Текст книги "Железные игрушки – магнитный потолок"

– А ты со всеми такой добрый, Другман? – блеснула стеклами своих очков.

– Да как тебе сказать? Для тебя я не добрый, и не злой, просто хочу понять. Могу встать и уйти, тебе от этого легче? Понимаешь, между нами уже что-то произошло, какая-то история. Я шел домой, а сейчас вот здесь. Ты тащила чемоданы, оступилась, я тебе помог. Мы пьем кофе, курим…

– За твой кофе, сигареты и услуги носильщика я могу заплатить, – она стала порывисто открывать свою сумочку.

Он остановил ее:

– Ну-ну, не об этом речь. И, пожалуйста, не делай резких движений. В твоей жизни что-то могло быть так или иначе. Но твой муж, зачем с ним жить тогда? Можно было оставить, уйти, развестись. А то убивать? Как это?!

Она строго подняла указательный палец, повела из стороны в сторону перед его глазами… и это было как напоминание о стрелке Весов в подземном Чертоге, где будут взвешивать его преисполненное сомнениями сердце.

– Огромные леса чернели вдали на горизонте. Мрачные круглые леса, где торчмя стоят спрятанные подводные лодки. Круглые очереди. Мы жили недалеко от одной железнодорожной станции в бараке, что весь сгнил, был выселен. Но это ему и надо. Ведь он был нелюдим, одиночка. Просто какое-то воплощение одиночества. Он был очень одинок. У него была одна нога. Одна рука. Одно ухо. Один глаз. И одна ноздря.

У нас в бараке все пропахло вываренными черепами. Черная пасть безумия вбирала в бездну могильного мрака, перетирала гнилыми зубами. У него был такой… своеобразный бизнес. Он нашел, пробрался в одно место. Это очень далеко, он ездил туда. В глухие заболоченные леса, в самые топи. Во время войны там высадился немецкий десант. Довольно-таки бессмысленная, нелепая операция, как оказалось. Их тут же окружили, загнали в эти болота. Видно, у немецкого командования были такие карты местности, что сложенные вчетверо, как раз поистерлись на этом месте. Оттуда сквозила гиблая пустота – и уж они нахлебались ее вдоволь! Гитлеровцы пытались обороняться, в середине там как бы островок, земляная твердь, некоторые из них добрались туда. Окружили все вокруг себя минами. Но нашим уже не до того было, и они поставили минные заграждения в несколько рядов, продолжили наступление. Немецким десантникам уже не выбраться оттуда. Ядовитые испарения, постоянные туманы, склизлая мгла висит в воздухе, вечный мрак. Бездонные топи, трясина тянется на десятки километров. Все плывет, меняется, в сильные морозы вымерзают огромные пустоты. Гиблый лес. После войны разминировать это оказалось невозможным. Сделали запретную зону, обнесли какие-то участки колючкой, охраняли. Но это одна морока, так что со временем забросили. И раньше туда никто не совался, а уж потом… Бывало, и люди пропадали, если кто забредал случайно, и скот. Подрывались на минах, они же как клецки в супе напиханы. И сегодня это самые глухие места. Но все же он смог попасть туда, в эти болота, на этот островок.

Ему рассказал об этом один… ну, они лежали вместе… С одним летчиком. Тогда, когда муж находился в психушке. Его там «подлечили», можно сказать. Едва не закололи насмерть. Но зато мы переждали, пока все на убыль пошло, стало затихать… Да, его комиссовали, списали из летчиков. Но это уже потом, задним числом. И то, все документы восстановить невозможно. А тогда… либо суд, либо психушка. И если не там, то, уж точно, где-нибудь между тем и этим – он мог запросто пропасть, исчезнуть.

Когда он служил – летал на истребителе. Выполняя приказ, сбил самолет, нарушивший границу. Конечно, когда вернулся с боевого вылета, его встречал весь полк, поздравляли. Главное тогда, что не промахнулся, техника сработала хорошо. А потом… самолет-то пассажирский… Из-за этого разразился международный скандал. Все и началось! Из самого настоящего героя его сделали отщепенцем.

Двести шестьдесят девять душ на нем.

