Текст книги "Песочная свирель. Избранные произведения мастеров Дзэн"

ДЕКАБРЬ

 
Декабрь – а всё тепло,
декабрь – а всё не вьюжится,
лишь разостлала лужица
тончайшее стекло
 

 
венцом нескладных строк.
В ногах щенок ласкается,
а в лужице катается
оранжевый листок.
 

С. К.

ОСЕНЬ, КАК СТАРЫЙ ПОХАБНИК

 
осень, как старый похабник,
ставит свои перемёты
и загребает в охапки
вздохи, надежды, заботы.
 

 
Трогает сонных прохожих
и, обезумев с тоски
(что ни на что не похоже),
тискает грузовики.
 

С. К.

ГРУСТЬ

 
Вечерело. Худенькие ставни
на ветру стучали. Солнца диск,
над обрывом, зависая плавно,
в плавни окунул свой лик.
 

 
Аисты сгрудились на хибаре,
жирный кот уселся на печи.
Я и грусть, с которой вечно в паре,
растворяясь, таяли в ночи.
 

С. К.

СКАЗКА ОБ УШЕДШЕЙ ВОДЕ

«Нельзя сказать, что ты необходима для

Жизни, ты сама Жизнь… Ты самое

большое богатство в мире».

Антуан де Сент-Экзюпери

Давным-давно жила-была семья овощеводов, для которых огород был единственным средством существования, как и для других семей, живших в их деревне. Семья состояла из двенадцати человек: отца, матери, уже не молодых, но еще сильных людей – пяти сыновей, трех дочерей и деда-пердеда да бабки-мозгосушки.

В обязанность взрослых и крепких членов семьи входила работа на огороде и отправление естественных потребностей только в отдельную яму, над которой устраивался переносной деревянный домик под названием «нужник». В обязанности еще не окрепших или уже ослабших членов входило лишь второе – оправляться в нужнике и нигде более. Это был закон! И за выполнением его строго следили как отец, так и мать, а нарушители сурово наказывались прутьями по известному мягкому месту.

Все двенадцать человек питались правильно и вдоволь. Поэтому яма заполнялась быстро качественным удобрением для огорода. Соседи, имевшие не столь большие семейства, а следовательно и огороды, завидовали им. Но однажды произошло непредвиденное.

Ям было две. Пока огород удобрялся из одной – заполнялась другая. И всегда время опустошения одной и заполнение другой совпадало. Но тем летом случилось так, что когда одна уже переполнилась и нечистоты подходили к самой дыре, вырезанной в деревянном полу, вторая яма опустошилась лишь наполовину.

Из работников семьи срочно собрали совещательный комитет, на котором приняли неординарное решение, подсказанное, кстати, дедом-пердедом, – копать третью.

По расчетам, отец и еще трое взрослых сыновей могли бы без особого напряжения вырыть яму за 3–4 часа, когда всем тем временем строго-настрого запрещалось оправляться абы где.

По традиции, передававшейся из поколения в поколение в их селе, как только готова была новая яма, старую тут же накрывали, а к краю вновь вырытой ритуально подходила вся семья и дружно, при чтении заклинаний и курившихся благовоний, не взирая на пол участника действа, мочились стоя.

Никого не приходилось уговаривать, и никто не стеснялся из-за переполненных мочевых пузырей, но все с радостью и чувством неописуемого облегчения входили на время в экстатическое состояние обряда…

Яма копалась необычайно легко. Работавшие мужчины задорно отпускали шутки в адрес ожидавшего семейства, основной смысл которых происходил из темы обильного потовыделения от работы с лопатой, как причины уменьшения желания мочиться. Старшие братья подмигивали младшим, предлагая попотеть в яме или поплакать, дабы не так хотелось.

Но никто из стоявших в яме не обижался, так как знали, что все это было частью обрядового действия, некой сублимацией чувств и эмоций.

И вот образовалась, наконец, нужная глубина. Первыми по правилам священного ритуала вылезли из ямы сыновья, предоставляя отцу, как самому старшему диггеру, произвести последний торжественный удар лопатой. Взяв инструмент, он медленно и многозначительно поднял его и изо всех сил вонзил в землю. И, о чудо! Из-под лопаты брызнула струя кристально чистой прохладной воды и забила ключом высотой по самый край ямы.

Все глядели с изумлением на сверкающий на солнце фонтанчик, забыв о естественной нужде и не смея ничего предпринимать.

