Текст книги "Сапфировая скрижаль"

ГЛАВА 23

Уж лучше умный враг, чем друг-невежда.

Лафонтен

Над часовней Святой Варвары разносился колокольный звон, и в воздухе плыла многоголосая мелодия молитвы Пресвятой Богородице. Мужчины уселись по-турецки на газоне. Мануэла устроилась рядом. Эзра заговорил первым:

– Ну что же, сеньора. Как мне кажется, наступил момент истины. Мы приступаем к третьему главному Чертогу, ответ на который у вас, как вы сказали, есть. Мы вас слушаем.

Сердце молодой женщины бешено стучало. Впервые с тех пор, как она ввязалась в эту авантюру, Мануэла действительно испугалась.

– Хотите, я вам его прочту, чтобы напомнить? – любезно предложил Эзра.

Мануэла кивнула. Хоть какая-то отсрочка! Раввин принялся размеренно читать, четко выговаривая слова:

ТРЕТИЙ ГЛАВНЫЙ ЧЕРТОГ

Да славится И. Е. В. Е. в царствии его. Имя есть 4.

И в это мгновение открыл он уста свои и сказал: придет час, когда отринут дракона, дьявола или сатану, как его называют, искусителя всего мира, сбросят на землю и ангелов его вместе с ним! Этого окаянного! Множество имен у него, и в то же время одно: Имя наложницы пророка. Имя женщины, о которой Посланец сказал: Нет сына Адамова, коего не коснулась бы рука демона в миг рождения. Лишь она и сын ее – исключение. И, наконец, имя изверга, торговца власяницами.

Но, увы, целое стоит не больше раба. Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его.

На берегу, что между двумя колючками саадана – Джанной и Адом, – спрятал я 3. Он у подножия янтарных слез, выше господина, жены его и сына.

Мануэле не оставалось ничего другого, как кинуться головой в омут.

– Бургос.

– Это то, что вы вымарали внизу страницы?

– Совершенно верно.

На лице Эзры явственно отразилось сомнение, и молодая женщина запаниковала.

– В чем дело? Вы мне не верите? Но уверяю вас, что…

– Успокойтесь, сеньора. Дело не в том, верю я вам или нет. Знание нашего следующего пункта назначения не является решением всей проблемы. Полагаю, вы понимаете почему? – обратился он к своим компаньонам.

– Конечно, – ответил Варгас. – Даже если следующий город и впрямь Бургос, это не говорит нам, где спрятан следующий треугольник. – И спросил Мануэлу: – Вы не располагаете другими сведениями, которые могли бы нам помочь?

– Увы. Я сообщила вам все, что знаю.

– Следовательно, не остается ничего другого, как заняться расшифровкой Чертога.

– Рискуя огорчить сеньору Виверо, – вмешался Сарраг, – я не думаю, что это Бургос.

Побледневшей Мануэле показалось, что она балансирует на краю пропасти.

– Почему вы пришли к такому выводу?

– Сейчас объясню. Как видите, в отличие от предыдущих подсказок, которые вели нас к памятникам, зданиям или особенностям местности, здесь Баруэль совершенно четко делает акцент на каком-то персонаже. Персонаже отрицательном, раз он называет его драконом, дьяволом, сатаной, да еще и окаянным. И добавляет: стоит не больше раба. Далее Баруэль подсказывает, кто этот персонаж. Для этого он дает нам дополнительные детали и сообщает, что множество имен у него и в то же время одно. – Он помолчал. – Кто-нибудь из вас видит, из чего состоит это имя? Может быть, вы, сеньора?

Мануэла покачала головой.

– На первый взгляд, – заговорил Варгас, – это имя состоит из имени наложницы пророка и имени женщины, о которой Посланец сказал: Нет сына Адамова, коего не коснулась бы рука демона в миг рождения. Лишь она и сын ее – исключение. Не говоря уж об упоминании изверга.

– Совершенно верно. Приоткрою скобки, чтобы напомнить вам, что «Посланец» или «Посланец Аллаха» это прозвище, каким называл себя сам Мухаммед. А он весьма ценил женское общество, и наложниц у него было великое множество. По этой причине я и не стал это разбирать, а предпочел поразмыслить над следующим отрывком, где намек на другую женщину, о которой сказано: Лишь она и сын ее – исключение. – Машинально поправив покрывало на плече, продолжил араб. – При первом чтении я подумал, что мы имеем дело с сурой, но мое заблуждение было недолгим. Это не из Корана, а изречение, занесенное в хадисы одним из учеников Пророка. И тогда становится понятным, что женщина эта – не кто иная, как Мариам или Мария.

