Текст книги "Великолепное Ориноко"

Глава двенадцатая. В ПУТИ

Колебаться в оказании помощи французам после столь определенных ответов молодого индейца было невозможно.

Миссионер, если бы он знал, в каком направлении вести преследование, бросился бы в путь через саванну в этот же вечер.

В самом деле, где сейчас находился Альфаниз? Около брода Фраскаэс? Нет! Судя по словам Гомо, он ушел оттуда на другой день после нападения. К тому же в его интересах было уйти подальше от Санта-Жуаны, углубиться в соседний лес саванны, а может быть, спуститься к устью Торриды, чтобы захватить пироги и их экипаж.

Отец Эсперанте понял, что прежде, чем пускаться в путь, необходимо было выяснить положение.

В 6 часов два индейца верхами были отправлены к броду Фраскаэс.

Три часа спустя эти всадники вернулись обратно, не найдя никаких следов квивасов.

Перешел ли Альфаниз реку, чтобы углубиться в западный лес или он спускался к Сьерра-Париме, чтобы подойти с левого берега к лагерю пика Монуар?

Это было неизвестно, но это нужно было узнать, хотя бы пришлось потерять ночь.

Два других индейца оставили миссию с приказанием осмотреть саванну в сторону истоков Ориноко, так как не могло быть, чтобы Альфаниз спустился прямо к реке.

С рассветом эти два индейца, сделавшие конец в 25 километров, вернулись в Санта-Жуану. Они не нашли квивасов, но, во всяком случае, узнали от нескольких индейцев бравос, встреченных ими в саванне, что шайка направилась к Сьерра-Париме. Альфаниз, значит, хотел достичь истоков Ориноко, намереваясь напасть на лагерь Монуар.

Таким образом, его можно было захватить у Сьерра-Паримы и избавить территорию от этого сброда каторжников.

Солнце только что встало, когда отец Эсперанте покинул миссию.

Его отряд состоял из сотни гуахарибосов, специально обученных владеть современным оружием. Эти храбрые люди знали, что они идут против квивасов, своих давнишних врагов, и не только для того, чтобы их рассеять, но и чтобы истребить их всех до одного.

Около двадцати индейцев были верхами и охраняли телеги с провиантом на несколько дней.

Поселок был оставлен под начальством брата Анжелоса, который через разведчиков должен был по возможности поддерживать сношения с экспедицией, Отец Эсперанте ехал верхом во главе своего отряда, одетый в более удобный костюм, чем миссионерское платье. На нем была полотняная каска, сапоги; у седла висел двухзарядный карабин, за поясом был револьвер.

Он ехал молчаливый и задумчивый, нравственно потрясенный, стараясь скрыть свое волнение. Сообщения молодого индейца путались у него в голове. Он был точно слепой, который прозрел, но разучился видеть.

Выйдя из Санта-Жуаны, отряд направился черев саванну к юго-востоку. Привыкшие к ходьбе индейцы шли быстрым шагом, не задерживая верховых.

Почва постепенно понижалась; подъем ее начинался лишь с приближением к Сьерра-Париме. Эта болотистая местность, наполняющаяся водой лишь в дождливое время года, представляла теперь, вследствие сухой погоды, довольно твердую почву, что позволяло идти по ней, не делая обходов, Дорога шла под острым углом к той, по которой Гомо вел Жака Хелло и его спутников. Это был кратчайший путь от миссии к горным массивам Паримы. По некоторым признакам можно было 1заметить, что здесь недавно прошел значительный отряд, Гуахарибосы, таким образом, удалялись от Рио-Торриды, которая текла к юго-востоку… На их пути встречались маленькие притоки этой реки с левой стороны. Пересохшие, они не представляли никакого препятствия движению. Приходилось только избегать некоторых водоемов, наполненных стоячей водой.

После получасовой остановки в полдень отец Эсперанте двинулся дальше: отряд так торопился, что около пяти часов гуахарибосы остановились у подножия гор Паримы, недалеко от того места, где поднимается гора, названная Шаффаньоном горой Фердинанда Лессепса.

