Текст книги "Колесница (сборник)"

Глава четырнадцатая

На этой улице всегда, сколько я себя помню, было одностороннее движение. Старые гигантские тополя по обеим сторонам дороги ураганы вырывали с корнем, на их место подсаживали новые деревья, и поэтому казалось, что улица всегда зеленая, тихая, окраинная, хотя и находилась в десяти минутах езды от центральной магистрали города. Давным-давно здесь облюбовали местечко члены коллегии МВД страны, построили свой кирпичный дом и жили, имея квартиры в других концах города, как на запасном аэродроме: на случай ругани с супругой, небольшого промежуточного запоя среди рабочей недели и тому подобного. Их черные «Волги» нечасто сновали по утрам, но уж если на работу двигалась какая-нибудь машина с номерами от 00–04 до 00–13, то все: дело принимало серьезный оборот. На перекрестках застывали машины ГАИ, регулировщики, невесть откуда появлявшиеся там, вытягивались по стойке «смирно». Весь местный машинный мусор разбегался в разные стороны ровно до той поры, пока промчатся «нули».

В остальном жить здесь было просто замечательно: рядом Лосиный Остров, его лесной массив плавно переходил в ближнее Подмосковье. Соколиной охотой гордились еще первые московские цари: можно себе представить, какие здесь были естественные леса! Мне несколько раз предлагали обмен в разных районах столицы, даже на большую жилплощадь. Я отказывался наотрез: привык, столько лет прошло, протопал вместе с пацанами все тропки-дорожки в этом лесу. Мои мальчишки окончили школу, институты, обрели свои семьи. Но сюда приезжают всегда с огромным желанием.

Здесь жена стала чувствовать свое недомогание: всё списывали на ревматизм и прочие «измы». Я пахал как папа Карло, не до ее здоровья, честно говоря, было. Когда возвращался из командировок, Мила держалась молодцом, лицо ее светилось неподдельным счастьем. Дом полон гостей (родители ее, моя мама приезжала, коллеги по работе, старые друзья-журналисты), она все сама делает: готовит, всех угощает, поет и танцует. И только раз, случайно проснувшись ночью, я не увидел ее в постели, встал, добрел до ванной комнаты, услышал сдавленный плач. Постучал в дверь, оттуда донеслось: «Открыто». Она не могла больше терпеть боли, сидела на маленькой табуретке в середине ванной, ноги держала в воде и плакала. Я наклонился к ногам, увидел безобразно разбухшие коленные суставы, лодыжки, голени. Увеличенные водой, они походили на студень.

– Ну, и что ты молчала, не разбудила меня, глупышка? Почему я только сейчас узнаю, что тебе так плохо?! Что плохо, в принципе? Прости, прости меня, Мил! Давай-ка я заверну тебя в простынь и отнесу в кровать…

– Ничего не изменится, будет еще хуже. Здесь хоть вода отвлекает, как-то снимает боль. Ты прости, что разбудила тебя, что досаждаю своими болячками…

– Так, давай договоримся сейчас и на будущее: нет твоих болячек, есть наши с тобой проблемы, наши. Они связаны с твоим здоровьем, так? Их надо решать! Давай серьезно займемся здоровьем! А сейчас я пригоню этих умельцев из поликлиники, чтобы они при мне все сделали, чтобы снять боли.

– Не стоит, Андрюш – глубокая ночь на дворе, людям тоже поспать надо…

– Это их работа. Закрывай ноги простыней и прыгай ко мне на руки.

Мила пыталась вылезти из ванной, вытереть ноги она не смогла. Я обернул ее в простыню и понес в постель. Насухо вытер, она дала мне какой-то крем, которым я натер ее ноги – от стопы до самого паха. Сказал:

– Лежи тихо, постарайся уснуть.

– Это бесполезно.

– Хорошо, прими снотворное.

– Я уже скоро буду лекарственной наркоманкой.

– Звоню в «срочную помощь на дому», не встревай и ничему не удивляйся.

