Текст книги "Гуарани"

XIV. ИНДИАНКА

Как только Пери почувствовал, что силы к нему вернулись, он стал продолжать свой путь.

Долго пробирался он сквозь чащу по следам индианки и шел так быстро и уверенно, что человек, не видавший, с какою легкостью индейцы привыкли отыскивать самые незаметные следы зверей, не мог бы себе этого даже представить.

Обломанный сук, примятая травинка, разбросанные сухие листья, все еще дрожащая ветка, разбрызганная роса – для опытных глаз охотника все это вехи, по которым он безошибочно определяет путь.

У Пери были свои причины так упорно гнаться за этой безобидной индианкой и, выбиваясь из последних сил, стараться во что бы то ни стало ее настичь.

Чтобы по-настоящему понять эти причины, надо знать события, которые за несколько дней до этого произошли в окрестностях «Пакекера».

На исходе месяца дождей племя айморе спустилось со склонов горной цепи Органос, чтобы набрать плодов и приготовить вино, различные напитки и кое-какую пищу, которой они имели обыкновение запасаться.

Одно из семейств этого племени, пустившееся в погоню за дичью, появилось за несколько дней до этого на берегах Параибы. Оно состояло из родителей, сына и дочери.

Дочь их была красавицей, право на которую оспаривали все воины айморе. Отец ее, вождь племени, гордился тем, что дочь его стройна и красива, как самая тонкая стрела его лука, как самое яркое перо на его головном уборе.

Все только что описанные события произошли в воскресенье.

А за два дня до этого, в пятницу, в десять часов утра Пери пробирался по лесу, весело подражая пению птички саи, и в посвистывании этом ему слышалось сладостное имя «Сеси».

Он шел по следам ягуара, который, уже после гибели своей, сыграл в этой истории такую важную роль. И так как ничем меньшим индеец удовлетвориться не мог, он решил разыскать в своих обширных владениях именно его, царя тропических лесов, тянущихся по берегам Параибы.

Сесилия сказала только одно слово, и Пери, не привыкший обсуждать желания своей госпожи, захватил с собой лук и клавин и пустился в путь. Он подошел к ручейку, как вдруг из леса выбежала маленькая мохнатая собачонка, а вслед за ней – индианка. Сделав несколько шагов, женщина упала, сраженная выстрелом из ружья.

Пери обернулся, чтобы взглянуть, откуда стреляли, в увидел дона Диего де Мариса, который шел неторопливым шагом в сопровождении двух авентурейро.

Молодой человек стрелял в птицу, а попал в проходившую мимо индианку и убил ее на месте.

Собачонка кинулась к своей хозяйке и, жалобно завывая, принялась лизать ей руки; она терлась мордою об окровавленное тело, как будто старалась вернуть убитую к жизни. Опершись на аркебуз, дон Диего с жалостью смотрел на несчастную девушку, ставшую случайной жертвой его неосторожности – охотник ни за что не хотел упустить свою пернатую добычу.

Спутники же его только посмеялись над этим происшествием и отпустили несколько веселых шуток насчет того, какую дичь подстрелил кавальейро.

Вдруг собачонка, которая ласкалась к мертвой индианке, подняла голову, понюхала воздух и тут же стрелою метнулась в лес.

Пери, оказавшийся невольным свидетелем этой сцены, посоветовал дону Диего благоразумия ради возвратиться домой, а сам отправился дальше.

Картина, которую он только что видел, глубоко его взволновала. Он вспомнил свое племя, братьев, которых покинул уже давно и которые теперь, может быть, тоже сделались жертвами конкистадоров, хозяйничающих на земле, где туземцы некогда жили свободные и счастливые.

Пройдя еще около полулиги, Пери заметил вдалеке за деревьями пламя костра. У огня сидели двое индейцев и индианка.

Старый индеец, человек огромного роста, приделывал длинные и острые клыки капивары3636
  Капивара – самый крупный из ныне существующих грызунов; достигает в длину полутора метров и в высоту до семидесяти сантиметров.


[Закрыть] к концам палок и оттачивал это грозное оружие на камне. Молодой начинял мелкими красными семенами скорлупу ореха, украшенную перьями и привязанную к веревке четверти в две длиною.

Женщина, довольно молодая на вид, расчесывала хлопок. Большие пучки его, белые и чистые, падали на широкий лист, который лежал у нее на коленях.

