Текст книги "Суд волков"

15 Битва за Париж

Как только кончились пасхальные каникулы, Жозеф проводил Франсуа в Орлеан, а сам вернулся домой. Ситуация во Франции становилась день ото дня тревожнее. Все предвещало скорую войну. У короля было около пяти тысяч человек. Он надеялся набрать еще тысячу копейщиков в Дофине, Савойе и Лионне. Перейдя к активным действиям, он направился в Берри. Никто не оказывал ему сопротивления: все предпочитали королевскую власть произволу сеньоров, которые были беднее короля и, следовательно, отличались большей алчностью. Карл Французский, брат Людовика, потерпел поражение.

Жанна опасалась, что не сможет больше получать провизию со своих ферм: каково же было ее удивление, когда Гийоме сообщил, что пришло послание от Итье вместе с двумя бочками вина с ее земель. Оказывается, королевским войскам было приказано охранять дороги, чтобы обеспечить снабжение Парижа.

К войскам этим вскоре присоединились еще пять тысяч человек, набранных в провинции, и сильная артиллерия.

Мятежники громко заявляли об упразднении налогов, но при этом сами нуждались в деньгах и были не в состоянии заплатить жалованье своим людям. Тем не менее они начали войну. Посланец Итье, пробравшийся в Париж с востока, через Мулен, сообщил Жанне, что Ла-Дульсад занят одним из полководцев короля.

Бастард Бурбонский захватил Бурж; вскоре он оказался зажатым в тиски между королевском войском и копейщиками, прибывшими из Дофине. Кроме того, герцог Сфорца обещал помочь своему другу, королю Франции, и прислать из Милана пять тысяч человек во главе со своим сыном Джан Галеаццо.

Десять тысяч человек, готовых к схватке с мятежниками, не испугали сына герцога Бургундского Карла Смелого, графа де Шароле. Это был смуглый молодой человек с дерзким взором, не ведающий сомнений и принадлежащий к породе юнцов, которые полны решимости завоевать себе империю до исхода дня. Подобно королю, он не ставил ни во что своего отца, Филиппа Доброго. Войска его устремились в Пикардию. На сей раз уже король рисковал попасть в тиски. Людовик встревожился и пустил в ход все резервы. Все лучники Иль-де-Франса были направлены в Париж.

Ибо Париж оказался под угрозой.

Если же падет Париж, падут и другие города. А с ними вместе монархия.

Шестого июня войска бургундцев перешли Сомму.

Позднее выяснилось, что три человека, которым Людовик XI доверял больше всего, – архиепископ Иерусалимский Луи д'Аркур, служивший заупокойную мессу по Карлу VII, герцог Немурский и Антуан де Ло – сговорились взорвать артиллерийские пороховые бочки, пленить короля и передать его герцогу Бурбонскому. После чего они во главе с предателем-архиепископом захватили бы власть и поделили доходы от налогов.

Но у короля уже не было времени отступить к Парижу: он начал наступление и подошел к Рьону. Иоанну Бурбонскому пришлось бежать, переодевшись в чужое платье. Тем временем Карл Смелый двигался на Париж с войском в двадцать пять тысяч человек! Деревни опустели перед нашествием проклятых бургундцев. Словно саранча из казней египетских, солдаты сожрали все мясо и весь хлеб, выпили все вино, изнасиловали девушек, сожгли дома.

Ни Жанна, ни Жак, ни Анжела, ни госпожа Контривель почти не спали все это время.

Преданный и оставленный всеми Людовик направился к Парижу, задыхаясь, питаясь порой одними крутыми яйцами. Ему пришлось бросить войско и, главное, артиллерию. Гремел сигнал к травле.

Карл Смелый перешел Уазу в Пон-Сент-Максанс. Казалось, ничто не может его остановить. Крестьяне и горожане бежали от него, надеясь найти убежище в столице.

Третьего июля проклятый Бургундец встал лагерем вместе со своей артиллерией на равнине Ленди, неподалеку от Сен-Дени. Он явно собирался обстреливать из пушек Париж.

Он подъехал к воротам Сен-Дени. Его герольды потребовали, чтобы стражники впустили бургундскую армию в столицу, где она могла бы запастись продовольствием, чтобы преследовать короля, зажатого между вражескими войсками.

Запастись продовольствием! Все понимали, что это значит. Ни за что!

Сын великого герцога Запада Карл Смелый уткнулся в запертые ворота, как обыкновенный проситель.