Первым оправился от изумления самый младший из братьев – избалованный бабкой непослушный пакостник и капризуля лет шести. Пользуясь моментом всеобщего восторга и отключенности, он подбежал к колодцу, стоявшему на другом конце подворья, влез на него и начал мочиться внутрь. Это заметили другие младшие братья и сестры и принялись за то же. Когда очнулись взрослые, колодец был изгажен и ничего не оставалось делать, как перенести нужник на него, а новым источником пользоваться по его назначению. Никто не сердился на малышей за инициативу, ибо все обошлось естественным образом: и обряд соблюден, и источник воды (да еще какой!) открыт. Вот с нужником как-то не очень гладко получилось. Но это можно было списать на издержки цикла жизнедеятельности. Весь оставшийся день и до поздней ночи семья праздновала свершившееся, и лишь один дед-пердед был не в духе. Что-то свербило в его старой опытной душе. И не напрасно.

На заре мать, как всегда, поднялась, разбудила петухов, прилегла снова и уже полностью проснулась с их первыми, еще хриплыми ото сна, криками…

Сначала повскакивали старшие. Услышав истошные вопли матери, выбежали во двор. За ними поспешили все остальные, кроме бабкиного баловня, продолжавшего сладко спать под лавкой в обнимку с жирным рыжим котом, которому также не было дела ни до чего после сытной мышиной охоты ночью.

Во дворе все увидели следующую картину: мать сидела растрепанная спросонья под колодцем-нужником и с идиотским выражением лица показывала заскорузлым пальцем в сторону новой ямы, произнося при этом только звуки «э» и «ы», но часто чередуя их между собой.

Сообразив, что с женой все в порядке, исключая неспособность членораздельного говорения, первым к яме бросился отец. Дедово предчувствие оправдалось: яма была пуста и даже подсохла за ночь. От воды не осталось и следа. Тогда отец ринулся к бывшему колодцу. Тот также был пуст от воды, но уже изрядно пах фекалиями…

Попытки найти воду не увенчались успехом, и несчастная семья, так или иначе наказанная, вынуждена была ходить по воду к соседям. Ну, а так как для ухода за огромным огородом требовалось и огромное количество ведер воды, то переноска оной стала их основным времяпрепровождением. И даже маленький пакостник угрюмо носил в своем маленьком ведерце живительную влагу, интуитивно не смея противиться.

Соседушки, однако, смекнули, что: чего это им за здорово живешь разрешать черпать из их колодцев воду, и обложили семью посильной данью: кто денежкой брал, а кто и продуктишками.

Но платили им наши бедолаги недолго. В одно мгновение все село осталось без воды. Ушла она родимая из всех колодцев. Что оставалось делать земледельцам-овощеводам? Дед-пердед, как самый догадливый, предложил ехать делегатам в уезд, где при церкви жил старый калека-вещун, и испросить у него о причине беды да как, если можно, поправить дело. Отца известного уже нам семейства обязали везти делегатов. Благо – доехали быстро: к полудню были у церкви. Но вещун оказался в состоянии сильнейшей алкогольной интоксикации, и потребовался час-другой, чтобы привести его мало-мальски в чувства и уговорить ехать разбираться на месте.

На закате уставшие делегаты привезли, наконец, вещуна в село, по дороге объяснив ему, как тот приказал, все в подробностях.

На огороды было жалко смотреть. Еще один летний день без влаги сгубил бы их. И старик-вещун принялся за свое ремесло. Первое, что он сказал, не обрадовало никого, а именно то, что по дворам искать воду бесполезно, ибо все продавали общественное достояние с целью наживы; а семья, явившаяся причиной всех этих несчастий, вообще обгадила источник всего живого.

Затем, как только последний луч закатного солнца скрылся за горизонтом, и после ритуальной третьей крынки забористого бурачного самогона (селяне не скупились на лучшее) калека вдруг воспрял. Лицо его, еще минуту назад сморщенное подобно сушеной груше, разгладилось, зарумянилось, а в давно слепых глазах заиграл живой блеск. Да и вся фигура старика так ярко засветилась изнутри и снаружи, что некоторые даже зажмурились: то ли от свечения, то ли из суеверия. Но те, которые зажмурились, так и не смогли до утра открыть глаза, хотя продолжали все слышать и догадываться о происходящем. А происходило следующее. Старик-вещун превратился в высокого седовласого кудесника, «любимца богов» с ликом благородным и чистым, и ярко светящимся монументом медленно поплыл над землей, держа перед собой клюку, которая превратилась в хрустальный посох, напоминающий струю родниковой воды.

