Текст книги "Колесница (сборник)"

– Это не то… То есть это то, но это из кабинета моего папы… Запишите лучше мой мобильный телефон.

Короче, проломилась эта парочка к Григорию Ивановичу. Я не пошел на их разговор, сел за подготовку пресс-релиза. Закончил его ровно за минуту до окончания встречи, спросил в приемной:

– Шуму много?

– Нет, – сказала Ирина, – но ни кофе, ни чаем Григорий Иванович их не угощал.

– Да, это симптом!

Дверь в кабинет Ленскова открылась. Первой вышла худая рыжеватая женщина в очках с платиновой оправой. Одета была в строгий черный костюм, белую блузку и мужской галстук. Под блузкой – ноль грудей. Нет, я понимаю: когда девочке восемнадцать лет и под блузкой у нее ноль грудей – это, по признанию большинства мужчин, сильно возбуждает. Но когда женщине под сорок и у нее такая впалая грудь, то, думаю, это сильно огорчает. Она узнала меня, сложив из старых встреч и обрывков наших разговоров, представление обо мне. Протянула визитку, ждет ответную бумажку от меня. Я говорю:

– Еще не успел… Вот, можно старую пока использовать? – и передаю ей фантастически дорогую, сделанную в Швейцарии, визитку: «Вице-президент ЕБР». Вписываю туда свой новый номер телефона.

Она отпадает:

– Вы были вице-президентом ЕБР?!

– Да, так уж получилось. А до этого – вице-президентом холдинга С&S и так далее. Времена были тяжелые, не без работы же сидеть?

– Тогда вы, – она посмотрела на визитку, – Андрей Юрьевич, поймете нас, внесете свою лепту в реабилитацию нашего холдинга. Мы ведь только на благо Родины стремимся работать!

– Да-да, – сказал я, увидев, как из кабинета аудитора выплывает какой-то шкет лет тридцати от роду.

Талант? Дай-то бог. Но, скорее всего, чей-то сын, зять, брат… Моя собеседница посмотрела на него: он едва заметно покачал головой из стороны в сторону.

«Так, – подумал я, – сломать им Ленскова не удалось. Но ведь есть же еще ее папа с правительственной связью. А сам Вадим Иванович на что?»

– Андрей Юрьевич, – раздалось из кабинета аудитора, – зайдите ко мне!

Я зашел в кабинет, оторопел. Григорий Иванович метался от окна к стене и обратно, как разъяренный лев. Правда, старый, с полным ртом белых и красивых имплантатов.

– Помните, после совещания я просил вас далеко не уходить от меня? Я хотел сказать тогда, что вам всегда надо присутствовать при подобных моих встречах и беседах. Вы знаете, что они мне предложили? Вот только что, как только эта сучка ушла? Миллион долларов! Сопляки! Го…ки! Ты знаешь, что она – родня бывшего министра? Еще и через него пыталась…

Я молча положил на стол пресс-релиз, большой, на полторы страницы текста, правда, через полтора интервала. Там было все – спокойно, обстоятельно: как, где, сколько уводили финансов и что им грозит при разборе дела Генеральной прокуратурой. Ленсков смотрел на меня, долго думал о чем-то, потом сказал:

– Господи, и все! И никаких нервов… Ай да молодец, ай да информационщик! Придерись теперь! Все поставлено на свои места. Ты меня просто спас. Не просто прикрываешь, а спасаешь!

– Мы с Сашей, замначинспекции, взяли документы, подготовленные на коллегию, и сделали пресс-релиз. И все! Кому-то не нравится – например, Вадиму Ивановичу, – делайте сами. Но только под свою личную ответственность! Вот так теперь будет, – сказал я совершенно спокойным голосом.

– Ира, – заорал по телефонной связи Ленсков, – сделайте нам, пожалуйста, два кофе!

И уже мне:

– Пошли в комнату отдыха, там поспокойнее.

– Те же микрофоны, так же слушают и пишут.