Тут замечены были следы недавно оставленного лагеря. Остывшая зола, остатки еды, смятая трава свидетельствовали, что какие-то люди здесь провели прошлую ночь. Таким образом, не могло оставаться сомнений, что квивасы Альфаниза – а значит, и пленники – направлялись к Ориноко.

Во время привала, который продолжался час и дал возможность покормить лошадей, отец Эсперанте прохаживался в стороне от лагеря.

Все его мысли сосредоточились на этих двух именах, которые произнес молодой индеец.

– Сержант Мартьяль, – повторял он. – Сержант здесь и направляется в Санта-Жуану!

Затем он переносился мыслью к Жану Кермору. Кто был этот юноша? У полковника не было сына! Нет! Гомо ошибся! Во всяком случае, там были пленные французы, соотечественники, которых нужно было освободить из рук квивасов!

Отряд снова двинулся в путь и около шести часов достиг правого берега Ориноко, Эта часть Сьерры была покрыта старыми деревьями, которым суждено было пасть от собственной ветхости, так как никакой дровосек не пошел бы, конечно, с топором в эту отдаленную область.

Место казалось совершенно пустынным. Ни одна пирога, никакая лодочка не могли бы подняться сюда в засуху, и фальки должны были остановиться на пятьдесят километров по течению ниже.

Эти пятьдесят километров – если бы гуахарибосы были воодушевлены таким же рвением, как и их начальник, – могли быть пройдены за ночь, и отряд прибыл бы к лагерю пика Монуар с рассветом. Заблудиться было невозможно. Достаточно было идти вдоль правого берега реки, высохшие притоки которой не представляли препятствия.

Отцу Эсперанте не нужно было даже спрашивать индейцев, хотят ли они сделать это усилие. Он встал и двинулся вперед. Всадники и пешеходы двинулись за ним.

Ориноко, весьма узкое в своем начале, не превышало в этом месте нескольких метров ширины и текло между крутыми берегами из глины и скал. На этом протяжении, в пору сильных дождей, пирога могла подняться по течению, только пройдя несколько порогов, и притом ценой больших усилий.

Около 8 часов вечера, с наступлением темноты, гуахарибосы перешли вброд Креспо, названный так на карте французским путешественником в честь президента Венесуэльской Республики.

Солнце зашло на чистом небе, скрывшись за безоблачным горизонтом, и звезды должны были скоро поблекнуть при свете восходящего полного месяца.

Пользуясь светлой ночью, гуахарибосы могли сделать быстрый и большой переход. Их не стесняли даже травянистые болота, в которых в темноте можно было завязнуть по пояс.

На рассвете, около пяти часов утра, отец Эсперанте достиг поворота реки, в 12 километрах от устья Рио-Торриды.

Меньше чем в три часа он мог добраться теперь до Паршаля и оставшихся у пирог гребцов.

К юго-западу, на другом берегу Ориноко, виднелся пик Монуар, вершина которого освещалась первыми лучами солнца.

Об отдыхе – хотя бы на час – не было и речи. Если квивасы направились вдоль реки, чтобы достичь лагеря, то были ли они еще там или, разграбив пироги, ушли в саванну?.. Кто знает, может быть, Альфаниз и решил привести в исполнение свой план: вернуться на западную территорию Венесуэлы, уведя с собой и пленников?..

Шли уже около часа, и отец Эсперанте, конечно, не сделал бы привала, не достигнув устья Торрмды, если бы около 6 часов утра не случилось одного происшествия.

Молодой индеец шел по берегу шагах в пятидесяти впереди отряда. Он старался проследить путь квивасов. Вдруг он остановился, нагнулся к земле и крикнул.

В этом месте, у основания дерева, лежал на земле человек – не то мертвый, не то заснувший.

При крике Гомо отец Эсперанте погнал свою лошадь и немедленно догнал молодого индейца.

– Это он… он! – кричал юноша.

– Он? – воскликнул отец Эсперанте.

Он спрыгнул на землю и подошел к лежавшему человеку.

– Сержант… сержант Мартъяль! – воскликнул он.

Старый солдат с простреленной грудью, может быть мертвый, лежал на этом месте, залитом кровью.