– Мария? Мать Христа?

– Именно.

– То есть, получается, наложницу Пророка тоже звали Марией?

– Да. Я вам только что сказал, что у Мухаммеда – да славится имя его – было много наложниц. И среди них были еврейка по имени Сафия Уяй и коптка, красотой которой Пророк весьма восторгался. Вот она-то нас и интересует. Ее действительно звали Марией. Таким образом, первая подсказка подтверждается второй.

– До этого момента все более-менее гладко, но потом? – возразил раввин.

– Посмотрите текст: На берегу, что между двумя колючками саадана – Джанной и Адом, – спрятал я 3.

– И что такое «джанна» и «саадан»?

– Джанна – это слово, которое часто встречается в Коране во множественном числе и означает «сад». Если речь идет о будущей жизни, то в значении «Рай». Что до «саадана», то это колючее растение, произрастающее на Аравийском полуострове и весьма любимое верблюдами. «И на том мосту будут крючки, подобные колючкам саадана». Хочу обратить ваше внимание, что слово «мост» повторяется дважды и подразумевает мост «Сират», который – опять же, согласно хадисам – позволяет пройти в рай над адом. Вот эту-то подсказку мы и должны были выудить.

– Если я правильно понял, – заметил Эзра, – вы выудили имя – Мария, и некий мост.

– Не так! Не некий мост, а два моста. – Шейх указал на отрывок. – Между двумя… спрятал я 3. Между двумя чем? Двумя… мостами, естественно. После беседы с преподавателем, у которого я спросил о Пифагоре, и, проконсультировавшись с картами, я выяснил, что на всем Полуострове есть только один-единственный монастырь, который носит имя Марии. Это Санта-Мария-де-Уэрта, что в провинции Сория, в нескольких лье от Медины Селли.

– Вы торопитесь, – критически высказался Эзра. – Выстраивать гипотезу на одном лишь имени Мария мне кажется несколько рискованным.

Мануэла, напряженно слушавшая, едва сдержалась, чтобы не кинуться раввину на шею. Совершенно необходимо, чтобы этот Чертог привел в Бургос.

Араб нахмурился:

– Не будьте столь скептичны и позвольте мне договорить. В тексте Баруэля упоминаются два моста. А именно в том месте через Дуэро проложено два моста. Знаете, как их называют? Ад и рай.

Варгас, немного подумав, заявил:

– Вы проделали большую работу! Но стоит ли мне говорить, что она не доведена до конца?

Мануэла начала потихоньку успокаиваться.

– Знаю, – неохотно признал араб. – Изверг, торговец власяницами. Кто это? Целое стоит не больше раба. Почему? И, наконец, что это за господин, его жена и сын?

Эзра вздохнул, сморщившись от боли в пораженных артритом пальцах.

Между колоннами промелькнул кот. Грациозно проскочив галерею, он исчез на другой стороне словно по волшебству. В наступавших сумерках раздавался голос водоноса. Казалось, время над монастырем остановилось.

– Изверг… – задумчиво пробормотал Варгас. – Баруэль четко указывает, что имен у персонажа множество и в то же время одно. Вы сумели расшифровать одну из составляющих: Мария. Но совершенно очевидно, что следующая часть скрыта за словом «изверг». Мы знаем, что власяницы делают из козьей шерсти. Но что может значить этот «изверг»?

Эзра тем временем бормотал себе под нос:

– Изверг… мертворожденный ребенок. Недоразвитое существо или растение… То есть неполноценное, хлипкое… карлик…

– Ребе, давайте не будем перечислять все синонимы, связанные со словом «изверг», очень вас прошу!

Сарраг раздраженно встал:

– Пойду пройдусь немного.

– По-моему, мы в тупике, – заявила Мануэла, провожая взглядом удаляющуюся спину араба.

Ответа не последовало. Варгас казался погруженным в свои мысли, а Эзра вытянулся на спине, сложив руки на груди.

