Текст книги "Сапфировая скрижаль"
Автор книги: Жильбер Синуэ
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)
ГЛАВА 21
Кто начинает с мечты и сумасшествия, отлично знает, куда идет: к мечте и сумасшествию. Но это разум втягивает нас в авантюры.
Paulham, Entretien sur des faits divers
От Kacepeca до Саламанки они добирались шесть дней – на три дня больше, чем требовалось. Они не проехали и часа, как раввин потерял сознание и свалился с лошади. Когда он пришел в себя, то был настолько слаб, что не мог сесть в седло.
Они уложили его в тени дерева и принялись терпеливо ждать, когда к нему вернутся силы. И через какое-то время услышали, как Эзра в полубреду тихонько бормочет молитву:
– Признаю перед Тобой, Боже, мой Бог и Бог моих предков, что выздоровление мое и смерть моя в Твоих руках.
– Да что он несет?! – рявкнул Сарраг.
Варгас с Мануэлой не ответили. Эзра тем временем продолжал:
– Да будет воля Твоя полностью излечить меня. А если умру, пусть смерть моя послужит искуплением всех грехов, что свершил я перед Тобой.
– Он бредит, – констатировал шейх.
Но на этот раз преувеличенно ироничный тон не смог скрыть волнения араба.
– Слушай, Израиль, Бог – Всесильный наш, Бог Один!
Шейх опустился на колени возле больного и резко проговорил:
– Самуэль Эзра, вы думаете, сейчас время молитвы? Раввин, приоткрыв один глаз, едва слышно ответил:
– Другое имя… Назовите меня другим именем…
– Другим именем? – переспросил подошедший Варгас. И прошептал арабу на ухо: – Это бред…
– Умоляю… – простонал Эзра.
Монах с шейхом недоуменно переглянулись.
– Но это же совершенно очевидно, – сказала Мануэла. – Он хочет, чтобы его назвали по-другому.
– Глупость какая! Для чего?
– Понятия не имею! Но что вы теряете?
– Вы именно этого хотите? – спросил францисканец. Больной в знак согласия опустил веки.
Варгас колебался.
– Да имен сколько угодно! – потерял терпение Сарраг. – Абдалла, Мухаммед, Тарек…
Но монах жестом остановил его.
– Отныне, – торжественно проговорил он, опустившись на колени подле раввина, – имя твое будет Рафаэль.
Эзра вроде бы согласился.
– Но вы дали ему ваше имя! – изумился Сарраг.
– И что с того? Это первое, что пришло мне в голову. Время шло. Раввин спал глубоким сном. И только когда солнце уже было в зените, он пошевелился и открыл глаза.
– Вам лучше? – озабоченно спросила Мануэла. Старый раввин нашел силы улыбнуться.
– Да…
– Ну и напугали же вы нас!.. – пробурчал араб. – Я уж думал, нам придется рыть вам могилу по такой жаре! Хвала Аллаху.
– Не поможете мне сесть?
Шейх подхватил его за плечи и прислонил к дереву.
– Вы быстро приходите в норму. Можно подумать, вас излечила перемена имени! Кстати… Что это на вас нашло?
– Вы сочтете это утверждение ребячеством, но в Талмуде сказано, что тот, кто меняет свое имя, меняет и судьбу, – совершенно серьезно ответил Эзра. Он благодарно улыбнулся Варгасу: – Вы не могли сделать лучшего выбора… Вы знаете, что означает Рафаэль?
Монах сознался в своем невежестве.
– Всевышний исцеляет.
– Вот уж действительно, я при всем желании не нашел бы ничего более подходящего. А это новое имя не придало вам достаточно сил, чтобы сесть на лошадь?
Эзра покачал головой.
– Но мы же не можем торчать тут вечно. Нам просто необходимо засветло добраться до ближайшей деревни.
– Я могу посадить его перед собой, – предложил шейх. – Это единственный выход. – Он протянул раввину руку: – Вставайте. Мы вам поможем.
Раввин поморщился.
– Если бы это зависело от меня…
– Ага, но решаем мы! Пошли!
Они снова отправились в путь. Судя по всему, смены имени с Самуэля на «Всевышний исцеляет» явно не хватило, чтобы прогнать болезнь. Передышка оказалась недолгой. Едва они добрались до долины Тахо, как пришлось снова останавливаться. Эзру лихорадило и тошнило, он опять совершенно обессилел. Они уложили его на берегу. Шейх, сняв с себя накидку, смочил ее в прохладной воде, обернул в нее раввина и положил его на солнцепек. Сарраг объяснил, что испарение воды охладит тело и снизит температуру. И он не ошибся. Два часа спустя раввин уже был в состоянии продолжить путешествие.