Набрал номер, указанный в моем пропуске в поликлинику президента РФ. Соединился почти тут же. Поздоровался, представился, сказал, что жене очень плохо. Что это давняя история, у которой, к сожалению, нет хорошего конца.

– А мы можем с вашей супругой поговорить?

– Можете, но лучше будет, если вы приедете к нам и снимете боли.

– Вот мы и хотим уточнить, что за боли.

– Хорошо, – я отдал телефонную трубку Миле.

Она долго слушала, что ей говорят по телефону, сказала, что она это уже не раз делала, но боли сильные и не проходят. Потом, уже совсем отрешенно:

– Хорошо, я попробую еще раз, – и положила трубку на рычажки телефона.

– Что-что ты согласилась сделать еще раз, если это тебе уже не помогает?! – буквально заорал я.

– Не кричи. Они говорили, что нужно лекарство, по-моему, кетанов, но в другой концентрации. Что его у них пока нет, будет только на днях. Что можно перейти на вольтарен, но для инъекций. У меня такого нет. Они сказали, чтобы я купила в аптеке утром и сделала себе инъекцию. Тогда легче будет.

– Так, молчание! Ни слова! – я снова набрал, но уже «скорую помощь» при поликлинике, спросил:

– Вы сейчас разговаривали с моей женой? А кто? Дайте тогда мне старшего по смене, пожалуйста. Ага, значит, и вы разговаривали… Да, с Ермоловой Людмилой Ивановной.

На том конце трубки мне что-то пытались объяснить: утро вечера мудренее, что можно вызвать кого-то из группы лечащих врачей, запись с семи тридцати утра…

– Послушайте, доктор, – сказал я вдруг совершенно спокойно, – если вы дорожите своей должностью, то вы немедленно отправите по моему адресу бригаду для оказания срочной медпомощи. Я вам говорю последний раз и на самом полном серьезе!

Машина приехала минут через сорок. В квартиру первой зашла женщина-врач в белом халате. Высокий плотный молодой человек в синем халате и шапочке заявил эдаким баском:

– Кто это тут нас пугает?

– Больная в спальной комнате. Займитесь делом, – сказал я.

Женщина-врач буквально втолкнула молодого бодрячка в спальню. Потом они по одному выходили, просили полотенце и воду, снова уходили к Миле. Я собрал все силы, подошел к двери и встал, как часовой на посту. Осмотр, щупают ногу, поднимают ее вверх и снова опускают вниз, вторую – та же процедура. Вскрики жены. Они отходят к дверям открытой лоджии, долго о чем-то шепчутся, поворачиваются ко мне.

– Вы не медик? – спросила женщина-врач.

Я отрицательно покачал головой.

– Мы решили снять боли новым, очень сильным препаратом, хотя, по истории болезни, нам бы этого не стоило делать. Мы говорим с вами попроще, чтобы было понятно. Нам показалось, что здесь уже не только ревматизм… Короче, мы предлагаем вашу супругу госпитализировать.

Я посмотрел на Милу, по ее щекам бежали слезы. Сказал:

– Ничего, прорвемся! Это, видимо, действительно, надо.

– Хорошо, что вы настояли на нашем приезде, – заключила врач. – Мы, из «скорой», более решительные и агрессивные специалисты, что ли. А с вашей супругой надо разбираться в стационаре.

Она постояла в какой-то нерешительности, раздумчивости, сказала, не обращая ни на кого внимания:

– Инъекция сейчас подействует, больная уснет, проспит долго – часов двенадцать-четырнадцать… Давайте тогда так поступим. Я запишу для ее лечащего врача свои соображения. Вы пригласите лечащего врача домой. У вас это получится, учитывая ваше упорство и смелость. Посмотрит она, посоветуетесь, приготовитесь к госпитализации – и, не спеша, в ЦКБ. Там будет намного лучше. Ну что, принимаем такой план? Если что-то вдруг, немедленно вызывайте снова нас, тогда мы сами госпитализируем Людмилу Ивановну. Укол сами сделаете? Хорошо, вольтарен поможет на промежуточном этапе. Вот вам ампулы.