Голоса, тянувшие молитву Пресвятой Богородице, смолкли, но никто этого не заметил. Снова воцарилась несколько ностальгическая атмосферами, в этот миг раздался приглушенный вопль – скорее вздох, чем жалоба. У Мануэлы кровь застыла в жилах. Варгас с Эзрой одновременно вскочили.

– Что это… – начал раввин.

– Сарраг!

Рафаэль бросился туда, откуда донесся крик.

– Будьте осторожны! – Мануэла, застыв на месте, смотрела, как монах мчится к западной галерее. – Будьте осторожны! – повторила она и тут же тихонько ахнула.

Между колоннами появились две фигуры. Сначала Сарраг, спиной вперед, затем какой-то неизвестный, по внешнему виду – монах с надвинутым на лицо клобуком. Сжимая в руке нож, он наступал на Саррага. Потом выскочил третий тип и, обогнав своего напарника, перекрыл дорогу Варгасу.

– Еще шаг, и ты труп!

Францисканец тут же узнал негра, напавшего на него по дороге в Саламанку. У негра в руке тоже сверкал нож.

– Да вы с ума сошли! Что вам нужно?

– Не твое дело, христианин! – Он повторил еще грубее: – Еще шаг, и ты труп!

Мануэла, подавив страх, нашла в себе мужество присоединиться к францисканцу и с удивительным бесстыдством отчаянно повисла у него на руке.

– Варгас! – умоляюще пролепетала она. – Делайте, что он говорит!

– Женщина права! – пролаял негр. – Не вмешивайся не в свое дело!

И для пущего эффекта шагнул вперед, потрясая ножом.

Разворачивающееся за его спиной действо ускорилось. Лжемонах кинулся на Саррага. Лезвие ножа мелькнуло на свету и метнулось к груди шейха. Тот в последний момент увернулся с удивительной для человека его возраста и комплекции ловкостью. И мгновенно выхватил ханджар – грозный арабский обоюдоострый стальной клинок.

– Давай, Сулейман… Пес смердящий! Подходи! Я тебя жду…

Ни Мануэла, ни Варгас ничуть не удивились. Они сразу поняли, что этот юноша и есть тот самый таинственный убийца, виновник всех их бед.

Тот замер, явно пораженный видом ханджара в руке шейха. Он отлично знал, что этот клинок способен раскроить кирасу, как листок бумаги. Он яростно сорвал клобук и швырнул на землю.

– Ты заплатишь! В поединке! Зегрии не трусы в отличие от Банну Саррагов!

– Ничего не понимаю, что ты несешь… Но…

Он не договорил. Юноша начал кружить вокруг него, как хищный зверь, готовый к убийству. Все его жесты сочились ненавистью.

И начался смертельный танец, с выпадами, уклонениями, периодами выжидания и звоном клинков. Оба противника по очереди старались поразить друг друга. Сулейман первым достиг цели. Кончиком кинжала он прочертил полукруг на лбу шейха. Из раны тут же хлынула кровь, заливая глаза Саррага. Шейх, неожиданно активный в начале поединка, явно начал сдавать.

Примчавшийся на подмогу Эзра с некоторым разочарованием бросил:

– Поединок неравный. Юность против старости. Противник Саррага словно решил подтвердить правоту раввина. Чуть развернувшись, он ногой ударил шейха в грудь. Тот упал, выронив ханджар. Глаза молодого человека сверкнули хищной радостью.

– Сейчас ты сдохнешь… – выдохнул он, отшвырнув ногой оружие Саррага.

И тут Варгас не выдержал. Он прыгнул на преграждавшего ему путь негра. Прежде чем тот успел среагировать, монах схватил его за руку и начал выкручивать, вынуждая бросить нож. Но негр сопротивлялся. Тогда Варгас усилил давление, одновременно со всей силы ударив противника коленом в пах, а потом в живот. Негр в ярости заорал, но не сдавался. Тогда Варгас изменил тактику. На мгновение остановившись, он резко рванул негру руку, будто собирался вогнать нож в свой собственный живот. В тот миг, когда острие почти коснулось сутаны, монах крутанулся вокруг собственной оси, перевернув нож и дернув вверх. И практически сразу негр пошатнулся и завалился назад, увлекая Варгаса за собой на землю.

Мануэла подавила крик.

