных калек пожиже. Но история повторилась. Снова к пивнушкам потянулись пропущенные через жернова войны молодые парни и мужики, чтобы утопить в бокале фантомные боли от оставленных на хирургическом столе конечностей.

СТОНАЛ ПОД ТРАКАМИ АСФАЛЬТ

Справедливости ради замечу – представительниц слабого пола в сплавляющейся по чёрной улице процессии мне видеть не довелось. Не только потому что на несколько тысяч искалеченных мужиков приходилась одна женщина.

Здесь дело в другом.

Во-первых, уважающая себя дама едва ли опустится до посещения сомнительных заведений, а во-вторых, представительницы слабого пола на поверку оказываются крепче сильной половины человечества.

Это сполна доказала жительница Старобешевского села Новоекатериновка Валентина Попова. Нет, она не водила танк по прикальмиусским холмам и не глядела на мир через прицел автомата. Просто война сама пришла в её скромный дом и полого скатывающийся к речке Осыковке сад.

Усадьба Поповых стоит на бойком месте. Три дороги уходят на три стороны света, наискосок – продуктовый магазин, чуть поодаль – сельсовет, школа, церковь-времянка и клуб. Правда, после того, как палисад очага культуры заняли железные туши броневиков, местные стали обходить его стороной. А завидев грузовик с надписью на переднем бампере «Бродяга», опасливо втискивали спины в заборы. Знали, что им управляет самый бесшабашный представитель шоферского роду-племени.

– На совести лихача, – вспоминает Валентина, – дюжина собачьих и кошачьих душ… Только отлились ему слезы братьев меньших. Сгорел «Бродяга» на околице вместе с хозяином от прямого попадания снаряда.

Не было покоя землякам Валентины даже ночью. Сельские переулки порой делались похожими на чадные реки бронированной техники. Взбираясь на холм, она рвала железными когтями убогий асфальт дорог второстепенного назначения. И скрывалась за мерцающим пологом, который война развесила над Иловайском.

А когда чадящие потоки повернули вспять, окрасилось в кровавый цвет небо и над Новоекатериновкой.

– При первых звуках приближающегося боя, – продолжает хозяйка, – я решила присоединиться к прочим домочадцам, они уже отсиживались в подвале под домом. Но с крыльца увидела девицу, которая стреляла вдоль улицы из снайперской винтовки. Или карабина, я в оружии совсем не разбираюсь… «Брось, глупая, – кричу ей, – не бабское это дело!» А здесь что-то как полыхнет…

ВЕЩЕЕ НЕБО ПРИХОДИТ ВО СНЫ

– Я ведь знала, что будет война, – задумчиво молвила Валентина, глядя, как осенний сквозняк копошится в исписанных страницах толстой тетради.

– Из каких таких источников? – полюбопытствовал я.

– Тех, которые иногда приходят во сне. Улыбаетесь?.. Я тоже улыбалась, когда один знахарь объявил, что во сне ему открылась формула вечной молодости.

– И что, теперь в памперсах под стол пешком ходит?

– Нет. Просто из доходяг стал крепким мужиком.

– Извините… Так что конкретно увидели вы?

– Багровое небо и тучу, которая мчалась на бешеной скорости. А еще услышала голос. Он назвал конкретную дату и добавил: «Готовься».

Описывая последствия боя на дороге смерти Иловайск – Старобешево, я вкратце упомянул о Валентине Поповой, которую на своем автомобиле доставил в местную больницу сельский голова Николай Калинин.

– Честно признаться, – сказал он мне впоследствии, – я не верил, что моя землячка выкарабкается. Спасти её могло только чудо…

И чудо свершилось. Пусть без правой руки и левой ноги, но женщина вернулась в свой дом. И спустя месяц укротила норовистый протез топорной работы. А чуть позже не без помощи сына Сергея приготовила первый после ранения ужин – вареники с творогом…

– Еще раз прошу прощения, – повинился я. – Воспоминания навалились… Так что вы хотели добавить к сказанному?