– Да пошли они все!.. Смотри, что получается. Они увели у государства по серым схемам несколько сот миллионов долларов. Это не грабеж средь бела дня. Это воровство интеллектуальное. Надо придумать эти схемы, воплотить их в жизнь, но конечная сумма стоит того. Холдинг – на подъеме, дает прибыль, его знает СНГ, заграница. Владелец его – друг, товарищ и брат сам понимаешь кого. Но нам-то от этого не легче! Как я буду смотреть в глаза тому же Сашке, другим членам бригады – а там были подключены и местные комитеты государственного контроля? Вот что стыд и позор-то вызывает… Ей-богу, хоть в отставку иди!

Я молчал, думал: «Проверяет на мне реакцию на свое поражение? Вряд ли. Кто я для него? Пешка, молодой сотрудник, который никогда не докопается и до пяти процентов всех тайн его аудиторской жизни. Значит, что? Засобирался уходить? Предупреждает меня, что все, мол, может случиться. Я и сам знаю, что все может случиться. И от меня люди уходили в никуда, кстати, как и я сам…»

Дверь приоткрылась, прошло какое-то время, и только потом вошла Ирина. Расставила чашки с кофе, печенье, откуда-то появилось два кусочка торта. Я кивнул на торт.

– У Нелли Наумовой день рождения, просила вам передать…

Ирина сует мне в руки листочек бумаги. Я начинаю читать. Ленсков говорит ей, что ему надо бы посмотреть отпечатанную главу нового учебника по налоговому законодательству к пятнице. Реально? Та кивает головой. А у меня начинают холодеть руки: читаю информационное сообщение агентства и сначала ничего не понимаю. Текст рваный, невразумительный, но суть вот в чем: только что состоялась встреча первого вице-президента «Евразия-холдинга» Семена Свирского с аудитором Госконтроля Григорием Ленсковым, на которой обсуждались материалы проверки, проведенной в ряде компаний холдинга. Примечательно, что настрой встречи был весьма дружелюбным и конструктивным, несмотря на ряд выявленных недостатков в работе холдинга. Учитывая, что все это носит предварительный характер, у «Евразия-холдинга» еще есть достаточно времени, чтобы устранить все недочеты в налоговых проблемах. В информации было две закавыченные ссылки на текст пресс-релиза, подготовленного пресс-службой Комитета. Все! Приехали!

Кладу листок перед Ленсковым. Он молча прочитывает и, похоже, все понимает: руководство Комитета поставило его на место как мальчишку. Благодарит Ирину за кофе, берет кусок торта и начинает его есть. Крем просачивается через пальцы, падает кусочками на тарелку. Ирина бежит в приемную, через секунду приносит кучу салфеток. Ленсков не обращает на нее внимания. Ирина уходит. Я тоже поднимаюсь, пытаюсь незаметно выйти из комнаты отдыха.

– Посиди, – говорит он.

Пауза настолько длинная, что я начинаю волноваться. Надо, наверное, что-то сказать, как-то откомментировать это ЧП…

– Представляешь, сколько они дали руководству, если мне обещали миллион? Давай вот что сделаем. Собери мне всю информацию по агентствам, рассортируй по времени поступления, приложи наши предложения для Генеральной прокуратуры, и я пойду к шефу на встречу…

– Я сделаю в двух экземплярах, можно? И позвоню Таисии Никитской в газету «Коммерсантъ». Она меня хорошо знает, верит, как себе. Подписание номера – в девять часов вечера, поэтому все переговоры надо закончить максимум до девяти. Кстати, можете Вадиму Ивановичу сказать, что газета заинтересовалась: как это можно умудриться, чтобы накануне заседания коллегии провести встречу с руководством засветившегося холдинга? И что Таисия будет ждать комментария до девяти часов… А лучше ничего об этом ему не надо говорить. Это будет наш запасной козырной туз! Вы будете готовы дать комментарий по телефону?

– Конечно, если меня не…

– Но я же здесь остаюсь, все знаю.

– Хорошо. Принеси мне материалы через полчаса. Успеешь?

