Текст книги "Колесница (сборник)"

Глава шестнадцатая

Двое начальников инспекций приняли меня нормально: они оказались старше по возрасту, у них были персональные машины, собственные приемные, получали они «за вредность» больше меня. Третий и четвертый – выкаблучивались: им особенно не нравилось, когда в отсутствие аудитора я раздавал указания по контрольным поручениям высшего руководства Комитета. Нет, они понимали, что проигнорировать установленный в документе срок они не имеют права. Тут аудитор так задницу надерет, что мало не покажется. Но задать вопрос: «А почему Ермолов дает мне поручения?» – сколько угодно.

Я пришел к Федору Ивановичу, третьему, самому шумливому начальнику инспекции, после очередной его бурной реакции на очередную бумагу, о которой мне только что рассказала Ирина. Правда, перед этим референт аудитора, Любовь Даниловна, милая и простоватая хохлушка, сказала:

– Я вас умоляю! Всем известно, что он гамнюк… Не берите в голову, не портите свои нервы!

Застал я его врасплох: он только что покурил в кабинете, приоткрыл фрамугу и пытался выгнать дым. Это был смертельный грех: курение разрешалось только в одном, отведенном на первом этаже здания месте. Увидел меня, в глазах – недоумение, даже испуг. Не выдержал, поднялся с кресла, пожал мою руку.

– Хорошо, что фрамуга открывается, – сказал я. – У меня забита наглухо, уже не покуришь… Не угостите сигаретой?

Он достал из стола пачку сигарет, зажигалку. Я с наслаждением затянулся сигаретой, мечтательно произнес:

– Еще бы рюмку коньяку – и можно умереть от блаженства…

– Запросто, счас сообразим!

Достал дорогой коньяк, две рюмки граммов по пятьдесят, не больше, умело разлил буроватого цвета жидкость из начатой бутылки.

– Ну что, со знакомством, дорогой Федор Иванович! Продолжение за мной, но в другое время и в другом месте, чтобы не было мучительно больно нашим подчиненным.

Мы чокнулись, я смаковал прекрасный коньяк. Он наблюдал за мной, потом залпом опрокинул рюмку, достал из стола шоколадку. Закусили, я докуривал сигарету.

– Можно, я за компанию еще одну выкурю? – спросил он.

– Вы хозяин дома, это я у вас просил разрешения.

– Вы за аудитором – второй хозяин. По старшинству, так сказать, и спрашиваю…

– Звонил Григорий Иванович, просил особо по бумаге с Карелией отработать. Его смущают сроки: кажется, мы заявили не очень реальную дату окончания проверки. И если аппарат Комитета поставит ее в план рассмотрения на коллегии, нам уже не уйти от скандала.

– Он мне звонил, уже влил. Мой промах, не волнуйся… Мы – на «ты»? – я кивнул. – Мы все поправим…

– Спасибо, Федор Иваныч, за понимание, за угощение, за «ты» – за все!

– Нам надо держаться крепко вместе. С Ленсковым непростая ситуация. Если он упрется – а это уже было несколько раз, – беда! Как бык идет напролом, председателя посылает только так! Я понимаю, что ты его человек, хотя и не финансист. Буду помогать, приходи в любое время.

– Как сейчас?

– Да, брат, обезоружил ты меня! Вижу, что не пацан, не козел залетный. Я с Григорием около двадцати лет рядом, в основном по министерствам, членом коллегии у него был. Все порушили, поломали в девяносто первом, козлы! Чуть в тюрьму с ним не угодил, но, Господь милостив, отстояли мы его. Ни один наш сотрудник не дал на него показания, как ни пытались го…ки из Генпрокуратуры давить на них. Вот такие, брат, дела.

Я понял, что легкое опьянение от выпитого уже прошло, что пора ретироваться. Встал, пожал руку самому непокорному начинспекции и вышел в проходной кабинет, который был рядом с его небольшим уютным кабинетом и служил ему приемной. Женщина – координатор поручений начинспекции, то есть не секретарша, а полноценный сотрудник инспекции, сказала:

– Как он? Буянил? Вроде бы у вас все было тихо…

Я заулыбался следом за ней, показал большой палец и вышел в коридор. Это была моя такая большая победа, что мне хотелось петь и прыгать. Шел к себе в закуток необычайно легкой и упругой походкой. Я отказался от огромного кабинета, расположенного рядом с приемной аудитора, в котором сидели Ирина, Любовь Даниловна, еще два профильных советника Григория Ивановича.