Возле костра стоял небольшой горшок из глазурованной глины; в нем были раскаленные угли. Индианка время от времени подбрасывала в этот горшок сухих листьев, и оттуда поднимались густые клубы дыма. Тогда оба индейца вдыхали этот дым через бамбуковую трубочку, пока из глаз их не начинали литься слезы. Потом они снова брались за свою работу.

Стоя поодаль, Пери наблюдал эту сцену. Вдруг он увидел, что выскочившая из лесу собачонка подбежала к сидевшим у огня; задыхаясь от быстрого бега, она впилась зубами в пестрый пояс молодого индейца, но тот отпихнул ее ногой так, что она отскочила на несколько шагов.

Тогда она подбежала к индианке и вцепилась в ее одежду, но так как та ее тоже не очень приветливо встретила, кинулась на пучки пряжи и стала рвать их. Рассердившись, женщина схватила собачонку за ошейник из плодовых косточек, крепко встряхнула ее и стала собирать разбросанные хлопья; на них была кровь.

Встревожившись, она осмотрела собаку. Но на теле ее нигде не было раны. Женщина оглядела ее всю и вдруг издала глухой гортанный крик. Оба индейца подняли головы и вопросительно на нее посмотрели.

Вместо ответа индианка показала им пятна крови на шерсти собачонки и упавшим голосом что-то сказала на языке, которого Пери не знал.

Молодой индеец тут же вскочил и кинулся в лес вслед за собачонкой, которая побежала впереди, указывая путь. Старый индеец и индианка поспешили за ним.

Пери отлично понял, чем это грозит, но пошел своей дорогой, решив, что португальцы к тому времени должны быть уже далеко.

Вот все, что он видел собственными глазами; остальное стало ясно ему после происшествия во время купанья.

Индейцы нашли в лесу тело дочери и обнаружили на нем пулевую рану. Много часов они напрасно искали след охотников, пока наконец на следующий день проезжавший отряд не навел их на верный путь.

Всю ночь они кружили вокруг дома Антонио де Мариса, а наутро, увидев двух выходивших к реке девушек, решили отомстить за смерть дочери, следуя обычаю кровной мести, закону, который считали единственно разумным и справедливым.

Дочь их была убита; справедливость требовала, чтобы они, в свою очередь, убили дочь своего врага; жизнь за жизнь, слезы за слезы, горе за горе.

Как они собирались выполнить этот план и к чему привели их попытки, мы уже знаем: оба индейца уснули вечным сном на берегу Пакекера, и даже тела их не были преданы земле.

Теперь нетрудно догадаться, почему Пери погнался за несчастной индианкой, единственной, кто уцелел из всей семьи. Он знал, что она бежала прямо к своим собратьям, что стоит ей сказать одно слово – и все айморе, как один человек, поднимутся, чтобы отомстить за смерть касика и самой красивой девушки своего племени.

Индеец знал, как свирепы эти люди, которые едят человеческое мясо и спят, как дикие звери, прямо на земле или в пещерах. Он содрогался при одной мысли, что они могут напасть на дом дона Антонио де Мариса.

Необходимо было немедленно уничтожить оставшуюся в живых индианку и скрыть следы убийства.

Преследуемый этими мыслями, Пери провел едва ли не целый час в напрасных блужданиях по лесу; пока он боролся со слабостью, овладевшей им после ранения, индианка успела уйти далеко. Обдумав все, он решил, что самое разумное – тотчас же известить дона Антонио де Мариса, чтобы тот принял все необходимые меры для предотвращения нависшей опасности.

Он вышел на большое поле, поросшее жесткой, сожженной солнцем травой, местами переходившей в заросли каменного дуба.

Пройдя несколько шагов по этому полю, он вдруг остановился, пораженный: перед ним лежала уже едва дышавшая собачонка, которую он тут же узнал по ошейнику из ярко-красных плодов.

Именно эту собачонку он встретил два дня тому назад в лесу; очевидно, она бежала вслед за спасающейся бегством индианкой. Тогда он, должно быть, не заметил ее в густых зарослях гуашимы.

Скорее всего собачонку удавили, и о такой яростью, что переломили ей спинной хребет. Однако несчастная еще дышала.