Часть стояла в Приморье, уже тогда там проживало почти двести тысяч корейцев. У них всех родственники, знакомые, понятное дело. На нас началась самая настоящая охота. Тут бы в живых остаться! Нас вывезли в центральную Россию. Ну и командованию ведь так проще. Нашли «выход из положения». Объявили его… не совсем адекватным.

Он лежал в психушке. А с ним молодой летчик, он угробил машину в учебном полете, авария, катапультировался над теми болотами, оказался на островке. И что он там увидел? Но «крыша» после этого у него съехала капитально. Несколько дней просидел там, в болотах, пока его оттуда с вертолета зацепили.

– Э-э… постой, Карамелла… твой муж сбил южнокорейский «Боинг»?

– О боже! Да это не «Боинг» – а проклятие какое-то! Ведь никто не знает на самом деле, была это провокация или, правда, с курса сбился. Все сведения по этому делу засекречены.

…Готовность номер один объявили в пятом часу утра. Он набрал восемь с половиной высоты, когда получил команду: «Впереди самолет-нарушитель». На удалении тридцати километров увидел огни. Самолет мигал. Но вокруг темно, серая дымка. Два ряда светящихся иллюминаторов просматривались четко. Его запросили с земли: «Горит мигалка?» – «Горит». Мигалка бывает только на транспортных и пассажирских самолетах. Пересекли береговую границу, ему дали команду: «Цель нарушила государственную границу, цель уничтожить». Вдруг новый приказ: «Отставить атаку. Принуди его к посадке». Вышел на одну с ним высоту, чтобы тот его видел. Начал мигать бортовыми огнями, есть специальный международный код, который предупреждает, что самолет нарушил границу. Но он не отвечал. Тогда ему передали: «Постреляй из пушки». Он сделал четыре очереди – никакой реакции. Они уже подходили к Невельску, когда дали команду: «Цель уничтожить». Повернул свою машину, зашел снизу. Ракеты ушли. Одна, тепловая, попала в двигатель; другая, радиолокационная – под хвост. Огни в самолете погасли. Он доложил: «Цель уничтожена».

«Двести шестьдесят девять душ! – Ему стало не по себе. – Вообще-то, двести шестьдесят восемь, надо полагать. А мою-то душу они, что же, внесли в свой секретный протокол, черный реестр, поминальный список?»

– Потом мы скрывались, жили почти нелегально. Он вбил себе в голову услышанное от того свихнувшегося пилота: решил во что бы то ни было попасть на тот островок в болотах.

Несколько лет прошло. Он все продумал, просчитал. Даже немецкий язык выучил: с учебником, словарем. Я думала: специальную литературу читать, документацию, инструкции к немецким машинам. Тогда хлынули иномарки, он мог бы в любом автосервисе работать, получать нормально. Но подрабатывал только частным образом, если кто попросит. Очень заинтересовался дельтапланами, особенно мотодельтапланами. Хорошо разбирался в механике, в летательных аппаратах, в чертежах. Сам спроектировал, изготовил и собрал конструкцию, испытал. Я не знала, что он замышляет. В разобранном виде этот его летающий мотодрандулет можно очень просто перевезти в прицепе, на раздолбанном жигуленке, который был у него. Сборка несложная, машина управляема в воздухе.

А в том месте, на болотах – надо ориентироваться на одну скалу. Там есть сухой мыс, он вдается в топи. На нем каменный останец, скальный зуб, «чертов палец», как говорят. Он выбрал старую заброшенную дорогу для разбега – в общем, смог перелететь на островок. Много раз бывал там. Собирал останки, ну… одним словом, черепа десантников, специально их обрабатывал. Документы у многих сохранились, войсковые жетоны, письма, фотографии. Да и оружие, он говорил, личные вещи… Все это раскидано, рассыпано в густом травяном сплетении, словно какой-то безумец разбил музейную витрину, да так все и осталось. Брошенное, забытое. Наверное, это самое тихое место на земле. Белеют черепа в траве, будто футбольные мячи, внезапно оставленные убежавшей куда-то командой.