На смену пустынному ландшафту пришли зеленые пейзажи Веры. У подножия Сьерра-де-Гредос простирались поля апельсиновых деревьев, фиговых пальм и зеленели дубовые леса, где лениво бродили стада кабанов. Уж не вид ли этих млекопитающих, носителей всех мыслимых пороков, вызвал у Эзры очередной приступ? Он снова обессилел. Но в этот раз провидение пришло им на помощь в виде маленьких красновато-коричневых плодов, напоминавших passiflora incarnata и которые, опять же по утверждению шейха, обладали целебными свойствами. Проигнорировав возражения Эзры, он безжалостно скормил ему горсть, а себе несколько штук втер в рану. Совпадение то было, или ягоды действительно помогли, но Эзру перестало трясти. Переночевав, они отправились дальше и к концу дня добрались до ущелья Бехар и городка с таким же названием, втиснутого в мавританские крепостные стены. Райский уголок в центре ада. Там они и остановились, чтобы дать Эзре возможность восстановить силы. Три дня спустя, в самый полдень, когда вовсю пекло солнце, они въехали под звон соборных колоколов в Саламанку.
Оказалось, что найти пристанище не так просто. Почти все постоялые дворы занимали студенты, в большом количестве съехавшиеся сюда со всех концов Испании и Европы.
В конце концов они отыскали харчевню неподалеку от монастыря Де-Лас-Дуэньяс, между Калле де Сан-Пабло и Каса де Абрантес.
Как только они устроились, Варгас отправился на поиски доктора Мигеля Валлата, который, по словам трактирщика, был одним из лучших городских врачей. Врач пришел, осмотрел пациента, прослушал, изучил мочу и прописал столь странное лечение, что было единодушно решено, что доктор Валлат сущий коновал, коему не место в медицине. В доказательство тому Варгас с Саррагом – с согласия Эзры – пренебрегли рекомендациями врача, и через сорок восемь часов старый раввин пошел на поправку.
В эту ночь, четвертую с момента приезда в Саламанку, Варгас поднял кубок и провозгласил:
– Л'хаим, ребе! За жизнь! На иврите я знаю только это, но никогда не думал, что оно будет так кстати!
– Л'хаим, друг мой! А я никогда не думал, что так привязан к жизни. Как только подумаю, что совсем недавно посмел заявить шейху, что с радостью встречу час своей кончины… Становится стыдно за себя.
Он был еще бледным, сильно исхудал, но темные глаза опять сверкали. Он осторожно выпрямился на лежанке и чуть насмешливо обратился к Мануэле:
– Вот видите, как мужчины падают под малейшим порывом ветра, тогда как вы, так называемые хрупкие создания, нерушимо стоите на ногах.
– Нерушимо? Ну, вы и скажете! Может быть, мы физически и выносливее вас, но у любой медали есть оборотная сторона. Если тело и крепкое, то с сердцем дело обстоит совсем иначе. Оно куда более уязвимо, чем у мужчин.
Эзра собрался ответить, когда дверь резко распахнулась, и появился ибн Сарраг. Судя по его взъерошенному виду, он только что сделал какое-то важное открытие. Подойдя широким шагом к изголовью раввина, он встал перед ним и подбоченился.
– Советую вам подниматься, ребе Эзра. Если, конечно, хотите, чтобы мы добрались до конца нашего путешествия.
– И что вы нашли?
– Пифагора…
Увидев три пары воззрившихся на него вопросительных глаз, он снизошел до объяснения.