Внимательно осмотрев животное, Пери сразу представил себе, как все произошло.

«Умертвить ее, – подумал он, – мог только человек; будь это зверь, он придушил бы ее лапами или загрыз зубами, и на теле непременно остались бы следы».

Собачонка эта принадлежала индианке. Значит, придушила ее сама индианка и притом всего несколько минут назад – от перелома позвоночника смерть наступает почти мгновенно.

Но что заставило ее учинить такую расправу? «А вот что, – сам себе ответил индеец, – она знала, что за ней гонятся, и боялась, что собачонка, которая не в силах бежать так быстро, наведет на ее след».

Как только ему пришла в голову эта мысль, Пери лег на землю и долго прислушивался. Два раза он приподнимал голову, думая, что обманулся, а потом снова прикладывал ухо к земле.

Когда он встал, лицо его выражало великое изумление: он услышал нечто такое, чему, должно быть, окончательно еще не поверил, ибо чувства могли его обмануть.

Он пошел на восток, то и дело прикладывая ухо к земле и внимательно прислушиваясь, и наконец остановился в низине, в нескольких шагах от густых зарослей кактусов. Там, став против ветра, он с большой осторожностью начал пробираться вперед. Наконец он услыхал звуки чьих-то неясных голосов и стук ударявшейся о землю лопаты.

Пери напряг слух; он старался разглядеть, что происходит в зарослях, но это оказалось невозможным: не было никакой даже самой крохотной щели, ни малейшего просвета, через который удалось бы что-нибудь услышать или увидеть.

Только тот, кто путешествовал по сертанам и видел гигантские кактусы, видел, как тесно переплетаются их огромные колючие листья, образуя высокую стену в несколько пядей толщиной, может представить себе, какая непроницаемая ограда окружала со всех сторон людей, чьи голоса Пери слышал теперь, не будучи в силах, однако, разобрать слова.

Но ведь должны же были эти люди как-то проникнуть туда. Скорее всего, они воспользовались для этого веткой высохшего дерева, которая нависла над кактусами, обвитая лианой, узловатой и крепкой, как лоза.

Пери все внимательнее приглядывался к местности, изыскивая способ узнать, что происходит за стеною кактусов, как вдруг до него донесся голос, который показался ему знакомым.

– Per Dio!3737
  Клянусь богом! (итал.)


[Закрыть] Вот он!

Услыхав этот голос, индеец вздрогнул и решил во что бы то ни стало узнать, что делают здесь эти люди. Он почувствовал, что тут таится опасность, которую необходимо предотвратить, что этот враг, может быть, еще страшнее, чем дикари айморе; те свирепы, как звери, но действуют открыто, а здесь, в траве могла притаиться не видимая никем змея.

Индеец позабыл обо всем и стал напряженно вслушиваться: ему надо было непременно узнать, что говорят эти люди.

Но как это сделать?

И вот что он придумал: он обошел заросли кругом, все время прикладывая ухо к земле, и ему показалось, что в одном месте голоса и неумолкающий стук лопаты слышится отчетливее.

Индеец посмотрел вниз, и глаза его просияли: он увидел маленький глинистый холмик; холмик этот был весь в трещинах и формой своей походил на голову сахара; он возвышался на две пяди над уровнем земли и был прикрыт листьями подорожника.

То был вход в муравейник, в одно из тех подземных сооружений крохотных строителей, которые своим терпеливым трудом делают иногда подкоп под целое поле и воздвигают под землей крепкие своды.

Муравейник, обнаруженный Пери, был покинут его обитателями из-за того, что подземные ходы залило дождем.

Индеец вытащил нож и, срезав купол этой миниатюрной башенки, нашел отверстие, которое уходило глубоко под землю; несомненно, это был ход, и вел он под то самое место, откуда слышны были голоса.

Ход этот послужил индейцу чем-то вроде слуховой трубы, через которую он теперь мог отчетливо разобрать слова.

Он сел и стал слушать.

XV. ТРОЕ

Этим утром Лоредано очень рано вышел из дома; углубившись в лес, он остановился и стал ждать.

Четверть часа спустя к нему присоединились Бенто Симоэнс и Руи Соэйро.

Не проронив ни слова, все трое пошли дальше; итальянец шел впереди, а двое других следовали за ним; время от времени они обменивались многозначительными взглядами.

