Текст книги "Великолепное Ориноко"

Глава седьмая. ЛАГЕРЬ У ПИКА МОНУАР

Пик Монуар возвышается над саванной левого берега на 1500 метров. Горная цепь, опирающаяся на его огромную массу, продолжается к юго-востоку, теряясь на горизонте.

Приблизительно в 80 километрах отсюда находится вершина Фердинанда Лессепса, названная так на карте Шаффаньона по имени строителя Суэцкого канала между Африкой и Азией.

Здесь начинается горная область, образующая наибольший орографический рельеф Венесуэлы. Здесь закругляются громадные выпуклости. Здесь перекрещиваются капризные горные хребты. Здесь принимают они внушительный и грандиозный вид. Здесь раскинулась Сьерра-Парима, огибающая Ориноко. Здесь поднимается Красная гора, окутанная облаками, эта «мать ручьев», как говорят индейские предания, и гора Рорайма – гигантский верстовой столб, поставленный на границе трех государств.

Если бы позволило состояние реки, Жак Хелло и его товарищи прошли бы на лодках до Сьерра-Паримы, от которой начинаются истоки Ориноко. К их большому сожалению, от этого способа передвижения пришлось отказаться. Можно было бы, конечно, продолжать путь на маленьких шлюпках пирог. Но эти шлюпки могли вместить лишь по два человека. Кроме того, как было обойтись без гребцов в этом путешествии и что делать с багажом?

В это утро Жак Хелло, Герман Патерн, Жан, силы которого заметно восстанавливались, и сержант Мартьяль вместе с Вальдесом и Паршалем держали совет.

На нем должно было быть принято решение, от которого зависело как дальнейшее путешествие, так и успех всей экспедиции.

Итак, шесть человек расположились на опушке леса, на месте, которое было названо «лагерем у пика Монуар», хотя самый пик возвышался на другом берегу. Внизу расстилались пески, на которых стояли, у устья Рио-Торриды, пироги.

Погода была хорошая, ветер дул свежий и постоянный. Влево, на противоположном берегу, освещенная лучами солнца, блестела вершина пика, а к востоку виднелись его лесистые склоны.

Экипаж был занят около своих пирог приготовлением пищи.

Ветер дул с севера, и, если бы даже можно было продолжать плавание, он оказался бы неблагоприятным.

К тому же ни ниже по течению, ни по берегу, ни по опушке леса не показывалось ни одного индейца. Не видно было также никаких признаков жилья, хотя бы и покинутого. Между тем обыкновенно эти берега в сезон засухи посещаются туземцами. Впрочем, рассеянные по территории туземные племена нигде не останавливаются надолго.

Само собой разумеется, что купцы Сан-Фернандо никогда не поднимаются так далеко по реке, где они рисковали бы встретить мелководье. Да и с какими городами, с какими поселками они могли бы вести здесь ввозную и вывозную торговлю? За Эсмеральдой, в настоящее время необитаемой, не встретишь по Ориноко ни одного поселка, который по числу жителей мог бы именоваться деревней. Поэтому выше устья Кассиквиара пироги поднимались редко.

Первым заговорил Жак Хелло.

– Вы никогда не поднимались выше этого места по Ориноко, Вальдес? – спросил он.

– Никогда, – ответил рулевой «Галлинетты».

– И вы, Паршаль?

– И я, – ответил рулевой «Мориши».

– Никто из ваших гребцов не знает реки выше пика Монуар?

– Никто, – ответили Паршаль и Вальдес.

– Никто… кроме разве Жиро, – заметил Герман Патерн, – но этот испанец изменил нам. Я подозреваю, что он не в первый раз прогуливается по этим местам, хотя он и утверждает противное…

– Куда бы он мог уйти?.. – спросил сержант Мартьяль.

– Туда, где его ждут, конечно… – ответил Жак Хелло.

– Ждут?..

– Да, сержант! Признаюсь, с некоторого времени этот Жиро казался мне очень подозрительным…

– И мне тоже, – прибавил Вальдес. – Когда после его отсутствия в течение целой ночи у Рио-Маваки я спросил его об этом, он уклонился от ответа…

– Однако, – заметил Жак, – когда он отправился из Сан-Фернандо, у него было действительно намерение добраться до миссии Санта-Жуана…

– И очень вероятно, что он даже знал отца Эсперанте, -прибавил Герман Патерн.