Когда мы прощались, Марина Валерьевна Хилтунен (так звали врача) сказала, что я молодец, но пугать так не надо: дежурные врачи на телефоне, как правило, сами не ездят по «скорой», они и призваны успокоить, дать советы, помочь в чем-то разобраться. У нас ведь «скорую» вызывают даже тогда, когда больные плохо чистят уши, забивая их серными пробками.

– Вы предупреждайте, когда работаете «на наркоз», – сказал я, – тогда и разговор будет другим. Вы бы видели боли моей жены…

– Я представляю. До встречи в ЦКБ! Приготовьте супругу и обязательно приезжайте вместе с ней, сопроводите ее. Ведь это в первый раз?

– Если не считать родов.

Плотного телосложения молодой врач молчал все время пребывания в квартире: похоже, доктор Хилтунен что-то ему сказала, отбив желание совершать наезды на больную и ее семью.

Я почему-то именно об этом думал, вспоминал, когда в машине Юлии ехал на свою заветную улицу. Инструктаж прошел достаточно быстро, но успешно. Она дергалась, думая, что именно отец позвонит и не на ее мобильный телефон, а на домашний, и, не застав ее дома, сделает определенные выводы. Но Юлька не была бы такой, если бы поступила иначе. Она ничего не стала отменять: встретились мы у памятника Великому доктору. Я замешкался, забыв, что девушка ездит на настоящем «американце» – «Форде-Мондео» черного цвета. Она тряхнула меня в буквальном смысле этого слова, приподняв со скамейки, головой показала на стоящую у тротуара машину.

– А мороженое с вафлями? – спросил я, прикидываясь идиотом.

– Это мы успеем обсудить позже, в другой обстановке.

– Гоните лошадей? – первым сказал я выигрышную фразу, про себя подумав, что она так же, как и я, спешит, что проволочек и задержек с нашим свиданием не должно случиться.

«Хотя как пойдет, все может быть, – подумал я. – Этот вихрь, ураган – как удержишь?»

Ехали недолго, где-то на берегу реки буквально вползли в уютный дворик старого кирпичного дома на четыре подъезда. Как только она открыла дверь однокомнатной, но довольно большой по размеру квартиры, в разные стороны полетели все ее причиндалы. Она осталась голой, просто в чем мать родила.

– Ты часом не нудистка? – спросил я, не отводя глаз от ее тела. Оно было прекрасным, на него нельзя было наглядеться. Глаза горят, блеск расширенных зрачков делал ее чуточку шальной. Черные без краски волосы спадали на спину и груди, такие крупные и тугие, что просто удивляешься, как можно обойтись здесь без хирурга и силикона.

Шторы она не стала открывать, включила по всей комнате три нижних бра. Мебели было немного, треть площади занимала кровать, два кресла, низкий небольшой журнальный столик, буфет-стенка. Всё. Оставалось даже приличное пространство, где моя партнерша, как девочка, бегала на носочках, изображая маленького лебедя из классического балета.

Она подскочила ко мне и ловким движением рук сорвала с меня трусы. Я смутился, промычал:

– Девочка моя, я не совсем готов… Мы так мало еще общались…

– О чем речь? Секс не должен смущать никого и никогда!

Что она вытворяла в следующие десять-пятнадцать минут, нормальному, по моим меркам, человеку трудно передать словами. Но я точно понял: она осталась очень довольна тем, как вел себя немаловажный орган моего организма.

Потом мы голыми лежали поверх одеяла на кровати и я, как последний чудак на букву «М» (по Шукшину и Ленскову), инструктировал ее для встречи и беседы с Клемашиным. Из наших разговоров я понял, что руководить пресс-службой она не собирается: это, несмотря на всё ее тщеславие, слишком обременительно. Поэтому лидером она признала меня. То, что идет на встречу она, а не я, у нее не вызвало вопросов: Клемашин меня бы не принял. Но назначить руководителем готов, потому что за меня попросил ее папа. Вот такая у девочки простая логика. Я передал ей разложенные в папке в нужной последовательности бумаги, увидел, как она небрежно бросила эту папку на кресло, как расстегнулся замок и часть бумаг вывалилась на пол. Я был готов прибить ее, но лишь спросил:

– Вопросов у тебя больше не будет?