Куда эту кучу-малу было выселять? У них одних цветов хватило бы на целый коридор, шкафы с архивом, папками, канцтоварами, чайники-кипятильники и так далее, и тому подобное. Поэтому я занял скромный кабинет в конце коридора, подальше от глаз начальства, поближе к народу. Единственное, что плохо, – долго устанавливали правительственную связь. Я уже потерял всякую надежду звонить шефу напрямую по массивному телефону из слоновой кости с гербом РФ. Зато в отместку он дал мне номера всех своих телефонов: домашний, дачный, два мобильных номера (один у водителя) и самый закрытый, о котором знала только семья.

Не успел я оглянуться – сентябрь уже пролетел. В сутолоке событий, в которые я попал как новичок, в незнании сотрудников, в нервозном состоянии духа и тела блекло и незаметно прошел мой юбилей. Банкета не было, кто хотел, приходил ко мне в кабинет: рюмку чего-нибудь крепкого я всегда мог налить не в ущерб трудовой дисциплине, не в нарушение субординации, поскольку она еще не народилась. Видели многие, что бегает по коридору какой-то хрен в очках, носится с какими-то папками и бумагами… Все сам, никого не вызывает, приемной нет, в столовую высшего начсостава не ходит.

Вот таким недотепой представлял я самое крупное в Комитете направление деятельности аудитора Ленскова. Григорий Иванович, я чувствовал, был доволен: ничего не прошу, до всего стараюсь дойти сам, ошибаюсь, но не вру, не выкручиваюсь перед ним, честно говорю, что «прокололся», прошу его научить, как сделать то-то и то-то или как поступить правильно.

Через две недели после вступления в должность он вызвал меня на чашку чая. Сели мы с ним в комнате отдыха, задней части его большущего кабинета. Там, за перегородкой с отдельным входом, размещались модерновая душевая кабина с туалетом, тренажерные кресла и велосипед, нагреватели чая, кофеварка, шкаф с приличным количеством чайных и кофейных сервизов и диван, на котором Ленсков нередко мог всхрапнуть после обеда. Естественно, куча правительственных телефонов, запараллеленных с его рабочим столом. Вставал он не позже пяти утра, а к семи уже приезжал на работу.

– Как? Трудно? – спросил он на полном серьезе.

– Да, – ответил я.

– Не паникуешь, не жалеешь, что перешел ко мне?

– Нет. Хотя не мешало бы провести разъяснительную работу с начсоставом: пришел новый человек, не финансист… Но это не беда, за финансы и результаты проверок у вас есть с кого спросить. А вот про организацию работы четырех инспекций, планирование, командировочную эпопею, когда в отъездах в месяц бывает до тридцати человек, и тому подобное неплохо бы напоминать и начальникам инспекций, и их замам, и всем остальным. И сказать, что спрашивать теперь с них будет этот новый человек.

– Ты все сейчас взял на себя. Я это почувствовал. Ты уже разгрузил меня на добрую половину дел, особенно бумажных, особенно бездарно-отчетных. Это прекрасно. Но зачем идем дубляжем? Зачем ты запрашиваешь отчеты по проверкам? Я же их веду, черкаю, заставляю дотягивать, наконец, подписываю, как вы, издатели, говорите, в печать. И ты туда же! Это раздражает начинспекций.

– А как я еще узнаю, как ведется отчет, какова процедура его прохождения? Ведь сейчас аппарат Комитета звонит уже не вам, а мне. Они с меня спрашивают сдачу материалов по графику. И это правильно. Раньше глупо было: начальники инспекций и так затраханные, а им звонит департамент подготовки коллегий и срочно требует представить материалы. А они, эти бумаги, еще у вас на столе, или у советников ваших, или в приемной запурхались девчата, а им некому дать по одному месту, подсказать, что главное, что второстепенное… И забегали десятки людей с выпученными глазами! Систему надо отработать. Все должно соответствовать процедуре: инструкции по делопроизводству, другим основополагающим бумагам. А у нас – полный бардак, разброд и шатания. У вас времени нет, ваши приемная и секретариат еще не доросли до принятия решений такого уровня. В итоге, мы – худшие, срываем сроки, готовим материалы в спешке. В общем, несерьезно все это! Вот такие мои соображения.