– Это правда, – сказал сержант Мартьяль, – но это не объясняет, почему он исчез как раз тогда, когда мы находимся в нескольких переходах от миссии.

В последние дни мысль, что возбужденные Жиро подозрения имеют основания, все больше укреплялась в сознании Жака Хелло. Если же он никому не говорил об этом, то лишь потому, что не хотел беспокоить своих товарищей. Поэтому его меньше всех удивило исчезновение испанца, но он придавал этому событию важное значение.

Он задавал себе вопрос, не является ли Жиро одним из беглых каторжников Кайенны, ставших во главе квивасов, которыми командует этот Альфаниз, тоже испанец… Если же это так, то что делал Жиро в Сан-Фернандо, когда они встретили его там?.. Зачем находился он в этом городе?..

Теперь Жак Хелло с того времени, как его подозрения нашли себе подтверждение в исчезновении испанца, рассуждал так:

Если Жиро не принадлежит к шайке Альфаниза, если у него нет дурных замыслов, если он действительно имел намерение добраться до миссии, то зачем он покинул своих спутников раньше конца путешествия?

Зачем он исчез как раз тогда, когда все указывало, что он должен был остаться? Кто знает, может быть, узнав, что квивасы со своим атаманом бродят в прибрежных саваннах, он воспользовался ночью, чтобы присоединиться к ним?..

А если так, то теперь, когда пироги не могли больше двигаться, маленький отряд, вынужденный идти густыми лесами, чтобы добраться до Санта-Жуаны, подвергался бы опасности нападения, отразить которое, при его малочисленности, было бы трудно…

Таковы были крайне серьезные опасения, которые тревожили Жака Хелло. Но об этих опасениях он ничего никому не говорил, за исключением Вальдеса, который разделял его подозрения насчет испанца.

Поэтому, когда сержант Мартьяль по поводу необъяснимого исчезновения Жиро поставил этот вопрос, Жак Хелло повернул его в другую сторону, чисто практическую.

– Оставим этого Жиро там, где он находится, – сказал он. – Может быть, он вернется, может быть, нет… Нам нужно заняться нашим настоящим положением и обсудить, как нам достичь нашей цели… Мы видим невозможность продолжать путешествие по Ориноко; это печально, я признаю это…

– Но это затруднение, – заметил Жан, – все равно возникло бы через несколько дней. Допуская даже, что нам удалось бы добраться на пирогах до истоков, пришлось бы высадиться у подножия Сьерра-Паримы. Оттуда до миссии, которая не связана с рекой Ориноко судоходным притоком, как мы и раньше всегда предполагали, придется идти через саванну.

– Мой дорогой Жан, – ответил Жак Хелло, – вы правы. Рано или поздно, завтра, если не сегодня, нам все равно пришлось бы покинуть пироги. Правда, сделав около сорока километров лишних к востоку – а плавание в дождливую погоду было бы легким, – мы сильно облегчили бы себе дальнейший путь, которого я боюсь… особенно для вас…

– Ко мне силы вернулись вполне, – сказал Жан. – Я готов отправиться хоть сегодня… и отставать не буду…

– Хорошо сказано! – воскликнул Герман Патерн. – Слушая вас, Жан, и мы делаемся легкими на подъем. Но надо рассчитать путь. Не можешь ли ты для этого сказать нам, Жак, на каком расстоянии мы находимся от истоков реки и от миссии Санта-Жуана?

– Я снял эти расстояния с карты, – ответил Жак Хелло. – Что касается Паримы, то мы не должны находиться от нее больше чем в пятидесяти километрах. Но я не думаю, чтобы нам нужно было подниматься до истоков…

– Почему?.. – спросил сержант Мартьяль.

– Потому что, если, как нам сообщили в Сан-Фернандо и как подтвердил это Мануэль, миссия находится на Рио-Торриде, к северо-востоку от нашего лагеря, то лучше идти туда по прямому направлению, не удлиняя пути переходом через Сьерра-Париму… – В самом деле, – ответил Жан. – Я нахожу бесполезным утомлять себя этим обходом; гораздо предпочтительнее идти к Санта-Жуане прямым путем…

– Как?.. – спросил сержант Мартьяль.