– Да без проблем! Хочу еще позвонить замруководителя пресс-службы, узнать, как и кто готовил текст пресс-релиза. Тем более, мы с ней договорились, что я завизирую наш текст у вас и переброшу ей для опубликования в день проведения коллегии Комитета.

Я выходил из помещения, а Ленсков разговаривал с приемной председателя:

– …и что, его сегодня уже не будет? А телефон он взял с собой? У помощника? Хорошо, спасибо…

Концовки разговора я уже не слышал.

Глава восемнадцатая

И снова, умытый весенними грозами, в парке зашумел листвой мой любимец – белый тополь. Прошел почти год нашей совместной работы с Григорием Ивановичем. «Евразия-холдинг» мы все-таки уели, скандал был не в их пользу. Правда, пока до суда дело не дошло. Но это уже епархия нашего юридического департамента и самой Генпрокуратуры. Всю бумажно-административную, а потом и представительскую функции я потихоньку перевел на себя. Григорий Иванович ходил только в парламент, на ученые советы, на коллегию и совещания у председателя. О других местах, где проводились совещания, я рассказывал ему по мере необходимости.

Он успокоился, немного даже располнел, все внимание сосредоточил на подготовке бумаг по итогам проверок с внесением их точно по графику на рассмотрение коллегии Комитета и на написание нового учебника для вузов по налогообложению в РФ. За всеми графиками и прохождением документов по планам работы неусыпно следил я вместе с советниками и помощниками. Нас уже не раз хвалил комитетский департамент документооборота, ставил в пример другим.

К лету мы стали втягиваться в огромную проверку таможенных органов, в частности на авиатранспорте. Народу было задействовано немало, если учесть, что к нам подключились сотрудники нескольких силовых структур. Планово вышли на проверку одной крупной авиакомпании, работающей по схеме авиализинга. Начальник инспекции, четвертый по счету, сторонившийся меня и избегающий контактов, курировал проверку грамотно, но был молодым и назначенным на должность сравнительно недавно. Он вдруг пришел ко мне с разговором. Я тут же понял, что он уже был у Ленскова и тот, видимо, отправил его ко мне. Ему было трудно скрыть некоторое раздражение:

– Понимаете, там десятки, может быть, даже сотни миллионов долларов осели на их счетах!..

– Я понимаю, – спокойно сказал я. – Федор Федорович, не злитесь. Ну, подумаешь, велика обида, что аудитор отправил вас ко мне! Мы с вами должны понять сейчас одно: надо продлевать сроки работы над проверкой или нет. Вы уверены, что справитесь к утвержденному коллегией сроку, вовремя внесете документы?

– Да, вы правы, об этом я как-то и не подумал…

– Вот и хорошо, теперь подумаем вместе. А пока расскажите коротенько, чтобы не отнимать у вас драгоценное время, что вы там накопали.

Федор уже совершенно спокойно и даже с некоторым азартом стал рассказывать об этой авиакомпании. Оказалось, что создана она была для сына одного из министров, работавшего еще в большом Союзе. Сделала это мама владельца нынешней компании, которая, как рассказывают, сделала в свое время и своего мужа министром. Я ее хорошо знал, здоровались, правда, без личных встреч и контактов. Так, хорошие знакомые, тем более что она занимала пост руководителя одной небольшой федеральной структуры.

Деньги оседали на счетах компании несколько лет из-за неразберихи в законодательстве, потом становились живым неучтенным товаром. С одной стороны, ей были разрешены льготы по ввозу иностранной техники. С другой, все это проходило по каким-то другим каналам, фирмам и фирмочкам в оффшорных зонах. В общем, государство, в итоге, недополучило несколько сот миллионов долларов от неуплаты таможенных пошлин. Так уверяли аудитора наши инспектора и их начальник Федор Охоткин.

– Как реагирует Ленсков? – спросил я.