– Нет, мой строгий и милый учитель! Давай поиграем с перекатом на спинку…

Еще «играли» минут пятнадцать. Я почувствовал, что она выдыхается, скорее можно сказать, что она уже выдохлась.

Я спросил:

– Останешься здесь?

– Нет, что ты! Я собираюсь еще и тебя до дома подбросить. Расскажешь о дороге?

Собирались молча и быстро. Всё мероприятие вместе с инструктажем заняло у нас меньше двух часов. «Если она меня подбросит хотя бы до микрорайона, – думал я, – то я почти уложусь в два часа. Успею накормить, помыть и уложить спать своего малыша».

Когда ехали в машине, я спросил:

– Почему ты не предохранялась после первого раза?

– Я и на первом могла не предохраняться. Это твоя перестраховка – презерватив. Отстаете, сударь! Вы с современной девушкой имеете дело. Это на предмет забеременеть. А по тебе, дорогой, в поликлинике все известно: не был, не участвовал, чист. У меня подруга работает в терапевтическом.

– На этой откровенно звенящей ноте мы и будем прощаться, – опять пошлостью закончил я наше свидание.

Машину она остановила на углу моего дома.

– Ты напрасно рефлексируешь. Все что надо я сделаю. Я признаюсь тебе: за тебя я была бы готова выйти замуж. Но папа, двадцать лет разницы… Он меня убьет.

– Вопросов больше нет, комплексов тоже, рефлекс…

Она мне закрыла рот рукой. Дождалась, когда я умолкну, отняла свою руку от моего рта и поцеловала меня так, что у меня закружилась голова.

– Хреновый у тебя дом, хреновый микрорайон. Но не это главное. Я, кажется, влюбилась. Вот это главное. Я уже по тебе скучаю, хотя мы еще и не простились.

Дверь открыл тихонько. Почему-то мне хотелось, чтобы Мила спала. Разулся, не зажигая света в прихожей, напоминающей вытянутую кишку с дверями сразу во все три комнаты. Подошел к спальне.

Горел ночник, жена читала, повесив новые модные очки на кончик носа.

– Привет, жена!

– Поцелуй меня.

– Сейчас умоюсь и приду.

– Нет, прямо сейчас поцелуй, а то я чуть не умерла от тоски по тебе!

Подошел к изголовью постели, наклонился, обнял за плечи, нашел ее сухие горячие губы и стал их нежно заглатывать своим ртом. Жена не сопротивлялась, я лишь почувствовал, как напряглась ее спина. Поцелуя не получилось, во всяком случае, такого, как это было недавно, в машине.

Присел на край кровати, спросил:

– Как дела? Давай-ка памперс снимай, выброшу заодно. Что хочешь на ужин? С какой травой навести ванную? Знаешь, я соскучился по тебе, всю дорогу о тебе думал. Почему-то вспомнил, как «скорую» первый раз ночью вызывал, а потом полдня спал в кабинете, делая вид, что внимательно работаю с Интернетом. Как в больницу мы…

– Ты пахнешь очень дорогими духами… Ты не обижайся, я так это спрашиваю. Не имею права даже задавать тебе такие вопросы… У тебя появилась женщина?

Она молчала минуту-две. Я тоже молчал. Наверное, мой вид настолько напугал ее, что она не знала, что делать, что говорить, как поступить в создавшейся ситуации.

Я сказал:

– Да. Появилась.

Опять растерянное молчание: она снимает очки, механически приглаживает седые патлы на висках, лицо ее скукоживается, сморщивается, но это не от слез. Слез на глазах нет. Я понял, что Мила не скажет больше ни слова. Сказал я:

– Прости, я снял в эскорте сопровождения, грубо говоря, женщину для услуг. Лучше бы тебе об этом не знать. Но ты спросила, я сказал как есть…

Она легче, легко задышала, на глазах появились живые искорки, губы заулыбались. Спросила:

– Молодая?