– Да, ты во многом прав. Жилка аппаратчика у тебя, пожалуй, даже получше, чем у меня, выработана. И то правильно: школа того, еще большого Совмина СССР… Ты как с премьером-то уживался?

– Вполне нормально.

– А меня он недолюбливал. Считал занудой, бумажным червем. Но работал я хорошо, придраться было не к чему, и он отправил меня на повышение, вдруг сделал министром финансов РСФСР, из замминистра финансов СССР отправил на республику. Это, в принципе, хорошо: столица, свое здание министерства, статус… В общем, я поначалу-то обиделся, а потом так ему был благодарен!

Я слушал, молчал, но уже вполне понимал, что сегодня он объявит меня полноправным хозяином коллектива не только на время его отсутствия или, не дай бог, болезни. Он даст десять дней на то, чтобы мы вместе с начинспекций проработали процедуру и так далее, и тому подобное. Так и получилось: Григорий Иванович нажал кнопку на рабочем телефоне:

– Любовь Даниловна, настал ваш час! Зовите всех начальников инспекций и их замов ко мне. Сама приходите с бумагой для ведения протокола, чтобы потом я подписал распоряжение на исполнение.

И, без перехода, ко мне:

– Одна просьба: ты сегодня сиди и молчи! Я все скажу сам, хорошо? Только не обижайся, что буду торговать твоими идеями. И второе: Андрюш, не пыжься! Зачем эти модные ботинки, галстуки, сорочки за тыщи рублей? Финансисты – народ страшно консервативный и скупой. Хрен они себе купят рубашку за три тыщи, если рядом лежит такая же за тыщу…

– Я журналист. У нас было так: или джинсовая рванина, или все от «Дольче Габбана». Я ваше пожелание принимаю. Наверное, за годы работы в Совмине я тоже уже стал вицмундиром.

Мы допили чай, посидели еще минуту в комнате отдыха, и тут дверь приоткрылась, просунулась голова милой хохлушки:

– Хлопци у сборе… Григорий Ваныч, чаем будем их поить?

– Нет, сегодня серьезное совещание, не будем расслабляться.

Следом за Любовью Даниловной Григорий Иванович, а за ним и я, вышли из комнаты отдыха. В кабинете за большим столом собралось вместе с советниками около пятнадцати человек. Все напоминало интересную восточную церемонию. Перед двухметровыми часами, стоящими прямо за креслом начальника, уселся аудитор. По стенке справа от него расселись четверо начальников инспекций: я понял, что здесь главенствует чисто возрастной принцип. Слева от Григория Ивановича – пустое кресло, потом восседали советники, Любовь Даниловна, трое малознакомых мне молодых людей – видимо, заместители начальников инспекций. Все остальные (человек восемь-десять) сидели на стульях, близко расставленных у стола. Я стоял рядом с аудитором, не смея занять пустующее кресло.

– Друзья мои, поздравляю вас с окончанием бюрократических пыток и мук! Вот, представляю вам Ермолова Андрея Юрьевича, который две недели назад был утвержден фактически моим заместителем, руководителем нашего аппарата. Я специально выждал такую длинную паузу: думал, что не выдержит человек, сбежит от нас… Нет, выдержал, еще и принес свои идеи, «как нам реорганизовать Рабкрин». Помните такую знаменитую работу классика? Прошу любить и жаловать! А вас, Андрей Юрьевич, прошу сесть по левую руку от меня.

Я плюхнулся в кресло, смотрел на молодые и старые лица, заметил, что совсем мало женщин-руководителей. Любовь подсунула мне новенький блокнот и шариковую ручку.