– На прошлой неделе во сне увидела небо. Только без единого пятнышка. И тот же голос.

– И что он вам сообщил в этот раз?

– Предсказал бурное начало следующего года, неспокойный шестнадцатый. А еще – большую войну, после которой воцарится желанный мир.

«Я ЖИТЬ ПО-НОВОМУ УЧУСЬ»

Вещие сны – штука интересная, особенно если они сбываются, а сулящий мир потусторонний голос подобен радуге-надежде. Только меня куда больше интересовало другое. Почему женщина оказалась сильнее духом завсегдатаев «Шпалы», которые так и не смогли обрести более достойное место под солнцем?

Ведь полученные ею тяжелейшие увечья дают полное право разбавлять горе напитками покрепче компота из сухофруктов.

Конечно, лепить вареники одной рукой – это уже высший пилотаж. Однако не будешь же дни напролет возиться с тестом.

– А вы возьмите любую нашу сельчанку, – смеётся Валентина, – каждая – законченная трудоголичка. Это – тяжкий крест, но он окрашивает жизнь в осмысленные цвета, не позволяет опустить руки даже в самый трудный час… Я, как только малость «приручила» искусственную ногу, повела борьбу с сорняками, начала ухаживать за вновь приобретённой живностью. Прежняя, за исключением пса, вся погибла от осколков… К сожалению, трудовой порыв охлаждает растреклятый протез. Крепления настолько износились, что каждый шаг делается с трудом.

– Насчёт нового хлопотать не пытались?

– Я же не искалеченный на поле брани воин, а случайно попавшая под раздачу гражданская. Да и до меня ли, когда продолжают греметь орудия…

Разумеется, война рано или поздно оставит в покое землю донецкую. И тогда, будем надеяться, власти обратят внимание и на тех, кто пострадал за компанию. С прямыми участниками боевых действий. Ну, а чтобы ожидание праздника на своей улице не показалось тягомотным, Валентина нашла занятие по силам.

– Вот, – призналась хозяйка, поглаживая толстую тетрадь. – Пишу книгу о своей жизни. Начиная с сиротского детства. Заодно пробую себя в поэзии.

Почерк коряв, всё-таки карандаш держать приходится левой, однако манера изложения ложится на душу, всё гуще проскальзывают искры Божьи.

Единственное, чего я не обнаружил в тетради, так это злобы. Даже если человек не был особо обижаем судьбой, у него всё равно в душе накапливается протест. А здесь детство, которому трудно позавидовать, работа с утра до позднего вечера, война, будь она неладна, ранение, отравляющий существование протез.

Не только в питейное заведение ползти, впору уподобиться волку и завыть на луну.

Однако это, пожалуй, не о Валентине Поповой сказано.

ОСЕННИЕ ЭТЮДЫ ДИКОГО ПОЛЯ

Осень сделала первые штрихи на полотне Дикого поля. Уже угадывается киноварная роспись листьев скумпии, высветленные холодами глубины речных омутов и скорбящие по ушедшему лету прибрежные ивы.

Есть на полотне и чужеродные детали. Это – подстреленный из орудия тополь, сгоревшие заживо кусты боярышника и ржавые брустверы окопов, при виде которых обитатели речных плёсов испытывают острый, как жало штыка, страх.

Ива печальная

Лучшее ювелирное произведение – это берег вольной реки. Здесь каждая деталь подогнана друг к дружке с таким изяществом, что помещенный рядом перстень Борджиа кажется подделкой.

Сам же берег немыслим без плакучей ивы. Происхождение названия изложено в учебниках по ботанике. Дескать, в жаркую погоду дерево охлаждает себя посредством выделяемой устьицами листьев влаги.

В определённой мере на выбор названия сказалась и формы кроны. Нет растений более печальных, чем шалфей поникший и плакучая ива. Они словно сестры милосердия у изголовья умирающего лета.

Впрочем, скорбеть недолго. Минут шесть бесприютных месяцев, и ювелиры из мастерской Создателя примутся за работу. Они создадут такие шедевры, что ива вновь всплакнет. На этот раз от восторга и умиления.