– Теперь совершенно очевидно, что все дело в пентаграмме. Это она привела нас сюда, и она же приведет к третьему треугольнику. Фра Варгас сообщил нам, что пентаграмма воплощает знание и ключ к Высшему Знанию. И был прав. Но это не все. Пентаграмма – не просто геометрическая фигура. Она тесно связана с древнегреческим философом и математиком, которого я только что назвал. – Шейх уселся и продолжил: – Думаю, всем вам известно, кто такой Пифагор, но все же позвольте мне вкратце рассказать об этом человеке. Увидите, что это отнюдь не без пользы. Его имя, что само по себе достаточно странно, состоит из двух слов на санскрите: «pita», то есть дом, место сбора, производное от «pit» – собирать, и «gourou» – духовный отец, учитель, которое есть производное от «gri» – выражать, говорить. Иными словами, хозяин объединения, школы. О Пифагоре мало что известно, только что родился он на острове Самос более двух тысяч лет назад, что сначала, повинуясь воле своего отца, Мнесарха, был скульптором, потом атлетом. После длительного путешествия по Египту, Вавилону и Индии он основал в Кротоне свою знаменитую школу, известную как пифагорейская. На самом деле эта школа представляла собой скорее закрытое общество, чем собрание учеников. Эдакий религиозно-политический союз. У его членов сначала был трехлетний испытательный период, затем они должны были принять обет молчания на срок от двух до пяти лет, в зависимости от характера ученика. Пифагор занимался математикой, астрономией и – о чем мало кому известно – музыкой. Приписываемые ему открытия, вероятнее всего, являются результатом деятельности этой школы, создателем и вдохновителем которой он был. Это ему мы обязаны знаменитой теоремой, называемой теоремой Пифагора: квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, которую потом развил Евклид. Вы наверняка задаетесь вопросом, чем этот человек интересен для нас? И какая связь между ним, Баруэлем и нашими изысканиями? По-моему, я знаю ответ. Известно ли вам, что было паролем у пифагорейцев? – Выдержав паузу, шейх провозгласил: – ПЕНТАГРАММА.
– И впрямь интересно, – признал Варгас, – но…
– Подождите! Бог – это число чисел. Вот девиз Пифагора! И его догма. Он считал математику основой всего, законом мироздания. Он даже разработал «арифметическую теологию», науку о мистических свойствах цифр. Пентаграмма и цифры. У Баруэля тоже во главе угла стоят цифры, вы не можете этого отрицать. В основе каждой его загадки лежат пифагорейские механизмы. Так что нужно лишь пересмотреть все эти намеки на смерть, жизнь. Размеры Храма Соломона, Каабы. Треугольники, цифра 3. В интересующем нас Чертоге есть отрывок, подтверждающий это. Цитирую: Это там, и в этом числе, можно найти супруга Феано. Пусть вас вдохновляет его гений. – Глаза Саррага вдохновенно горели. – Ну, разве я не прав?
Ответом послужило лишь всеобщее молчаливое недоумение.
– Феано! – с ноткой нетерпения вскричал араб. – Феано! Так называлась школа, основанная Пифагором в Кротоне, в память его жены и ученицы!
Эзра с Варгасом быстро переглянулись.
– Что ж, – раввин приосанился, – похоже, ученый воздух Саламанки пошел вам на пользу. Это прогулка по городу так вас воодушевила?
– Скорее ученики и их знания. Я подумал, раз Баруэль так упирает на университет, то именно там у меня больше всего шансов разжиться информацией. И не ошибся.
– Но к чему ведет Пифагор с его цифрами? – спросила Мануэла, зачарованно слушавшая араба.
Сарраг расхохотался.
– Нет, донья Виверо, у вас определенно талант задавать вопросы, ответ на которые вам уже известен! Разве не вы сравнили книги с девственной и оплодотворенной материей?
– Верно.
– Значит, мы попросту будем исходить из вашего утверждения. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано. Видите связь?
Мануэла покачала головой.
– Ну же, сеньора! Вы, такая умница! Правда не видите?
– Нет, – растерянно созналась Мануэла.
– Хорошо. Пойдемте. Сможете разобраться на месте. А вы, фра Варгас? – коснулся Сарраг руки Рафаэля. – Вы, надо полагать, догадались?
– По-моему, да.
И францисканец направился к дверям.
– Пошли в гости к супругу Феано.
Сарраг с Мануэлой уже собрались последовать за ним, как вдруг раздался сердитый голос Эзры:
– Эй! Вы забыли самое главное! – Раввин принялся обуваться.
– Самое главное, ребе?
– Меня, шейх ибн Сарраг! Меня!
На первом этаже университета за железной дверью находилась огромная библиотека. Сумеречное помещение напоминало чрево Левиафана. От дубовых полок пахло кожей и книжной пылью. Хранилище человеческого гения и человеческой глупости, науки и искусства, развернутых географических карт, астрономических таблиц… Более ста шестидесяти тысяч томов, более трех тысяч рукописей. В этих стенах находились все знания известного мира.
Мануэла подавила восторженный крик.