Время перевалило далеко за полночь, а чудесный старец все плавал над селом, меняя траекторию, но не меняя намерения. Все, и кто мог видеть его, и кто нет, шли за ним как завороженные в ожидании чуда. И чудо не заставило себя ждать.

Кудесник притормозил и завис над перекрестком дорог. Через секунду он метнул, как молнию, свой хрустальный посох в присмотренное место, и из него взмылась ввысь струя воды. Всю ночь селяне сооружали колодец, а затем поили свои огороды живительной влагой так, что к первым лучам солнца растения были спасены.

Кудесник опять превратился в старого пьяного калеку, но все обходились с ним почтительно и подносили самые качественные продукты питания и деньги достойных государств. Его, на всякий случай, устроили при селе в доме старой и уже иссякшей кликуше-экстрасенсихе, чему последняя несказанно обрадовалась.

Никто даже не заикался об индивидуальной воде, боясь навести гнев богов. Люди пользовались общественным колодцем еще долгие-долгие столетия, живя в мире богато и счастливо, пока не пришла индустриализация, коллективизация с водопроводом и другими «зациями». Но это уже совсем иная сказка.

Ю. Х.

ТИШЕ

 
Тише! Не будем в бубен
бить и рыдать не будем.
По перекресткам буден
расплескана боль прелюдий.
 

 
Тише! За руки взявшись,
склеим событий вехи,
словно к трюмо подкравшись,
видим судьбы прорехи.
 

 
Словно не мы, с опаской
сочную жизни мякоть
серой забрызгали краской
и растоптали в слякоть.
 

 
Тише! Давайте вместе
сядем и всё обсудим.
Знает кто в мире, есть ли
радость от этих буден?
 

С. К.

Щасвирнус всегда куда-то торопится – туда, где он еще не был.

Куда угодно, лишь бы не туда, где он сейчас.

Б. Хофф

ОПЫТ КЭНСЕ

Ведь это взмах моих ресниц!

А я искал в чужих краях!

Очнувшись, наконец, гляжу:

Не так уж плох я, черт возьми!

Ноноко

Долгие годы напряженной практики медитации привели меня однажды к величайшему открытию, явившимся одним из сравнительно глубоких опытов кэнсе: я – это электронные часы. Они даже не продолжение меня, но я сам и есть эти часы. Источник питания, вложенный в них, создает иллюзию вечного хода, вечного действия, на самом деле медленно и незаметно истекая энергией. Электронные часы обретают новую жизнь, когда в них вкладывают новую батареечную душу. Но это уже иллюзия прежнего иссякшего энергетического содержания. Тех прежних часов уже нет, есть новое перерождение их. В моем же теле больше никогда и никто не переродится и, может быть, лишь этот незначительный факт способен отличить меня от электронных часов. Но сейчас и в этой комнате я есть именно эти электронные часы, а они есть я, но стоит им иссякнуть энергетически – и единство нарушится, а новое может и не возникнуть при вхождении иного энергетического духа.

По-другому обстоит дело в случае моего энергетического завершения, ибо даже тогда я могу не перестать быть электронными часами, войдя по своему желанию в них, или по кармическому соответствию став их энергетической душой.

Да, но во всем этом рассуждении важен лишь момент осознавания факта идентификации, ведущего в состояние кэнсе[18]18
  Вспышки внезапного озарения.


[Закрыть]. Континуум этого момента зависит уже не от воли, сознания, желания и т. п., но от интенсивности озарения. Момент, ярко длящийся минуту, может, час или день, есть не что иное, как прорыв в состояние абсолютного самадхи[19]19
  Состояние истинной йоги, в котором медитирующий и объект медитации суть одно. Созерцание, союз, целостность, завершение.