Наконец Руи Соэйро нарушил молчание:

– Не для того же вы нас сюда вызвали, чтобы ни свет ни заря гулять по лесу, мессер Лоредано?

– Разумеется, нет, – лаконично ответил итальянец.

– Тогда не тратьте времени попусту и выкладывайте, в чем дело.

– Подождите!

– Это вы лучше подождите, – оборвал его Бенто Симоэнс, – а то вы шагаете так, что за вами не угнаться. Куда вы хотите нас завести?

– Увидите сами.

– Ну, если из вас слова не вытянешь, ступайте себе с богом одни, мессер Лоредано.

– Да, – добавил Руи Соэйро, – ступайте. А мы уж лучше назад вернемся.

– И дайте нам знать, когда говорить надумаете.

Оба авентурейро остановились. Итальянец обернулся к ним и презрительно скривил рот.

– До чего же вы оба глупы! – сказал он. – Что ж, воля ваша, возвращайтесь. Только помните, вы теперь в моей власти, и, хотите вы того или нет, все равно вам придется разделить мою участь! Возвращайтесь! Тогда я тоже вернусь, но для того, чтобы всех нас выдать.

Оба авентурейро побледнели.

– Лучше не напоминайте мне, Лоредано, – сказал Руи Соэйро, посмотрев на свой кинжал, – что есть надежное средство закрыть рот тому, у кого длинный язык.

– Вы хотите сказать, – пренебрежительно заметил итальянец, – что, если я задумаю на вас донести, вы меня убьете?

– Можете быть в этом уверены! – ответил Руи Соэйро тоном, в котором звучала решимость.

– А я ему пособлю! – добавил Бенто Симоэнс. – Жизнь-то нам дороже, чем ваши причуды, мессер итальянец.

– Хотел бы я знать, что вы выгадаете от моей смерти? – спросил Лоредано, улыбаясь.

– Вот так здорово! Что мы выгадаем? Вы думаете, что жизнь и покой не так уж много значат?

– Дураки! – сказал итальянец, окинув их взглядом, в котором были и презрение и жалость. – Неужели вы не понимаете, что если у человека есть тайна, как, например, у меня, и человек этот не олух, вроде вас обоих, он всегда принимает необходимые меры, чтобы уберечь себя от неожиданных неприятностей?

– Вижу, что при вас оружие есть. Так-то оно и лучше, – ответил Руи Соэйро, – как-никак вы можете предпочесть поединок убийству.

– Скажи лучше, казни, Руи Соэйро, – поправил его Бенто Симоэнс.

– Нет, не это оружие будет пущено в ход против вас. У меня есть другое, более действенное. И я знаю, буду я жив или мертв, мой голос дойдет издалека, даже из могилы, чтобы вас выдать и вам отомстить.

– Изволите шутить, мессер итальянец! Только время не очень подходящее.

– Скоро вы увидите, шучу я или нет. В руках у дона Антонио де Мариса мое завещание, и он его вскроет, как только узнает о моей смерти или будет думать, что меня нет в живых. В этом завещании рассказано, какой у нас с вами сговор и что мы все замышляем.

Оба авентурейро побледнели как смерть.

– Теперь вам ясно, – весело сказал Лоредано, – что, если вы меня убьете, или если какой-нибудь несчастный случай лишит меня жизни, или, наконец, если мне просто придет в голову сбежать и пропасть без вести, вас ждет неминуемая казнь.

Бенто Симоэнс застыл на месте, как в столбняке. Руи Соэйро сделал, однако, над собой усилие и собрался с мыслями.

– Быть не может! – вскричал он. – Все это ложь. Не родился еще человек, который бы такое придумал.

– Что ж, проверьте на собственной шкуре! – ответил итальянец с невозмутимым спокойствием.

– Да, с него станется… Это точно так… – пробормотал Бенто Симоэнс сдавленным голосом.

– Ну нет, – стал спорить Руи Соэйро. – Сам сатана и то бы такого не придумал. Послушайте, Лоредано, признайтесь, брехня это все! Вы просто решили нас припугнуть!

– Я сказал правду.

– Враки это! – в отчаянии воскликнул авентурейро.