Варгас поднялся. А тяжело дышащий негр остался лежать. Под его правым боком растекалась красная лужа, увеличиваясь на глазах. Варгас зачарованно смотрел, как надвигается смерть, вызванная им самим. Не выведи его из ступора крик, он бы опустился на колени подле умирающего.

В тени колонн ситуация чудесным образом изменилась. Шейх ухитрился завладеть ножом своего слуги. И теперь уже тот был в его руках. Зажав шею юноши в замок, он намеревался перерезать ему глотку.

– Нет! – заорал Варгас. – Не делайте этого!

Он кинулся к ним, с яростью отчаяния схватил шейха за талию и оторвал от Сулеймана.

– Отпустите меня! – рявкнул Сарраг. – Иначе этот негодяй опять от нас уйдет!

Однако молодой человек, судя по всему, вовсе не собирался воспользоваться ситуацией. Его темные глаза заволокло пеленой. Владевшая им ярость утихла, сменившись неимоверной грустью. Он походил на брошенного ребенка.

– Не волнуйся, не убегу. Я – один из Зегриев. И предпочитаю смерть бесчестию. Конечно, Банну Саррагу этого не понять.

– Щенок! У Банну Саррага понятие о чести не меньше, чем у всех!

Молодой человек горько улыбнулся:

– И это ты говоришь? Когда твои родственники преспокойно вырезали невинных безоружных…

Сарраг нахмурился. Он ожидал услышать все что угодно, только не это.

– О чем это ты? Какие еще невинные?

– Не усугубляй трусость ложью.

– Кончай оскорблять! Либо выкладывай все, либо заткнись навсегда!

Варгас решил, что пора мешаться:

– Послушай, по твоей вине я убил человека. Воля твоя, отвечать на вопрос шейха или нет, но я требую – слышишь? – требую! – объяснений.

Чуть поколебавшись, Сулейман Абу Талеб поднялся на ноги и со спокойным высокомерием заявил:

– Я из семейства Зегриев…

Вот уже в третий раз он произнес это слово. Францисканец порылся в памяти. Многие годы клан Зегриев, уроженцев Полуострова, и Банну Сарраги, приехавшие из Африки, дрались между собой в Гранаде за власть. На протяжении истории и в том, и в другом клане сыновья лишали трона отцов, братья убивали братьев, в гаремах бурлили интриги, каждый разыгрывал собственную партию и вел войну ради себя, любимого. Буквально недавно эти братоубийственные войны возвели на трон султана Боабдила.

– Девять лет назад у нас было свое хозяйство неподалеку от Феса. Однажды утром, когда я был в поле, появились люди из рода Банну Саррагов. Они все разорили. Отец с братом пытались оказать сопротивление, но тщетно. Им перерезали горло. Сестру и мать изнасиловали, а дом подожгли. Увидев дым, я помчался домой, но опоздал. Да и что я мог, безоружный, против этих варваров? Вожди, ответственные за эту резню, уже уехали, и остались лишь те, кому поручили собрать и увести наши стада. Завидев меня, они накинулись на меня, намереваясь тоже убить. Но в последний момент передумали и отвезли в Фес. Сначала я не понял, почему мне сохранили жизнь, но потом, по дороге, слушая их разговор, догадался. Мне было всего восемнадцать лет, здоровый, все зубы на месте. На рынке рабов я шел на вес золота. Из Феса меня отволокли в Сеуту, из Сеуты в Кадис, а потом, наконец, в Гранаду. И там меня продали кади…

– Его звали Ибрагим эль Саби, – подхватил Сарраг. – Это мой друг.

Слуга, проигнорировав комментарий шейха, продолжил:

– Должен признать, он был хорошим хозяином, уважающим человеческое достоинство. Он научил меня читать и писать. Я жил у него около двух лет, пока однажды, должно, быть, предчувствуя конец Аль-Андалуса, он не решил вернуться в Магриб.

– И за неделю до отъезда он подарил тебя мне.

Молодой человек, снова приняв надменный вид, все же соизволил уточнить:

– Он не знал, что доверяет меня убийце.

– Если кто-то из Банну Саррагов повел себя как последний негодяй, это вовсе не значит, что у нас у всех руки в крови! – огрызнулся шейх. – К тому же ты изначально отлично знал, что я из этого рода. И в течение пяти лет ни разу не подал виду!

