Текст книги "Сапфировая скрижаль"

ГЛАВА 18

Среди неизвестных вещей есть такие, в которые мы верим, полагаясь на свидетельства других.

Это и называется верой.

Есть и такое, о чем мы составляем собственное мнение до и после изучения.

Это называется сомнением.

И когда в сомнении мы склоняемся в одну сторону, при этом ничего не утверждая безусловно, это называется мнением.

Боссюэ. Трактат о познании Бога… 1, XIV

Они неслись бешеным галопом, и менее чем в одном лье к юго-востоку от крепостных стен уже показалась Торремоча. Впереди вставала сьерра, как выточенная неким гигантом стена. В нескольких туазах над головой в коричневатом камне виднелось отверстие. Вверх вела тропинка, заканчивающаяся у крутого склона, усыпанного камнями, среди которых росли искривленные деревца.

– У нас нет выбора, – заметил Варгас. – Дальше придется идти пешком.

Остальные, ни секунды не колеблясь, тут же спрыгнули с коней.

– Нужно поторапливаться. Через час станет совсем темно. Ни лампа, ни факелы не помогут.

Эзра некоторое время изучал склон, а потом разочарованно изрек:

– Невозможно. Мне этого не одолеть. Даже если очень постараюсь, то все равно буду лишь вас задерживать. Мне кажется, будет лучше, если я подожду вас здесь.

– Ну, наконец-то вы прислушались к голосу разума! – хмыкнул Сарраг. – А мы ведь вас предупреждали. Но вы все равно настояли на том, чтобы ехать. – И добавил специально для Мануэлы: – На вашем месте, сеньора, я бы составил компанию раввину. Этот подъем может оказаться опасным.

– Вы правы. Но меня не опасность останавливает, а вот это. – Она раздраженно указала на платье и обувь. – Мой наряд не предназначен для такого рода занятий.

Сарраг кивнул, внимательно изучая гору.

– Кто бы мог подумать, что слова Баруэля «Там, в каменном чреве», обозначают пещеру, Фра Варгас, как, вам сказали, называется это место?

– Грот Мальтравьесо.

– Грот Мальтравьесо… Без помощи вашего брата тамплиера мы бы долгонько искали связь между этим местом и «каменным чревом».

– Если бы мы удосужились как следует подумать, то могли сообразить сразу, как только Баруэль упомянул «Джабал-эль-Нур», – возразил Рафаэль. – Но мы упрямо искали гору, отринув – неизвестно почему – другой символ, обозначавший пещеру, ту самую пещеру в горе Джабал-эль-Нур, куда – по вашим же словам – удалялся Пророк, чтобы предаться размышлениям. Нам следовало об этом подумать еще и потому, что уже в первом Чертоге Баруэль дал нам подсказку, упомянув «спящих И Ракима», цитата, взятая из суры, называемой… «Пещера».

– Ну, что я могу сказать? Задним числом, конечно, это кажется очевидным, но все выглядит совсем иначе, когда рассматриваешь детали, уткнувшись во фреску носом.

– Кстати о фресках, – рискнула поинтересоваться Мануэла. – Фра Варгас, этот потомок Гольфинов показался вам уверенным в своих словах? Я имею в виду те изображения, которые вы должны найти на стенках?

– Сеньор Уртадо был совершенно уверен. Он из тех немногих, кто знает о существовании этого места. Нам крупно повезло.

– Повезло? – проскрипел Эзра. – Ну вы и скажете! Во всем этом деле Баруэль вовсе не полагался на везение. Признаю, в какой-то мере это случайность, что сеньора заметила пресловутую фразу «Здесь Гольфины ожидают Божьего суда», но рано или поздно мы бы все равно ее обнаружили. Надеюсь, вы не думаете, что Баруэль упомянул «Час», не будучи убежденным, что из всех жителей Касереса сеньор Уртадо – наиболее подходящий человек, чтобы указать нам Мальтравьесо?

