Текст книги "Великолепное Ориноко"

Глава одиннадцатая. СТОЯНКА У ДЕРЕВНИ АТУР

В этот день, 1 сентября, сейчас же после шести часов утра фальки покинули опасные места.

– Я получил то, что заслужил! – воскликнул снова сержант Мартьяль, вытаскивая вонзавшуюся в его плечо стрелу.

Угрызения совести, которые он испытывал за свою оплошность во время вахты, были сильнее, чем боль от раны. Впрочем, эта оплошность не стоила жизни человека, который позволил застать себя врасплох на часах, и была надежда, что рана окажется несмертельной.

Как только лодки квивасов исчезли из виду, сержант Мартьяль, положенный на циновках в каюте, получил первую помощь от Жана. Но мало было быть племянником своего дядюшки, хотя бы и старательным, чтобы помочь ему. Необходимо было иметь некоторые познания в медицине, а между тем юноша ими не обладал.

Таким образом, оказалось весьма кстати, что Герман Патерн в качестве натуралиста-ботаника получил некоторые познания в медицине и что на борту «Марипара» нашлась дорожная аптечка.

Патерн и оказал первую медицинскую помощь сержанту Мартьялю. Нечего удивляться, конечно, что Жак Хелло охотно пришел ему на помощь.

Эти обстоятельства привели к тому, что в течение первых часов плавания на «Галлинетте» очутились лишних два пассажира, и они невольно были тронуты привязанностью, которую проявил Жан к старому солдату.

Осмотрев рану, Герман Патерн увидел, что наконечник стрелы вонзился в плечо на три сантиметра, не задев ни мускулов, ни нервов. Вообще можно было надеяться, что осложнений не будет, если стрела не была отравлена.

Очень часто индейцы Ориноко обмакивают свои стрелы в сок, известный под названием кураре. Он составляется из сока особого сорта лианы и нескольких капель змеиного яда. У Гумбольдта есть даже указание, что в старину индейцы отомакосы намазывали этим ядом ноготь указательного пальца и вонзали его врагу в руку при рукопожатии.

Если бы сержант Мартьяль был задет стрелой, отравленной кураре, это легко можно было бы заметить. У больного сейчас же пропал бы голос, парализовались движения мускулов лица, и спасти его было бы невозможно.

Таким образом, оставалось следить, не покажутся ли эти симптомы в ближайшие часы.

После перевязки сержант Мартьяль не мог не поблагодарить Германа Патерна, хотя и приходил в бешенство при мысли, что между обеими пирогами установятся теперь более близкие отношения. Затем он впал в забытье, которое сильно беспокоило его товарищей.

Юноша, обратившись к Герману Патерну, спросил:

– Вас не беспокоит его состояние?

– Я не могу еще сказать ничего определенного, – ответил Патерн. – В сущности, рана из легких… Она закроется сама собой… если стрела не была отравлена… Подождем, скоро мы узнаем, в чем дело…

– Дорогой Жан, – прибавил Жак Хелло, – надейтесь… Сержант Мартьяль поправится, и поправится скоро… Мне кажется, что, если бы в ране был кураре, она уже имела бы другой вид…

– Я тоже так думаю, – заявил Герман Патерн. – При следующей перевязке все будет ясно… и ваш дядюшка… я хочу сказать, сержант Мартьяль… выздоровеет!.. Повторяю вам, надейтесь!

И он пожал дрожащую руку Жана Кермора.

К счастью, сержант Мартьяль спал.

Когда все три фальки, шедшие под свежим норд-остом, выровнялись в одну линию, Мигуэль, Фелипе и Варинас тотчас получили вести о раненом. Они тоже надеялись, что он поправится.

Хотя квивасы и имеют обыкновение отравлять свои стрелы, но нельзя сказать, чтобы это было их привычкой. Приготовление яда доступно только специалистам, если можно вообще употребить такой термин по отношению к индейцам, и не всегда легко было воспользоваться их услугами. Таким образом, все шансы были за благополучный исход.

К тому же, если, против ожидания, положение сержанта Мартьяля потребовало бы нескольких дней отдыха в условиях более благоприятных, чем на «Галлинетте», то легко было бы сделать остановку в деревне Атур, лежащей на 90 километров выше устья Меты.

Так как ветер был благоприятный, можно было предвидеть, что Атур покажется на следующий день.

Паруса были поставлены так, чтобы они дали лодкам наибольшую скорость, и, если бы ветер не стих, фальки к вечеру сделали бы больше половины пути.

В течение утра Жак Хелло и Герман Патерн три или четыре раза заходили наблюдать за сержантом Мартьялем.

Дыхание раненого было ровное, сон глубок и спокоен.