Плыла лягушка через заводь

Ну какая же река без штатного приложения – человек с удилищем. Он способен так бесконечно караулить поплавок, что начинаешь опасаться – как бы пятки бедолаги не пустили корни.

По причине отрешенности от мира сего, рыбаки идеальные фотомодели. Сплошь и рядом они просто не замечают направленный на них объектив.

Зато мне через оптику отлично видно лицо мужика на противоположном берегу. Судя по скептически поджатым губам, представитель тихо помешанной части человеческого общества глубоко сомневается в существовании подводного мира. Не считать же заслуживающим внимания существом лягушку, которая по диагонали пересекает заводь.

Однако река тут же выдала опровержение. Посреди заводи разверзлась устрашающих размеров пасть. Она втянула в себя лягушку и скрылась. Будто ничего особенно и не произошло.

Только мелке волны побежали будить задремавший поплавок, чтобы тот за компанию посмеялся над Фомой Неверующим.

Пир на дне степного водоема

Странные всё-таки существа эти люди. Приписывают братьям меньшим то, чего они никогда не делали. Ну, скажите на милость, видели вы хоть раз кулика, который распевает оды болоту?

И потом, спрашивается, что сердешному там делать? Ведь не один уважающий себя организм не согласится жить в гиблой трясине. Засосёт вместе с перьями и остреньким носом.

Другое дело – речная отмель или дно высосанного суховеями степного пруда.

Здесь и малька удобно спроворить, и водных козявок сполна на любой вкус. Пируй на здоровье, да оглядывайся – не крадется ли камышовый кот? Жаль лишь, что кулички не обучены великому русскому. Они бы доходчиво объяснили разницу между болотом и болотцем на дне пруда. Только что с тех людей взять? Вроде бы и не самые глупые существа на планете, а меряют всех и вся на свой аршин.

Жрицы любви из камышовой чащи

Когда гремят пушки, охотничьи дробовики безмолвствуют. Поэтому никто не беспокоит пернатых, которые перед дальним полетом набираются сил на кальмиусском плесе близ села Николаевка.

Пользуясь моментом, кряковые беспечно копаются в прибрежной тине, а лысухи, похоже, и вовсе утратили былую осторожность. При появлении человека они уже не вопят, как прежде. А ведь именно о лысухах, султанках, коростелях и утках сказано: «Голоса пастушковых ужасны».

Представители этого довольно многочисленного семейства большие оригиналы. Они чемпионы по плаванию, хотя вместо утиных ласт оснащены фестончатыми лопастями. Более того, лысухи многократно замечены в супружеской неверности. Так, главы семейств не прочь заглянуть в камыши, где обитают размалёванные почище жриц любви султанки.

Несмотря на то, что охотничьи и рыбацкие тропинки сплошь заросли полевыми ромашками, над плёсом утвердился подспудный страх. Его порождают брустверы траншей и глухой стук, который издают досылаемые в казённик гаубичные снаряды.

Со стихией братья по крови

Вода морей, рек и степных прудов по химическому составу идентичная жидкости, которая течёт в артериях любого теплокровного существа. Поэтому она столь притягательна для птицы, зверя, человека.

Правда, иногда воды оказывается слишком много. В частности, у чаек и некоторых других пернатых случаются приступы ревматизма.

Лечиться бедолаги перебираются на суходол. Поближе к свалкам пищевых отходов или хлебным нивам, где полно сухих корочек и дождевых червей.

Но после курса реабилитации чайки обязательно возвращаются домой. Словно извиняясь за долгую отлучку, они занимают зрительские места на прибрежных камнях.

Точно так же ведёт себя и заскучавший на суше человек, о котором сказано, что он бесконечно долго способен смотреть на огонь, воду и облака. Разумеется, лишь при условии, что ему не мешает война.

Иногда нам удается совместить три вещи сазу. Это если на берегу зажечь костерок, а заводь отражает «высокие, как море, облака».