– Вы правы, – согласился Варгас. – Абен Баруэль наверняка знал, что этот человек был знаком с моим отцом. Как только я назвал имя Педро Варгаса, его лицо – до этого очень холодное – мгновенно просветлело. Он готов был из кожи лезть, лишь бы мне помочь. И таким образом поощрил меня – чуть ли не вопреки моей воле – расширить круг вопросов, пока я не процитировал отрывок из Чертога, где говорится о тех, кто поклоняется в небесах и на земле: Солнце, луна, небесные светила, твердыни гор, деревья, звери. Не успел я договорить, как он поведал о существовании этой пещеры с рисунками, сделанными, судя по всему, в незапамятные времена.

– Ну что же, – подвел итог шейх, – нам остается лишь проверить, сказал ли этот… «негодяй» правду. Пошли!

Как только они ушли, Эзра со вздохом рухнул на землю.

– Вот уж воистину… Старость – самое чудовищное наказание. Наше тщеславие уменьшается по мере того, как силы нас покидают. Вы счастливица, сеньора, что вы еще молоды. Пользуйтесь этим. Пользуйтесь и не забывайте о том, что время быстротечно. Оно как река, сеньора, неумолимо течет, и его воды никогда не возвращаются к источнику.

Улыбнувшись, Мануэла чуть было не сообщила ему, насколько согласна с этим замечанием. Разве может он знать: именно мысль, что годы бесполезно текут, отчасти и является причиной ее присутствия здесь?

Словно прочитав ее мысли, Эзра продолжил:

– Сеньора… Несколько дней назад, когда вы столь неожиданно появились на дороге, вы храбро отстаивали ваше дело. И все же один вопрос, который никто из нас вам так и не задал, несколько меня тревожит. – Он посмотрел на нее долгим взглядом. – Допустим, вы сказали правду, и Баруэль действительно избрал вас, уж не знаю по какому принципу. И вот человек, о котором вы ничего не знаете, совершенно вам чужой, поручает вам отыскать трех типов – о которых вы тоже ничего не знаете – где-то там, на дорогах Испании, и лишь для того, чтобы сообщить им решение одной загадки, которая возникнет у них в неопределенном будущем. Признайте, что есть во всем этом нечто, что я назвал бы бессмысленным, и в этой связи возникает вопрос: почему вы согласились?

Мануэлу словно окатило ледяной волной. Она ждала подобного вопроса. Единственное, чего она не знала, – это когда именно его зададут и кто. По совету Менендеса она даже заранее заготовила ответ, собираясь сообщить, что отвергает Инквизицию с тех самых пор, как конфисковали ее трактат, и сама она была арестована и предстала перед судьями. Она намеревалась сказать, что желает отомстить тем, кто запретил ее творение и унизил ее саму. Но сейчас она решила ответить совсем иначе.

– А если я скажу, что от скуки? Если скажу, что руководствовалась лишь желанием почувствовать себя наконец полезной? Вы мне поверите?

– Представьте себе, что нечто подобное я и подозревал… Не спрашивайте почему, но это так. Скажем, что это преимущество старости. – И добавил менторским тоном учителя, спорящего с учеником: – Хорошо, сеньора… Я ценю вашу откровенность. – И, чуть ли не лукаво, проговорил: – Один раз – еще не привычка…

Снова повисло молчание. Издалека доносились голоса Саррага с Варгасом, все еще ползущих наверх.

– Интересно, что они там отыщут… – пробормотала Мануэла.

– Ничего сверх того, что Абен хотел, чтобы мы нашли…

– Знаете, что все это напоминает мне, ничего не знающей о ваших поисках? Охоту за сокровищами.

Раввин тихонько засмеялся.

– Вы сами не знаете, насколько правы, сеньора. Речь действительно идет о сокровище. Самом удивительном, самом невероятном, самом мифическом из сокровищ.

Она пристально поглядела на него, не зная, верить или нет.

– Вы серьезно?

– Да, сеньора… Не сомневайтесь… – Он ткнул в нее изуродованным артритом пальцем. – И когда настанет день, вы передадите нам ключ, который позволит нам завладеть этим сокровищем. Поскольку этот ключ у вас есть, не так ли?

Не успела она что-либо ответить, как он продолжил:

– И что я за скептик! Это же очевидно, иначе вы бы не были столь искренни только что. Этот ключ у вас точно есть…

Подняв голову, он прислушался.

– Их больше не слышно… Должно быть, добрались до места.

Подъем оказался еще более трудным, чем они думали. Фитиль лампы колыхался под порывами легкого ветерка. Привлеченные огоньком ночные бабочки вились вокруг стеклянной колбы, лихорадочно трепеща крылышками.