– Как мы должны были бы сделать с самого начала и как мы сделали бы это, если бы дошли до Сьерра-Паримы.

– Пешком?

– Пешком, – ответил Жак Хелло. – В этих местах нет ни деревень, ни поселков, где бы можно было достать лошадей.

– А наш багаж? -спросил Герман Патерн. – Его придется, значит, оставить на пирогах…

– Я думаю, – ответил Жак Хелло, – особого неудобства от этого не произойдет. Зачем нам стеснять себя тяжестями?

– Гм! – крякнул Герман Патерн, который думал больше о своих коллекциях, чем о своих рубашках и обуви.

– К тому же, – заметил Жан, – кто знает, может быть, дальнейшие поиски заставят нас направиться дальше Санта-Жуаны…

– В таком случае, – ответил Жак Хелло, – если мы не найдем в миссии всего, что нам нужно, мы пошлем за нашим багажом. Пироги будут ждать здесь нашего возвращения. Паршаль и Вальдес или по крайней мере один из них с гребцами останутся охранять их. Миссия не так далеко, чтобы верховой не мог проехать этого расстояния в двадцать четыре часа; к тому же сообщение с миссией нетрудное.

– Значит, по вашему мнению, Хелло, – сказал Жан, – надо взять с собой только необходимое для путешествия, которое продолжится не больше трех или четырех дней?

– С моей точки зрения, дорогой Жан, это единственное разумное решение. Я предложил бы вам немедленно отправиться в путь, если бы нам не нужно было организовать лагерь у устья Рио-Торриды. Не забудем, что мы должны найти здесь наши пироги, когда захотим спуститься по Ориноко, чтобы вернуться в Сан-Фернандо…

– С полковником! – воскликнул сержант Мартьяль.

– С отцом! – пробормотал Жан.

Тень сомнения пробежала по лицу Жака Хелло. Он предчувствовал много трудностей и боялся многих препятствий на пути к цели. С другой стороны, получат ли они в Санта-Жуане точные указания, которые позволят с некоторой надеждой на успех отправиться по следам полковника Кермора?

Во всяком случае, он не стал обескураживать своих спутников. Обстоятельства заставили его принять решение совершить эту экспедицию до конца, и он не мог бы отступить ни перед какой опасностью. Сделавшись начальником этой экспедиции, успех которой был, может быть, весьма сомнителен, он обязан был направить ее к цели и не мог ничем пренебрегать.

Так как отправление было отложено до следующего дня, то путешественники занялись выбором вещей, которые им были нужны на три-четыре дня пути через леса Сьерры.

По предложению Вальдеса он и два человека из его гребцов были назначены идти вместе с путешественниками до миссии. Парша ль и шестнадцать остальных гребцов должны были остаться в лагере и стеречь пироги. Кто знает, может быть, пройдет несколько месяцев, прежде чем Жак Хелло и его товарищи вернутся к ним! А тогда уже кончится жаркое время года и плавание сделается опять возможным.

Было досадно только, что эта область верхнего Ориноко оказывалась совершенно пустынной. Какие громадные преимущества можно было бы извлечь из встречи с какими-нибудь индейцами! Последние могли бы дать полезные сведения о дороге в Санта-Жуану и о ее точном положении к северо-востоку от реки. Точно так же Жак Хелло мог бы получить указания относительно шайки квивасов Альфаниза, так как, если Жиро мог соединиться с ней, то она, значит, бродила в окрестностях.

Кроме того, одного из таких туземцев можно было бы пригласить в качестве проводника через эти дремучие леса, в которых проложены лишь узенькие тропинки.

В то время как Жак Хелло выражал Вальдесу свое желание встретить каких-либо индейцев, последний сказал, перебивая его:

– Возможно, что на расстоянии одного-двух ружейных выстрелов от лагеря и есть какие-нибудь хижины гуахарибосов…

– Вы имеете основания предполагать это?

– Одно по крайней мере основание есть для этого. Проходя вдоль опушки леса, шагах в двухстах от берега, я нашел остатки костра.

– Потухшего?..