К сожалению, ветер ерошит водную гладь, и поэтому вместо чёткой копии под ногами расплывчатые тени. Однако чайки, да и я вместе с ними, не сводят глаз с беспокойной стихии. Ведь мы с ней одной крови.

ИДУЩИЕ ПО ЛЕЗВИЮ НОЖА

Зри под ноги

Разлогая балка с оспинами песчаных карьеров по левому скату и едва различимые через холодную дымку холмы Донецкого кряжа сегодня считаются глубоким тылом. Однако это не самое безопасное местечко шахтёрского региона.

– Глядите под ноги и на уровне груди, – напутствует нас с водителем старший группы поисковиков Андрей Бешко. – Могут быть растяжки. Попадались ли они мне лично?.. Пока Бог миловал. Однако знавал я людей, которым повезло меньше…

– А вон тех мужиков, которые навозными жуками копаются в железном хламе, убедить пытались?

– Все доводы отскакивают от них, что горох от стенки. Глядите, вон один волокёт на горбу перемятый автомобильный капот, другой – расплавившийся свинец в торбу складывает, тот раскатывает брёвна, которыми солдатская землянка была накрыта.

– Ну а вы, – допытываюсь у старшего, – смотрите под ноги не ради собственной безопасности и драгоценностей в виде расплавившихся аккумуляторных пластин?

– Такая уж наша работа – ходить по лезвию ножа. Ищем обрывки документов, шевроны, словом всё, что может установить личность погибшего. Ну и, конечно, захоронения. Ведь многие не обозначены даже могильным холмиком… Кстати, мой коллега Юрий Силюта подобрал парочку шевронов, только проку от них мало… Вообще-то, в нормальных державах, отправляя на бой своих солдат, вручают сметные медальоны…

– Почему этого правил не придерживается командование ВСУ и ополченцы?

– Да откуда же нам, ковыряющимся на полях сражений маленьким людям, известна настоящая причина. Может быть, просто никто не был готов к этой войне, хотя она и назревала с давних времён, а может, так проще скрыть число погибших.

И действительно, только группа поисковиков Андрея Бешко за несколько месяцев подняла на поверхность тела 160 убитых. Из них треть занесены в графу «Личность не установлена».

Смерть на острие штыря

Сколько могил будет найдено в разлогой балке, станет известно лишь после разведки и последующих за ней раскопок. Но то, что работы здесь непочатый край, легко определить по устойчивому трупному запаху и показаниям жителей близлежащего поселка. В частности, местные утверждают: после боя убитых солдат правительственных войск сложили в одном из карьеров, а потов взрывчаткой обрушили стену.

– Надеемся на очевидцев, – говорит Андрей. – Без их помощи координаты карьера установить сложно. Да и потрудиться придется до седьмого пота. Пока перелопатишь вручную десятки тонн песка и земли, как минимум пара брезентовых рукавиц сгорит.

Но еще быстрее рукавиц изнашивается психика. Душа ведь не ладонь, которая покрывается защитными мозолями.

– Мы с ребятами, – продолжает старший группы, – работали на захоронениях времен Первой и Второй мировых войн. Но там имели дело с останками, которых время лишило плоти и запаха. А здесь картина совершенно иная. К тому же не исключён элемент риска. Учитывая дальнобойность реактивной артиллерии, даже сравнительно глубокий тыл не гарантирует личную безопасность.

– Ваши действия в случае обнаружения очередного захоронения?

– Убитых солдат ВСУ перевозим на линию противостояния в оговоренных местах, ополченцев оставляем в Донецке. Как отличить одних от других? По тем же шевронам и георгиевским ленточкам.

– Андрей, – окликнул шефа Олег Усенко, который, как и товарищи, проводит отпуск на полях сражений. – Сдаётся мне, попали в «яблочко», – выдергивает из едва приметного холмика длиннющий щуп и нюхает его острие.