– Мартьяль… Мартьяль!.. – повторял отец Эсперанте, из глаз которого текли крупные слезы.

Он стал поднимать несчастного и наклонил свое лицо к его лицу, стараясь уловить признаки дыхания… Затем он произнес:

– Он жив!.. Жив!

В самом деле, сержант Мартьяль слабо вздохнул. В этот момент его рука поднялась и снова бессильно опустилась. Затем его глаза на секунду раскрылись, и он взглянул на миссионера…

– Вы… полковник!.. Там… Альфаниз!..

И он потерял сознание, произнеся эту отрывистую фразу.

Отец Эсперанте поднялся, охваченный страшным смущением, теряясь в мыслях и догадках. Сержант Мартьяль тут… но кто тот юноша, который отправился с ним на розыски своего отца и которого не было с ним?.. Почему оба они в этой отдаленной области Венесуэлы?.. Кто объяснит ему все эти непонятные вещи, если несчастный умрет, не сказав больше ни слова?.. Нет, он не умрет!.. Миссионер спасет его еще раз, как он уже спас его однажды на поле сражения… Он будет бороться со смертью…

По его приказанию подъехала одна из телег, и сержант Мартьяль был уложен в нее на подстилку из травы. Ни глаза, ни губы его не открылись. Но слабое дыхание все же колебало его грудь.

Движение вперед продолжалось. Отец Эсперанте держался около телеги, где лежал его старый товарищ по оружию, узнавший его после такой продолжительной разлуки, – сержант, оставленный им четырнадцать лет назад в Бретани, которую полковник Кермор покинул с мыслью никогда не вернуться!.. И вот он находит его здесь, в этом потерянном краю… раненого… может быть, рукой этого негодяя Альфаниза…

«Итак, – думал он, – Гомо не ошибся, когда говорил о сержанте Мартьяле… Но что он хотел сказать?.. Этот ребенок… сын, в поисках своего отца… Сын… сын…».

Обратившись к молодому индейцу, который шел рядом с ним, он сказал:

– Этот солдат, как ты мне сказал, приехал сюда не один? С ним был юноша?

– Да. Мой друг Жан…

– И оба они направлялись в миссию?

– Да, оба шли в миссию, чтобы найти полковника Кермора.

– И этот юноша – сын полковника?.

– Да, его сын.

От таких определенных ответов сердце у отца Эсперанте забилось так, что готово было лопнуть. Оставалось ждать. Может быть, эта тайна разъяснится к вечеру…

Напасть на квивасов, если они были в лагере пика Монуар, – несколько слов, сказанных сержантом, давали уверенность, что это было так, – вырвать у них пленников – все сосредоточилось на этой цели.

Гуахарибосы пустились вперед беглым шагом, а телеги были оставлены сзади с достаточным прикрытием.

Незадолго до восьми часов отец Эсперанте остановился, а гуахарибосы умерили шаг, достигнув обширной поляны, за которой начинался поворот.

Напротив, на другом берегу возвышался пик Монуар. Вдоль правого берега не было видно никого. На реке не заметно было ни одной лодки.

За поворотом реки поднимался вертикально столб дыма, так как ветра не было.

Значит, в ста пятидесяти метрах, на левом берегу Торриды, был расположен какой-то лагерь.

Это должен был быть лагерь квивасов, но в этом надо было убедиться.

Несколько гуахарибосов поползли в кусты и минуты три спустя вернулись, сообщив, что этот лагерь действительно занят шайкой Альфаниза.

Отряд отца Эсперанте собрался в глубине поляны. Телеги присоединились к нему, и та, которая везла сержанта Мартьяля, была поставлена в середину.

Убедившись, что состояние больного не ухудшилось, полковник Кермор отдал распоряжение окружить Альфаниза и его шайку.

Несколько минут спустя раздались страшные крики, смешавшиеся с ружейными выстрелами.

Гуахарибосы налетели на Альфаниза прежде, чем он успел подумать о защите. Если численность обоих отрядов и была одинакова, то зато гуахарибосы были лучше вооружены и имели лучшего начальника. Оружие, которым располагал испанец, состояло из захваченных в пирогах нескольких револьверов, оставленных Жаком Хелло, и тех ружей и револьверов, которые были отобраны у пленников.