Только несведущие люди могли бы удивиться этому: Париж ненавидел Бургундию и Бургундца. Четвертого июля в ратуше было получено послание короля, извещавшего парижан, что он прибудет примерно через две недели. Ободрившиеся горожане собрали все пушки – бомбарды, серпантины, кулеврины – и обрушили на осаждающих град из камня и железа, а также целую тучу стрел. Грохот был слышен даже в Шатле.

Накануне Сибуле закрыл лавку. Утром то же самое сделала Сидони. Жанна приказала Гийоме продолжать работу на улице Бюшри и ни в коем случае не поднимать цены, как поступили многие деляги в надежде поживиться на всеобщей панике. Но выпекать она велела не пирожки, а хлеб – до тех пор, пока не кончится мука.

Жак прикидывал, нельзя ли бежать через ворота Сент-Антуан. Оттуда можно было бы пробраться на восток… в Германию, в Женеву… Жанна покачала головой: ни в коем случае, ей плевать на Людовика, но в грозу она свой дом не оставит.

Тревожное ожидание плохо действовало на рассудок. Некий пристав с жезлом из Шатле, Казен Шоле, промчался по улицам, крича, чтобы горожане срочно запирались в домах, ибо "бургундцы вошли в Париж!". Потом выяснилось, что он перебрал спиртного и принял свои страхи за реальность. Его успокоили силой и водворили в тюрьму. Еще кому-то почудилось, будто бургундцы вошли через ворота Сен-Жак; из этого сделали вывод, что Париж окружен.

Наступила ночь, но бургундцы так и не появились. На следующий день тоже. Тем временем парижане по-прежнему поливали огнем и стрелами войска Карла Смелого. Жозеф воодушевился и решил помочь пушкарям. Он вернулся вечером, измученный и ликующий, с ободранными в кровь руками из-за того, что весь день таскал ящики с ядрами.

– Принцы хуже разбойников, я же вам говорил!

Жанна распорядилась перенести на улицу Бюшри часть запасов муки из лавки на Главном рынке. Это была одна из редких парижских лавок, которые продолжали выпекать и продавать хлеб по обычной цене.

Одиннадцатого июля Карл Смелый понял, что парижане не откроют ворота, и направился со своим войском на запад. Выяснилось, что стражники, которые вели переговоры с бургундскими герольдами, согласились продать им бумагу и чернила, но отказали в сахаре и снадобьях для лечения раненых. Несколько торговцев, пробравшихся в город по берегу Сены, сообщили, что Бургундец захватил мост Сен-Клу. Естественно, никто понятия не имел о его намерениях. Но поскольку было известно, что король возвращается в столицу с юга, парижане заключили, что Бургундец ищет военного столкновения. Он хочет помешать королю вернуться в Париж.

Четырнадцатого июля вторым посланием король возвестил, что прибудет в столицу через два дня.

Среди парижан карту Франции имели только нотариусы и капитаны. Они попытались предугадать, как будут развиваться события. С войском в десять тысяч человек или с тем, что от них осталось, – войска Сфорцы еще не прибыли – Людовику предстояло столкновение с гораздо более многочисленной армией: сильным войском Бургундца в Лонжюмо, в восьми лье от Парижа, и войском герцога Бретонского в двенадцать тысяч человек, стоявшим в Шатодене, в тридцати пяти лье. Все опасались худшего. Дороги на Париж были закрыты.

Король тем временем занял Монлери. Ему помогали два полководца с большим опытом: Пьер де Брезе и Жан де Монтобан. По правде говоря, у него была только кавалерия, ибо пехота продвигалась очень медленно, а от всей артиллерии осталось лишь несколько орудий. Поэтому мятежники считали, что у короля хватит ума не атаковать их. Уверенные в своем превосходстве, они потеряли время. Всадники разъезжали по лагерю, лучники расхаживали туда-сюда, командиры вели переговоры. Поскольку стояла страшная жара, всем раздавали вино – в частности, пятистам английским лучникам, которые были одним из главных козырей Лиги всеобщего блага.

Солдаты и с той и с другой стороны были возбуждены. Некоторые перешли к действиям. Бургундцы пробрались в Монлери, подожгли дома и вышли в поля. Хлеба не были сжаты, и высокие колосья мешали быстрому продвижению. Врезе велел своим копейщикам слегка подать назад. Подумав, что он бежит, враг ринулся за добычей. Хитрый маневр Брезе удался: началась битва. Лучники с трудом шли по полю, и всадники опрокидывали их. Бургундец оказался зажат между копейщиками Брезе, разделенными на два отряда. Брезе перешел в наступление и нашел смерть в бою. Но разбитые наголову бургундцы бежали. Людовик XI атаковал в свой черед. Увы! Ему изменили всадники Карла Мэнского, которые, едва завидев врага, подняли копья, развернулись и умчались на юг, как последние трусы. Предательство было подлым: король лишился своего левого фланга.