– Да, но зола была еще теплая.

– Если бы вы не ошиблись, Вальдес! Однако, если вблизи есть гуахарибосы, то почему они не выбежали навстречу пирогам?

– Не выбежали? Поверьте, они скорее убежали бы.

– А почему?.. Разве им не выгодно иметь дело с путешественниками, воспользоваться обменом?

– Они слишком большие трусы. Первой их заботой было бы спрятаться в лесу, откуда они решатся выйти только тогда, когда убедятся, что им не грозит никакой опасности.

– Но если даже они убежали, Вальдес, то их хижины не могли же обратиться в бегство. Может быть, мы найдем одну из них в лесу.

– В этом легко убедиться, – ответил Вальдес, – осмотрев лес на двести-триста шагов от опушки… Индейцы обыкновенно не уходят далеко от реки. Если в окрестностях есть хижина или поселок, то мы заметим его, не пройдя и получаса.

– В таком случае, Вальдес, пойдемте на розыски… Но так как они могут затянуться, то сначала позавтракаем, а затем уже пустимся в дорогу.

Под наблюдением обоих рулевых лагерь был устроен очень скоро. Хотя запасов сушеного мяса, консервов, муки и маниока и было мало, но все-таки решили взять эту провизию в дорогу, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Вальдес и два его гребца должны были взять с собой мешки. Предположено было присоединить и несколько индейцев, если бы они встретились в окрестности. Конечно, за несколько пиастров они охотно согласились бы быть носильщиками и проводниками.

Во время завтрака Жак Хелло сообщил о принятом им совместно с Вальдесом решении: в районе одного километра поискать индейцев гуахарибосов, которые, может быть, посещали эти льяносы верхнего Ориноко.

– Я охотно пошел бы с вами… – сказал Жан.

– …если бы я тебе позволил, племянник! – объявил сержант Мартьялъ. – Но я думаю, что ты должен поберечь свои ноги для путешествия… Отдохни еще этот день… по предписанию врача.

Как ни хотелось Жаку Хелло доставить себе удовольствие сделать эту экскурсию в компании молодой девушки, он должен был признать, что сержант Мартьяль был прав. Дорога пешком до Санта-Жуаны предстояла такая утомительная, что Жанне Кермор лучше было отдохнуть сутки.

– Дорогой Жан, – сказал он, – ваш дядюшка дает хороший совет… Этот день вернет вам все ваши силы, если вы останетесь в лагере… Довольно меня и Вальдеса.

– А натуралиста не хотите взять? – спросил Герман Патерн.

– Не нужно натуралиста, когда нужно отыскивать туземцев, – ответил Жак Хелло. – Оставайся здесь, Герман, и занимайся вволю своей гербаризацией на опушке прибрежного леса.

– Я вам помогу, Патерн! – прибавил Жан. – Если только здесь есть редкие растения, то работы будет достаточно!

Отправляясь на экскурсию, Жак Хелло попросил Паршаля поторопиться с приготовлениями к дороге.

Что касается Вальдеса и его самого, то они надеялись вернуться раньше двух часов. Во всяком случае, они намерены были производить свои поиски на известном расстоянии.

Итак, один – с карабином за плечами, другой – со своим топориком за поясом, разведчики оставили лагерь и, свернув к северо-востоку, исчезли за первыми деревьями леса.

Было девять часов утра. Солнце заливало лес огненными лучами. К счастью, над землей раскинулись густые ветки.

В области верхнего Ориноко горы не всегда покрыты лесом, как на среднем течении реки, но леса здесь отличаются богатством и разнообразием растительности, свойственной девственной почве.

Этот лес Сьерра-Паримы казался пустынным, хотя по некоторым признакам, которые он заметил – смятой траве, поломанным веткам и свежим следам, – Вальдес сразу определил присутствие индейцев на правом берегу реки.

По мере того как Жак Хелло углублялся в лес, в нем пробуждались инстинкты охотника. Сколько тут было морских свинок, ленивцев, пекари, белых обезьян, тапиров, которые подпускали к себе охотников на хороший ружейный выстрел! Но унести столько дичи они с Вальдесом не могли. Кроме того, из предосторожности лучше было не выдавать своего присутствия ружейными выстрелами. Мало ли кем они могли быть услышаны! Может быть, поблизости бродили квивасы… К тому же и гуахарибосы, если они спрятались из боязни, тоже не показались бы.