Борьба не могла быть продолжительной. Захваченная врасплох шайка неминуемо должна была быть разбита. Большая часть квивасов бросилась в бегство после слабого сопротивления. Одни бросились в лес, другие побежали через почти пересохшую реку, чтобы достичь противоположной саванны, причем многие из них были смертельно ранены.

В то же время Жак Хелло, Герман Патерн, Вальдес, Паршаль и гребцы пирог бросились на тех квивасов, которые их стерегли.

Гомо первым подбежал к ним, крича:

– Санта-Жуана… Санта-Жуана!

Таким образом, вся борьба сосредоточилась в центре лагеря.

Тут, окруженный своими сообщниками из Кайенны и квивасами, Алъфаниз защищался выстрелами из револьверов. Вследствие этого несколько гуахарибосов получили раны, к счастью неопасные.

В этот момент отец Эсперанте бросился в окружавшую испанца группу.

Жанна Кермор почувствовала непреодолимое влечение к миссионеру… Она хотела броситься к нему, не Жак Хелло удержал ее…

Альфаниз, покинутый квивасами, которые издали наполняли воздух своими криками, еще сопротивлялся. Двое его товарищей по каторге были только что убиты около него.

Отец Эсперанте оказался как раз против испанца и жестом остановил гуахарибосов, которые уже окружали его.

Альфаниз отступил к берегу реки, держа в руке револьвер с несколькими зарядами.

Среди наступившей тишины раздался могучий голос отца Эсперанте:

– Альфаниз, это я! – сказал он.

– Миссионер Санта-Жуаны! – воскликнул испанец.

Подняв револьвер, он хотел уже выстрелить, но Жак Хелло схватил его за руку, и пуля пролетела мимо.

– Да… Альфаниз… отец миссии Санта-Жуаны, а также полковник Кермор!..

Альфаниз, увидев в нескольких шагах Жана, которого он считал сыном полковника, прицелился в него…

Но раньше, чем он успел выстрелить, раздался другой выстрел, и негодяй упал, сраженный пулей отца Эсперанте.

В этот момент на место сражения прибыла телега с сержантом Мартьялем.

Жанна бросилась в объятия полковнику Кермору… Она называла его отцом…

Последний же не мог признать в этом юноше своей дочери, которую он считал погибшей, которой он никогда не видел, и повторял:

– У меня нет сына…

В этот момент сержант Мартьяль приподнялся и, протянув руку к Жанне, сказал:

– Нет, полковник, но у вас была дочь… Это она!

Глава тринадцатая. ДВА МЕСЯЦА В МИССИИ

Со времени исчезновения полковника Кермора, со времени его отъезда в Америку, прошло четырнадцать лет, и история этих четырнадцати лет может быть рассказана в нескольких строках.

В 1872 году полковник Кермор узнал о гибели своей жены и ребенка при крушении «Нортона». Условия, в которых произошла эта катастрофа, были таковы, что он никак не мог думать, что одно из дорогих ему существ, его дочь Жанна, совсем еще тогда маленькая, оказалась спасенной. Он даже не знал ее, так как должен был покинуть Мартинику за несколько месяцев до ее рождения.

Еще в течение года полковник Кермор оставался командиром полка. Затем, подав в отставку и не будучи связан никакими родственными отношениями, решил посвятить остаток своей жизни миссионерству.

Полковник Кермор, не сообщив об этом никому, даже сержанту Мартьялю, тайно оставил Францию в 1875 году и направился в Венесуэлу.

Как только он окончил свое богословское образование в этой стране, он получил посвящение и вошел членом в общество иностранных миссионеров под именем отца Эсперанте, которое обеспечивало тайну его нового существования.

Он вышел в отставку в 1873 году, а был посвящен в 1878 году, когда ему было 49 лет.

В Каракасе отец Эсперанте принял решение отправиться на жительство в почти неизвестную южную область Венесуэлы, где миссионеры показывались очень редко. Он отправился по назначению в начале 1879 года, сохранив тайну своего прошлого.