Трупный запах усиливается. Он волнами накатывается из обожженных зарослей на дне балки и ближайшего поля, которые до самого гребня пологого холма испятнано то ли снарядными воронками, то ли солдатскими могилами.

Похороны отложены до лучших времён

Связаться с Андреем мне помог его коллега из запорожского села Чапаевка, где при прорыве гитлеровской оборонительной линии «Вотан» осенью сорок третьего года погибли многие десятки тысяч уроженцев Донбасса, Юрий Гейченко. А познакомились мы с тёзкой на правом берегу реки Молочная. Юрий с товарищами заканчивал копать могилу для сложенных в один гроб останков семи бойцов Советской армии. Оставив на четверть часа работу, поисковики устроили гостю краткую экскурсию по мемориалу и заодно показали братскую могилу, где под сломанной в стебле металлической розой упокоилась женская штрафная рота.

Напомнив по телефону о той встрече, Гейченко перешел к делу:

– Наткнулись на захоронение вашего земляка, уроженца Марьинки Фёдора Ивановича Полного, или Повного. Третью букву просто не смогли прочесть… Попытайтесь, пожалуйста, найти родственников бойца и сообщите, что будем ждать их на перезахоронение.

Увы, просьба запорожского поисковика явно не ко времени. Практически каждый день со стороны Марьинки доносится артиллерийская канонада.

Для очистки совести связываюсь со Степнянским сельским главой Марьинского района Геннадием Шаповаловым.

– Фамилия Повный характерна для жителей Марьинки, – ответил чиновник. – Обещаю по окончанию боёв подключиться к поиску.

Передаю слова Геннадия запорожскому поисковику.

– Что ж, – вздохнул тот, – придется подождать до лучших времён. Только хотелось бы знать, когда они наступят, эти лучшие времена…

А в глазах – отрешённость

Поисковикам группы Андрея Бешко, наоборот, ждать некогда. На счету каждый час. Не сегодня – завтра начнутся обложные дожди, им на смену придут метели, которые укроют снегами поля сражений и не обозначенные ни на одной карте захоронения.

Уходим с поисковиками по балке. Всё тот же гнетущий запах и испятнанная воронками почва. На ходу старший группы делится только что полученной информацией:

– Из Амвросиевки сообщили о военных, которые без малого неделю лежат на поле боя. Поэтому в следующий раз ищите нас там… Кстати, вы часто ездите и многое успели увидеть. Если не трудно, поделитесь координатами временных погребений…

– Записывайте… Село Солнцево Старобешевского района. Найдите местного пастуха. Он якобы видел, как в братскую могилу опускали десятки тел. Далее – Новоекатериновка того же района. Там, по словам местных, убитых присыпали таким тонким слоем почвы, что из-под земли доносились телефонные звонки. Село Калинино Волновахского района…

– Спасибо за сведения, – поблагодарил Андрей. – А теперь, если желаете, можете поприсутствовать при эксгумации. Хотя, если на то пошло, нормальному человеку от таких зрелищ желательно держаться подальше. Сами еле на ногах держимся…

Старший группы поисковиков ничуть не преувеличивал. Многокилометровые поездки, испепеляющая душу работа наложила на лица отпечаток и поселила в глазах ребят пугающую отрешённость.

И последнее. На обратном пути нам попались два придорожных обелиска времён Великой Отечественной: «Здесь похоронен неизвестный солдат» и «Они погибли при освобождении земли Донецкой от гитлеровских оккупантов».

А что напишем мы на памятниках войны 2014 года?

СТОРОЖАТ СЕНТЯБРЬ КУРГАНЫ ПОЛОВЕЦКИЕ

Осенний сад сродни комнате, из которой только что съехал неряшливый жилец. И уж совсем неприглядны яблони, волей человека оказавшиеся на линии фронта.

Вдоль кромки сада тянутся козырьки отсечных позиций, чуть поодаль, рядом с парочкой половецких курганов, ржавеет что-то бесформенное, то ли вездеход, то ли конфискованная для военных потребностей маршрутка.