– Напрягся, думает пока. Потом вот к вам направил… Теперь я понял, для чего. Подготовлю записку с обоснованием продления сроков проверки и принесу вам, Андрей Юрьевич. И, пожалуйста, не обижайтесь на меня за горячность… Может, как-нибудь съездим вечерком – настоящего немецкого пивка попьем в «Келье» на Сивцевом Вражке? Я приглашаю и угощаю. За знакомство…

– С удовольствием. Мне очень нравятся их сосиски и сардельки с капустой.

«Так было и будет, – рассуждал я после ухода Охоткина. – Свою независимость никто не хочет терять. Но радуйся: Федор был последним из всех начальников инспекций и их заместителей, который до последнего старался игнорировать тебя».

На душе стало спокойно, и я в хорошем настроении набрал внутренний телефон зама руководителя пресс-службы Юлии Владимировны.

– Здрассте! Андрей Юрьевич, если вы будете так «часто» звонить, то я совсем скоро забуду ваш родной голос.

– Вы, как большущий начальник, работаете с определителем на телефоне. А я вот все боюсь помешать, оторвать вас от важных дел. Но зато я вас вижу через день по ЦТ. Нет, честно скажу, молодцы! Пробивная сила у вас есть, и сюжеты идут не мусорные.

– Рада слышать голос и оценку профессионала. Когда на чашку кофе зайдете? Или теперь у вас в приемной другие варят кофе? И интересы другие?

– Интересы не меняем, но они остаются невостребованными.

– Вот такая жизнь проклятущая у меня, и кипучая, харизматическая жизнь у самого большого начальства.

– Приучайте его к тому, что могут быть и подмены. Не только же вам ездить с ним везде! Интернетчика своего напрягайте.

– Я тебя умоляю! Пробовала. Безнадежно! Как говорят: хочешь дело завалить…

– Ну, слава богу, мы перешли на «ты»! Мне надо посоветоваться по одному очень важному делу. Я согласую с Ленсковым и прибегу на пару минут. Выработаем позиции по одной авиакомпании.

– Я уже слышала. Начинается накат… Знаешь что, пока не лезь никуда, будь осторожен. Это о-очень серьезное дело! Это все, что я могу сказать.

– И на том спасибо…

Первой трубку положила она, не попрощавшись.

«К чему бы это? – подумал я. – Может, начальник вошел или еще кто-то? В общем, мне эта история начинает не нравиться с самого начала. Надо поговорить с инспекторами, узнать, как у них настрой и самочувствие. Потом уже – к Григорию Ивановичу, нашему дорогому отцу-хранителю, наведаться…»

Невиданное дело: он зашел ко мне в кабинет сам. Похвалил обстановку. «Есть вкус», – сказал. И сразу, как всегда, к делу:

– Ты извини, я перехватил инициативу по авиаторам, сам вынужден заниматься с Охоткиным. Ты пока подготовь все бумаги на продление работы по проверке: от двух месяцев до неопределенного времени, несколько вариантов. Понимаешь?

Показал на потолок, стены.

– Да чисто, мелок для них я.

– На меня идет такой прессинг! «Евразия-холдинг» – это семечки, детсад. Уже дошло до того, что нечаянно упавшим на голову кирпичом пугают. И это говорит мне депутат парламента! Наш председатель пока занимает нейтральную позицию, но я чувствую, что это только пока.

– А что хотят-то?

– От снятия с проверки компании – но она уже проверена и материалы на второй стадии доработки – до перенесения этого вопроса на неопределенное время в связи с выяснением всех расхождений в законодательстве.

– Насколько я понимаю, они и так могут опротестовать наше решение в любом суде вплоть до Конституционного.

– В том-то и дело, что правы мы! Деньги уже ушли, их нет. Сейчас они готовы бросить десятки миллионов долларов, чтобы обрубить концы, замылить, забыть это дело. Это страшная сила – деньги, они всех перемелют на своем пути… А главное, я не вижу поддержки со стороны председателя.

– А он знает об угрозах в ваш адрес?

– Естественно, я ему с глазу на глаз об этом доложил. Он просил не спешить, работать пока с бумагами на коллегию. И готовиться как-то незаметно перейти на перенос вопроса с рассмотрением на коллегии в июне-июле месяце. Пока временно, а потом будет видно.