– Я действительно знал, кому эль Саби решил меня отдать. Но у меня не было выбора. К тому же, хоть вы и удивитесь, но, несмотря на кровоточащую рану на сердце, я тоже думал, что нельзя винить всех Банну Саррагов в преступлениях, совершенных их братьями. И то, что за все эти годы я ни разу ничего не предпринял ни против тебя, ни против твоих близких, тому доказательство. Разве я хотя бы когда-нибудь пытался тебе навредить?

Совершенно растерявшийся шейх покачал головой:

– Но тогда…

– Помнишь тот день, когда еврей впервые пришел к тебе?

– Конечно.

Эзра навострил уши.

– Накануне была пятница. Я был в мечети, совершал омовение, прежде чем перейти к молитве. Рядом со мной находился пожилой мужчина. Я заметил, что он не сводит с меня глаз. Наконец он представился. Это был один из пастухов моего отца, избежавший резни. Он испытывал желание поговорить со мной о моей семье, о счастливых временах и подробно рассказал мне о том страшном дне. Я слушал его, тронутый до слез. И он назвал мне имя… Имя того, кто возглавлял отряд. – Он замолчал, сжав кулаки. – Ахмед ибн Сарраг.

– Ахмед? – Шейх позеленел. – Но это же мой брат… – растерянно проговорил он. – Мой брат…

– Я тебе говорю.

– Это невозможно…

Молодой человек вызывающе посмотрел на своего прежнего хозяина.

– Знал ты об этом или нет… мне все равно!

– Мне понятна твоя боль, – решил взять слово Варгас, – но во имя Господа, подумай сам! Разве не ты только что сказал: «… я тоже думал, что нельзя винить всех Банну Саррагов в преступлениях, совершенных их братьями?»

– Христианин… Я знаю, что написано в вашей Библии: если тебя ударили по левой щеке, подставь и правую. Нет! Зегрии никогда не были трусами! То, что я работал на этого человека, – уже само по себе было проявлением широты души. Но в тот день, когда я узнал об узах, связывающих его с убийцей моих родителей, я решил… – Он указал пальцем на Саррага. – Брат за брата.

Поведение шейха резко изменилось. На его лице появилось вызывающее выражение.

– В таком случае чего ты ждал? Ты мог убить меня в Гранаде. В тот же вечер.

– Это правда. Но твоей смерти мне было мало. Я хотел уничтожить все твое семейство.

– И поэтому ты украл бумаги?

Сулейман кивнул.

– Минуточку, – вмешался Эзра. – Я не очень понимаю, каким образом кража этих бумаг могла поспособствовать уничтожению семейства шейха?

– Вам лучше других должен быть известен ответ.

– Понятно. Инквизиция… Обвинив нас, ты рассчитывал, что Святая Инквизиция гораздо эффективней осуществит преступление, которое ты задумал… И к кому ты направился? Тебя приняли?

Мануэла, до этого момента пассивно слушавшая, ощутила, как по ее спине пробежал холодок.

– Да, – ответил юноша. – В первый раз меня прогнали. Не приняли всерьез. А во второй раз фамильяры сами пришли за мной.

– С какой целью?

– Хотели, чтобы я дал ваше описание. По неизвестным мне причинам они передумали и решили вас арестовать. Я хотел в этом убедиться. И довольно скоро понял, что слуги Инквизиции мне солгали. Вы по-прежнему были на свободе.

– И в Ла-Рабиде ты со своими сообщниками решил действовать. Отсюда и пожар. – И Варгас добавил, словно вслух продолжая свою мысль: – Им понадобилось наше описание. И, тем не менее, они нас не арестовали. – Он оглядел присутствующих: – А если они всегда были здесь…

Мануэла была уверена, что монах обращается к ней. Она провела рукой по волосам и с ужасом обнаружила, что не может совладать с дрожью в пальцах.

Небо начало окрашиваться розовыми и сиреневыми тонами, постепенно надвигались сумерки.

– Скоро стемнеет, – устало заметил Эзра. – Ну, что мы решаем? Отдаем этого человека в руки Святой Германдады?

– И речи быть не может! – быстро и решительно отрезал Сарраг. Он подошел к слуге: – Уходи, Сулейман из племени Зегриев. Уезжай как можно дальше отсюда, и да пребудет с тобой Всевышний и да залечит Он твои раны.