– Поехали! – сказал Ленсков. – Прошу в течение десяти дней представить Ермолову графики прохождения материалов после окончания проверок. Отчеты он будет представлять мне лично, но только в установленные им сроки. Никакой суеты, беготни, хлопанья дверями! Все вопросы по взаимоотношению с аппаратом Комитета и региональными властями, где проходили проверки, решает Андрей Юрьевич. Не вы, начальники инспекций, а Ермолов. Это закон! Вы – аппарат, исполнители. Он отвечает головой передо мной, а я – выше и перед Господом Богом!

И понеслось… С примерами, ярко, образно, с рассказами и пересказами разговоров с руководителями регионов и акционерных обществ, попавших под контрольные проверки, Григорий Иванович вел рассказ о том, как мы теперь будем работать. Все писали, блокноты разбухали от мыслей, которые излагал аудитор. Сидел, не открыв блокнота, один Федор Иванович.

– Что, мой лучший друг Ушаков, дорогой Федор Иванович, ты все, как всегда, знаешь лучше всех? Избавляйся…

– Григорий Иванович, палец сбил. Видите: ноготь мертвый, не могу ручкой писать… А вот ноутбуки вы нам не покупаете, между прочим!

– Кстати, это не ко мне! Это теперь к Андрею Юрьевичу. Ха-ха-ха-хёёх! – засмеялся Григорий Иванович. – Как хорошо, есть теперь на кого свалить! Подождите у меня. Созрею, через полгодика расконсервирую должность и директора департамента нашего направления. Вот тогда заживу – кум королю, сват министру…

Были прения, выступили все начинспекций, радовались, что наконец-то закончится бардак с этим чертовым аппаратом Комитета. Как саранча ведут себя, наглые, только даты и сроки в глазах, только премиальными научились пугать. Вот пусть теперь Андрей Юрьевич и расхлебывает с ними эту кашу, ставит их на место!

Аудитор посмотрел на меня, заулыбался, дал понять, чтобы я и здесь промолчал, не выступал. Одна из замначинспекции, красивая худенькая и элегантная женщина средних лет, сказала, что у нее молодые сотрудники-инспектора составили «простыню», где на двадцать три позиции расписали все их дела на целый квартал.

– Поимённо! – подчеркнула она, сделав ударение на букве «ё». – Приходите к нам в инспекцию, Андрей Юрьевич, мы вам все покажем! Только быстрее: с понедельника я улетаю на три недели вместе с пятью сотрудниками.

– Вот видишь, уже персонально красивые женщины приглашают! – сказал Ленсков. – А мне ни слова не сказала, как я ее ни пытал. Так, Анжела Михайловна?

– Вам бесполезно голову забивать.

– Ну, и на том спасибо, – подытожил аудитор. – А теперь серьезно. Пишите, Любовь Даниловна! Это будет оформлено распоряжением с контрольными сроками исполнения. Первое: оборудовать кабинет Ермолова А. Ю. в комнате номер… Это будет рядом с вами со всеми. Не дело держать его на выселках. Передать ему двух моих советников, приемную с секретариатом и выделить двух сотрудников из инспекции анализа и прогнозирования – на уровне ведущих инспекторов. Но вы должны помнить, что это минимальный аппарат лично Ермолова, его глаза, руки и уши. А так он дает поручение любой инспекции. И на исполнение! О другом я уже не говорю…

Глянул я на начинспекции анализа и прогнозирования – молчит тот, вида не подает, что-то рисует в блокноте.

– А знаешь, Константин, почему отбираю у тебя две ставки? – спросил аудитор.

– Да, знаю, – сказал Константин Петрович Михеев, начальник инспекции. – Вы попробуйте найдите хорошего аналитика на наши государственные зарплаты! Сейчас в банке аналитик получает в пять раз больше, чем у нас.

– Хорошо, пусть Ермолов поищет среди молодых.

– А что, я уже старый? – с вызовом спросил Михеев.

– Нет, засидевшийся, тряхнуть тебя надо. Съездить тебе в командировку надо, вина попить, с женщинами пофлиртовать… Все-все, шучу, не обижайся!

Любовь Даниловна еще раньше успела шепнуть мне, что у Михеева больная жена, она не выходит из дома уже несколько лет.