– Подождите! – воскликнул Сарраг, останавливаясь.

С него градом тек пот, а грудь вздымалась, как кузнечные мехи.

– Подождите! – повторил он. – Имейте снисхождение к старости, фра Варгас!

– Да будет вам, шейх! Какой вы старик! Но я всегда считал, что гранадцы слишком склонны к чревоугодию. Поедая в таком количестве пирожки, пирожные, бублики и пончики с ореховой начинкой, откуда вам сохранить энергичность?

– Дорогой мой, можете критиковать сколько вам угодно арабскую кухню, но она все же куда лучше, чем ваши поджаренные на сале куриные яйца, ваши вечные «duelos y quebrantos» [6]6
  старинное кушанье из яиц (исп.).


[Закрыть] , сардины и картошка!

– По крайней мере наша кухня позволяет мне идти. Когда они добрались до входа в пещеру, солнце уже практически зашло.

Араб, отдышавшись, пробормотал с восторженной ноткой в голосе:

– Не могу перестать думать о символах там, внутри, и о том, что именно хотел нам передать Баруэль. Эти намеки на пещеру, которую каждый несет в себе, и тьму, срывающуюся в нашем подсознании. А также размышляю о «спящих И Ракима», тех семи таинственных персонажах, удалившихся в пещеру, быть может, похожую на эту, и не подозревавших, что уснут там и продлят себе жизнь. – Помолчав, он тихо добавил: – Надеюсь, с нами такого не произойдет. Когда они проснулись, то обнаружили, что проспали триста девять лет.

Монах первым прошел под каменным сводом. Под ногами лежали обуглившиеся кости. Чуть подальше он увидел заостренные концы деревянной рогатины с надежно обожженными концами. Он прошел дальше. Справа в естественной канавке у подножия сталагмита, немного похожего на какое-то животное, валялись комочки глины. Что это за комочки? Если принять во внимание форму сталагмита, то можно подумать, что жившие здесь существа тренировались – кто знает? – в стрельбе по этой мишени, если только это не был какой-то ритуал. Варгас приподнял лампу, освещая стенки пещеры. И изумленно вскрикнул.

– Смотрите… Да вы только гляньте!

От представшей перед ними картины захватывало дух. Все стены были испещрены изображениями, сделанными преимущественно охрой и мелом. Сидящие на корточках фигурки, охотники, размахивающие острыми копьями, головы животных, шафранные солнца, бледные луны, таинственные знаки и – самое удивительное – между двумя фигурками отдельно изображенные красные руки.

– Руки вора и воровки! – завопил Сарраг. – Слова Баруэля: Когда вы прибудете туда, секите руку вору и воровке. Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть. И вот видите птицу с хохолком? Это удод! – И шейх продекламировал тоном, каким обычно испускают победный крик: – Пусть сопровождает вас удод!

Варгас подошел к тому месту, куда указывал араб, и поднес лампу поближе. Сперва он не заметил ничего особенного, потом, в игре света и тени, заприметил трещинку, частично прикрытую длинным листком, как от календаря, всунутым между руками с растопыренными пальцами.

– Хохолок… Секите руки вора и воровки… Отрубите листок, шейх! – приказал он. – Быстро! Точнее, уберите его!

Араб мгновенно подчинился.

Показался металлический предмет, чуть выступавший из камня. Не дожидаясь, пока Сарраг извлечет предмет целиком, Варгас провозгласил:

– Треугольник. Второй бронзовый треугольник…

Саламанка

Эрнандо де Талавера закрыл папку и задумчиво посмотрел на название: «О проекте морских путей. Дело Кристобаля Колона». Комиссия, которую королева поручила ему возглавлять, чтобы принять решение по делу этого генуэзского моряка, была сущей головной болью.