– Считаю, что это разумно, к нему надо прислушаться.

– Господи, и ты туда же! Ты понимаешь, сколько денег уведено у государства, у трудящихся?!

– Григорий Иванович, если вы останетесь один, вас сломают. Это страшная машина, заряженная колоссальными деньгами. Они ни перед чем не остановятся. Я это проходил у Пал Палыча Бороды.

– Да, я знаю. Но я им хрен сдамся! Я не допущу повторения середины девяностых годов, когда меня можно было вот так запросто посадить в тюрягу…

– Можно это сделать и сейчас. Не дай бог, конечно!

Он не хотел меня слушать, куда-то ездил, с кем-то советовался. Потом он принес мне рукописный вариант обращения к Генеральному прокурору РФ. Это произошло на вторую неделю после нашего с ним разговора.

– Я прошу тебя отпечатать. Доверять я никому не могу. Все отслеживается, все пишется… Постарайся сегодня сделать. Это будет моей подстраховкой. Я теперь не такой вахлак, как в тот, первый раз.

– Письмо – это гарант надежности. Пусть по экземпляру, мне кажется, держат и ваши родственники, и адвокатура.

Пять страничек убористого текста я печатал около полутора часов, делал кое-какие поправки, согласовывал с ним, забегая к нему в кабинет, потом все стер из памяти… Естественно, своего компьютера, не больше. До сих пор не знаю, когда он передал этот документ первому заместителю Генерального прокурора. Точно помню лишь, как буквально на следующий день к нему в приемную пришли три следователя из прокуратуры. Их привел руководитель секретариата председателя, большой, по чиновным меркам, начальник, а самое главное, доверенный человек Клемашина. Это был не обыск, это была процедура выемки документов у независимого аудитора, которого назначал парламент страны.

Обыски были в тот же день в кабинетах Охоткина, которого арестовали сразу после предъявления ордера. Следом за ним также арестовали пока только двоих его сотрудников. Их столы и шкафы опечатали, но бумаги не трогали. Здесь уже сопровождающим со следователями был вынужден идти я.

Информагентства наперегонки сообщали об арестах в Комитете. Многие уже успели сообщить и об аресте Ленскова. Суть обвинения сводилась к следующему: несколько дней назад было предъявлено обвинение одному из депутатов парламента за вымогательство взятки у руководителя авиакомпании, которую аудитор Ленсков готовил к рассмотрению на коллегии Госконтроля. Значит, сделали вывод правоохранительные органы, аудитор через своих сотрудников был в сговоре с вымогателем, не захотел встречаться с владельцем бизнес-структуры, не разрешал перенести рассмотрение вопроса на коллегии до выяснения новых обстоятельств и фактов, которые представила авиакомпания.

Сотрудники бродили где угодно, пили, особенно в конце рабочего дня. Дело с авиакомпанией получило слишком громкую огласку.

– Ты управляешь ситуацией? – спросил, позвонив по мобильнику на мой рабочий телефон, Ленсков.

– А вы где? До сих пор не знаю точно, я в полном неведении. Что делать, куда двигаться? Пока держу все под контролем, но сотрудники далеко не всё делают с пониманием.

– Хорошо, подумаем… Я в больнице. Я дозвонюсь до председателя и постараюсь убедить его в том, чтобы все полномочия передать тебе. Короче, я расконсервирую должность директора департамента нашего направления и все сделаю, чтобы до моего выхода из больницы ты вел все дела вместо меня.

В приемную председателя меня не вызывали, хотя сказали, чтобы я был рядом, в предбаннике. По телефону шли переговоры. Наконец меня притащили в приемную. На среднем, нейтрально-рабочем, столе в приемной председателя лежала бумага: такой-то тогда-то приступает к исполнению обязанностей директора департамента направления аудитора Ленскова (и далее по тексту). То есть выходило, что я замещаю аудитора Ленскова на время его отсутствия.