– Второе, – аудитор хорошо подготовился к этому совещанию. Вот только почему-то даже не сказал мне, что собирает людей. – Не будем делать панацеей от всех бед бумаготворчество. Но инструкции, делопроизводство – надо знать. Организовать учебу, принять зачеты, завести дневники на каждого сотрудника. Это – на исполнение начинспекций, с докладом Ермолову. Будут закавыки, он мне доложит. Так? Это серьезное дело, оно у председателя стоит на контроле. Два дня назад он такой раздолбон устроил, в том числе и мне, мало не покажется!

Было третье, седьмое, десятое… Все заговорили, у многих накипело. Командировки сотрудников сопровождаются плохо, бюрократы аппарата Комитета замучили: по целому дню тратит человек, чтобы оформить элементарную командировку. С летним отдыхом – в дома отдыха не прорваться. Надо свой пансионат откупать и содержать на наши возвращенные государству деньги. Но больше всех шумел Федор Иванович: он хорошо помнил систему социальной защиты сотрудников в Совмине и поэтому постоянно спрашивал, почему там можно было организовать, а у нас – нет.

Я выходил из кабинета предпоследним. Оставалась только Любовь Даниловна со своими вопросами по оформлению протокола и подготовки распоряжения. Ленсков увидел меня уже у дверей, почти крикнул:

– Ну как? Вот такой у меня народ. С ним можно горы свернуть. Я освобожусь, позову тебя еще на пару слов, побудь на месте…

– А куда народ переселим из объявленного для меня кабинета? – успел спросить я.

– Часть – в твой, туда четыре стола запросто войдут. А одного – найдем куда, не волнуйся. Все остальное – там пусто. Вселяйся, делай себе приемную, рассаживай ребят – и за работу!

Я закрыл дверь, вышел в приемную.

– Андрей Юрьевич, есть горячий чай, – сказала Ириша. – Жду вас не дождусь…

– А кофе?

– Оппа, а мне сказали, что вы любите только чай… Конечно, садитесь в кресло, отдохните, через секунду будет крепчайший кофе.

Я буквально плюхнулся в глубокое необъятное кресло для гостей приемной и чуть не задремал, ожидая эти минуты, пока мне варили кофе.

«С началом тебя, с крещением!», – успел я все-таки подумать о главном, о том, что произошло на моих глазах.

Глава семнадцатая

С Юлией мы не виделись больше двух недель. Я буквально наткнулся на нее, опоздав на какое-то совещание, которое проводил руководитель аппарата Комитета, маленький плотный человечек с такой бурной биографией в недавнем прошлом, что не дай тебе Господь попасться ему в зубы несколько лет назад. Он уверял всех, что это он писал новую Конституцию демократической России, что был советником первого президента и готовил развал «империи зла» в Беловежской Пуще.

Бог ему судья: я знал демократа первой волны, который спал с деревянными транспарантами в обнимку и ходил на все митинги и демонстрации. И все для того, чтобы видеть секретаря одного Уральского обкома КПСС, глубоко больного человека, первым президентом свободной (от кого?) страны. Прошло немного времени после девяносто первого года – и мой знакомый с транспарантами готов был собственными руками передушить всю новую власть. Его закрытое КБ передали под совместное предприятие консультантам из Штатов; зарплату он не получал годами и, чтобы не умерла с голоду его большая еврейская семья, конструировал «умные замки» и продавал их на рынке. Доктор технических наук, начальник лаборатории, милейший человек и талантливый конструктор суперсистем, мы ездим с ним на рыбалку, до сих пор любит говорить:

– Кто бы знал истинную цену вопроса?

Так почему не может быть суперсоветником первого президента никому не известный юрист университета, наш нынешний руководитель аппарата?

Видимо, Юля тоже опоздала на совещание, сидела в конце небольшого зала, на последнем ряду, держа рядом, будто для меня, свободное место. Я положил ее руку на свое колено, стал нежно гладить, прикрывшись от назойливых глаз соседей тетрадкой для записей.

– Поздравляю! Приказ читал, даже копию снял – на память. А кто стал начальником пресс-службы, не знаю, – зашептал я одними губами, повернув к ней голову.