– Девственная и оплодотворенная материя, сеньора… – шепнул Сарраг. – Теперь вы поняли?
Они шли по длинным рядам, шагая как можно тише и с таким благоговением, словно вступили в святилище.
– Куда вы нас ведете? – поинтересовался Эзра.
– Тс-с! – прижал араб палец к губам. – Доверьтесь мне.
Тут и там напротив мраморных статуй виднелись фигуры погруженных в чтение студентов. Большая часть из них были испанцами, но и из разных стран Европы сюда приехало немало молодых людей, чтобы изучать четыре дисциплины: искусство, право, медицину и теологию. Сколько их тут? Десять тысяч? Пятнадцать? Во всяком случае, значительно больше, чем в трех других университетах, соперничавших с Саламанкой, будь то Оксфорд, Болонья или Париж.
Сарраг указал на ряд полок, возносившихся на внушительную высоту.
– Это здесь, – сообщил он таким тоном, словно открывал большой секрет. – Фра Варгас, не соблаговолите ли передать мне лестницу, что рядом с вами?
Монах подчинился.
Шейх полез вверх по ступенькам, пока не добрался до книг, отличавшихся от остальных красновато-коричневым с золотистым оттенком цветом переплета. Издав приглушенный победный крик, он схватил один из томов. Спустившись вниз, Сарраг тут же дрожащими руками принялся изучать книгу. Между страницами наподобие закладки торчал листок бумаги. Шейх раскрыл том в заложенном месте.
– Ну? – Эзра терял терпение. – Вы нам объясните наконец?
Сарраг, не отвечая, передал книгу монаху. Варгас взял листок, осторожно развернул, и на лице его тут же появилось растерянное выражение.
– Ну?.. – не унимался раввин.
Его голос, взлетевший на октаву, привлек внимание других читателей и вызвал недовольные взгляды. Шейх наконец соизволил пояснить.
– Вот, – угрюмо буркнул он.
– Я брежу! – Раввин был совершенно ошарашен. – Это еще что такое?!
– На первый взгляд это музыкальная партитура, – сказал Варгас. – И текст: «Слава и позор под саркофагом епископа».
– Это-то как раз совершенно понятно! Но вот откуда Сарраг узнал, что она здесь? Да объясните же вы нам наконец или нет?!
– Я вам все расскажу, но сперва предлагаю вернуть книгу на место и уйти отсюда, если не хотим, чтобы на нас начали еще больше обращать внимание.
Выйдя наружу, они углубились в университетский сад и плюхнулись в тень гибискуса, усыпанного яркими цветами.
– Мы вас слушаем. Сначала расскажите нам о книге. Если я правильно прочитал название, это какой-то труд Пифагора?
– «Музыка сфер», верно. Кстати, это единственный известный труд этого грека. Никаких других письменных работ он нам не оставил. Если бы не его ученики и работа Евклида по знаменитой теореме, то можно было бы даже усомниться в подлинности сделанных Пифагором открытий. Один преподаватель, которого я долго расспрашивал о Пифагоре, выдал мне эти сведения и поведал о существовании данного труда в университетской библиотеке. И с этого момента я был совершенно уверен, что именно там мы и найдем очередную подсказку.
– Но почему тогда не изучить повнимательней эту «Музыку сфер»? – удивилась Мануэла.
– Потому что мы нашли все, что Баруэль хотел, чтобы мы нашли. Это там, и в этом числе можно найти супруга Феано. Я считаю, что «это там» означает «в библиотеке». И «в этом числе» указывает на номер страницы, где спрятана партитура.
– То есть?
– Четвертая страница. Четыре, четыре реки, упомянутые в Чертоге: Фисон, Гихон, Тигр и Евфрат.
– С некоторой грустью я вынужден признать, что в данном случае вы проявили незаурядные дедуктивные способности, – вздохнул Эзра.
– А почему с грустью? – изумился Сарраг.
– А что вы хотите? – с деланно чопорным видом произнес раввин. – Никоим образом не выношу мысли, что я не так уж необходим.
Варгас все это время изучал листок с музыкальными строчками. Судя по огорченному выражению лица, он явно ни до чего путного не додумался.
– Кто-нибудь из вас разбирается в музыке? – не очень уверенно спросил он.
– Я немножко, – сообщила Мануэла. Францисканец передал ей листок.
– Не можете ли вы сказать, нет ли тут чего-нибудь необычного?