Я уже знал, что Ленсков в закрытой правительственной больнице, о своей болезни он, видимо, не захотел говорить мне по телефону. Мои женщины вопили, что Григорий Иванович почти при смерти. Мол, и что всем нам делать в этой ситуации?! Я набрал приемную главного врача больницы и как и. о. директора департамента строго, по-чиновному переговорил с заместителем главного врача. Выяснил наконец-то, что у Григория Ивановича был микроинфаркт.

– Чем и плоха эта зараза, – сказал врач, – от него ждешь одного, а он может любую подлость выкинуть.

Наконец-то всех сотрудников собрали в самой большой комнате нашего департамента, пришли гости. Как-то неудобно, скомкано получилось с моим представлением: из уст руководителя аппарата Комитета прозвучало, что вот, мол, теперь за административно-распорядительную часть аудиторского направления мы будем спокойны. А с кого же спрашивать за проверки, организацию их процесса? К этому времени меня уже хорошо знали почти все сотрудники, и они просто в недоумении пожимали плечами: что, другим аудиторам будем отдавать бумаги на «подмахивание»? Так и получилось: должна срабатывать система взаимозамещения аудиторов. Наш куратор теперь – аудитор Пустовойт. Бумаги на коллегию будет подписывать он, естественно, с визой директора департамента, то бишь меня.

Когда начальники ушли, я, как мог, успокоил народ, сказал, что все уляжется и что мне почему-то кажется, что пройдет немного времени – и мы услышим, как он любил лично постукивать в дверь: «Тук-тук, лично от Григория Ивановича…»

Из больницы Ленсков вышел довольно быстро, в самом начале июля, но его рабочий кабинет пустовал до конца октября. Четыре месяца. Он часто звонил мне, просил присылать самые сложные бумаги, готовящиеся на коллегию. Их вносили на рассмотрение, но докладывал на коллегии аудитор Пустовойт. Я пытался как-то влиять на ход дела, защищать своих сотрудников, но к осени понял, что моя карьера закончилась.

В самом начале октября планировался на рассмотрение верхней палаты парламента вопрос об освобождении Ленскова Г. И. от должности аудитора по собственному желанию. Но не сложилось, перенесли на вторую половину октября. Обо всем этом мне на бегу рассказала Юля, видимо, со слов своего папы. Меня уволили на следующий день после освобождения Ленскова от своих обязанностей. Приказ на меня лежал заготовленным уже несколько недель назад.

Я опять проиграл, потому что никогда даже не слышал о таких деньгах, которые фигурировали в этой истории. Время мое ушло. Понимал это, но перестраиваться на деньги не хотел. Поэтому у меня оставалось единственное из недавнего прошлого: иногда видеть по телевидению знакомую красивую женщину из Комитета.

* * *

Колесница, слава богу, не раздавила меня. Видимо, Юлия со своим папой в самый последний момент чуть притормозили лошадей на полном, захватывающем красотой бега, ходу – только для того, чтобы я успел более-менее благополучно спрыгнуть.

Встречал я Юлию всего дважды. Первый раз, когда она представляла свой собственный журнал. Я как-то робко подлез к ней, чокнулись шампанским. На ее вопрос: «Ты где?» – я ответил:

– Где-где, в Караганде… В газете «Дача». Правда, почти своей.

Второй эпизод требует вина, чтобы помянуть мою жену. Я до сих пор так люблю ее, что мне трудно дышать при одном воспоминании о том, что она умерла. Я был в командировке на Севере, в гостиничном номере за тысячи километров от дома я узнал от сыновей, что мамы не стало…

В этой же суперсовременной северной гостинице была и Юлия. Встретились мы случайно в аэропорту. Я сказал ей о смерти жены. Прощаясь, мы пожали друг другу руки. Она отвела меня в сторонку от сопровождающих.

– Мне сказали, что ты стал выпивать. Это нехорошо, но поправимо. Когда будут деньги и будет что терять, вино уйдет… В Москве найди меня! – она вложила мне в руку визитку. – Эх, если бы ты хотя бы наполовину любил меня так же, как свою жену…