– Да, лет под тридцать.

– Ты ее видел в постели?

– Да, это было в номере отеля, забронированном на переговоры. Она молодая, стройная и красивая девушка вот с такой необычной профессией и прекрасным иностранным языком.

– Господи, – сказала жена, – что за жизнь? Каждый выживает как может. Бедные люди…

– Не волнуйся, мы больше не встретимся. Просто она мне не по карману. Особенно сейчас, когда я попал в такую маразматическую ситуацию… Кстати, боюсь сглазить, но у меня на службе могут произойти изменения.

– Как это?

– С повышением зарплаты и должности.

– Милый, дай-то бог! Мне страшно смотреть на тебя, как ты мучаешься…

– Да ладно, ма, не говори не дело-то! Работа как работа. Люди, вон, всю жизнь в консультантах сидят, и ничего. Что ж делать, дорогая и любимая моя жена?

– Скажи еще раз!

– Моя любимая жена, девушка моя, мой единственный, немножко больной ребенок… Я очень тебя люблю. Можно я первым схожу в душ, чтобы смыть с себя кое-что, так неприятное тебе?

– Я буду ждать тебя всегда. И любить всегда, мой единственный и преданный мужчина! Несмотря ни на что, ни на какую чисто физическую… – она не договорила: я зажал ей рот ладонью, которую она стала целовать, измазав слюной и слезами.

Глава пятнадцатая

Приказ о моем назначении к Ленскову вышел в понедельник. Позвонила Ирина из приемной моего нового шефа и первой поздравила:

– Вы теперь наш непосредственный начальник. Дождитесь вызова в кадры, распишитесь под приказом, получите копию на хранение, сдайте дела своему непосредственному начальнику и приходите к нам. Так слово в слово просил вам передать Григорий Иванович. Он у нас такой пунктуальный! Старается всё за всех предусмотреть.

Я несколько растерялся, но поблагодарил за информацию. Меня никто никуда не вызывал, никто со мной не оформлял документов, наконец, мною даже не поинтересовались в кадрах. Это первое. Второе: встречи Юлии с Клемашиным так и не произошло ни в пятницу, чего она практически гарантированно ожидала, ни в понедельник. Хотя времени сегодня было всего-то начало двенадцатого дня.

«Что делать?» – задал я себе вопрос и пока не находил на него ответа.

Молчать и ничего не говорить Юльке – нельзя. Отец ей, видимо, о наших договоренностях ничего, подлец, не сказал. Он тем самым уже заложил мину в наши с ней отношения. Хитер, ничего не скажешь! С Келиным – проще: я просто освобожу его от трясучки за его кресло. С Тужловым выпьем виски, специально куплю приличную бутылку: Сергей Сергеевич настолько равнодушен ко всему, что не касается его взаимоотношений с Биг Боссом, что даже не заметит моих проблем. С коллективом? Нинель неплохо бы посадить в кресло начальника отдела, она заслужила. Я ей так и скажу: спросят – буду рекомендовать только ее. Зама пусть выбирает сама. Итак, мне надо начать разговор с Юлией…

Я набрал номер ее мобильного телефона, спросил шепотом, может ли она выйти на улицу. Она посмотрела в мою сторону, кивнула утвердительно. На улице было так же тепло, только в воскресенье прошел небольшой дождь, стало чуть-чуть свежее. Я не надел плаща, пошел на выход. У своеобразного памятника-колесницы остановился, подумал: возьмет ли она сегодня меня или нет, помчит дальше по тернистой карьерной дороге или свалит, к чертовой матери, в кювет… С другой стороны, нового-то ничего нет. Уже все было в моей жизни: так высоко взлетал и так больно падал, что только Господь, наверное, уберегал меня от чего-то худшего.