И королевские и бургундские войска пустили в ход пушки, уничтожая кавалерию. Потом ринулись друг на друга и вступили в рукопашный бой. Людовику пришлось сражаться со Старшим Бастардом. Тот сумел ранить копьем лошадь короля. Людовик упал. Бургундцы подумали, что он убит, и завопили от радости. Но он был жив. Его шотландские стрелки помогли ему подняться и подсадили на другую лошадь. Он помчался воодушевлять солдат.

Битвы с предсказуемым результатом ведутся редко, ибо исход очевиден для обеих сторон. Сражение шестнадцатого июля оказалось исключением. С одной стороны, мятежные сеньоры имели численное преимущество и, следовательно, были сильнее, однако каждый из них хотел сам руководить своей армией, а общая стратегия у них отсутствовала. С другой стороны, союзники короля, проникнутые убеждением, что сеньоры имеют право на независимость, были не вполне уверены в справедливости своего дела и в шансах на победу. Отсюда их вялость и частые измены.

Боевой пыл войск исчерпал себя после полудня, но по-прежнему нельзя было сказать, кто победил и кто проиграл в этой битве. Последовавшее временное перемирие не способствовало подъему воинского духа: число убитых и раненых было ужасающим. Две тысячи мертвецов с каждой стороны, сотни искалеченных и беглецы повсюду.

Однако лигеры сочли, что Людовик XI разбит, и с наступлением вечера Карл Смелый в очередной раз оправдал свое прозвище, вознамерившись взять замок Монлери, который полагал оставленным. В своем высокомерии он отправился с эскортом всего лишь в сорок человек. Его ожидал сюрприз: король по-прежнему находился там, и, более того, не один, а с вполне боеспособным войском. Карлу Смелому едва не перерезали глотку в буквальном смысле слова – он спасся бегством с окровавленной шеей. Свою армию он нашел в подавленном состоянии: всадники затоптали собственных лучников, и у всех живот подводило от голода. Ибо продовольствия катастрофически не хватало.

Наступила ночь. Король воспользовался темнотой, чтобы отойти на восток, поскольку ему не удалось освободить дорогу на Париж. В Корбейле он сделал крюк к северу и восемнадцатого июля, в послеполуденное время, въехал в Париж.

Опоздал он всего на два дня.

Столица устроила своему королю триумфальную встречу, ибо, невзирая ни на что, ее владыкой был Людовик, а не Бургунде, о поражении которого кричали на всех углах.

Он рассказал о схватке при Монлери. Никто не заблуждался: это была битва за Париж. Затем он отправился ночевать во дворец Турнель. Солдаты расположились где смогли включая окрестные деревни: там они устроили себе пир за счет крестьян.

Впервые за много дней на улице Бюшри спали почти спокойно.

Битва, однако, не закончилась, и на то было две причины. Самая важная заключалась в том, что Лига всеобщего блага, хотя часть ее войска рассеялась, прекратить войну с королем не могла: в противном случае ей грозили внутренний раскол и потеря лица.

Вторая причина: у мятежников не осталось ни гроша, и они страдали от нехватки продовольствия. Они приходили в бешенство, видя, как обжирается и упивается Париж. Многие дороги с юга были отрезаны, но дороги из Бос и Валуа оставались открытыми, равно как и дороги из Руана, нормандских рыбных портов и бассейна Марны. Париж был одновременно складом и местом сбыта продовольствия, одежды, лечебных снадобий и других припасов, в которых так жестоко нуждались лигеры. В их лагере не было почти ничего, если не считать дров. Запастись всем необходимым они могли только в столице.

– Они вернутся и будут осаждать нас, – предсказал Жозеф.

У этого юноши действительно была светлая голова, ибо король пришел к такому же выводу: проведя несколько дней в Париже, десятого августа он отбыл созывать сторонников – в Монтобан, Руан, Эврё, Шартр.

В стране зарождалась почтовая служба: Жанна отправила письмо сыну в Орлеан с просьбой отсрочить приезд в Париж, поскольку в коллеже он будет в большей безопасности, чем на дорогах. К посланию она приложила двадцать ливров.

Тем временем начался второй этап битвы за Париж: мятежники заняли позиции вокруг столицы.

Карл Французский обосновался в замке покойной Агнессы Сорель, фаворитки своего отца, в Боте-сюр-Марн.

Франциск II Бретонский находился в поместье аббатов де Сен-Мор.

Иоанн Калабрийский, сын короля Рене, – в Шарантоне.