Он сделал еще один шаг и вдруг неожиданно для всех опустился на колено и поднес к губам руку молодого человека.

– Молю тебя о милосердии к моему брату.

Слуга не ответил. Он стоял, гордо подняв голову, но в глазах его мерцали слезы и прощение.

ГЛАВА 24

Колеблются они меж лаской и убийством.

Поль Валери

Войдя в часовню Святой Варвары, Мануэла в первый момент увидела лишь трех студентов, молящихся у подножия статуи святого Иакова. И только когда глаза ее привыкли к царившему здесь полумраку, она заметила коленопреклоненного Рафаэля Варгаса. Сгорбившись и закрыв лицо руками, монах всем своим существом выражал молчаливое отчаяние. Мануэла не захотела нарушать его одиночество, поэтому тоже опустилась на колени и принялась ждать.

С того самого дня, как она пошла с ним на процесс Колона, ей казалось, что она пребывает в каком-то бреду. Словно с того дня Рафаэль Варгас стал другим человеком.

Да что с ней такое? Как могло случиться, что ее сердце, до сего момента такое спокойное, вдруг превратилось в комок чувств? Что такого удивительного произошло, что буквально в считанные часы мир изменился до такой степени, что она его не узнавала? Казавшиеся ей прежде непоколебимыми понятия добра и зла, с раннего детства усвоенные правила и установки вдруг пошатнулись, и ей открылись иные ценности. Мануэла с трудом могла понять эти новые для нее эмоции и еще меньше понимала, куда они могут ее завлечь.

– Что вы тут делаете?

К ней подошел Варгас. На лице его читалось то самое отчаяние, которое она заметила, когда он молился.

– Я… – Она вдруг растеряла все слова. Закусив губу, Мануэла мысленно дала себе пинка. Дура… Совсем спятила… – Я волновалась. Вчера вы выглядели ужасно расстроенным…

Варгас лишь задумчиво покачал головой.

– Пойдемте отсюда, – предложил он.

Выйдя наружу, он опустился на ближайшую скамью.

– Вы хотите побыть один? – немедленно встревожилась Мануэла.

Покачав головой, он предложил ей сесть с ним рядом.

– А где Сарраг с Эзрой? – через некоторое время поинтересовался Рафаэль.

– Когда я с ними рассталась, они были в университетском саду. Но сейчас их там скорее всего уже нет. Они собирались в библиотеку…

– Чтобы выяснить, кто такой «изверг»… – Да.

На площадь вывалилась группа смеющихся и весело жестикулирующих студентов, юных и беззаботных. Миновав сидящую пару, они испарились за дверью, выходящей на одну из улочек.

– Я убил человека… – уронил Варгас.

– Это не было убийством. Вы спасали жизнь другому.

– Тогда как назвать деяние, оборвавшее чью-то жизнь?

– По-моему, вы неправильно ставите вопрос. Есть разница между самозащитой и сознательным стремлением уничтожить другого.

– И, тем не менее, я отнял у него жизнь.

– Допустим. Давайте представим, что было бы все по-другому. Если бы Сарраг погиб по вашей вине, то есть из-за вашего невмешательства, то разве не были бы вы так же виновны в его смерти?

– Я уже ничего не знаю… – И продолжил настолько тихо, что Мануэле показалось, будто она не слова его слышит, а угадывает мысли: – Господи… Боже… Почему? Почему так происходит? Слишком поздно… Эти перекрестки, на которых мы теряемся… Почему, Господи?

– Мы всего лишь жалкие существа из плоти и крови, смертные и несовершенные, фра Варгас. Мы не маленькие боги.

– И это говорите вы? Вы, которая всегда кажетесь выше всего этого?

Мануэла откинула голову, словно намереваясь рассмеяться.

– Вот уж действительно… Довольно занятное у вас обо мне представление. Да чем я отличаюсь от других? – Он словно не понял вопроса. – Да, чем я отличаюсь? Из большинства людей, которые нас окружают… – она запнулась, подбирая слова, – мало кому удается жить полной жизнью, быть такими, какие они есть. Мы все носим маску, но это лишь маска, а за ней скрывается часть нашей души. Только великие мудрецы, достигшие цельности, предстают без внешней защиты, без маски, не боясь выставлять на всеобщее обозрение свою суть. А остальные не смеют. Мы боимся всего и главным образом – других людей. Нам хочется раскрыть объятия, но мы ограничиваемся тем, что подаем милостыню. Нас уличают то в недостатке смелости, то в безрассудстве. Путь к себе очень долог, фра Варгас. Вам так не кажется?