Его постоянно преследовал один звук, тончайшее серебристое тиканье… Начинало казаться – неумолимый ход времени, слышимый наяву. Можно сойти с ума от этого тиканья, сочащегося из ядовитой капельницы, проникающего и отравляющего кровь. Но источник был вполне определенным, он потратил несколько дней на поиски, и наконец нашел оплетенные корнями трав, ставшие донышком гнезда какой-то пичуги старинные немецкие часы известной марки. У них еще не кончился завод.

Он никогда не связывался с оружием. Но все же десантные ножи, эсэсовские кинжалы привозил оттуда, не мог удержаться. Была у него к ним страсть. Ну, и все отмечал, наносил на карту, делал захоронения, фотографировал.

Однажды возвращался, летел ранним утром, потерял направление в тумане… Врезался в эту одинокую скалу. И сам разбился, и мотодельтаплан – вдрызг! Чудом в живых остался. Завис, зацепился на самой вершине. Весь изранен, для него это конец. Ни одна живая душа не знает о нем, в окрестностях нога человека не ступала. Спуститься невозможно. Так и подыхал там. Шли дожди, в каменном углублении скапливалась вода, он пил. Днем жарило солнце, а ночью жуткий холод. Прошла неделя, больше бы он не выдержал.

Но нашел выход. Какие-то обломки от аппарата все же остались. Из этого собрал… что-то вроде планирующего парашюта. Или воздушный змей, можно сказать. Однако подъемная сила «крыла» была очень мала, не могла выдержать его вес. В любом случае рухнул бы на острые камни внизу. И все же – это шанс на спасение. Один из тысячи, но попробовать стоило. Он стоял перед выбором – сделать ЭТО или сгинуть насекомым, наколотым на булавку дьявольского коллекционера. Он же конструктор, с математикой у него все в порядке. По подсчетам выходило… в общем, ему необходимо избавиться от «лишнего» веса. Тогда его конструкция, по размерам не больше обычного зонтика, возможно и выдержит. Хотя бы минимально спланирует. Можно будет спастись. С собой у него было – и остались при крушении – пара отличных золлингеновских ножей. Как волк попавший в капкан, бывает, отгрызает себе лапу, чтобы уйти на свободу, так и он…

О чем она говорит?! Его охватили усталость и равнодушие. Хотелось, чтобы уж как-то это скорее кончилось. «Ты хочешь сказать, он… отсек СЕБЕ все лишнее?»

Ее ответ прозвучал, словно бы из той дали, из болот в ядовитом тумане. «Да». – «Одну руку? И одну ногу?» – «Именно так. И он летел. Летел на этом подобии парашюта. Затерянная точка в небе. Черный треугольный зонтик».

– Нет, Карамелла… что ты несешь? Бред какой-то! – Дикая игра становилась все более непонятной. Но он даже выговорить ничего не смог! Душивший смех прорвался наружу… Словно вырвало этим смехом. – Да ты понимаешь, какая это чушь?! – не мог остановиться от смеха. – Корейцы-истребители-развал-Союза! Болото! Немцы! Дельтапланы! Круглые дома! Подводные лодки! Кто тебе поверит?!

В ответ она расхохоталась ему в лицо!

Она заливалась безудержно. В ее смехе перекатывались дальние отголоски приближающейся грозы…

…А ты сам-то, Другман… ха-ха! Друг человека! – едва выдохнула сквозь набежавшие слезы. – Сам-то себя послушай! В живых остался! после катастрофы! соображаешь, что говоришь?! Да при таком взрыве – все в элементарные частицы превращается! В море он болтался! До прихода спасателей! А еще электричество, да? отключать научился! надо же такое придумать… Отключать электричество! Рекламу! Когда эти самые фоторелешки стоят – три рубля пучок в базарный день! Сидит тут, заливает!

И так далее, и тому подобное. Странно. А чемоданы? Вот же они стоят, никуда от них не денешься. Хорошо. Карамелла, эти ее очки… она смотрела на что-то, происходящее за его спиной. В отражении зеркальных стекол видна парковая дорожка, уходящая в обратной перспективе. Вдалеке, где она терялась… Оттуда со скрипом и хрустом песка под колесами выезжало невообразимое… Какое-то мерзкое существо или насекомое! Оно подкатывалось, словно тошнота к горлу. Все, что было позади него – меркло, подернутое болотной ряской… жижей… кошмаром… Катящееся кресло. Инвалид с багровым обезображенным лицом, полускрытым низко напяленным подобием шляпы. Из-под нее угадывалось, что уха у него нет, вместо глаза чернел провал.