Молодая женщина некоторое время рассматривала ноты.
– Ничего, увы. Если не считать, что мелодия несложная, чтобы не сказать простенькая.
Она вполголоса принялась напевать. Это был речитатив, медленный и мрачный, идущий то вверх, то вниз, до самых низких нот.
– Баруэль-каббалист и Баруэль-музыкант в одном лице, – иронично заметил Эзра. – Решительно не понимаю, каким образом эта мрачная мелодия может указать нам место, где спрятан третий треугольник. А что это за текст? «Слава и позор под саркофагом епископа». Какая слава? Какой позор? Какой епископ? Конечно, некоторые каббалисты, Абулафия, к примеру, не единожды пытались использовать музыку как подспорье, способное ввести их в пророческий транс. Но я сомневаюсь, что Баруэль пытается подтолкнуть нас в этом направлении. Это было бы сущим безумием!
– Музыка? – удивился Варгас. – Как подспорье в достижении пророческого транса?
– Это настолько сложно, что мне затруднительно будет объяснить вам то, что я сам с трудом понял. Согласно Абулафие и другим каббалистам, есть прямая связь между некоей музыкальной наукой – ныне утраченной – и прорицанием. В таких повествованиях, как «Sod ha-shalshelet», музыка характеризуется как дисциплина, законы которой были некогда известны первосвященникам. Она может привести к мистическому слиянию и напрямую связана с тем, каким образом проговаривается тетраграмматон. Вроде бы эта тайная наука была известна в кругу Авраама Абулафии, поскольку он достаточно ясно описывает ее принцип. Это комбинирование букв и способ их произношения. Он часто сравнивает человеческое тело с музыкальным инструментом, поскольку, по его словам, в нем есть углубления и дырки, способные издавать звук при дыхании. Слова, связанные в песню, исполненные и хранящиеся в памяти человека, вызывают появление божественного, движение Святого Духа, который входит в человека и выходит из него, даруя тому, кто умеет управлять этим процессом, способность читать будущее. – Он машинально потер пальцы и продолжил: – Да, знаю… Все это довольно туманно. Позвольте мне подвести итог, приведя высказывание ребе Исайи бен Иосифа. Он сказал вот что: «Знай, что пророк, желающий пророчествовать, должен сначала стать отшельником на неопределенный период и совершать омовения. А потом он пойдет в подходящее для него место и призовет музыкантов, играющих на разных инструментах, которые будут играть для него и будут петь для него духовные песнопения, и он склонится над страницами книги, недоступной его пониманию». – Эзра замолчал. На лице его появилась загадочная улыбка. – Так что нам не остается ничего другого, как позвать музыкантов!
Вокруг, не обращая на их четверку никакого внимания, сновали студенты, смеющиеся или серьезные. Миру были глубоко безразличны изыскания этих четверых и их затруднения. Солнце освещало красноватые дома, заливая своими лучами зубцы и крыши, над которыми возвышались колокольни.
– Ола! Сеньоры! Как поживаете?
Чей-то оклик вывел их из оторопелого состояния. Перед ними стоял довольно высокий мужчина с орлиным носом и совершенно белыми волосами.
– Вы меня не узнаете?
– Ну конечно… – Первым отреагировал Варгас. – Вы – тот самый генуэзский моряк, которому мы дали приют в Ла-Рабиде. Что вы тут делаете?
Мужчина помрачнел.
– Через несколько минут вон там, в монастыре Святого Себастьяна, – он указал на здание справа, – должно начаться заседание комиссии, чтобы решить, заслуживает ли интереса мой проект.
Варгас представил моряка Мануэле.
– Сеньора Виверо. Сеньор Кристобаль Колон. Он намеревается отплыть на запад, в страну, где растут пряности. Он надеется, что Ее Величество профинансирует экспедицию.
Мануэла машинально потеребила родинку.
– На запад, сеньор? И вы действительно рассчитываете найти там землю?
– Именно так. И докажу это.
– По-моему, вы очень в себе уверены, – легонько усмехнулся Варгас.
– Как мне не знать? Разве земля не круглая?
– Круглая. Но вам наверняка известно, что так считает лишь горстка эрудитов, да и те не могут сказать, какого размера эта сфера, поскольку никто и никогда не совершал кругосветного путешествия. Размеры земель и океанов остаются тайной. Даже западное побережье Гвинеи толком не изучено. Азия простирается на восток на неизвестное расстояние. Очертания ее берегов остаются загадкой. И…
– Позвольте возразить, фра Варгас, – прервал его Сарраг. – Это загадка для европейцев, но не для арабских путешественников. К тому же еще Аристотель около тысячи восьмисот лет назад вычислил, что, продвигаясь на запад, неизбежно прибудешь на восток.