– Спрячь бинокль, – предупреждает наш кормчий. – Машина подозрительная метется.

Совет не лишний. Однажды на блокпосте под Иловайском бинокль едва не кофисковали. Спасибо ангелу-заступнику, шепнул на ухо слова, которые подействовали на служивых и которые в приличном обществе повторять грешно.

Тревога оказалась напрасной. Автомобиль «Жигули» второй модели с визжащим кабанчиков в прицепе, без остановки проследовала мимо. А я вернулся к прерванному занятию.

Сад в глубину просматривается плохо. Все застят заросли болиголова и выдуревшей выше человеческого роста амброзии. Отдельные её экземпляры метёлками дотягиваются до середины крон, где сиротливо алеют пощаженные норд-остом яблоки.

– Видит глаз, да зуб неймет, – говорю Вольдемару. – Может рискнем, подберемся поближе?

Однако водителя такое предложение явно не устраивает. Он указывает перстом на курганы, где сиротливо ржавеет бывшее транспортное средство, и добавляет:

– Ну, коль есть желание пополнить ряды взорванной техники… Или забыл, как из заброшенного сада под Солнцево нас угощали из пулемета?

Увы, подобные вещи надолго оседают в памяти. Но очень уж остро желание – проломить стену сорняков и вкусить аромат осеннего сада. И заодно ощутить в ладони литое, как земной шар, яблоко.

Однако прифронтовая зона не место, где желаниям позволено одержать верх. Иначе будешь созерцать не сады земные, а райские кущи. Или, что еще горше, отплясывать «Яблочко» на раскаленной сковородке в аду.

НАД ОТВАЛОМ ФЕНИКС ПРОЛЕТЕЛ

Природа не убиваема. Рвут её челюстями карьерных самосвалов, ставят на уши снарядами гаубичных батарей, орошают кислотными дождями, а она, подобно сказочному Фениксу, всякий раз восстает из пепла.

Ну что такое, скажите на милость, горный отвал на берегу мелкой речушки? Всего лишь рукотворная гора, жалкая копия Эвереста. Но она, навалившись всей своей массой, раздавила водоносные горизонты.

Обезвожена и вершина стала. Вешние ручьи здесь не задерживаются и на малый миг. Они скатываются вниз, превращая склоны в марсианский пейзаж.

Особенно жутко смотрятся острые ребра в начале осени, когда измученная засухой придорожная полынь не способна разродиться каплей росы. Зато здесь всегда пахнет пылью. Нет, не пылью вольных дорог Дикого поля, а затхлой, спрессованной, как это бывает в непроветриваемой комнате старого холостяка. Но Феникс уже взмахнул крылом. Среди жестких расщелин поселилась пара-тройка тополей. У растущих на благодатной равнине их сородичей маковки уже пытаются чесать животы низко ползущих туч, а эти замерли на одном уровне, подтверждая расхожее: «Маленькая собачонка до старости щенок».

Слазить бы, поглядеть вблизи на вцепившиеся в камни деревца, однако нет у меня ни снаряжения, ни альпинистской сноровки. Да и боязно. Чего доброго, обосновавшиеся на верхотуре вояки примут за вражеского лазутчика со всеми вытекающими отсюда последствиями.

ВОЙНА ВОЙНОЙ, А ПЕРЕГАР НА ВСЮ ИЗЛУЧИНУ

Здесь, на излучине Кальмиуса, где в зарослях крапивы тонут дачные домики, держится стойкий запах перебродившей браги. Он исходит от разбившихся в лепешки перезрелых груш и виноградных ягод.

Виноград уродил щедро, однако мы с водителем так и не осмелились воспользоваться дармовым угощением. Сотни, если не тысячи, ос облепили гроздья и теперь в открытую выражают негодование по поводу появления лишних ртов.

– Да они же поддатые! – изумился наш кормчий. – Натрескались забродившей мякоти и охмелели. А с пьяными, тем более кусачими, лучше не связываться. Действительно, обряженные в черное с золотым насекомые вели себя не лучше мужиков у пивной бочки. Только и того, что не матерились. А так один к одному. Движения раскоординированные, гудят бестолково, а некоторые сцепились в поединке.