Креслом он управлял одной рукой.

И помогал себе одной ногой.

«Так вот, ДВЕСТИ ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ! Иногда судьба дает сбои. Надо внести коррективы». В ее руках оказалась блестящая коробочка. В ней шприц, темная пластиковая туба. «Это не больно… ты просто уснешь», – предупредила она с издевательским участием.

Захватила его запястье, он почувствовал силу стального капкана! Тут же достала какую-то продолговатую металлическую штуковину… усилием воли он сосредоточил на ней внимание… От предмета исходило электрическое поле! Она включила его, привела в действие, нажав кнопку.

«Чтобы ты не дергался. На всякий случай».

Ничего себе, «не дергался»! Да этой штуковиной его дернет так, что потеряет сознание! Ведь это электрошокер. Под черной металлической оболочкой текли электронные реки, сплетались холодные и теплые линии, вспыхивала вязь ярко-красных, голубых знаков. Представил электронные потоки, сплетение линий, электрическую схему… И стал мысленно «стирать» перед собой этот образ, превращая в пустое белое пятно. Цепь была разомкнута!

В это мгновение она резко ткнула ему в плечо блестящими щупальцами адской машинки… Но ничего не произошло.

– Оглянись, Карамелла! – выкрикнул ей. – Сними свои дурацкие очки, оглянись… Там ничего нет! Это всего лишь отражение твоих детских страхов! Рассеченный надвое монстр, апофеоз одиночества, всю жизнь гонится за тобой по пятам со скрипом и похрустыванием песка под колесами инвалидного кресла, на которое ты обрекла его, подсознательно ограничив возможности. С одной стороны, он преследует, и этот страх подстегивает тебя. А с другой, никогда не догонит, действия его ограничены. Мужчина в твоем представлении – это, может, и герой; но между тем, для тебя – набор зафиксированных болезненных впечатлений. Ты бы все проблемы хотела решить с помощью такого вот пресловутого электрошокера, будто это волшебная палочка! Вот и вечные чемоданы твоих переживаний всегда с тобой! Ты тащишь их, не в силах отступиться от своего прошлого и спокойно начать жить.

– Мои чемоданы? Это – твои чемоданы! Разве ты не хочешь узнать, что я приготовила специально для тебя, что в них на самом деле?

Как будто был слышен неумолимый ход колес Времени, шелест песка в часах, где пересыпаются Великие пустыни. Тяжелая рука легла на плечо, он почувствовал у горла холод лезвия, к сердцу поднялась глухая беспросветная тоска.

«В этих чемоданах тяжесть твоего сердца. Ее надо взвесить на весах Истины. Тебе же сказали, не дергайся… ДВЕСТИ ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ!» Он услышал металлический, искаженный радиопомехами голос.

Карамелла вцепилась в его руку, не отпускала. Пальцы ее побелели, камень в перстне словно светился изнутри тревожным светом.

«Но, если это так… – лихорадочно соображал он. – Если с моим Ангелом что-то случилось, произошла авария, он обрушился с небес… – тут до него дошло! – Значит, надо просто стереть „запись“! Ведь символ REC – recorder на ее перстне, возможно, обозначает то же самое, что и в любом магнитофоне! „Стереть“!

Перехватив руку Карамеллы, изо всех сил сжал ее холодеющие пальцы, вдавливая рубиново-мерцающую кнопку перстня.

Рашен сны

Детскую эстетическую школу при ЖЭУ, переоборудованную двухкомнатную квартиру в жилом доме, где Валентин преподавал детям основы композиции и рисунок, постоянно грозились закрыть. Зачем начальнице лишняя головная боль с этой школой? Помещение лучше потихоньку сдать арендаторам. Но в какой-то отчетности, видно, ставилась «галочка», что дети не болтаются сами по себе по месту жительства; и худо-бедно все так продолжалось.