– Лично мне кажется, что есть необратимые деяния. И то, что я совершил, – из их числа.

– Значит, вы лучше Петра? И что, по-вашему, ему следовало делать после того, как он трижды предал Учителя своего до того, как прокричал петух? Скрыться? Уйти в себя? До самой смерти посыпать себе голову пеплом?

– Вы не понимаете! Я убил человека!

– Но не нарочно же! А в рамках самообороны! – Сама того не замечая, она кричала громче Варгаса: – Откуда у вас эта потребность к постоянному самобичеванию? Желание спрятаться в раковину под предлогом, что препятствие кажется вам непреодолимым?

– Что вы такое говорите?

– Правду! В глубине души вы отлично понимаете, что, прикончив этого человека, вы вовсе не совершили хладнокровного убийства! Но все равно усиленно стараетесь убедить себя в обратном!

Она спохватилась, что ее несколько занесло в стремлении любой ценой вытащить его из унылого состояния, и он может воспринять ее поведение как жестокость.

– Простите… Я не хотела причинить вам боль. Я…

– Нет, не извиняйтесь. В ваших словах есть доля истины.

Из университетского сада доносились голоса студентов.

– Что вы хотите? – продолжил он. – Должно быть, мне не хватает смирения, и возможно, я больше не верю в счастье.

Мануэла слегка нахмурилась:

– Странно, что вы это сказали. Мне было лет пятнадцать или шестнадцать, когда я спросила у отца, что такое счастье. И знаете, что он мне ответил? «Нужно хранить в памяти наши мечты с таким же упорством, как моряк смотрит на звезды. А потом каждое мгновение жизни стараться делать все возможное для их осуществления. Потому что нет ничего хуже, чем сдаваться».

– Интересно, но неточно.

– Почему?

– Потому что бывают мгновения, когда отказ от чего-то является самым большим доказательством любви.

– Должно быть, вы поэтому вступили в орден? Сдались?

– Ошибаетесь, – не глядя на нее возразил он. – Я это сделал из любви к Богу, ведомый лишь верой в Него. Вдохновленный Его жизнью, смертью и воскресением. – Он старался говорить как можно убедительней, но отчетливо понимал, что нисколько ее не убедил. – Ладно, коль уж вы вроде бы сомневаетесь, объясните мне, по какой такой причине, кроме веры, я решил уйти в монастырь?

Мануэла ответила не сразу. Она вспомнила ту сцену в Касересе, у фонтана, когда она насела на Варгаса, вынудив его отступить за последнюю линию обороны. Она всегда знала силу слов и как сильно можно ранить словом, но никогда прежде не понимала этого так отчетливо.

– Я вам верю, – ласково проговорила она. – Вам незачем мне доказывать что бы то ни было.

– Что… Что вы сказали?

Мануэла повторила.

Рафаэль в полной растерянности недоверчиво смотрел на нее, пытаясь найти в ее словах какой-то подвох. Должно быть, ее очевидная искренность его успокоила, потому что напряженность, в которой он пребывал все это время, вдруг исчезла.

Неуклонно движущееся по небосклону солнце достигло своими лучами того места, где они сидели. На лбу Варгаса выступил пот, влажные губы напоминали созревшую ягоду.

Мануэла встала. Жара становилась невыносимой.

– Пойдемте поищем наших друзей, – неуверенно предложила она. – Может, они что-нибудь нашли.

– Торопиться незачем. Ничего они не нашли. Я знаю, кто такой «изверг».

– Знаете?

– Там, в часовне, предаваясь размышлениям, я случайно глянул на статую святого Иакова, и мои мысли плавно перешли на апостолов, их миссию, их служение. Я думал о тех препятствиях, которые им пришлось преодолеть. Спрашивал себя, почему Господь наш избирает тех, а не других?