Неужели действительно можно доплыть до Индии, двигаясь на запад, как утверждает этот человек, тогда как все космографы опровергают такую возможность? И вообще действительно ли он генуэзец? Согласно собранным сведениям, этот человек пишет только на кастильском своим… итальянским соотечественникам. Три приложенных к делу письма это подтверждают. Первое адресовано Николо Одериго, послу Генуи в Кастилии, второе – в банк Святого Георгия в Генуе. И еще одно, предназначенное падре Горисио, итальянскому монаху, доверенному лицу моряка. И все эти послания написаны на кастильском. Еще одна тревожная деталь: превращение Коломбо в Колона. Что заставило этого человека сменить имя? Колон – никоим образом не переиначенная на испанский лад фамилия Коломбо. Ну? Так почему же? Предположительный ответ имелся на девятой странице дела: фамилия моряка была Колон или Колом, прежде чем он стал Коломбо, и он попросту вернулся к ней, как только прибыл в Испанию. И что интересно – многие семьи каталонских евреев носили эту фамилию. В деле, помимо прочих, упомянуты Андре Колом, сожженный восемь лет назад как еретик; Томе Колом и его жена Леонора, их сын Хуан Колом и невестка Альдонца, которых разыскивает Инквизиция за то, что они похоронили невестку Томе по еврейскому ритуалу. Все эти люди – ренегаты.

Также наводит на мысль, что этот человек – уроженец Кастилии, тот факт – тоже согласно собранным сведениям, – что он как минимум дважды выказал себя противником Генуи. Первый раз – когда сражался за короля Рене в период, когда тот считался врагом Генуи; и второй, когда одиннадцатью годами позже, в битве при Сан-Винченте, беспощадно атаковал генуэзские корабли.

Этому может быть только одно объяснение: Коломбо – испанские евреи, обосновавшиеся в Генуе и оставшиеся, согласно традициям, верными языку своей родины.

Однако, если учесть комментарии приора Ла-Рабиды Хуана Переса, эта теория несостоятельна. Приор уверенно сообщил следователям, что у него полное впечатление, что «этот человек прибыл из другого королевства, другой страны, и говорит на иностранном языке». И этому соответствуют показания другого свидетеля, монаха-доминиканца Бартоломео Лас Касас, имевшего с генуэзцем продолжительную беседу. Доминиканец заявил: «Мне кажется, что его родной язык – не кастильский, потому что он плохо понимает смысл слов и устную речь». Ну? Так где же правда?

На самом деле Талаверу раздражали не столько дебаты насчет происхождения генуэзца, сколько его тщеславие и самонадеянность. И доказательство тому – постоянные ссылки на отрывок из «Медеи», мрачной трагедии Сенеки: «Venient annis saecula sens quibus oceanis vincula rerum laxet: et ingens pateat tellus: Tiphysque novos Detegat orbes: nec sit terries Ultima Thyle». Отрывок, который генуэзец позволял себе переводить следующим образом: «Настанут времена в течении времен, когда океан отпустит нити, связующие вещи вместе, и большая часть земли откроется, и новый мореход, как тот, что вел Ясона и звался Тифий, откроет новый мир. И тогда Тулей не будет более краем земли». Перевод, хоть и точный по форме, все же очень вольный по сути. Никаких сомнений, что Колон считает себя Тифием и принимает эту античную легенду на свой счет. Какое нахальство! Ладно, как бы то ни было, решать комиссии.

Раздался стук в дверь. Талавера убрал папку и разрешил посетителю войти. Диас быстро пересек комнату и, едва подойдя к столу священника, начал:

– Я получил подтверждение. Они действительно покинули Херес-де-лос-Кабальерос, но с тех пор, увы, мы так и не смогли отыскать их следы.

На лице Талаверы появилось разочарованное выражение.

– Как такое могло случиться?

– Они выехали из города на закате и направились в сторону Торремочи. В этот момент мы их и потеряли.

– Скверно. Очень скверно. Вы полностью уверены в компетентности ваших людей?

– Ручаюсь за них как за самого себя. К сожалению, произошел один непредвиденный инцидент.

– Вы имеете в виду арест раввина?

– И его неожиданное освобождение. Это застало моих людей врасплох. И еще – наша задача очень деликатная. Мы не только не должны попадаться на глаза тем, за кем следим, но также должны всячески избегать людей Торквемады, которые не упускают их из вида.

– Необходимо их разыскать, – отрезал священник. И твердо повторил: – Необходимо.

Диас кивнул, глаза его стали еще более ледяными, чем обычно.

– Я еще недели две буду в Саламанке, – сказал Талавера. – Сразу свяжитесь со мной, как только будет что-то новое. – И добавил: – Даже если я в этот момент буду заседать в комиссии. Могу я на вас положиться?