Поэтому Жак Хелло и Вальдес шли молча. Они двигались по узкой тропинке, присутствие которой обнаруживал треск сухой травы.

Куда вела эта тропинка?.. Не выходила ли она на какую-нибудь лужайку, в сторону Сьерры?..

В общем – это легко было предвидеть, – путешествие пешком должно было оказаться очень медленным и тяжелым; необходимо было считаться с задержками, с усталостью, с частыми остановками. Если бы пироги достигли истоков Ориноко, может быть, область Паримы представляла бы менее трудный путь к миссии Санта-Жуана…

Таким мыслям предавался Жак Хелло. Его товарищ ничем не отвлекался от цели экскурсии и думал лишь о поселке или хижине, обитаемой каким-либо индейцем, от которого он надеялся добиться нужных услуг.

После часовой ходьбы рулевой «Галлинетты» первым воскликнул:

– Хижина!

Жак Хелло и он остановились.

В ста шагах от них виднелась хижина в форме гриба, жалкая на вид. Ее коническая крыша, полузакрытая пальмами, опускалась почти до земли. У основания крыши находилось маленькое неправильной формы отверстие, которое не было даже прикрыто дверью.

Жак Хелло и Вальдес подошли к этой хижине и вошли в нее.

Она была пуста.

В то же мгновение в довольно близком расстоянии к северу раздался ружейный выстрел.

Глава восьмая. МОЛОДОЙ ИНДЕЕЦ

– Выстрел! – воскликнул Жак Хелло.

– Меньше чем в трехстах шагах, – ответил Вальдес.

– Уж не сержант ли Мартьяль отправился на охоту после нашего ухода?

– Не думаю…

– Или это индеец, которому принадлежит хижина?

– Посмотрим сначала, была ли она обитаема, – сказал рулевой «Галлинетты».

Выйдя из хижины, когда раздался выстрел, оба они вошли теперь опять в нее.

Внутри она была так же бедна, как и снаружи. Никакой мебели не было. В глубине ее, на земле, лежала подстилка из травы, на которой, видимо, недавно спали. У стены стояло несколько выстроенных в ряд тыкв, на потолке к шесту был подвешен кусок пекари, две или три дюжины орехов, похожих на миндаль, горсточка муравьев, которыми питаются индейцы; наконец, на плоском камне еще дымилась головня.

– Владелец этой хижины, – заметил Вальдес, – должен был находиться здесь незадолго до нашего прихода.

– Он не может быть далеко, – прибавил Жак Хелло. – Стрелял, вероятно, он.

Вальдес отрицательно покачал головой.

– Индейцы не имеют ни ружей, ни пистолетов, – сказал он. – Лук, стрелы, скарбакан – вот все, что у них есть.

– Нужно, однако, узнать! – воскликнул Жак Хелло, который, вновь охваченный тревогой, спрашивал себя, не квивасы ли Альфаниза бродят по окрестностям.

В этом случае какие огромные опасности угрожали путешественникам, которые расположились лагерем у пика Монуар! И каким нападениям они могли подвергнуться на пути в Санта-Жуану!

Жак Хелло и Вальдес вышли из хижины, привели в готовность свое оружие и двинулись по направлению выстрела. Нигде кругом не видно было и следов культуры: посадок овощей, фруктовых деревьев и пастбищ для скота.

Прислушиваясь и присматриваясь, Жак Хелло и Вальдес двигались вперед медленным шагом.

Никакого шума, кроме крика спрятанных в зелени птиц или шороха диких животных, встряхивавших ветки кустов, не было слышно.

Так они шли около двадцати минут, спрашивая себя, не лучше ли вернуться к хижине, а оттуда в лагерь. Вдруг им показалось, что они слышат недалеко стоны.

Вальдес сделал знак нагнуться к земле, не для того, чтобы лучше слышать, а чтобы не быть замеченными раньше времени.

За низким кустом тыквы открывалась ярко освещенная солнцем поляна.

Раздвинув ветви, Вальдес мог осмотреть эту поляну на всем ее протяжении. Он удостоверился, что стоны раздавались именно с этой стороны.