– Допустим, но карты где? Где доказательства? Проблема, с которой столкнулся сеньор Колон, очень простая: кажется логичным, что между Западной Европой и Восточной Азией существует прямой путь, поскольку земля действительно круглая. Но какое расстояние придется преодолеть кораблю, прежде чем он доберется до первых берегов? Тысячу лье? Десять тысяч? Двадцать? Итак, я повторю вопрос: сеньор Колон, почему вы так уверены, так слепо убеждены, что такое плавание вообще осуществимо?
– Потому что я знаю, что расстояние до берегов Индии не больше девятисот девяноста семи лье. То есть тридцать дней плавания, что вполне по силам хорошо оснащенной и обеспеченной продовольствием каравелле.
– Так я и думал. – Казалось, Варгас говорит сам с собой.
– Что вы хотите сказать?
Монах одарил его подчеркнуто пронзительным взглядом.
– На что вы намекаете? – настаивал Колон.
– Ходят слухи…
– На что вы намекаете? – резко повторил Колон.
– Скажем, если бы вами двигала одна лишь жажда приключений, вы бы без труда нашли подходящий корабль и направились на запад. Но вот если вы желаете контролировать и использовать земли, до которых рассчитываете добраться, то поддержка кого-нибудь из королей вам жизненно необходима. И это лишний раз подтверждает, насколько вы уверены в успехе вашей затеи.
– А еще что говорят?
– Что у вас есть судовой журнал с лоциями, где указаны реперные точки. Карты, где отображены рифы и отмели, изъятые у португальского моряка. А также у вас есть морская карта, лет пятнадцать назад сделанная Тосканелли, которую вы во время вашего там пребывания сперли из королевской библиотеки Португалии.
– Вы действительно верите в то, что говорите?
– Я воздержусь от утверждения чего бы то ни было.
– Давайте! – воскликнул Колон. – Выкладывайте уж все до конца!
Варгасу претило выдавать фра Маркену, от которого он почерпнул эти сведения.
– Скажем, произошла некоторая утечка…
Генуэзец некоторое время пристально глядел на собеседника, а потом выдал:
– Если то, что вы говорите, – правда, то объясните мне, почему вместо того, чтобы выворачиваться наизнанку, стараясь убедить Ее Величество и комиссию с научной точки зрения, я попросту не предъявил им доказательства, которые у меня якобы есть?
– По двум причинам. Первое: вы отлично понимаете, что, поступи вы так, двор ни за что не согласится удовлетворить ваши сногсшибательные запросы. Мне что-то плохо верится, что Ее Величество дарует вам в обмен на документы, пусть даже и очень ценные, звание адмирала Кастилии, титул вице-короля и губернатора всех земель, которые вы откроете, а также право управлять и вершить правосудие на этих землях. А еще десятую часть от найденных вами золота и сокровищ, восьмую часть доходов и контроль над всеми торговыми операциями. В лучшем случае вам выплатят определенную сумму, в худшем – под угрозой наказания просто-напросто потребуют, чтобы вы отдали документы. Я не прав?
Генуэзец не счел нужным отвечать на это.
– Вы сказали: две причины.
– Вторая еще более весомая. Это смерть. Полагаю, вы понимаете, о чем я?
Ответа не последовало. Молчание нарушила Мануэла:
– Почему смерть?
– Потому что все лоции считаются государственной тайной. Обнародование сведений, связанных с навигацией, или их кража означает безусловный смертный приговор. Несколько лет назад лоцмана и двух матросов, бежавших из Португалии в Кастилию, чтобы предложить свои услуги Ее Величеству, выследили, захватили и казнили на месте. Тело лоцмана отвезли в Лиссабон, четвертовали и части тела выставили у каждого из четырех въездов в город. Следовательно, документы, которыми обладает – или, возможно, обладает – сеньор Колон, были взяты у умершего португальского моряка, который плавал на португальском корабле. Значит, юридически они – собственность Португалии… Не говоря уже о карте Тосканелли. Ну что еще добавить?
Генуэзец изменился в лице, словно перед ним вдруг разверзлась бездна, и он вот-вот в нее рухнет.