Диас ответил ровным тоном, но решительно:

– Они от нас не уйдут.

– Прекрасно… Можете идти.

Талавера вернулся к работе. Пока что нужно заняться делом этого генуэзца.

Окрестности Касереса

Эзра подавил дрожь и поплотней укутался в покрывало.

– Шейх Сарраг, не могли бы вы подбросить дров в костер? Я продрог.

Араб неохотно поднялся и кинул в огонь несколько веток. Пламя тут же вспыхнуло ярче, осветив четыре фигуры.

– Поразмыслив, я все же считаю, – сказал Варгас, глядя на два лежащих на земле бронзовых треугольника, – что нет другого вывода, кроме того, к которому мы пришли. Идея Баруэля проста: он хочет заставить нас собрать столько треугольников, сколько криптограмм нам предстоит расшифровать.

– И сколько же? Шесть или восемь? И это непонятное разделение на малые и главные Чертоги тоже представляет проблему. И вы еще заявляете, что Баруэль хочет заставить нас собрать эти треугольники. Зачем?

– По моему мнению, он опасался, что мы ограничимся решением последней загадки и пренебрежем остальными. Совершенно очевидно, что в данном случае у нас не было бы никакого повода носиться по разным уголкам страны. Мы бы прямиком направились в то место, где находится… – Так же, как тогда, на постоялом дворе, он оборвал фразу, но на сей раз не стал скрывать раздражения. – Нет, сеньора, вы положительно создаете нам проблему! Она развела руками:

– Мне очень жаль, но… Куда вы хотите, чтобы я пошла? – Она указала куда-то в ночь.

– Скажите-ка, фра Варгас, – вмешался Эзра, – а почему бы нам не рассказать ей правду? – И торопливо добавил: – Хотя бы частично.

– Что вы имеете в виду?

– Давайте расскажем сеньоре, что именно мы ищем.

– Эта поездка вас явно утомила, ребе Эзра! Вы потеряли голову.

– Никоим образом, мой друг. Это вы никак не поймете мою мысль.

– А я понял, – вставил Сарраг.

И, не дожидаясь одобрения Варгаса, сообщил Мануэле:

– Мы ищем Скрижаль.

– Скрижаль? – не смогла скрыть она удивления.

– Ну да, Скрижаль, сеньора. Правда, редкую. Очень редкую. Но всего лишь Скрижаль, только и всего. Вы мне верите, не так ли?

Самое смешное, она поверила. И не только потому, что Варгас как-то упомянул эту Скрижаль. Просто от араба веяло такой искренностью, которая никак не могла быть поддельной. Мануэла, едва заметно улыбаясь, поглядела на раввина:

– Сокровище, ребе Эзра? Самое удивительное, самое невероятное, самое мифическое из сокровищ. А я-то чуть было вам не поверила!

Еврей лишь пожал плечами и обратился к Варгасу:

– Ну, теперь все проще? Вам больше не нужно ловить себя за язык на каждой фразе. Да и нам тоже, если уж на то пошло. Ну а теперь, раз вопрос урегулирован, давайте вернемся к нашим треугольникам.

– Да, вы говорили, что Баруэль попрятал эти треугольники из опасения, что мы примемся за решение последней загадки, пропустив остальные, – сказал Сарраг.

– Именно.

– Можно спросить? – вмешалась Мануэла. – А почему бы вам действительно не ограничится расшифровкой последнего Чертога? Исходя из логики, не в нем ли содержится название искомого места?

Эзра устало рассмеялся.

– Потому что ничто не говорит о том, что, пропустив предыдущие, мы не упустим важные знаки, которые окажутся необходимыми в конце путешествия. С другой стороны, если Баруэль ведет нас от треугольника к треугольнику, то он наверняка преследует какую-то конкретную цель. Я не стал бы ручаться головой, но не удивлюсь, если окажется, что, не собрав все треугольники, мы не сможем добраться до Скрижали. Баруэль ничего не пускает на самотек. Мы неоднократно видели тому подтверждение. Каждая его рукопись, каждое указание – это необходимая часть мозаики. И отсутствие хотя бы одной из них может завести нас в тупик. – Он нервно потеребил бороду. – По неизвестной причине Баруэль хочет, чтобы мы прошли все этапы этого путешествия. Так что не стоит и мечтать отвертеться.

Наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костра. В небе над головой мерцали звезды.

– Я тут подумала о гроте Мальтравьесо, – раздался снова голос Мануэлы. – И вынуждена признать, что не поняла смысла фразы: Когда они станут красными, как пурпур, станут как шерсть. И удод. Почему Баруэль выбрал именно эту птицу, а не какую-то другую?

– А вы, однако, должны это знать, сеньора, – хмыкнул Сарраг. – Вы же сами нам и сказали, в тот самый день, когда мы с вами познакомились.

– Я? – нахмурилась молодая женщина. – Когда это? Когда назвала карты Таро?

Араб покачал головой.

– Четыре элемента?

– Нет, сеньора.

Она задумалась, машинально поглаживая родинку.

– Вы сказали: Суфизм – это философия, проповедующая аскетизм, созерцательное самоуглубление и утверждающая, что вера – в сердце человека. А также: Это реакция на роскошь и разнузданность, явившиеся следствием завоеваний… И…

– Их облачение – одеяние из белой шерсти.

– Вот видите, – развел руками шейх, – у вас есть ответ на слова «станут как шерсть». На самом деле здесь двойной смысл. Первый нам открыл ребе. Это из Торы: «Тогда придите, и рассудим, сказал Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю; если будут красны, как пурпур, – как шерсть убелю».

– Исайя, глава первая, стих восемнадцатый, – уточнил укутавшийся в покрывало Эзра. – Баруэль произвольно смешал этот стих с айат из Корана. Как там бишь? – повернулся он к шейху.

– «Отсеките руку вору и воровке: и это будет платой за содеянное ими, и карой божьей». Но Баруэль не ограничился тем, что объединил эти две священные книги, он также увязал сюда восприятие Аллаха другими, в частности, суфиями. Отсюда взялась шерсть. Шерсть воплощала для них внутренний свет, sirr, основное таинство, а красный цвет символизировал кровь, то есть жизнь. Так что, как видите, тут представлена вся символика нашей миссии: прощение, кара, таинство и, возможно – в виде намека на суфиев, – способ соприкоснуться с божественным. И все это увязано с «Судным днем» А в доказательство вот: И в час тот рассеются люди, словно мотыльки, а горы рассыплются, как клочки шерсти.

– А удод?

– Соломон пересчитал птиц и сказал: «Почему не вижу я удода? Ужель его нет? Накажу я его карой ужасной или горло перережу, если не представит он достойного оправдания». Смысл этого отрывка в том, что рекомый удод играет роль посланца между Сулейманом, или Соломоном, если угодно, и царицей Савской. По экстраполяции удод воплощает посланца невидимого мира. В нашем случае этот невидимый мир – не что иное, как тьма, дремлющая внутри грота. Грота Мальтравьесо. Это намек, который мы, увы, не распознали. И если бы не фра Рафаэль с его другом тамплиером, то мы, скорее всего все еще пребывали бы в недоумении.

– Теперь вы понимаете, что было бы сущей глупостью с нашей стороны пытаться перескочить через этапы или обмануть Баруэля? – раздался голос раввина. – Его мозги уж слишком закрученные. Даже слова, которые на первый взгляд могут показаться несущественными или написанными ради красоты слога, оказываются наполнены скрытым смыслом. Уверен: приди нам нездоровая мысль сразу взяться за последний Чертог – будь таковое в принципе возможным, – мы бы дорого за это заплатили. – И мрачно добавил: – Быть может, даже нашими жизнями.

– Быть может, вы сочтете, что я нынче вечером злоупотребляю вашей галантностью, – сказала Мануэла, – но имеете ли вы хотя бы какое-нибудь представление о том, куда нам двигаться дальше?

Неожиданно ей ответил Варгас:

– Нет. Еще многое нужно прояснить. Единственное совершенно очевидное – и спешу заверить, никакого интереса для вас не представляющее, – это что нам нужен какой-то собор в центре какого-то города. Думаю, не стоит говорить вам, сколько в этой стране соборов.

– Понятно… – пробормотала Мануэла ставшим вдруг усталым голосом.

Довольно любопытное это ощущение вечного начинания заново.