Поднявшись по среднему течению Ориноко, отец Эсперанте, который говорил по-испански как на родном языке, прибыл в Сан-Фернандо, где прожил несколько месяцев. Из этого города он написал письмо одному из своих друзей, нотариусу Нанта. Это письмо – последнее, которое должно было быть подписано его настоящим именем и которое было вынуждено его семейными делами, – он просил адресата сохранить в тайне.

Нужно напомнить здесь, что это письмо, найденное в бумагах нотариуса, было передано сержанту Мартьялю лишь в 1891 году, тогда, когда с ним уже шесть лет жила Жанна Кермор.

В Сан-Фернандо отцу Эсперанте удалось благодаря своим личным средствам раздобыть все необходимое для основания миссии за истоками реки. В этом же городе он привлек к своему делу брата Анжелоса, хороню уже знакомого с индейскими нравами, который оказал ему впоследствии большую помощь.

Брат Анжелос обратил внимание отца Эсперанте на гуахарибосов, большая часть которых бродила вдоль берегов верхнего Ориноко и по соседству Сьерра-Паримы. Гуахарибосы имели репутацию убийц и грабителей, даже людоедов, – репутацию, которой они на самом деле не заслуживали. Во всяком случае, это обстоятельство не могло остановить такого энергичного человека, как полковник Кермор, и он решил сосредоточить центр миссионерской деятельности к северу от Рораймы, привлекая сюда туземцев области.

Отец Эсперанте и брат Анжелос отправились из Сан-Фернандо на двух пирогах, обильно снабженных всем необходимым для основания миссии. Остальное им должно было присылаться по мере надобности. Пироги поднялись вверх по реке, останавливаясь по пути в главнейших городах и поселках, и достигли Рио-Торриды на территории гуахарибосов.

После многих бесплодных попыток, неудач и опасностей индейцы мало-помалу потянулись к отцу Эсперанте. Образовалась деревня, которой миссионер дал имя Санта-Жуана, – Жанна было имя его дочери…

Прошло 14 лет. Миссия процветала. Казалось, что ничто не свяжет вновь отца Эсперанте с его тяжелым прошлым, как вдруг случилось событие, рассказанное выше.

После слов сержанта Мартьяля полковник обнял Жанну, не будучи в силах удержаться от слез. В нескольких словах молодая девушка рассказала ему о своей жизни, спасении на пароходе «Виго», пребывании в семье Эредиа в Гаване, о возвращении во Францию, о нескольких годах, проведенных ею в доме в Шантенэ, о решении, которое было ею принято тотчас после того, как сержант Мартьяль и она узнали о письме, написанном из Сан-Фернандо, о своем отъезде в Венесуэлу под именем Жана, о путешествии по Ориноко, нападении каторжника Альфаниза и квивасов у брода Фраскаэс.

После этого оба подошли к телеге, где лежал старый солдат. Сержант Мартьяль чувствовал себя бодрее, он сиял… он плакал и говорил:

– Полковник!.. Теперь, когда наша Жанна нашла своего отца, я могу умереть…

– Я запрещаю тебе это, мой старый товарищ!

– Ну, если вы запрешаете…

– Мы будем ухаживать за тобой, мы вылечим тебя…

– Если вы будете ухаживать за мной, я не умру… наверное…

– Но тебе нужен покой.

– Я спокоен, полковник!.. Смотрите… вот меня уже клонит ко сну… и к хорошему сну… на этот раз.

– Спи, мой старый друг! Мы сейчас отправимся в Санта-Жуану. Дорога тебя не утомит, и через несколько дней ты будешь на ногах.

Полковник Кермор наклонился над раненым, поцеловал сержанта Мартьяля в лоб, и его старый друг уснул с улыбкой на устах.

– Отец! – воскликнула Жанна. – Мы спасем его!

– Да, дорогая Жанна, мы сделаем для этого все, что возможно, – ответил миссионер.

Вместе с Германом Патерном полковник осмотрел рану сержанта Мартьяля. Она показалась им несмертельной.

Тут же стало известно, что ранил сержанта Альфаниз в тот момент, когда Мартьяль в припадке гнева бросился на него.