– Так и быть, помогу вашему горю, – внезапно послышалось за нашими спинами. У меня и садовые ножницы с собой… А откуда вы будете и как в нашу пустошь забились?

По голосу и отсутствию бороды, можно подумать, что возникшее на дичающей тропинке существо женского рода, но мужская рубаха, разъехавшаяся «молния» на брюках и перегар утверждали обратное.

– Зовите меня тёткой или бабушкой Зиной, – развеяло существо наши сомнения. Так вам винограду нарезать?.. Не стесняйтесь, здесь такого добра хоть завались. Только успевай колотить брагу. А хозяева после того, как сюда начали прилетать снаряды, и носу не кажут.

Однако мы не стали утруждать тётку-бабушку. Уж больно назойливой она показалась. Того и гляди, спросит: «Вы меня уважаете?» Но может, и не от неё спиртным несло. Поди, разберись в этой забытой Богом излучине, от кого пахнет перегаром, от ос или от человека?

ОГНЕВАЯ ТОЧКА ПОД ЧЕРЕШНЕЙ

Усадьба восьмидесятилетней пенсионерки из Иловайска Галины Гордеевны в объектив моего фотоаппарата попала случайно. И снимок, по фронтовым меркам, получился рядовой – потревоженный осколками домишко, во дворе – остов сгоревшей БМП.

– Это же моя хата! – воскликнула Галина Гордеевна… Я, наверное, в подвале сидела. Потому вас и не заприметила. Уже сутки не стреляли, а я всё боялась…

Впрочем, усадьба пенсионерки заметно преобразилась. Со двора утащили железного уродца, крыша в заплатах, пластиковые окна отражают восставший из пепла куст сирени.

– Спасибо зятьям, – продолжает Галина Гордеевна. – Трое их у меня. Не бросили бабку у разбитого корыта… Если бы таким образом удалось подремонтировать нервишки, совсем счастливой бы стала… А так гром грянет или кузов самосвала задребезжит, внутри всё обмирает. Упаду, где стояла, а потом день отлёживаюсь. А всё потому, что страху без меры натерпелась… Зарулили военные прямо ко мне в огород, под черешней начали строить окоп для миномета или пушки… Я в этом плохо разбираюсь… Я, конечно, возразила против самоуправства, но их старший на меня вызверился: «Тебя, карга, черти на том свете заждались. Если желаешь, могу встречу с ними организовать». И ружьем меня в живот толкнул. А там грыжа. Заработала сорок лет назад… Когда мужу, царствие ему небесное, помогала камни для фундамента таскать.

Исповедь Галины Гордеевны я выслушал молча. Не нашел слов, чтобы утешить человека, который не волен распорядиться ни жизнью своей, ни собственным имуществом.

ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ ГРОБОВАЯ ТИШИНА

Координаты села в секрете. Опасаюсь оказаться в немилости у ополченцев за самовольное проникновение в зону боевых действий. Правда, дальнейшие мои поступки происходили в соответствии с царящими здесь порядками.

Фотоаппарат с блокнотом я оставил на попечении нашего кормчего, а когда похоронная процессия вышла за сельскую околицу, постарался не задерживать взгляд на окопах и прочих оборонительных сооружениях.

Это были не совсем обычные похороны. Вместо положенного по штату крестоносца, процессию возглавила полноватая гражданка с белым флагом.

– У нас так заведено, – объяснил сельский голова, к которому я приехал по заданию главного редактора. – Вначале наш комендант связывается по мобильнику с коллегой, чье войско стоит по другую сторону окопов. Потом ведутся разговоры по существу. Уточняется время прибытия бригады землекопов, количество людей, которые будут присутствовать на погребении… И требуют, чтобы всё было тихо. Ни вздохов, ни причитаний.

– Неужели костыли в руках этих старух можно принять за винтовку Драгунова? Особенно, если взглянуть на процессию через линзы стереотрубы?