Итальянец улыбнулся; вытащив из ножен шпагу, он поднял ее перед собой и, поцеловав крест на ее рукояти, внятно сказал, растягивая каждое слово:

– Этим крестом и мукой господа нашего Иисуса Христа, моей честью на этом свете и спасеньем души на том – клянусь!

Бенто Симоэнс упал на колени, потрясенный этой клятвой, которая здесь, в чаще темного и безмолвного леса, звучала особенно торжественно.

Руи Соэйро, бледный, с глазами навыкате, с дрожащими руками, взъерошенными волосами и растопыренными пальцами, которые так и застыли в воздухе, казалось, воплощал собою отчаяние.

Он простер руки к Лоредано и, едва дыша, крикнул:

– Как, Лоредано, вы доверили дону Антонио де Марису завещание, где рассказано, какой дьявольской хитростью вы хотите погубить его семью?..

– Да, доверил!

– И в этом документе вы пишете, что собирались убить его и его жену, поджечь его дом…

– Да, все это я написал!

– У вас хватило наглости написать, что вы собираетесь похитить его дочь и сделать ее, благородную девушку, наложницей такого бродяги… такого негодяя, как вы?

– Да.

– И вы написали также, – продолжал Руи в безумном ужасе, – что другая дочь будет отдана нам и мы кинем жребий, кому провести с нею ночь?

– Я ничего не позабыл, тем более такого важного обстоятельства, – ответил итальянец, улыбаясь. – Все это написано на пергаменте, который сейчас в руках у Антонио де Мариса. Чтобы прочесть его, фидалго достаточно сорвать черные восковые печати, которые местре Гарсиа Феррейра, нотариус в Рио-де-Жанейро, наложил на этот пакет во время моей предпоследней поездки.

Слова эти Лоредано произнес с величайшим спокойствием, не спуская глаз с обоих авентурейро, которые стояли перед ним бледные и уничтоженные.

Некоторое время все молчали.

– Теперь вы видите, – сказал итальянец, – что вы в моих руках. Пусть вам это послужит уроком. Стоит только сделать шаг над пропастью, друзья мои, как надо уже идти дальше, иначе скатишься вниз. Так идемте же. Только предупреждаю: начиная с сегодняшнего дня, повиноваться мне беспрекословно!

Оба авентурейро не проронили ни слова, однако вид их был красноречивее всех заверений.

– А теперь нечего горевать! Я жив, а дон Антонио – настоящий фидалго и не позволит себе вскрыть раньше времени мое завещание. Надейтесь, верьте мне, скоро мы достигнем нашей цели.

Лицо Бенто Симоэнса немного оживилось.

– Говорите же наконец без обиняков, – сказал Руи Соэйро.

– Только не здесь, – следуйте за мной, и я приведу вас в тихое место, где мы сможем поговорить обо всем свободно.

– Подождите, – остановил его Бенто Симоэнс, – прежде всего мы должны искупить свою вину. Только что мы вам угрожали; теперь примите наше оружие.

– Да, после того что здесь было, вы, вполне естественно, можете не доверять нам. Берите.

И тот и другой вытащили кинжалы и шпаги.

– Оставьте ваше оружие при себе, – усмехнувшись, сказал Лоредано, – оно вам понадобится, чтобы меня защищать. Я знаю, как дорога и любезна вам моя жизнь!

Оба авентурейро последовали за итальянцем к кактусовым зарослям, которые мы уже описали.

По знаку Лоредано спутники его влезли на дерево, а потом по лиане спустились в самую середину этой окруженной колючими кактусами полянки не более трех брас в ширину и двух в длину.

С одной стороны, на откосе оврага, было нечто вроде небольшой пещеры, оставшейся от одного из тех больших муравейников, уже наполовину размытых дождем, какие можно встретить у нас на полях. Вот здесь-то, в тени невысокого куста, выросшего среди кактусов, и расположились трое авентурейро.

– О! – вскричал итальянец. – Давненько я уже не был в этих местах; но, сдается, есть тут чем горло промочить.

Он наклонился и, засунув руку в пещеру, вытащил спрятанный там кувшин и поставил перед ними.

– Это капарика3838
  Капарика – вино, изготовлявшееся в селении Капарика, в Португалии.


[Закрыть], но особая. Здесь такой не бывает.

– Черт возьми! Да у вас тут, оказывается, винный погреб! – воскликнул Бенто Симоэнс, к которому при виде кувшина сразу вернулось хорошее настроение.