На улице легкий ветерок шумел густо и однотонно в тополях. В это занудное однообразие вмешивалось более тонкое шелестение кустов сирени и акации, которые уже готовы были сбросить листву, да вот теплынь бабьего лета не позволяла им так скоро оголиться до будущей весны. Я зашел за угол здания, встал на солнце, подставив лицо под его нежные, уже не жаркие лучи.

– Я в курсе твоих перемен. Мы с папой обо всем переговорили на даче, – Юля стояла рядом, облокотясь на ступеньки пожарной лестницы.

– Ты как Сергей Сергеевич – юная разведчица: неслышно ходим, негласно рулим, неочевидно любим.

– Вот с этого места…

Я перебил ее:

– Значит, ты все знала, но молчала? Я не в обиде. В конце концов, Владимиру Викторовичу виднее, где, кого и как использовать. Я ему благодарен хотя бы за то, что он увел меня от этого маразма с Келиным-Тужловым. Но мы не будем и с тобой вместе тянуть лямку, и это тоже правильно. Я уверен, что ты ни с кем не сможешь делить власть. Я так и сказал твоему отцу. Видимо, он со мной согласился. Что остается в сухом остатке? Ты невероятная любовница, женщина, от которой можно сойти с ума. Но ты все это знаешь, и я тебя ничем не удивил.

– Напротив, очень даже удивил! Переговорил с папой, и молчок. Согласна, папа мог дать команду молчать, а с ним не забалуешь… Скорее всего, так и было. Он нас развел, как двух медведей, готовых угодить в одну берлогу.

Я не выдержал серьезности ее тона, заулыбался. Сказал:

– Ты еще маленький медвежонок. В берлоге по неосторожности я мог бы тебя раздавить. Поэтому все, что сделал твой незабвенный папа, правильно. Но я иногда так тебя хочу, что на время теряю сознание. Что это, любовь? Ты считаешь, что нет. Наверное, я опять соглашусь с тобой, что это влечение, что человек нашел идеального партнера – все винтики в их организмах оказались идеально подогнанными. Давай пока на этом остановимся.

– Я думала, что ты специально бросил меня на карьеру, чтобы освободиться навсегда. Сыграл на моем честолюбии. А я не смогу без тебя… Пока. Я буду стараться, потому что дала слово папе. Но сейчас – только ты, все только для тебя! Я хочу гордиться тобой. Хочу любоваться тобой, когда ты в зените славы. Все поменяй: костюмы, обувь, галстуки, духи, манеры, речь… У тебя все это было, когда ты был там, далеко, у премьера. Я мечтала о таком мужчине. И я тебя нашла! И гораздо раньше, чем Ленка из приемной моего папы… Учти, она робот. Выстраивает схемы и идет к их реализации, несмотря ни на что. И у нее только одно преимущество передо мной – возраст, молодость. Но я женщина, а она – робот с дырками, красивыми ногами и руками! Запомни: ей не нужны ни семья, ни дети.

– И у меня есть проблемы, обязательства. И я дал себе слово, что это все будет пока… Пока не выздоровеет жена. Мы не трогаем наши семьи, наши обязательства и помним о слове «пока». Так, да?

– Я больше не могу… Я уйду, – совсем тихо сказала Юлия.

Я первым пошел к лазейке в заборе. Проходом с соседней улицы пользовались многие сотрудники конторы, но сегодня, на наше счастье, никого не было. Я прошел узкими переулками, миновал несколько дворов и очутился в парке. Недалеко шумел кроной ставший мне родным белый тополь, скамейка под ним была пустой, и я уселся на нее, чувствуя, как сильно бьется мое сердце. Надо было крепко подумать.

«Главное для меня: насколько я предаю свою жену? То, что я ее люблю, нет сомнений. К этому добавилась моя ответственность перед ней, ее здоровьем: она год от года становится все беспомощнее. На фоне всего этого как мне относиться к Юле? Мне бы хотелось считать ее счастливым случаем. Гнусно, цинично, но, если трезво смотреть на вещи, она не моя любимая женщина. Двадцать лет разницы… Что будет со мной через десять-пятнадцать лет? Она бросит меня, не раздумывая, как только я надоем ей. Вот это точно может обернуться для меня трагедией. Она никогда не будет моей, никогда не бросит семью, своего папу. Я никогда, об этом даже глупо и смешно думать, не разобью ее любящее сердце».