Почему Петр? Почему Иоанн? Почему мы? Да-да, я сказал «мы». Потому что разве не указал Всевышний на нас Своим перстом? И тут-то я и понял, кто скрывается за этим «извергом». – Он помолчал, глядя в небо. – Так назвал себя Павел в Послании Коринфянам: «Потом явился Иакову, также всем Апостолам; а после всех явился и мне, как (некоему) извергу». Таким образом Павел дает понять, что он самый ничтожный из апостолов. Самый незначительный. Одним словом – изверг. И еще одно: прежде чем стать последователем Христа, Павел был торговцем шерстью.

– Блестяще! – Она изобразила аплодисменты.

– Это не все. Поскольку Баруэль навел нас на апостолов, то я подумал, что очень вероятно фраза целое стоит не больше раба имеет отношение к другому ученику Христа. А раз так, то речь может идти только об Иуде. По двум причинам. Первая: раб стоил тридцать шекелей, или сто двадцать денье. Отсюда легко улавливается связь с этой цитатой: «Что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребреников». А вторая еще более точная: «Так как напоминает того, кто, когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его». Это из Деяний Апостолов, описание самоубийства Иуды.

– И какой вывод?

– А вот вывода пока нет, – огорченно сказал Варгас.

– То есть мы по-прежнему не уверены, что нужный нам город – Бургос.

– А почему мы должны сомневаться? Ведь вы же нам сказали.

Она опасливо глянула на него:

– Вы мне верите?

– Конечно, – ни секунды не колеблясь ответил он. – И у меня есть предчувствие, что Павел с Иудой подтвердят мою уверенность.

– Ваши слова, да Богу в уши! Пошли разыщем остальных.

Она направилась к выходу, но ее остановил голос Варгаса.

– Подождите!

Мануэла обернулась, вопросительно глядя на него.

– Я вам солгал… Я верю в Господа нашего Иисуса Христа, в страсти Христовы и воскресение, в то, что миссия моя – утверждать истинность этого, но в орден я вступил не только поэтому, а отчасти и потому, что сдался.

– Павел и Иуда, – размышлял вслух Сарраг. – Павел, Мария и Иуда. Блестящая догадка, фра Варгас, признаю. Но она не больно-то помогла нам продвинуться.

– Какое несправедливое замечание, шейх Сарраг! – возмутился Эзра. – То, что он узнал, – чрезвычайно важно. Так что не язвите, а давайте-ка лучше подумаем как следует, с учетом новых обстоятельств. Баруэль дал нам очень точное описание этого таинственного персонажа, этого «изверга», у которого множество имен и в то же время одно. Этого Павла-Марии-Иуды. – Раввин принялся загибать искривленные артритом пальцы: – Во-первых, он сравнивает его с драконом и дьяволом. Во-вторых, он называет его окаянным, то есть, возможно, считает его убийцей. В-третьих, он сравнивает его с Иудой, то есть предателем.

– Мрачный тип, – заметила Мануэла. – Самое малое, что можно сказать: Баруэль был о нем не очень высокого мнения.

– Убийца, – пробормотал Сарраг. – Но кто был жертвой? Предатель. Но кого он предал?

Эзра вдруг начал тереть лоб.

– Что с вами, ребе? – всполошилась Мануэла, кинувшись к нему.

– Соломон… – пробормотал Эзра. – Соломон ха-Леви.

– Что он там бормочет? – спросил Сарраг.

– Палач Бургоса.

– Объясните нам, – попросил Варгас.

– Около ста лет назад, в разгар кампании по обращению всех и вся в христианство, некий раввин по имени Соломон ха-Леви тоже принял веру Христа. Сам по себе поступок не оригинален, только вот потом этот выкрест стал священником и с таким рвением начал преследовать и истреблять своих бывших братьев по вере, что был возведен в сан епископа и через какое-то время стал епископом Бургоса, его родного города. Потом он стал членом Совета регентов Кастилии, и его расправы с марранами и евреями, оставшимися верными вере отцов, по своей жестокости не сравнимы ни с чем. Позже на должности епископа его сменил сын, а он сам, вместе с другими представителями от Испании, принимал участие в работе Базельского собора и был инициатором самых жестких антииудейских декретов. Перейдя в христианство, Соломон ха-Леви сменил имя. Он стал зваться… – Эзра затаил дыхание, словно ему было невыносимо произносить это вслух. – Пабло де Санта-Мария.