– Да здесь и без оптики всё видать. До позиции супротивной стороны, они чуток правее кладбища, двухсот шагов не наберётся… Но таковы правила. Один из наших попытался права качать, так бабку свою хоронить в тыл повёз. Теперь я знаю, что такое гробовая тишина. Это когда гвозди в крышку гроба заколачиваются с оглядкой, а рыдания глушатся ладонью.

«БОЛИВАР» ВЕРНЁТСЯ. ПОСЛЕ ДОЖДИКА В ЧЕТВЕРГ

Неуютнее кабинета сельского головы может быть только тамбур железнодорожного вагона. На стенах ни календаря, ни самого дешёвого натюрморта. Лишь пяток дыр с осыпавшимися краями над письменным столом.

– Там прежде висел портрет президента. Так его из автомата… Заодно хотели и меня прислонить к стенке, однако помиловали. Приняли во внимание моё заявление, что служу не президентам, а своим землякам. Да вы присаживайтесь, как говорится…

Кабинеты сельских чиновников и прежде не смогли считать эталоном изысканности. Но никогда еще вместо казенного стула не приходилось довольствоваться табуреткой, которая норовила прищемить деликатное место.

– Прошу извинения, – молвил голова. – Я, как видите, сам на такой сижу.

– А куда?..

– Подевались стулья, кресла, оргтехника? Когда ещё в селе полное безвластие наблюдалось, ввалились четверо с автоматами… Кто такие – одному Господу известно. Ну и приказали всё имущество погрузить в длинномер. Спасибо, письменные столы оставили.

– Расписку хоть дали?

– А как же. Только там всего одна фраза: «Верну вещички после дождика в четверг». И подпись – «Боливар».

РЫБАЛКА ПОД ДУЛОМ ПУЛЕМЁТА

Подвёл товарищ по рыбалке. Обещал отличный клёв, а привез на берег степного пруда, по оси которого проходит линия фронта.

– Не дрейфь, – утешил приятель. – Сейчас граждане хорошие посыпят сетки, и мы двинемся к прикормленному месту возле вон той вербы.

– Что за граждане?

– Которые в камуфляже на лодке… Ну, коль стрелять не собираются, рыбу гранатами не глушат, значит, и нам можно занимать места согласно социальному положению. А что ещё остается бесправному смертному, у которого нет ни камуфляжки, ни автомата?

О ЧЕМ ПЕЧАЛИТСЯ ЛИСТВА САДОВ ПРИФРОНТОВЫХ

Оптимист на линии огня

Война скоро закончится. Сужу об этом по игровой площадке на берегу пруда близ трассы Донецк – Новоазовск, чье зеркало многократно отражало шнырявшие в небе гаубичные снаряды. Часть из них разорвались на берегу, где до войны умопомрачительно пахло печёной картошкой и где звучали детские глосса.

Сегодня о пикниках напоминают лишь шрамы кострищ да разбросанные взрывчаткой огнеупорные кирпичи стационарных мангалов. Отсутствуют в обозримом пространстве и рыбаки, отчего осенний пейзаж кажется ущербным.

Однако смельчак всё-таки нашелся. Драчевым напильником удалил с перил детской площадки оставленные осколками заусеницы и раскрасил сооружение в весёленькие цвета.

Жаль, что смельчак забыл оставить автограф. Но то, что он – великий оптимист, вне всякого сомнения. И вдобавок верит в скорое завершение войны. Иначе бы не стал обихаживать игровую площадку на берегу пруда, чье зеркало периодически отражает пролетающие фугасы.

Проклятье дорожных обочин

Придорожные обочины – это визитная карточка. По ним можно судить о состоянии дел в том или ином регионе. Нет, в прифронтовой зоне обочины, а заодно придорожные насаждения стараются поддерживать в относительном порядке. Их обкашивают, предварительно убедившись в отсутствии растяжек, удаляют поросль и сухостой. Но чаще эти операции передоверяют огню.