Для детей он составлял композиции из мятых жестяных чайников, гипсовых шаров и пирамид, сухих растений, что собирал с ними, выходя на «пленер» (как это громко именовалось) в соседний чахлый скверик. Дети приходили, рассаживались кто как, Валентин завязывал с ними оживленный разговор. Ну, дети, интересовался он, что вы сегодня еще такое выдумали? И дети рассказывали, что выдумали, кто «город золотой», кто «огнегривого льва», а кто «синего вола, исполненного очей», так поется в песне. И «с ними золотой орел небесный», да? – подсказывал им. Господи, дети! – говорил он, «город золотой», конечно, встретит вас… то есть, всех нас, но это потом, после смерти. Ведь он всегда над нами, над «небом голубым»; и там-то как раз гуляют все эти животные. Но завтра, слава Богу, мы пойдем в обыкновенный наш, земной, обычный Зоопарк. И вы нарисуете, кто что пожелает, или кто как видит это. А на сегодня хватит… Завтра сбор в четырнадцать часов, без опозданий. И ступайте, ступайте теперь поскорее.

Господи, дети… голова только от вас разболелась! Валентин удалялся в соседнюю комнату, мастерскую. Платили за преподавание всего ничего, но вот мастерская, пожалуйста, пользуйся. Там у него компьютер и для заработка делал что-то по дизайну: обрабатывал фотографии, оформлял годовые отчеты, верстал что-нибудь несложное. Уже устоявшиеся клиенты, зная, что он не подведет, да и специалист своего дела, время от времени подбрасывали заказы. И в тот день так было.

Позвонил один знакомый, нужно сделать макет рекламного каталога для фирмы, платят за это хорошо. Ты съезди по такому-то адресу, получи материалы, фотографии, даже деньги дадут, сказал знакомый, половину вперед, проси сразу. Валентин вскоре туда отправился. Это оказалась обыкновенная многоэтажка, квартира такая-то. Хотя и странно, конечно… но где только теперь не располагаются фирмы. Набрал номер по домофону, назвал себя. Дверь открыла эдакая «мадам»… вернее, он уткнулся почти в необъятные просторы ее груди, заслонившей дверной проем. Экие формы, подумал про себя, какие основы композиции, каков рисунок, игра светотени!.. «Ах да, конечно же», – жестом она приглашала войти, но фраза звучала излишне громко, отвлеченно. Сама при этом выслушивала что-то по телефонной переносной трубке, стараясь плечом примостить ее к уху. «Проходи, проходи», – посторонившись, указала в глубь коридора.

Валентин протиснулся мимо нее, не менее впечатляющего зада, обтянутого лопающейся джинсой затерханных шорт. Ни здравствуй тебе, ни привет, ни до свидания, сразу же «ты» с порога! Нет, странная все же фирма…

Зал четырехкомнатной, как он определил по расположению, квартиры, показалась просторным, наверное из-за того, что кроме журнального столика и двух кресел, никакой обстановки. На стене пара туристических календарей-постеров – и все голо. Дама вошла, продолжая болтать по телефону. Да что ты! – ее общение с некой «Марьяной» состояло в основном из междометий, – ну! ага! надо же! угу!.. Тут же в руке ее оказался издающий пронзительные трели, теперь уже мобильный телефон, она стала говорить еще с кем-то, ведя вокруг Валентина, неуверенно присевшего в одно из кресел, как бы задумчивый танец, беспрерывно перемещаясь со своеобразной грациозностью обученного тюленя в цирке. Он как-то растерялся, не мог собрать впечатления. На голове у нее что-то невообразимое: обесцвеченное, пегое. К тому же, вся взбита как тесто… как тесто, затиснутое в не достающий до пупка цветастый топ. Еще и пляжные тапочки! – все это, видно, вполне в порядке вещей для сотрудниц этого «офиса».

– Ну-ну, – кивнула ему, отстраняясь от обеих трубок, – что у тебя?

– Я по поводу каталога. Макет сделать, сверстать, – напомнил он цель своего визита.

– Да, да… – вернулась к этому после несколько минут болтовни, эмоционально насыщенной восклицаниями. – Я должна передать что-то? Совсем забыла.

Валентин спросил материалы, фотографии… вообще, как это должно выглядеть? И деньги, напомнил на всякий случай, ведь речь шла о том, что половину получит сразу.