– Это ставленник Вадима Ивановича, хозяин крупнейшего ИТ-агентства по рекламе. Все, дорогой мой, уходим в Интернет, в новые технологии пиара и рекламы!

– Ну и молодцы, что можно сказать… Ты одна будешь заместителем, или второй предусмотрен?

– Пока – одна, но ставка второго заложена. В общем, все как у тебя в положении, структуре и штатном расписании, только с акцентом на ИТ, на Интернет.

– Какая ты умница! Проломила все одна, осталась без Келина и Тужлова…

– …и даже без тебя. Видела, как ты садился в служебную машину. Хорошо, смиренно. Только вот в старом костюме…

– Ленсков сказал, чтобы я не выпендривался, вел себя скромнее, а то народ не поймет, примет меня за «голубого», – я беззвучно рассмеялся.

Юля тоже прыснула:

– Ну и нравы у вас! Бедный мой, даже здесь нет свободы… Но все равно ты посвежел, помолодел, весь – порыв… Я думала, что ты сметешь меня с этого сиденья, так бросился ко мне.

– Я правда соскучился, что тут скрывать. Заходи ко мне, посмотришь новый кабинет. Ленсков распорядился переоборудовать две смежные комнаты, забросил ко мне советников, свободных дежурных по приемной – в общем, весь секретариат.

– Да знаю я все о тебе: работает у вас моя подруга. На Анжелу не западай, это креатура высшего руководства. Увидишь высокую стройную красавицу-блондинку в инспекции Михеева – это племянница жены аудитора, – будь бдителен, ибо она без мужа, но с ребенком. Остальные – по обстоятельствам.

– Спасибо, мой ангел-хранитель! Когда мы увидимся?

– Жди, скажу. Пока столько работы, что не продохнуть. Этот придурок из агентства ничего в нашем деле не понимает. Набрал таких же придурков из своих. Только курят и жрут без конца: то кофе, то пирожки, то буфет, то столовая… Гоняю их целыми днями.

– А где наш-то отдел?

– В стадии переоформления. Учла твою просьбу – Нинель Иосифовну сделала начальником отдела. Келин будет уходить в секретариат председателя. Про Тужлова пока не знаю. Якобы пишет книгу Вадиму Ивановичу.

– Молодчина, спасибо! Нинель не подведет.

– Да уж, если будет сдавать, то со всеми потрохами! Хотя о тебе – только хорошее. Как ты умеешь женщин бальзаковского возраста умасливать? Ведь знают, что от тебя, как от козла, они ничего не получат, но любят тебя, надеются на что-то…

– Любая женщина остается женщиной. А ласковое слово…

– Молодые люди, как ваша беседа проходит? Не хотите поделиться с нами?

Мы сразу поняли, что это обращаются к нам. Но вида не подали, головами не крутили, как сидели, облокотившись на кресла, так и продолжали сидеть. Оратор несколько растерялся, что-то хотел сказать, но промолчал. Напряжение в зале не проходило, и тут мы увидели, что один из заместителей руководителя, припадая, как инвалид, на оба колена, пошел по проходу в нашу сторону. Он не стал вступать с нами в разговор, сел с краю на последнее в ряду свободное место и уставился на своего начальника.

Тот продолжил рассказ о прошедшем совещании в Минюсте. Так это было для нас важно и интересно, что там юристы хотят сделать с поправками в какое-то законодательство! Да им Госдума башку оторвет еще на стадии обсуждения этих предложений. Только она, Госдума, и никто больше, должна разрабатывать, вносить и утверждать какие-то кардинальные поправки в любое важное для страны законодательство. Вот это я знал точно, поэтому сидел на своем месте, рядом с красивой, но уже не моей женщиной, и вдыхал запах ее духов.

После совещания Юлия сказала: «Пока-пока!» – и, не глядя на меня, направилась к выходу. Зам, пришедший к нам на полусогнутых ногах, хотел прицепиться к ней, но, видимо, не посмел, повернулся в мою сторону и сказал:

– Серьезное совещание требует серьезного и ответственного отношения!