После этого отец Эсперанте сказал:

– Сегодня мои храбрые индейцы, а также и ваши спутники, господин Хелло, должны отдохнуть. Завтра утром мы отправимся в миссию. Гомо поведет нас кратчайшим путем.

– Мы обязаны нашим спасением этому храброму мальчику, – заметила Жанна.

– Я знаю, – ответил отец Эсперанте. Подозвав молодого индейца, он сказал:

– Подойди, Гомо, подойди ко мне! Я поцелую тебя за всех тех, кого ты спас!

После объятий отца Эсперанте Гомо перешел в объятия Жанны, которую он в смущении продолжал называть «мой друг Жан».

Так как молодая девушка не успела еще снять мужской одежды, которую она носила с самого начала путешествия, то отец ее спрашивал себя, знают ли ее спутники, что «господин Жан» был дочерью Кермора.

Он скоро узнал это.

Как только полковник пожал руки Жаку Хелло и Герману Патерну, Паршалю и Вальдесу, Жанна сказала:

– Отец, я должна рассказать вам, чем я обязана двум моим соотечественникам, с которыми я никогда не смогу расплатиться.

– Сударыня, – ответил Жак Хелло, голос которого дрожал, – прошу вас… я ничего не сделал…

– Дайте мне говорить, Хелло!

– Тогда уж говорите о Жаке, но не обо мне, мадемуазель Кермор, – воскликнул Герман Патерн, смеясь, – потому что я не заслуживаю никакой награды!..

– Я обязана вам обоим, мои дорогие товарищи, – продолжала Жанна, – да, обоим, отец! Жак Хелло спас мне жизнь…

– Вы спасли мою дочь? – воскликнул полковник Кермор.

Кермору пришлось выслушать рассказ Жанны об аварии пирог и о том, как благодаря самоотверженности Хелло она спаслась от смерти.

После этого молодая девушка прибавила:

– Я сказала, отец, что Хелло спас мне жизнь. Но он сделал еще больше, решив с господином Патерном сопровождать меня и Мартьяля в наших поисках.

– Совсем нет! – возразил последний, протестуя. – Поверьте, сударыня, мы и без того имели намерение подняться к истокам Ориноко. Это входило в нашу задачу… Министр народного просвещения…

– Нет, Герман, нет! – ответила Жанна, улыбаясь. – Вы должны были остановиться в Сан-Фернандо, и если вы продолжили ваше путешествие до Санта-Жуаны…

– …то это была наша обязанность! – просто докончил Жак Хелло.

Само собой разумеется, что подробно обо всех приключениях этого путешествия полковник должен был узнать позже. Но уже и теперь, несмотря на сдержанность Жака Хелло, отец Жанны мог уловить те чувства, которыми была полна душа его дочери.

Пока Жанна Кермор, Жак Хелло, Герман Патерн и полковник говорили обо всем этом, Паршаль и Вальдес устраивали лагерь, в котором предстояло провести этот день и ближайшую ночь. Их гребцы перенесли в лес всех убитых.

Что касается раненых гуахарибосов, то ими занялся Герман Патерн.

Затем, после того как из телег была вынута и распределена провизия и были зажжены в нескольких местах костры, Жак Хелло и Герман Патерн в сопровождении полковника Кермора и его дочери направились к обеим пирогам, которые стояли на обсохшем дне реки. Не были ли они разграблены или уничтожены квивасами?

Ничего этого не случилось, так как Альфаниз думал ими воспользоваться, чтобы возвратиться на западную территорию, поднявшись по течению Вентуари. Стоило прибыть воде, и обе фальки могли бы пуститься в плавание.

– Спасибо этим мошенникам, – воскликнул Герман Патерн, – что они сохранили мои коллекции! Вы представляете себе мое возвращение без них? Сделав в пути столько фотографических снимков, вернуться без единого негатива! Я никогда не решился бы явиться к министру народного просвещения!

Читатель поймет эту радость натуралиста, так же как и удовольствие пассажиров «Галлинетты» и «Моринга», нашедших в целости весь свой багаж, не говоря уж об оружии, которое они подобрали на поляне.