Конечно, согласилась беспокойная дама, наконец-то прекратила свои кружения, взяла с подоконника прозрачный файл с бумагами. Окно было широко открыто, в комнату вливалась свежая прохлада начала осени.

– Таньк, Таньк! – теперь уже неведомой Таньке кричала она в мобильник. – На ту квартиру, на проспект, нельзя сейчас, езжай сюда, вы где?! Ну, это близко… – стала подробно объяснять Таньке, которая, видно, находилась в машине с каким-то мужиком, как проехать к этому дому.

– Так, а тебе сколько нужно? Денег сколько на это? – обратилась к Валентину.

Прикинув стоимость того, что, во-первых, ему «тыкают» с порога; во-вторых, явно игнорируют, будто ему нужен этот каталог, а не этой дурацкой фирме, он вывел свою сумму… Пусть после этого хотя бы отвлечется от болтовни, посмотрит на него и переговорит о деле. Впрочем, есть ли о чем говорить?

Но она, выйдя на минуту, появилась с сумкой и, как бы это само собой разумеется, стала отсчитывать деньги. – Ты посмотри, в папке там наши объявления, примеры реклам, фотографии, номера телефонов. Ну, ничего… в смысле, ты как к этому относишься? Сделаешь?

Как относишься, сможет ли сделать, что за вопросы? Если серьезно, за такие деньги можно постараться, думал про себя, невольно раздражаясь от непонятной суеты вокруг дела, которого и не видел, но которое все больше казалось каким-то подозрительным.

– Вот там! – закричала она вдруг без всякого перехода, будто от этого зависела чья-то жизнь: – Этот длинный дом такой! сворачивайте направо! можно проехать!.. – по-штурмански руководила едущим где-то автомобилем. Отсчитала доллары, несколько сотенных купюр, положила на край столика. – Да нет там никакой автостоянки! Вы уже дальше проехали, что ли? Вернитесь до этого дома длинного, я же сказала!

Валентин вынул из файла, какие были бумаги, бегло просмотрел их.

Нет. Он никак к этому не относится. И отбросил папку, встал, чтобы уйти.

Там были фотографии обнаженных девиц. Это напомнило бледную замороженность куриных тушек в холодильной камере… покатую рыночную витрину… толстое заляпанное стекло. Запрыгали бледные груди, поползли распяленные окорочка, мерзко лоснилась тифозная стриженность лобков.

– Еще я проститутками не занимался! Извините…

Не замечая его потрясения, она лишь отстраненно проследила за кружением купюр, разлетевшихся от броска папки на стол. Примостившись задом на подоконнике, продолжала отдавать команды невидимому автомобилю. – Да сворачивайте обратно, еще бетонный забор, стройка, но туда не надо… это куда занесло вас! Вот… – продолжила, обращаясь уже к Валентину, – у нас тут девочки, трансы, массаж, выезд к клиенту, апартаменты, комфорт, снятие стресса, эротический отдых для души и блаженство для тела, все ваши фантазии станут реальностью, дорого, качественно, безопасно… – тарабанила свой заученный текст с равнодушием монаха-инквизитора, перечисляющего арсенал пыточных подвалов.

Ну что тут скажешь?

– Я знать вас больше не желаю! Ни вас, ни чем вы здесь занимаетесь!

Да, если она чему-то и удивилась… нет, ничему она не удивилась. Ну ладно, значит, мы не поняли друг друга. Так что разойдемся по-хорошему. Давай, пока… Она запросто протянула ему руку.

Руку?!

Преподаватель основ композиции и рисунка в детской школе эстетического воспитания оторопел… Рука как рука. Кое-где заметны веснушки. Браслет какой-то.

– Нет уж, а вот руки я вам не подам никогда! Ни при каких обстоятельствах!.. – холодно отрезал он и повернулся уйти.

Но мобильник ее заблеял, возможно, машина с бестолковой Танькой и водителем могла попасть в поле зрения – или со связью проблемы? – но «мадам» улеглась на подоконник, высунулась в окно и почти криком объясняла маршрут. В комнате заметно потемнело, своим возвышающимся и величественным задом она наполовину закрыла окно. Валентин остановился в недоумении, в каком-то предчувствии. «Да где вы пропали, тупые! Поворот, что ли, найти не можете?! Там же все ясно… Ну заехали!», – разорялась дама, взбалтывая ногами и еще больше высовываясь наружу.