– Вы абсолютно правы, – сказал я на полном серьезе. – Я вот пол-альбома исписал. Столько мыслей почерпнул!

Я вышел из зала, направился к себе, но не успел сделать пять-шесть шагов, как меня за руку взяла Любовь Даниловна:

– Григорий Ваныч звонил, сказал, чтобы вы больше не ходили на эти гаменные совещания. Нечего их баловать, выполнять им план мероприятий! Он сейчас на ученом совете в университете, освободится к двенадцати часам дня. Просил позвонить… Да, еще просил прочитать сообщение про Комитет в агентствах.

«Так, что-то цапануло старика, – думал я, направляясь в свой кабинет. – Хорошо, что Интернет не выключил, а то бы сейчас просидел в ожидании связи!»

По дороге заглянул в приемную, увидел Ирину, поздоровался. На ее молчаливый вопрос сказал, что Любовь видел, звонок сделаю, а вот кофе – хотел бы попросить сделать.

– Конечно, Андрей Юрьевич. Но вы помните, теперь у вас в собственной приемной несколько человек. Хорошо варит кофе Любовь Даниловна, Люда Спирина, Нина – советники Григория Ивановича, а теперь и ваши советники.

– Но вы, Ира, варите замечательный кофе!

– Придется нести его к вам по коридору, остынет.

Вбежал к себе. Сначала шла большая комната с шестью рабочими столами. За пятью из них уже работали люди. Потом шла перегородка, и за ней – дверь во второй кабинет. Чтобы усилить звукоизоляцию, дверь была обита темно-коричневым дерматином. Кабинет был ровно наполовину меньше первой комнаты, но какая мебель стояла в нем! Особенно меня впечатлил кожаный диван с приставным столиком и двумя креслами к нему. Это гостевой отсек. Рабочий стол широкий, из дубового шпона, теплый на ощупь. Кресло, тумбы и прочая канцелярщина были как везде, стандартные. Правительственная связь работала с самого начала, без длительной замены номера на нового хозяина. Это хорошо и удобно.

Интернет мне выдал информацию о том, что на ближайшем заседании коллегии Комитета будут рассмотрены итоги проверки группы компаний «Евразия-холдинг» по соблюдению налогового законодательства. Приводятся слова Ленскова, что следует ожидать больших неприятностей по налоговым отчислениям группы. Суммы приведены громадные: только за период прошлого года десятки миллионов долларов были сокрыты от налоговых органов. А проверке подверглись все фирмы группы за последние три-четыре года.

«Так, видимо, Ленскова достали журналисты перед заседанием ученого совета, – размышлял я, – и он, душа Тряпичкин, похвастался, что и мы чего-то значим, вот, мол, ждите сенсации. В этом, конечно, нет ничего страшного, тем более материалы уже все сданы на коллегию, включая проект решения… Так, кстати, а что там, в решении?»

Я позвонил замначинспекции, ведущему эту проверку:

– Саша, прочитай мне проект решения по холдингу, пожалуйста!

– В какой части?

– Предлагаете передать документы в МВД или прокуратуру?

– Да, именно, вносим предложение: направить материалы проверки в Генеральную прокуратуру РФ…

– Пока держится это предложение, не давят?

– Пока тихо.

– Ну, теперь держись! Прочитай Интернет – новости, высказывание Ленскова – и, если что, всех отправляй ко мне. Всех: представителей фирм, холдинга, журналистов, наших комитетских начальников и тому подобных. Понял меня, Саша? Никаких комментариев, никаких пыков-мыков! Есть начальство, все вопросы – к нему.

– Понял! Спасибо, Андрей Юрьевич, а то я с этой братвой не очень-то себя чувствую.

– Ничего, Саша, прорвемся! Только не влезай ни в какие комментарии.

Позвонил Ленскову ровно в двенадцать часов дня. Тот сразу в карьер:

– Никаких комментариев по поводу «Евразия-холдинга»! Коллегии еще не было, а утечка информации уже пошла!

– Так это не вы сказали журналистам?