[Закрыть], наступающее именно тогда, когда перестаешь его искать. Но не бросаешь, отчаявшись, поиск, а лишь отвлекаешься на время. В чересчур напряженном процессе постижения вдруг почему-то надо взглянуть на часы, хотя явной потребности в информации времени нет. Следующий раз, во время медитативных тщет, вам вдруг кто-либо задает нелепейший для данного момента вопрос: «Где собачий ошейник?» Или в подобной же ситуации устремленного поиска состояния самадхи ваши глаза вдруг уставятся на внезапно открывшуюся порывом ветра форточку и увидят ее. И все ваше существо, как бы наконец находя отдушину, вырывается из напряженного состояния: происходит взрыв озарения в виде (кто бы мог подумать!) электронных часов, собачьего ошейника или форточки. Наступает момент синхронизации наивысшего накала духовной энергии с вдруг возникшей в чувственном восприятии вещью или явлением. Это и есть озарение: вещи, увиденные в состоянии констаза, то есть освещенные изнутри светом их подлинной реальности, таковости. Это есть самадхи момента. И это, пожалуй, самый верный и устойчивый опыт, который впоследствии всякий раз воскрешает в нас состояние озарения, стоит лишь увидеть или услышать то, что в конечном итоге стало толчком для прыжка в захватывающую дух бездну реальности.

Ю. Х.

КАМЕНЬ

 
Откроет небо вдруг над головой
красоты все своей дороги млечной.
Беспечный камень страсти роковой
я брошу в омут девственности встречной.
 

 
Я буду ждать кощунственных красот,
чтобы пройти и в небе раствориться,
чтобы среди бесчисленных высот
из речки звездной мудрости напиться.
 

 
Я буду бредить смыслу вопреки,
загробным мифом в мозг свой прорастая,
что жизни этой скромные ростки
распустятся в другой крылатой стаей.
 

 
Как Бодхидхарма: веки разметав,
я буду избегать владычей дружбы
и по слогам придумывать устав
не караульной и церковной службы,
 

 
а службы богу, спрятанному днесь
в технократичном облике изгоя,
чтобы душа могла сейчас и здесь
вновь насладиться дерзостью покоя.
 

С. К.

НИРВАНЫ ПРЕПАРАТ

Откровения врача – гельминтолога.

…Когда вы постигните этот факт,

вы откроете, каким бессмысленным

было прежнее объяснение, как

много бесполезных усилий вы

совершили. Вы найдете подлинный

смысл жизни, и хотя вам будет

нелегко падать прямо с вершины

водопада к подножию горы, вы

получите наслаждение от своей жизни.

гл. 14. Нирваны водопад

Шунрю Судзуки «Ум дзен – ум начинающего»,

Страдания правят миром, но люди сами «подкармливают» этих «паразитов» своими желаниями и страстями. Желания и страсти – это единственная питательная среда для страданий, и они, как гельминты, множатся и требуют все большего количества качественной пищи.

Человек, потакая их потребностям, растит и приумножает свои желания и страсти, не осознавая, что он болен, что от болезни под названием «желание» необходимо лечиться так же, как и от других психических или физических недугов, что желания и страсти – это симптомы, а не свойства личности, и указывают на нездоровье человека. Но человек бездумно, как махнувший рукой на разъедающую его болезнь отчаянный глупец, все больше и больше запускает болезненное состояние, а затем изможденный и убитый по сути самим же собой, удивленно констатирует плачевные результаты своей глупости.

А поток желаний и страстей уже так огромен, что не смиряется и не останавливается на смерти этого выжатого, обескровленного им тела, и вываливается из него как глистные клубки из разорванного кишечника, умершей от обилия паразитов собаки. Это огромный, созданный жадной жизнью поток переходит в другое тело, продолжая свою убийственную деятельность. Но глупцы закрывают на болезнь глаза, даже не помышляя, что заражены самым страшным в истории цивилизаций недугом. Глупцы пытаются лечиться от чего угодно, только не от желаний и страстей, и даже не определяют их как болезни, но мрут, изъеденные ими как паршивые дворняги от какого-нибудь токсокароза. А ведь многие из них мнили себя породистыми, чуть ли не великими философами и знатоками жизни, несчастные параноики!

Болезнь желаний и страстей для многих неизлечима не потому, что от нее нет средства. Средство есть! И оно действует безукоризненно, без побочных негативных явлений, как при употреблении определенного рода солей для выведения из организма вышеупомянутых животных.

Название этого пpeпapaта уже изрядно искажено всякого рода дилетантами духовного поиска и музыкманами, одуревшими от наркоты, доводящей до суицида. Слово это может вызвать такое же скептическое чувство, как залапанное и замусоленное, засексуаленное и изнасилованное слово «любовь».