– Если я вас оскорбил, – чуточку смущенно продолжил Варгас, – я…
– Нет, – отрезал Колон. – Дело вовсе не в оскорблении. – Он побелел, губы его дрожали. – Что меня беспокоит, так это глупость всего этого дела.
– О чем это вы? – спросил Эзра.
– Представьте, что в вашей… утечке есть доля истины. Представьте, что я действительно обладаю этими пресловутыми документами и – по тем самым причинам, которые назвал ваш друг, – не могу их обнародовать. Ведь это не только меня постараются уничтожить, а истину во имя мракобесия, обскурантизма, слепоты и нетерпимости. Те люди, которые собираются судить меня, это те самые, кто сейчас угрожает польскому астроному Николаю Копернику, о котором говорят, что он имел несчастье противоречить Птолемею, хуже того – заявить, что именно Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Его еще не предали поруганию, но, если верить слухам, это не за горами. И такие вот создания будут тыкать в меня пальцем, в меня, истового христианина, католика, защитника веры.
– А что вы хотите? – иронично заметил Эзра. – Это ведь Церковь. Как только вы попали в ее лоно, вам следует идти на цыпочках.
Лицо Варгаса окаменело.
– Ну, вы не упускаете ни малейшей возможности! Из уст человека, столь нетерпимого к другим религиям, такого рода критика как минимум неуместна, чтобы не сказать – смешна!
– Раз так, почему бы вам не поддержать сеньора Колона на комиссии? Почему вам не хватает мужества встать на защиту науки против глупости и невежества?
– И правда! – вскричал генуэзец. – Пойдемте! Я назову вас как свидетеля. Потому что, кроме Антонио Маркены, вашего приора и отца Диего де Деса, настоятеля монастыря Святого Себастьяна, меня практически больше никто не поддерживает.
– Это полный абсурд. Я ничего не понимаю в астрономии, а еще меньше в навигации.
– Я же вам сказал: хоть комиссия и состоит из известных университетских ученых и математиков, большинство моих противников – главным образом представители клира. А именно они будут играть решающую роль. У них все полномочия. Логика и здравый смысл против Священного Писания! Вы ведь знаете, что из-за их предвзятости наука по-прежнему отрасль теологии и сидит взаперти, как орех в скорлупе! Надеяться, что однажды орех разорвет скорлупу, – уже само по себе богохульство! Пойдемте, умоляю!
– Не настаивайте, – порекомендовал Эзра. – Он вас не слышит.
– Откуда вы знаете? – запротестовала Мануэла. Она в упор поглядела на Варгаса. – Разве это не возможность привнести частичку света в мир, в котором, как мы с вами отлично знаем, слишком много тьмы?
Францисканец потупился и промолчал.
– Жаль, – сдался генуэзец. – Еще один голос помог бы приглушить лай своры. Жаль. Мне остается лишь молить Господа. Только Он решит, выйду я из этой истории через врата славы или врата позора. – Он поклонился своим собеседникам. – Вынужден вас покинуть. Мои судьи ждут. Был рад снова с вами встретиться.
– Подождите, прошу вас! – воскликнул Самуэль Эзра. – Вы сказали «слава» и «позор». Это случайность?
– Не совсем.
– Так почему?
– Я имел в виду древнюю традицию.
– Расскажите нам, сеньор, – тут же насел на него раввин.
– В монастыре подле собора есть часовня Святой Варвары. Туда ходят студенты накануне экзаменов, чтобы напоследок проглядеть еще разок пройденный курс. Они закрываются там на всю ночь со своими книгами, в одиночестве, поставив ноги на могилу епископа, чтобы это принесло им удачу. На следующий день, если экзамен сдан удачно, они могут со всеми почестями, положенными их новому статусу, пройти через главный вход университета, врата славы, где их ждут преподаватели и однокашники, чтобы поздравить. Если же экзамен не сдан, они вынуждены уходить через двери монастыря, врата позора, по-тихому, при всеобщем равнодушии. – И Колон убито добавил: – Быть может, именно в эту дверь я вскоре и пройду. Adios, amigos… [7]7
Прощайте, друзья (исп.).
[Закрыть]
Но Варгас, ни Эзра, ни Мануэла ему не ответили. Они уставились в невидимую точку где-то за стеной, туда, где находилась часовня Святой Варвары. И в их головах вертелись музыкальные строчки и текст к ним: «Слава и почет, под саркофагом епископа».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.