– В том-то и дело! Они меня стали терзать, будто прочитали как минимум постановляющую часть документа. Знают все цифры недоимок, говорят, что это мое личное мнение, что еще не факт, что коллегия поддержит такое решение…

– Кто особенно усердствовал?

– По-моему, агентство «Интерфакс». Аля, забыл фамилию…

– Шерстобитова?

– Точно! Так неприлично себя вела…

– Все беру на себя, Григорий Иванович, больше ни с кем не соединяйтесь. Вы свой мобильный раздавали налево и направо. Это хорошо, конечно, – самый открытый аудитор, и прочее. Но это и плохо: вам же не дают работать! Тем более, я носом чувствую, что идет чернуха, заказ на то, чтобы отмыть «Евразия-холдинг».

– Так что мне-то делать, Андрюш?

– Отдайте этот самый ходовой мобильник водителю. А он пусть переадресовывает всех на меня или на приемную. Я буду рядом.

Звонков было не так уж и много. Бум новостной ленты прошел, звонили уже из газет: «Ведомости», «Коммерсантъ», журнал «Деньги» (поскольку он еженедельный) и другие издания. Я всем говорил, что завтра (только завтра!) заседание коллегии, будет рассмотрен вопрос о «Евразия-холдинге», выдадим пресс-релизы, а Ленсков будет комментировать решение коллегии. Обстановка утихла сама по себе.

Я позвонил Юле, рассказал по сути вопроса. Она была чем-то занята, слушала меня вполуха, спросила в конце разговора:

– Что от меня-то надо?

– Слив ты не уловила: из нашего аппарата идет утечка информации. Коллегия только завтра, а журналисты целенаправленно возбудились уже сегодня – заметь, до двенадцати часов дня. А второе: вот это и есть твоя работа – разруливать, гасить пожарные ситуации.

– Ну ты и бюрократ!

– Нет, Люлёк. Представь, что я бы был с ним на заседании ученого совета. Нас нет. А десятки звонков журналистов, кем-то организованных, есть! Где выход? В пресс-службе. Далее по тексту – в зависимости от твоих организаторских способностей.

– Нет, ты, конечно, прав, – напирала Юля. – Спасибо, что включился, разрулил, прикрыл нас! Я уже не могу спокойно смотреть на этих новых придурков. Господи, хоть бы скорее переоформили Нинель и всех остальных наших ребят!

– Я, если ты не возражаешь, сам подготовлю пресс-релиз по «Евразия-холдингу», согласую его с Ленсковым и переброшу вам на рассылку. Только прошу: никакой отсебятины, никаких комментариев! Там такое начнется, что мало не покажется. Всех отсылай к нам, ко мне. Хорошо?

– Да, милый. Ты, как всегда, прав. Но я ничего не поняла…

– Расскажу потом, когда закончится эпопея с холдингом.

Мы временно расстались, потому что я чувствовал, что в итоге на коллегии достанется и пресс-службе, и нашему аудитору, а это значит – и мне.

А уже через час раздался звонок: не через приемную, не по мобильному – по правительственной связи. Я еще подумал, что Ленсков уже приехал, напрямую решил переговорить со мной.

– Это вас «Евразия-холдинг» побеспокоил, – нервный женский голос в трубке.

– Здравствуйте, – я представился как положено: все-таки женщина на проводе.

– Не можем господина Ленскова разыскать! Все отправляют к вам…

– Давайте попробуем спокойно во всем разобраться, – сказал я. – Григорий Иванович на ученом совете, освободится не ранее двух часов дня. Мобильные они, по договоренности, отключают. Говорите, что бы вы хотели, я первым передам ему вашу информацию.

– Я Масина-Насина (не расслышал точно фамилию) – вице-президент холдинга по внешним и корпоративным связям. Мы с первым вице-президентом компании хотели бы встретиться с господином Ленсковым. Прямо в ближайшие час-полтора. Наш президент разговаривал с Вадимом Ивановичем, и тот сказал, что проблем со встречей с Ленсковым не будет.

– Ну, раз вам так сказали, тогда, конечно, не будет. Как только он вернется из Финансовой академии при Правительстве РФ, ему тут же доложат, он примет решение, и с вами свяжутся. Скажите, как вам позвонить по правительственной связи?