Притаившись около него, держа палец на курке своего карабина, смотрел сквозь ветки и Жак Хелло.

– Тут… тут! – сказал наконец Вальдес.

Так много предосторожностей было не нужно, по крайней мере в этот момент. На противоположном конце поляны видны были всего два человека.

Один из них неподвижно лежал на земле, как будто спал или, вернее, точно он был мертв.

Другой, стоя на коленях, поднимал его голову и испускал стоны, причина которых теперь была понятна.

Можно было совсем безопасно приблизиться к этим индейцам. Долг заставлял подать им помощь. Это не были индейцы бравое, которые встречаются на территории верхнего Ориноко как кочевники и как оседлое население. Вальдес по типу признал, что эти люди принадлежали к расе банивасов, из которой происходил и он сам.

Один – тот, который не подавал признаков жизни, – имел вид человека лет пятидесяти, другой был мальчик лет тринадцати.

Жак Хелло и Вальдес обошли куст и показались в десяти шагах от них.

Заметив иностранцев, молодой индеец немедленно поднялся.

Мгновение он колебался. Затем, еще раз приподняв голову человека, лежащего у дерева, он убежал; дружеский жест, сделанный ему Вальдесом, не мог удержать его.

Хелло и Вальдес подбежали к человеку, наклонились над ним, приподняли его, прислушались к его дыханию, пощупали сердце… Сердце не билось, и побледневшие губы индейца не издавали ни малейшего дыхания.

Индеец был мертв не больше как с четверть часа, так как его тело было еще тепло и не закоченело. Под его одеждой, запачканной кровью, видна была на груди пулевая рана на высоте легких.

Вальдес осмотрел землю и среди травы поднял патрон.

Выстрел был сделан из револьвера калибра 6,5 миллиметров.

– Это калибр револьверов, которые находятся на борту «Галлинетты», – заметил Жак Хелло. – Револьверы «Мориши» имеют калибр восемь миллиметров… Неужели…

Его мысль остановилась на Жиро.

– Надо бы постараться, – сказал он, – вернуть мальчика. Он один может нам объяснить, при каких обстоятельствах был убит этот индеец и кто его убийца…

– Конечно! – отвечал Вальдес. – Но где его найти? – Страх заставил его убежать…

– Не вернулся ли он в хижину?

– Это маловероятно…

Конечно, это было маловероятно. В действительности дело обстояло иначе.

Молодой индеец отбежал всего шагов на сто, на левую сторону поляны, и, спрятавшись за дерево, наблюдал за обоими иностранцами. Поняв, что бояться их нечего, наоборот, увидев, что они стараются подать помощь индейцу, он сделал несколько шагов вперед, чтобы подойти к ним.

Вальдес заметил его и встал, но мальчик, по-видимому, намеревался снова убежать.

– Поговорите с ним, Вальдес! – сказал Жак Хелло.

Рулевой «Галлинетты» произнес несколько слов по-индейски, зовя мальчика и прося его помочь им снести индейца в хижину.

После некоторого колебания мальчик как будто решился. Ужас на его лице сменился горем, и из его груди вырвались стоны.

Он вернулся медленными шагами и, подойдя к телу, весь в слезах, опустился около него на колени.

Этот молодой индеец, крепкого телосложения, с кротким лицом, казался истощенным от лишений и бедствий. Да и как могло быть иначе в тех условиях, в которых он жил в глубине этого пустынного леса, в этой хижине, один с индейцем, который лежал теперь на земле? Он имел вид смышленого человека, и, услышав, что Жак говорит с Вальдесом по-испански, объяснил, что понимает этот язык.

Его начали расспрашивать:

– Как тебя зовут?..

– Гомо.

– А кто этот индеец?..

– Мой отец.

– Несчастный!.. – воскликнул Жак Хелло. – Его отец убит!..

И так как мальчик плакал, то он взял его за руку, привлек к себе и стал утешать и ласкать его.

Гомо пришел в себя и перестал плакать. Верный инстинкт подсказывал ему, что в этих иностранцах он нашел друзей и защитников.

Вальдес спросил его:

– Кто убил твоего отца?