Итак, название этого препарата от инвазии желаний и страстей – «Нирвана»; можно для большей убедительности «Нирвана +».

Употребление этого препарата по определенным инструкциям в виде многочисленных практик, выработанных столетиями мудрецами всего мира, излечившими себя и других, пожелавших быть здоровыми, избавляет от узости жизни в бесконечных потаканиях червям желаний. От этого препарата они ползут из вас наперегонки, и это может быть больно, но гибель от них всегда больнее и унизительнее.

Миг освобождения от клубков желаний открывает качественно новое, полноценное существование, а миг гибели от разрыва души – вечные муки в последующих воплощениях с постоянным болезненным умиранием вместо жизни от рождений к смертям.

P.S. Метод применения препарата «Нирвана плюс» можно обрести у автора

Опасайтесь подделок и шарлатанов!

МFG DT 5.02.2001. EXP DATEҐ.BACH NO 14111953

Ю. Х.

ДАЙТЕ МНЕ ОКОЛИЦ ДАЛИ

 
дайте мне околиц дали,
дайте мне равнин тревоги,
чтоб на паперти печали
так спокойно спали боги,
 

 
чтобы снами их казались
наши дни и наши беды,
чтобы наших душ касались
их языческие Веды;
 

 
чтобы сладостная сома
растеклась по нашим венам,
чтобы стала жизнь весома
и нежданно откровенна.
 

 
Дайте мне любовь и веру,
я верну вам долг сторицей
и, последовав примеру,
наконец решу родиться.
 

С. К.

ОТКРЫВАЮ ОБЪЯТИЯ БОГУ

 
открываю объятия богу
вереницею встреч и разлук,
отдавая себя понемногу
сладкой неге доверчивых рук.
 

 
Есть ли имя тому, что незримо?
Как услышать сакральную новь?
Может это проносится мимо
недоступная прежде любовь?
 

 
Тайный храм заповедного действа
создаю из растерзанных снов,
окунаясь, без памяти, в детство,
в карусель и ребячество слов.
 

 
Но напрасно ищу я ответа,
и рисует сознанье в бреду
первозданную улицу света,
по которой я в вечность иду.
 

С. К.

ЗАПОЛНЕНИЕ

Дверь мандалы открыта, и является лик

божества.

«Путь к первичному шен» Бон

Понятие личности включает гармонию взаимосвязи всего того, что есть в разных людях. Имеющий же эту гармонию, ощущающий ее наверное в себе – нуждается ли он в обычной жизненной рутине, таким общим и нормальным признаком существования? Трудно ему включиться в ее поток. Наличие чего-либо у другого будет только раздражать, ибо у него есть все, и в душе его нет пустоты, куда бы можно положить качество ближнего. Существование ему кажется взаимодополнением – взаимным обменом для заполнения пустот друг друга. А если нет необходимости заполнять пустоты? Если у тебя есть все, что ищут люди друг в друге? Если нет дополняющей твой мир твоей половины, так как не разделялся ты? Значит тебя не поймут сосуществующие в единстве (если действительно такое единство доступно и найдена именно твоя половина). Для тебя такая же реальность существование в своем завершенном единстве, как и для других – сосуществование в совместно созданном ими единстве.

Пытаясь жить по общим законам, ты только уродуешь себя, ибо сосуществование с чьей-то чужой половиной, то есть с человеком, не являющимся завершенным целым, имеющим весь набор сбалансированных начал, будет угнетать и раздражать тебя, накладывая ненужный груз в точках соприкосновения. Искусственно продолжая «жить» этим «союзом» личность деградирует, так как происходит постоянное подстраивание под сосуществование двух зависимых половин, тогда как законченному целому не нужны дополнения по каким-либо параметрам.

Сосуществование и слияние в союз завершенных личностей – такой же абсурд, как управление страной двумя президентами. Это будет лишь совместное пребывание в данном пространстве, а равное качественное совершенство ничего, кроме скрытого или явного раздражения, не принесет.

Конечно, упорядоченные системы взаимозависимых элементов существуют прочно и долго, повинуясь общим законам. Но есть и блуждающие атомы и кометы. Они не вписываются в общие структуры, но нарушают их своим вмешательством или исчезают в них. Однако существование таких явлений – факт! Только выигрывают они или теряют от этой своей исключительности, самостоятельности и совершенности? Это известно им самим. В одном они выигрывают без сомнения – в своей полной свободе.

Ю. Х.