Карл Смелый – в Конфлане, в замке герцогов Бургундских, где же еще.

Парижан вновь охватила тревога.

Двадцать второго августа принцы отправили шестерых герольдов с предложением о переговорах. Король все еще собирал войско. В его отсутствие городской совет и нотабли согласились послать к принцам делегацию во главе с епископом Шартье – тем самым, что некогда встречал Людовика в соборе Парижской Богоматери. Местом переговоров избрали Боте. К ним приступили после сражений, хотя лигерам с этого следовало бы начать и не разорять страну, которой они намеревались управлять.

Делегаты убедились, что принцы признали своим главой красавчика Карла Французского, которого желали посадить на трон вместо Людовика. Что же они хотели вытребовать? Всего-навсего контроль над финансами страны, все доходные должности и командование войском. Кроме того, они намеревались установить опеку над "личностью и правительством короля". Все это было высказано ультимативным тоном. Словом, они вели себя так, словно одержали победу.

Парижане, вышедшие из города, уверяли, будто им удалось подсчитать численность осаждающих. Тридцать тысяч – говорили одни, сто тысяч – заявляли другие. Это были фантастические цифры; по правде говоря, никто так и не узнал в точности, сколько солдат привели с собой принцы. Ясно было одно: если произойдет новая битва, она будет кровавой.

Делегация вернулась и на следующий день сообщила о требованиях сеньоров. В течение часа о них узнал весь Париж: принцы хотели получить мельницу, мельника и его дочку.

– Нас осаждают воры! – воскликнула госпожа Контривель.

Она и Жозеф, ставший ее квартирантом, во всем были заодно. И с увлечением играли в шахматы. Если бы не почтенный возраст госпожи Контривель, можно было бы предположить, что они предаются и другим играм. На самом деле у вдовы суконщика проснулся материнский инстинкт при виде этого юноши, столь же прекрасного, сколь и обходительного.

Жанна разделяла их точку зрения: она давно считала принцев грабителями, хвастунами и тупоголовыми баранами. Что до Анжелы, которая выросла в годы относительного мира, то ей все происходящее внушало глубокое отвращение, и она фактически не выходила из дома, опасаясь бродивших по улицам солдат.

Она умрет затворницей или монахиней, говорила себе Жанна.

Отношение парижан к осадившим их принцам оставалось все таким же враждебным: мало того что пришлось содержать войско, защищавшее столицу, так эти чванливые сеньоры еще и мешали спокойно работать, разоряли деревни, вытаптывали поля и уничтожали виноградники. Вскоре их стали называть белой чумой.

Однако некоторые нотабли заняли пораженческую позицию, в частности епископ Шартье, который считал партию проигранной: эти люди хотели открыть ворота осаждающим, если те пообещают не грабить. Хорошенькое обещание! Пустите-ка волка в овчарню! Кому жаловаться, если овец сожрут? Прево торговцев Анри де Ливр ловко пресек эти пагубные поползновения: он пустил по городу слух, что делегаты хотят отдать город принцам. Парижане пришли в возбуждение. Делегаты – изменники!

Под давлением улицы те почувствовали, как у них горит задница: они вновь отправились в Боте и заявили, что в отсутствие короля никакого решения принять нельзя. Один из сеньоров, Жан де Дюнуа, настолько обозлился, что стал угрожать им тысячью смертей и разграблением Парижа. Делегаты предпочли гипотетическую и отдаленную гибель той судьбе, которая неминуемо ожидала их по возвращении в столицу, если они согласятся на капитуляцию, – смерти на дыбе. Из-за своей трусости они нажили сразу двух врагов: мятежных принцев и народ Парижа.

И тут появился король с новым войском. Это случилось в воскресенье. Войска содержались в образцовом порядке: для спасения души к ним приставили монахов, для ублажения плоти – блудниц. В город хлынули всадники, лучники, арбалетчики, пушкари. Это воодушевило народ. В конечном счете, короля поддерживали не столько из любви к монархии, сколько потому, что он защищал Париж от высокородных бандитов.

В понедельник осаждающие начали маневрировать перед городскими стенами.

Фарс! – заключили парижане.

Королевский главнокомандующий Шарль де Мелен, бывший фаворит монарха, обнаружил склонность к шуткам: он послал в лагерь принцев всадников. Те захватили нескольких лошадей и вернулись в город. На следующий день они повторили свою вылазку.

Бургундские пушки угрожали городу, однако на улицах уже устраивали процессии. Повсюду возникали импровизированные пантомимы: в них высмеивались мятежные принцы. На Главном рынке Карла Смелого изображал медведь в камзоле, герцога Франциска II – обезьяна в желтых штанах Карла Французского – собака в короне. Это был единственный пес, которого можно было увидеть в городе: специальный ордонанс запретил выпускать на улицы этих животных.