– По правде говоря, – сказал Руи, – я ждал чего угодно, но уж меньше всего мог думать, что из этой дыры нам кувшин с вином вытянут.

– Вот видите! Я иногда заглядываю сюда, в самые жаркие часы. Вот и надо, чтобы тебя ждал тут друг, с которым было бы нескучно провести время.

– И лучше вы не могли придумать! – воскликнул Бенто Симоэнс, наклоняя кувшин и пробуя вино на язык. – Как мы по этому зелью стосковались!

Каждый из троих отведал вина, и кувшин вернулся на прежнее место.

– Ладно, – сказал итальянец, – теперь давайте поговорим о деле. Когда я приглашал вас с собою, я обещал вам большое богатство.

Оба авентурейро кивнули головой.

– Обещание, которое я вам дал, будет исполнено. Богатство это здесь, совсем рядом, мы можем его потрогать.

– Где, где? – спросили оба, жадно озираясь кругом.

– Ну, не здесь же, разумеется, я выразился фигурально. Я сказал, что богатство впереди, но чтобы завладеть им, необходимо…

– Что? Говорите!

– Все в свое время. А сейчас я хочу рассказать вам одну историю.

– Историю? – переспросил Руи Соэйро.

– Верно, небылицу какую? – сказал Бенто Симоэнс.

– Нет, историю такую же непререкаемую, как булла его святейшества папы. Слыхали вы когда-нибудь о некоем Роберио Диасе?3939
  Роберио Диас – историческая личность, уроженец Бразилии. Жил во второй половине XVI века. По преданию, Диас обнаружил у себя на родине огромные залежи серебра. Он предлагал королю Испании Филиппу II открыть их местонахождение, если тот пожалует ему титул маркиза де Минас. Король отказался – титул этот был уже обещан Фернандо де Соуза. Назначенный губернатором в Бразилию, Фернандо де Соуза тщетно пытался отыскать легендарные залежи. Диас вскоре умер, так и не открыв свою тайну.


[Закрыть]

– Роберио Диасе… Ну да! Ив Сан-Сальвадора?! – воскликнул Руи Соэйро.

– Вот именно.

– Лет восемь тому назад я видел его в Сан-Себастьяне; оттуда он поехал в Испанию.

– А зачем он туда поехал, этот достойный потомок Карамуру4040
  Карамуру – прозвище, данное индейцами тупинамба португальскому моряку Диего Алваресу Коррейя. По преданию, однажды португальское судно потерпело кораблекрушение у берегов Бразилии. Всю команду пожрали людоеды тупинамба, уцелел лишь Алварес Коррейя: дикари сочли его посланцем богов, оттого что он выстрелом из мушкета убил птицу. Индейцы приняли его в свое племя под именем «Карамуру», что по одной версии означает «человек, владеющий огнем», по другой – название рыбы; Карамуру взял в жены дочь вождя и стал родоначальником знатной и богатой бразильской фамилии Торресов. Роберио Диас (см. выше) был потомком Карамуру.


[Закрыть], известно тебе это, дорогой Бенто Симоэнс? – спросил итальянец.

– Помнится, болтали тогда про какие-то сказочные сокровища, будто он собирался предложить их Филиппу Второму, чтобы тот сделал его маркизом и знатным фидалго при своем дворе.

– А больше тебе ничего не доводилось слышать?

– Нет, с тех пор я об этом Роберио Диасе ничего не слыхал.

– Так вот, слушайте: явившись в Мадрид, человек этот быстро нашел путь к королю и был принят им, и тот ухватился за него обеими руками, а у Филиппа Второго, как вы знаете, руки были длинные.

– Так выходит, эта лиса обманула Диаса? – сказал Руи Соэйро.

– Не угадали! На этот раз лиса обернулась обезьяной; она захотела сначала взглянуть на орех, а потом уж его хватать.

– И что же?

– А то, – сказал итальянец с хитрой улыбкой, – что орех был с секретом.

– Как так с секретом?

– А так, дорогой Руи, королю досталась одна скорлупка. Это наше счастье, ядрышко-то достанется нам.

– Вы ловкач, каких мало, мессер Лоредано!

– А мы-то ломаем голову понапрасну!

– Я не виноват, что вы историю вашей страны плохо знаете.