Вот так телеграфно я излагал самому себе соображения. Они были для меня грустными.

Да, я должен признаться себе, что, видимо, только секс влечет меня к этой юной, изумительно красивой, но до предела порочной, развращенной и страшной женщине. Предаю ли я ее? Думаю, что нет. У нас все получается предельно гнусно, но по обоюдной договоренности. Использую ли я ее в своих целях? Да. Но и здесь есть цена вопроса: я отдал ей весь свой багаж, опыт, знания, научил ее быть грамотным лидером. Это сейчас бесценный товар. Все остальное – за ее отцом. Он легко продумывал варианты, я соглашался и реализовывал их. Без торга, ибо проигравших здесь не должно было быть: мы оба могли выкинуть такие финты, что мама дорогая, мало никому не покажется…

И последнее, что мне надо как-то отладить с женой: хоть иногда иметь полноценный секс. Половой жизни у нас третий год практически нет. Она как-то спокойно говорила о моей возможной физической разгрузке. Ну, что-то типа того, чтобы заказывать себе женщину на час-два. Я отмолчался, второй раз отшутился. Теперь вот пришлось сказать о женщине из эскорта… Конечно, это ужасно, в моей ситуации – тем более. Но это единственный шанс хоть изредка, хоть раз в полгода-год бывать вместе с Юлькой. Все остальное – полная херня: новая должность, новые галстуки, гордость… За что? За то, чтобы где-нибудь в компании шепнуть: «Это мой протеже»?

Вот на этом давай, мой дорогой назначенец, и поставим точку. Пора идти в контору, ждать вызовов, расшаркиваться, играть свою нынешнюю роль.

Я встал, посмотрел на гигантскую крону моего любимца и прошел к стойке бармена в кафе.

– Виски! – сказал уверенным тоном молодой элегантный человек.

– Не угадали, «Хеннесси».

Сделал пару глотков, постоял, мысленно поздравив себя с новым назначением, допил рюмку коньяку и, расплатившись, пошел по аллее парка. Тепло проникало в кровь, на душе было легко.

В кабинете стоял небольшой переполох: Нинель Иосифовна заламывала руки, то и дело куда-то звонила.

– Вас ищет начкадров! – вскрикнула моя заместительница.

– Ну и что из того?

– Дважды уже звонил!

– Зачем?

– Просил вас явиться незамедлительно к нему в кабинет.

– Нинель Иосифовна, вы в армии служили? Нет. Ну так что же вы играете по их лекалам? У нас что, штаб военной обороны? Да мало ли какому полковнику в отставке вздумается тряхнуть стариной, придет в голову бредовая идея построить всех нас! И вы побежите строиться?

Нинель Иосифовна смутилась. Для нее любой начальник из аппарата – немедленная стойка «смирно» и «чего изволите?». И вдруг от меня она слышит такую крамолу!

– Вам передали – вы скажите, что, как увидите человека, обязательно скажете ему. Меньше эмоций!

Я набрал по телефону номер действительно полковника МВД в отставке, Кучера:

– Станислав Тихонович! Горячо и сердечно приветствует вас капитан запаса Ермолов! Да, я понимаю, что для такой фамилии лучше бы быть генералом. Не получилось, сугубо штатский человек, да еще и журналист…

С другого конца трубки звучал трубный голос:

– Лично хотел вас поздравить с высоким назначением! Приказ имеется в наличии. Зачитать?

– Мне Григорий Иванович уже сказал.

– Ах, вам уже Ленсков передал? Ну да, ну да, мы ему уже послали копию… Но, тем не менее, еще раз прими…те мои поздравления. Как говорится, с вас магарыч, чтобы звездочки обмыть. Зайдите к Наине Израилевне Фрумкиной, начотделом по кадрам аппарата – надо копию получить, расписаться.