Потом на мусорной тачке вывезли пьяницу – того самого Казена Шоле, который кричал, что бургундцы вошли в Париж. Его осыпали ударами на потеху черни.

– Когда такого больше не будет, – воскликнула Жанна, – не будет и этого города!

Приближалась осень. В обстановке вялотекущей войны невозможно было ни хлеб убрать, ни виноград собрать.

В очередное раз бездействие сыграло дурную шутку с войсками. Бургундские всадники, отправившись на разведку, пришли в ужас, увидев на горизонте, к востоку от ворот Сент-Антуан, целую армию с копьями. Королевские копейщики! Готовятся атаковать! Разведчики вернулись в лагерь и подняли тревогу. Карл Смелый решил, что наконец пришел его час, и стал готовиться к битве. Приблизившись к вражеской армии, он увидел, что та стоит на месте. Это оказалось поле, заросшее высоким чертополохом, который и был принят за копья.

Людовик не мешал осаждающим прохлаждаться. Страдая от скудного питания и пропивая последние деньги, они стали грызться между собой.

Но грызли они и терпение парижан и окрестных жителей. Уже не было сил терпеть, что солдатня топчет поля, грабит деревни и терроризирует женщин. Парижане – особенно те, которые имели землю, – начинали злиться на короля, допустившего такое бесчинство.

В определенном смысле Людовик действовал верно: чем больше проходило времени, тем сильнее падал дух его врагов. Штурмовать Париж было нелегко. Два рва с водой и два сухих рва окружали крепостные стены Филиппа Августа, что исключало возможность применить осадные орудия и артиллерию : каждый ров был шириной в сто футов, поэтому ядра, выпущенные бомбардами и кулевринами, не долетали до стен. Атаковать ворота? Так к ним еще надо подобраться под ураганным огнем арбалетчиков.

Одной из важных причин осторожного поведения лигеров был здравый смысл: если решиться на штурм, Париж, возможно, будет взят, но ценой огромных потерь и последующей резни. Главное же – это вызовет лютую ненависть парижан. Это все равно что поймать живым бешеного волка.

Людовик, понимая это, начал тревожить сеньоров из Лиги всеобщего блага посредством своей артиллерии. Ядра, постоянно залетавшие с тыла, в конечном счете убедили их, что подобная ситуация не может длиться вечно. В Конфлане, где остановился Карл Смелый, одно ядро угодило в комнату во время ужина. Бургундец уцелел, но его трубач был убит.

Третьего сентября осаждающие потребовали переговоров. Королевская тактика вынудила их пойти на уступки. И очень вовремя.

Итак, начались переговоры. Иными словами, говорильня. Эти господа желали получить целые провинции, города и много денег в придачу.

Юный Карл Французский, который пролил столько слез над убитыми и ранеными, захотел Нормандию, Гиень и Гасконь! Треть королевства! Досталась ему только Нормандия, да и того он не заслуживал.

Людовик с приветливым выражением лица и любезной улыбкой торговался терпеливо и хитроумно, как барышник. Например, он обещал Карлу Смелому руку своей дочери: ей было тогда четыре года. Только ясновидец мог бы сказать, состоится или нет эта свадьба. Король старался столкнуть сеньоров лбами и предлагал баснословные суммы, которые явно не собирался платить. Так, он посулил восемьдесят тысяч экю Иоанну Калабрийскому, готовившему экспедицию в Неаполь: до сих пор сын короля Рене не держал в руках больше пятнадцати тысяч. В Лиге всеобщего блага возникли трещины. Принцы оказались торгашами: все они жаждали только денег.

В конце октября 1464 года в Конфлане все-таки было достигнуто соглашение. Принцы разъехались по домам, возненавидев друг друга и вызвав ненависть к себе у большей части собственных войск.

Две падающие звезды ознаменовали начало и конец этих кровавых и пустых комедий. Первая упала внутри крепостных стен, и люди подумали, что это бургундцы выпустили огненное ядро с намерением поджечь город, некоторым почудилось даже, что они достигли цели. Вторая упала в воскресенье, последовавшее за окончанием битвы за Париж.

Жанна была в ярости: некогда солдатня чуть не прервала нить ее жизни. Теперь же она прониклась отвращением к сеньорам, будь то герцоги, графы или бароны. И даже решила отказаться от титула, которым предыдущий монарх наградил ее мужа. Тот с большим трудом разубедил ее и, как всегда, добился своего добротой.