– Какой-то человек… Он пришел ночью… Вошел в хижину…

– В эту хижину? – спросил Вальдес, показывая рукой.

– Да… другой в этих местах нет,

– Откуда пришел этот человек?..

– Я не знаю.

– Это был индеец?

– Нет… испанец.

– Испанец! – воскликнул Жак Хелло.

– Да… И мы поняли его, когда он обратился к нам, – ответил Гомо.

– Чего он хотел?

– Он хотел знать, были ли квивасы в лесах Паримы…

– Какие квивасы? – спросил Вальдес с не меньшей живостью, чем мог бы это сделать его спутник.

– Квивасы Альфаниза, – отвечал Гомо.

Тотчас же Жак Хелло спросил:

– Их видали в этих краях?

– Я не знаю, – ответил мальчик.

– Ты не слыхал, чтобы они показывались на территории?

– Нет.

– Но… ты их встречал когда-нибудь?..

– Да… да!..

Из глаз молодого индейца, черты лица которого выразили ужас, снова потекли слезы.

После целого ряда вопросов, заданных ему Вальдесом, он рассказал, что квивасы со своим атаманом напали на деревню Сан-Сальвадор, расположенную в северной части Сьерра-Паримы, где жила его семья, что они перебили всех жителей, что его мать была убита, а он с отцом, едва успев спастись, нашли себе убежище в этом лесу, где построили хижину и жили вот уже около десяти месяцев.

Что касается присутствия квивасов в стране, то Гомо не мог дать по этому поводу никаких указаний. Ни отец, ни он не знали, появились ли они в окрестностях Ориноко.

– Испанец, который пришел ночью в твою хижину, спрашивал вас об этом? – спросил Вальдес.

– Да… и он пришел в страшный гнев, что мы не могли ничего ему ответить.

– И он остался?

– До утра.

– А потом?

– Он захотел, чтобы мой отец взялся проводить его до Сьерры.

– Твой отец согласился?

– Нет, отказался, так как этот человек не внушал ему доверия.

– И этот человек…

– …ушел один утром, когда убедился, что мы не хотим вести его.

– Значит, он вернулся?

– Да… часа четыре спустя.

– Четыре часа спустя? Почему?

– Он заблудился в лесу и не мог определить местонахождения Сьерры. На этот раз он стал грозить нам револьвером… Он клялся, что убьет нас, если мы откажемся…

– И твой отец должен был…

– Ах… мой отец!.. Мой бедный отец! – ответил молодой индеец. – Испанец схватил его за руку… вытащил из хижины… заставил его идти перед собой… Я шел за ними… Мы шли так около часа. Мой отец, который не хотел быть проводником этого человека, кружил, не желая слишком удаляться… Я хорошо понимал его, так как знаю лес… но в конце концов испанец тоже понял его… Он пришел в бешенство… – стал оскорблять отца ругательствами… снова грозил ему… Мой отец, которого охватил гнев, бросился на испанца… Завязалась борьба, продолжавшаяся недолго… Мой отец был безоружен… Я не мог помочь ему… Раздался выстрел… и он упал, а испанец обратился в бегство… Я поднял отца… Из его груди текла кровь… Он не имел больше сил говорить… Он хотел вернуться в хижину… но смог доползти лишь сюда… и умер!

Охваченный сыновней любовью, которая характеризует туземные племена верхнего Ориноко, мальчик бросился с плачем к телу отца.

Пришлось успокаивать, утешать его и обещать, что его отец будет отомщен, что убийца будет найден, что он заплатит за свое преступление.

При этих словах глаза Гомо сквозь слезы зажглись мстительным огнем Жак Хелло задал ему последний вопрос.

– Ты видел этого человека? – спросил он.

– Да видел… и никогда не забуду его…

– Можешь ли ты нам сказать, как он был одет… его рост… волосы… черты лица…

– Он был одет в куртку и панталоны лодочника.

– Хорошо.

– Волосы у него были очень черные… большая борода… тоже черная…

– Это Жиро! – сказал Жак Хелло.

– Это он! – подтвердил Вальдес.

Тогда они оба предложили Гомо идти с ними.

– Куда? – спросил он.

– К реке, к устью Рио-Торриды, где остановились наши пироги.