Теперь, под охраной экипажа, пироги могли остаться у устья Рио-Торриды в полной безопасности. И когда пришло бы время – по крайней мере для «Мориши» – отправляться в обратное плавание, Жаку Хелло и Патерну оставалось бы только сесть в пирогу.

Впрочем, об обратном путешествии думать было рано. Отец Эсперанте должен был вернуться в Санта-Жуану со своей дочерью, сержантом Мартьялем, молодым Гомо и большей частью своих индейцев. И как было обоим французам отказаться от приглашения провести несколько дней или даже недель в миссии?

Они приняли приглашение.

– Так нужно, -заметил Жаку Хелло Герман Патерн. – Разве мы можем вернуться в Европу, не побывав в Санта-Жуане? Никогда я не решусь явиться к министру. Да и ты тоже, Жак!

– И я, Герман!

– Еще бы!

В течение этого дня обедали и ужинали все вместе, пользуясь провизией, взятой с пирог и из телег. За столом отсутствовал один только сержант Мартьяль, но он был и без того счастлив, что вновь увидел полковника, – хотя бы и в одежде отца Эсперанте! Хороший воздух Санта-Жуаны должен был восстановить его силы в несколько дней. Он в этом не сомневался.

Нечего и говорить, что Жак Хелло и Жанна должны были дать полковнику Кермору самый подробный отчет о путешествии. Он слушал, наблюдал их, догадывался о чувствах Жака Хелло и был задумчив. В самом деле, какие новые обязанности наложат на него эти новые обстоятельства?

Само собой разумеется, молодая девушка в тот же день облачилась в женское платье, которое хранилось в одном из чемоданов, стоявших в каюте «Галлинетты».

По этому поводу Герман Патерн не преминул заметить своему другу:

– Мила мальчиком, мила и девушкой! Впрочем, я ведь ничего в этих делах не понимаю!..

На другой день, распростившись с Паршалем и Вальдесом, которые предпочли остаться с пирогами для их охраны, отец Эсперанте, его гости и гуахарибосы оставили лагерь пика Монуар. С лошадьми и телегами переход через леса и саванны не представлял трудностей.

Отряд направился не по старой дороге, ведущей к истокам Ориноко. Кратчайший путь лежал вдоль правого берега реки, по которому шел Жак Хелло по указанию молодого индейца. Шли так быстро, что к полудню достигли брода Фраскаэс.

Никаких следов квивасов, теперь рассеянных, замечено не было; впрочем, бояться их было уже нечего.

У брода сделали небольшую остановку и, так как движение телеги не очень утомило сержанта Мартьяля, вновь двинулись в путь к Санта-Жуане.

Расстояние от брода до поселка можно было пройти в несколько часов, и еще засветло отряд достиг миссии.

Две комнаты в миссии были отведены Жанне Кермор и сержанту Мартьялю, другие две – Жаку Хелло и Герману Патерну – в соседней постройке, где их принял брат Анжелос.

Бесполезно рассказывать шаг за шагом жизнь последующих дней в миссии. Здоровье раненого быстро поправилось, уже в конце недели ему было дано позволение сидеть в мягком кресле из оленьей кожи под тенью пальм.

Полковник Кермор и его дочь вели длинные беседы о прошлом. Жанна узнала, как ее отец, лишившись жены и ребенка, решил заняться миссионерством. Мог ли он теперь оставить свое незаконченное дело?.. Нет, конечно… Жанна останется с ним, она посвятит ему всю свою жизнь…

Эти беседы отца с дочерью сменялись беседами миссионера с сержантом Мартьялем.

Миссионер благодарил старого солдата за все, что он сделал для его дочери… Он благодарил его за то, что тот согласился на это путешествие… Затем расспрашивал о Жаке Хелло… расспрашивал, не наблюдал ли сержант за ними… им и Жанной…

– Что вы хотите, полковник! – отвечал сержает Мартьяль. – Я принял все предосторожности… Это был Жан… молодой бретонец… племянник, которого дядюшка взял с собой в путешествие по этим диким странам… Случилось, что Жак Хелло и ваша дорогая дочь встретились в дороге… Я делал все, чтобы помешать, но ничего не мог сделать!..