– Не всем же быть такими дошлыми, как вы, мессер итальянец.

– Ну ладно, хватит об этом. Словом, друзья мои, то, что Роберио Диас собирался предложить в Мадриде Филиппу Второму, находится здесь!

И с этими словами Лоредано положил руку на рядом лежавший камень.

Оба авентурейро глядели на него, ничего не понимая, и им начинало уже казаться, что итальянец не в своем уме. Что же касается Лоредано, то, нисколько не интересуясь тем, что они о нем думают, он вытащил шпагу, выковырял ею камень и стал рыть под ним землю. Тем временем сообщники его только передавали друг другу кувшин с вином и, глядя на итальянца, строили самые различные предположения.

Прошло какое-то время, и шпага звякнула, натолкнувшись на что-то твердое.

– Per Dio! – воскликнул итальянец. – Вот он!

Спустя несколько мгновений он вытащил из ямы один из тех глазурованных глиняных горшков, которые индейцы называют «камусимами». Этот был очень невелик; горлышко его было замазано глиной.

Взяв горшок обеими руками, Лоредано потряс его и удостоверился, что внутри что-то шуршит.

– Вот где скрыто сокровище Роберио Диаса, – сказал он торжественно, с расстановкой. – Теперь оно наше. Немного благоразумия – и мы станем богаче багдадского султана и могущественнее венецианского дожа.

Итальянец ударил горшок о камень и разбил его на мелкие куски.

Оба авентурейро воззрились на него; глаза их жадно сверкали. Они надеялись увидеть груду золота, бриллиантов и изумрудов – и были поражены. Из разбитого горшка выпал всего лишь свиток пергамента, завернутый в красноватую кожу и перевязанный крест-накрест коричневым шнуром.

Клинком кинжала Лоредано перерезал шнур; проворно вытащив свиток, он показал своим сообщникам сделанную на нем крупными красными буквами надпись.

Руи Соэйро вскрикнул. Бенто Симоэнс весь затрясся от удивления и восторга.

Итальянец положил свиток на землю. Потом он простер к нему руку. Глаза его приняли жестокое выражение.

– Теперь, – сказал он своим звучным голосом, – теперь вам стоит только потянуться к богатству и власти – и они достанутся вам. Клянитесь, что, когда придет время, рука ваша не дрогнет; клянитесь, что вы будете повиноваться каждому моему движению, слушаться каждого слова, как веления судьбы.

– Клянемся!

– Я устал ждать и воспользуюсь первым удобным случаем. Мне, как главарю, – сказал итальянец с сатанинской улыбкой, – должен бы достаться сам дон Антонио де Марис, но я вам его уступаю, Руи Соэйро. Бенто Симоэнсу Достанется эскудейро. Себе я оставляю знатного кавальейро Алваро де Са.

– Ну, Айрес Гомес у меня попляшет! – воинственно сказал Бенто Симоэнс.

– Что касается остальных, то, если они нам будут мешать, их постигнет та же участь; если же они предпочтут перейти на нашу сторону, то милости просим. Только предупреждаю, тот, кто переступит порог комнаты дочери дона Антонио де Мариса, поплатится жизнью – это моя доля добычи. Львиная доля.

В эту минуту послышался какой-то шорох, зашевелилась листва.

Авентурейро оставили его без внимания, решив, что это ветер.

– Каких-нибудь несколько дней, друзья мои, – продолжал Лоредано, – и мы станем богатыми, знатными, могущественными, как сам король. Ты, Бенто Симоэнс, будешь маркизом де Пакекер, ты, Руи Соэйро, – герцогом Минас-Жерайс, а я… Кем же буду я? – сказал итальянец с улыбкой, от которой его умное лицо просияло. – Я буду…

В это время вдруг раздался голос, глухой, словно доносившийся из могилы:

– Предатели!..

Все трое мгновенно вскочили с места, бледные, похолодевшие от страха. Их нельзя было узнать, – казалось, что это живые мертвецы.

Руи Соэйро и Бенто Симоэнс перекрестились. Итальянец влез на дерево и оглядел местность.

Солнце было в зените и заливало все вокруг своим светом. Ни один листик не шелохнулся на дереве, ни одна пчела не жужжала в траве.

День во всем своем ослепительном блеске царил над лесом.