– Пироги?.. – переспросил он.

– Разве твой отец и ты не знали, что пришли вчера две фальки?

– Нет… но если бы нас не увел в лес испанец, мы заметили бы вас сегодня утром, на рыбной ловле…

– Так вот, мое дитя, – сказал Жак Хелло, – повторяю тебе вопрос: хочешь идти с нами?

– А вы обещаете мне, что мы будем искать человека, который убил моего отца?..

– Обещаю тебе, что твой отец будет отомщен!

– Я иду за вами.

– Пойдем!..

Все вместе пошли к Ориноко.

Что касается убитого индейца, то решено было не оставлять его на растерзание хищникам. Он принадлежал к племени банивасов из деревни Сан-Сальвадор, население которой было перебито квивасами. Поэтому Жак Хелло предполагал вернуться в хижину после обеда с несколькими гребцами, чтобы похоронить убитого.

Гомо провел их к реке кратчайшим путем, не возвращаясь к хижине, так что через полчаса они были уже в лагере.

Жак Хелло и Вальдес условились ничего не говорить относительно Жиро.

Лучше было умолчать о связи последнего с Альфанизом, что теперь было уже несомненным. Бесполезно было увеличивать беспокойство товарищей, и без того имевших много поводов для тревоги.

Тем не менее тот факт, что испанец знал о родственной связи Жана с полковником Кермором, чрезвычайно осложнял положение. Альфаниз мог узнать об этом и, чтобы отомстить полковнику, захватить его сына.

Правда, – это до известной степени успокаивало – квивасы не появлялись в окрестностях реки. Если бы было иначе, если бы они находились в пределах Сьерра-Паримы, индеец и его сын знали бы об этом. Жак Хелло решил сказать, что испанец после своего бегства поссорился с этим индейцем, который отказался быть его проводником до Санта-Жуаны, и результатом ссоры было убийство.

Все это было внушено Гомо, и он, по-видимому, понял, чего от него хотели, так как глаза его блестели смышленостью.

Как удивились сержант Мартьяль, Жан и Герман Патерн, когда Жак Хелло представил им, вернувшись в лагерь, Гомо и рассказал его историю, как это было условлено!

Все встретили молодого индейца самым радушным образом. Когда Жан узнал, что мальчик теперь сирота, он привлек его к себе и осыпал ласками…

Прибытие Гомо могло быть даже принято за хорошее предзнаменование, так как на вопрос Жана, не знает ли он миссии Санта-Жуана, он ответил:.

– Я знаю ее и несколько раз бывал там с моим отцом.

– Ты проводишь нас туда?

– Да… да! Вы не такие, как этот злой человек, который хотел, чтобы мы были его проводниками…

По знаку Вальдеса Гомо остерегся сказать лишнее. Что касается виновника убийства индейца, то ни Жак Хелло, ни Вальдес после сделанного мальчиком описания не могли сомневаться в том, кто он. А если бы такие сомнения и возникли, то они должны были исчезнуть после того, как обнаружилось, что из каюты «Галлинетты» пропал один револьвер.

Это был револьвер сержанта Мартьяля.

– Украден мой револьвер! – воскликнул он. – Украден этим разбойником, который убил из него несчастного индейца!.. Револьвер, который мне дал полковник!..

Гомо был глубоко тронут оказанным ему вниманием и заботами.

После завтрака были окончены организация лагеря, в котором должны были остаться гребцы пирог, и приготовления к дальнейшему путешествию пассажиров. Разлука предстояла, может быть, долгая…

Между тем Гомо узнал от Жана, какую цель преследовала экспедиция, направляясь в миссию Санта-Жуана.

Его лицо тотчас же омрачилось.

– Вы увидите вашего отца? – спросил он.

– Да, мое дитя!

– Вы увидите его, а я… я никогда уже не увижу моего… никогда!

После полудня Жак Хелло, Герман Патерн и гребцы «Моригпи» покинули лагерь и направились к поляне.

Гомо шел с ними. Жан тоже получил разрешение присоединиться к ним.

Через полчаса достигли того места, где под пальмой лежало тело индейца. Гребцы, захватившие с собой лопаты, вырыли могилу, достаточно глубокую, чтобы ее не могли разрыть хищники.