Между тем время шло, а положение вещей не менялось. В общем, почему Жак Хелло не решался поговорить обо всем открыто? Ошибался он?.. Нет, ни в своих собственных чувствах, ни в чувствах, внушенных им Жанне Кермор, он не ошибался. Но из чувства деликатности, которое отличало его, он молчал… Ему казалось, что его предложение может показаться требованием вознаграждения за оказанные им услуги.

Весьма кстати разрешил вопрос Герман Патера. Однажды он сказал своему другу:

– Когда же мы отправляемся?

– Когда хочешь, Герман!

– Хорошо! Но ведь когда я захочу этого, то не захочешь этого ты…

– Почему?

– Потому что дочь Кермора будет уже замужем.

– Замужем?..

– Да, потому что я намерен просить ее руки…

– Ты сделаешь это?.. – воскликнул Жак Хелло.

– Не для себя, конечно, а для тебя!

И он сделал, как говорил, не слушая никаких возражений.

Жак Хелло и Жанна Кермор предстали перед миссионером в присутствии Германа Патерна и сержанта Мартьяля. Затем на вопрос отца Жанна сказала растроганным голосом:

– Жак, я готова стать вашей женой… и всей моей жизни едва хватит, чтобы выразить вам мою благодарность.

– Жанна… моя дорогая Жанна! – ответил Жак Хелло. – Я люблю вас… да!.. Я люблю вас…

– Довольно, замолчи, дорогой друг! – воскликнул Герман Патерн. – Лучшей жены ты все равно не нашел бы.

Полковник Кермор обнял обоих.

Было решено, что свадьба будет отпразднована через две недели в Санта-Жуане. О согласии ничем не связанного Жака Хелло, семью которого полковник знал раньше, спрашивать не приходилось. Несколько недель спустя после свадьбы молодые должны были уехать, с тем чтобы по дороге в Европу заглянуть в Гавану, повидать семью Эредиа. Оттуда они направлялись во Францию, в Бретань, чтобы устроить свои дела. После этого они должны были вернуться в Санта-Жуану, к полковнику Кермору и сержанту Мартьялю.

Двадцать пятого ноября в присутствии Германа Патерна и сержанта Мартьяля в качестве шаферов миссионер совершил акт гражданского и церковного бракосочетания Жанны Кермор и Жака Хелло.

После этого прошло около месяца, когда Герман Патерн решил, что уже пришло время давать отчет о научной экспедиции, которая была поручена ему и его товарищу министром народного просвещения. Без министра, как видно, Герман Патерн обойтись не мог.

– Уже? – спросил Жак Хелло.

Дело в том, что он не считал дней… Он был слишком счастлив, чтобы заниматься такими вычислениями!..

– Да… уже, – повторил Герман Патерн. – Министр, вероятно, думает, что нас съели хищные звери или что мы кончили свою научную карьеру в желудках людоедов.

После переговоров с отцом Эсперанте отъезд из миссии был назначен на 22 декабря.

С грустью и болью ждал полковник Кермор часа разлуки с дочерью, хотя она и должна была вернуться к нему через несколько месяцев. Правда, это путешествие должно было совершиться при благоприятных обстоятельствах, и г-же Хелло не предстояло испытать тех опасностей, которые пережила Жанна Кермор. Спуститься вниз по течению реки до Боливара было нетрудно. На этот раз надо было лишиться общества Мигуэля, Фелипе и Варинаса, так как они, вероятно, покинули уже Сан-Фернандо.

Впрочем, достигнуть Кайкары пироги могли в пять недель, а оттуда предстояло уже ехать на пароходе по нижнему Ориноко. Что касается возвращения в Санта-Жуану, то в этом отношении можно было положиться на Жака Хелло: оно должно было совершиться при наилучших условиях как в смысле скорости, так и в смысле безопасности.

– И потом, полковник, – заметил сержант Мартьяль, – ваша дочь имеет хорошего мужа, который сумеет защитить ее, а это лучше, чем старый, глупый солдат, который не мог даже спасти ее ни из вод Ориноко, ни от любви этого храбреца, Жака Хелла!