– Хорошо, Станислав Тихонович. Магарыч с меня. Спасибо за заботу и поздравление! Служу Отечеству!

Положил трубку, все сотрудники отдела смотрели на меня.

– Что смотрите в недоумении? Сам недоумеваю, что все так быстро произошло. Вот – объявили, что вышел приказ о моем назначении с сегодняшнего дня руководителем аппарата аудитора Ленскова… Велено прибыть к новому месту службы.

– Я так и знал! – сказал в сердцах Сергей Щеголев. – Невозможно поработать с нормальным человеком!

– Нам надо поговорить, Андрей Юрьевич, – это Нинель Иосифовна.

Она вдруг стала собирать какие-то бумаги со своего стола, будто это она намылилась куда-то переходить.

– Братцы мои, работаем без нервов. Нинель Иосифовна на хозяйстве, отдел не должен ни на миллиметр допустить сбоя в работе. Впереди такие крупные мероприятия… Соберитесь! И я пока с вами.

Из-за перегородки вышел Павел Сакс:

– Перекурим это дело на пару минут?

– Конечно, Паша. Хотя я стараюсь не курить, пойдем выйдем.

Прошли в курилку, стояли друг против друга без сигарет, не было желания закуривать.

– Я чувствовал, что это вот-вот произойдет… Правда, думал, что ты примешь наше управление. При всем моем уважении к Келину… Ну, что сейчас говорить? Собачья должность у вас будет, сэр! Сто горлохватов, бесконечные командировки доводят людей до бешенства по любому поводу. Правда, аудитор – класс, безупречный профессионал и авторитет! Ему даже голос не надо повышать. Он туфту видит, не открывая отчета о проверке. Пишет ужасно тяжело, по изложению, но сколько проблем, примеров, анализа, выводов! Я с огромным удовольствием работаю с его отчетами при публикации после коллегии. А теперь, надеюсь, мне будет полегче, ты все-таки часть редактуры возьмешь на себя…

– Паша, возьму, если не утону в текучке, если впишусь в коллектив и тэ пэ. Ты не дави на меня сразу, дай мне оглядеться, а?

– Да не психуй ты, все будет хорошо! Через месяц-два мы тебя не узнаем: приемная, секретарь, машина к подъезду…

– Не слышал анекдот про машину к подъезду? Мне его в «Комсомолке» Гена Бочаров рассказал, замечательный журналист, писатель. Начальника все повышают и повышают. Сменил квартиру, завел любовницу-секретаршу, естественно, молодую, костюмы от Валентино, галстуки из Лондона ему везут. Машина ему, машина для обслуживания семьи во главе с женой. Домработница кормит завтраком. Он поел, набрал номер по телефону: «Машину к подъезду! (Длинная пауза). Как “идите на фуй”?»

– Ха-ха-ха-хи-и! – смеется Павел. Он не может остановиться, достает носовой платок, вытирает слезы. – Поучительный анекдот, ничего не скажешь… Ну, я думаю, ты переживешь. Без газеты не останешься, на хлеб всегда заработаешь. Тебе хочу сказать спасибо за то, что, зная все о нас с Келиным, первым протянул мне руку. Я даже как-то отвык от такой открытости. Отплачу тем же: заходи, звони в любое время. У меня главврач ЦКБ в родственниках, есть хирурги, другие спецы в больницах… Не дай тебе бог попасться, но помни о нашем разговоре, хорошо?

– У меня жена…

– Я слышал, правда, краем уха. Давай, встанешь на ноги – и встретимся с кем надо, поговорим.

Он на удивление крепко обнял меня и тут же вышел из курилки.

«Вот тебе и друг Келина, вот тебе и Сакс… Ай да Пашка!»

Мне так захотелось закурить, но сигарет не было, а в нашей курилке не принято мешать начальству вести разговоры. Так что ближайший куряка может появиться здесь минут через пять-десять. Ладно, обойдемся без отравы. Надо идти, кадры ждут.