– Знаете, что я вам скажу? – закричал в ярости. – Такие как вы путают звездные карты человеческих судеб, записанные на небесах! Вы продаете сами основы Бытия… такие как хлеб, тепло… и любовь то же самое! Пытаетесь нажиться на этом, делая свой грязный бизнес! Ничего святого для вас нет! Но час расплаты близок…

Но кому он кричал это? До кого хотел достучаться, кого убедить в чем или изменить что-то? Перед ним чистый квадрат неба, он стоял, по-дурацки держа в руке отлетевший тапочек, что поймал машинально. В общем, картина ясна: масса выдающегося бюста «мадам» перевесила, она кувыркнулась за подоконник. Но каким-то образом все же уцепилась за карниз, болталась и билась, вцепившись в него, как большая рыба. Он подошел, заглянул за край. Лицо ее искажено, проявились пигментные пятна, на лбу проступила испарина, глаза расширены от ужаса, побелевшие пальцы, соскальзывая, царапали ржавую жесть… «Ну что, ведь было тебе сказано про час расплаты?».

– Руку… руку дай! – прохрипела едва, – помоги мне! – она будто цеплялась за его живой голос, как и за отрывающуюся жесть карниза, не рассчитанную на такие нагрузки.

Вот еще, руку… Не могу я подать тебе руки. Ведь я уже дал слово, а все слова наши отражаются на Небесах. Но, впрочем, я могу дать телефон, набрать Службу спасения, они приедут и спасут. Или ты, может, хочешь сказать кому-то последнее «прости»?

– Давай… набирай!.. – хватая ртом воздух, кое-как вспомнила слова.

Поднял отлетевший мобильник, набрал номер, протянул трубку к ее уху. – Таньк! – тут же заорала она, – у меня тут проблемы, короче. Ты как приедешь, простыни в шкафу, пожрать или выпить сами купите. Выручку потом в журнале распишешь. Да, междугородку оплати, квитанция пришла. Ну все, Таньк, прощай, что ли… не поминай меня!

Ах ты!.. А он-то переживал, как поступить, о душе ее бессмертной заботился! С ненавистью стал отдирать ее пальцы от карниза, но неимоверная сила заставляла ее впиваться, почти раздирать ногтями железо… Кажется и оконную раму, и кусок стены она бы просто вырвала и, если бы смогла дотянуться, потащила туда за собой и его! Не помня себя, в каком-то исступлении он замолотил мобильником по мерзким этим щупальцам, тянувшимся к жизням других, а вот теперь к его… Кричать она не могла, ступор прервал дыхание… и пальцы ее разжались. Она продолжала немо распяливать рот в полуметре ниже. Первый этаж, ничего страшного.

– Ну что, – крикнул Валентин из окна, – поняла теперь, что час расплаты неотвратим и как торговать основами Бытия?

– П-п-оня-ла… – она тряслась в рыданиях, размазывая слезы по щекам. – А что же мне теперь делать?

Что тебе делать… задумался он. – Деньги у тебя на первое время есть. Сними простую комнату, устройся на работу. В трамвайный парк, я видел, объявления повсюду наклеены, требуются водители. И курсы у них бесплатные, даже стипендию дают. Потом и с общежитием помогут. Вот повесишь в кабине веселенькие занавесочки, индийские благовония будешь зажигать, заваривать зеленый чай в красивой чашке, да проникновенным голосом объявлять остановки. Езди себе по одному маршруту, а зарплата приличная. Завтра же приходи к Зоопарку, в четырнадцать часов, не опаздывай. Пойдешь с детьми, посмотришь. Тебя там встретит, знаешь, и лев, и вол, и орел, другие животные и птицы. И, слава Богу, что они не «огнегривы», не «исполнены очей», и не «золотые». Таких ты увидишь там, после смерти, «над небом голубым». Это произойдет очень скоро, если не прекратишь заниматься своими мерзкими делишками. Сегодня ты в этом убедилась.