После полудня, около часа, проснувшись, сержант Мартьяль заметил около себя Жана и ласково улыбнулся ему. Но, увидев обоих французов, он не смог скрыть гримасы неудовольствия.

– Вы страдаете? – спросил его Герман Патерн.

– Я, сударь! – возразил сержант Мартьяль, точно он был оскорблен подобным вопросом. – Нисколько!.. Простая царапина!.. Или вы воображаете, что у меня кожа нежной женщины!.. К завтрашнему дню все пройдет. Если вам угодно, мне нетрудно будет даже вас носить на плече! Вообще, я рассчитываю встать…

– Нет… вы будете лежать, сержант! – объявил Жак Хелло. – Это предписано доктором…

– Дядюшка, – прибавил юноша, – ты должен послушаться… И очень скоро тебе останется только поблагодарить этих людей за их заботы…

– Хорошо, хорошо! – пробормотал Мартьяль, ворча, точно дог, которого дразнит шавка.

Герман Патерн сделал новую перевязку и убедился, что стрела не отравлена. В самом деле, если бы стрела была отравлена, действие яда успело бы уже сказаться: у раненото к этому времени обнаружился бы частичный паралич.

– Ну, сержант, дело идет на поправку, – сказал Патерн.

– А через несколько дней пойдет совсем хорошо! – прибавил Жак Хелло.

Когда оба француза перебрались на шедшую рядом с «Галлинеттой» свою пирогу, сержант Мартьяль проворчал:

– Только этого недоставало!.. Расположились как у себя дома…

– Что же делать, – ответил Жан, успокаивая его. – Не надо было давать себя ранить…

– Конечно, нет, не нужно было и этого всего… Это моя вина… моя… На восемь дней запретить выход из казарм!.. Куда я годен? Не умею даже стоять на часах!..

К сумеркам лодки достигли Вивараля, где они должны были остаться на ночь. Отсюда уже был слышен шум порогов Атура.

Так как можно было опасаться нового нападения квивасов, то были приняты самые строгие меры охраны. Рулевой Вальдес не позволил своим гребцам лечь, прежде чем не назначил первую смену на часы. То же самое было сделано и на двух других пирогах Мартосом и Паршалем. Кроме того, оружие – ружья и револьверы – было заряжено заново.

Никакой тревоги на этой остановке, однако, не произошло, и сержант Мартьяль мог спать спокойно.

Во время утренней перевязки Герман Патерн убедился, что рана начала заживать. Еще несколько дней, и она должна была зарубцеваться: последствий страшного кураре теперь можно было уже не опасаться.

Погода стояла ясная, ветер дул свежий и благоприятный. Вдали обозначались горы обоих берегов, между которыми лежат пороги Атура.

В этом месте реки остров Вивараль разделяет Ориноко на два рукава, в которых образуются сильные стремнины. Обыкновенно в период убыли воды скалистое дно обнажается, и тогда невозможно проходить здесь; приходится перетаскивать груз на конец острова.

На сей раз делать этого не пришлось: при помощи шестов пирогам удалось достигнуть верхней оконечности острова. Это дало возможность выиграть несколько часов.

В течение утра лодки шли вдоль берега у подножия горы, и в полдень фальки остановились у маленькой деревушки Пуэрто-Реаль – громкое имя для речного порта, состоящего из нескольких почти необитаемых хижин.

Отсюда содержимое лодок переносится обыкновенно сухим путем до деревни Атур, расположенной на пять километров выше по течению.

Гуахибосы рады таким случаям, которые дают им возможность заработать несколько пиастров. Сговорившись с пассажирами, они берут багаж на спину, причем пассажиры следуют за ними, а гребцам предоставляется трудная задача переправлять пироги через стремнины.

Эти стремнины не что иное, как узкий канал, вырытый между крутыми горами обоих берегов; длина его достигает десяти километров. Вода, задерживаемая узким руслом, превращается здесь в бурный поток, тем более что дно реки, как говорит Гумбольдт, представляет собой в этом месте лестницу, которая образует водопад. Понижение уровня реки от одного конца стремнины до другого равно 9 метрам. По этим местам, усеянным скалами, приходится перетаскивать лодки. Эта работа требует много времени и больших усилий.

Само собой понятно, что при таких условиях разгрузка лодок является необходимостью. Ни одна из них не могла бы пройти этими порогами, не рискуя растерять своего содержимого. Удивительно, что они не проходят здесь даже пустыми; если бы не замечательная ловкость гребцов, которые направляют лодки среди бурунов, их бы, конечно, залило или разбило.

Итак, все три пироги были разгружены. Гуахибосы подрядились перенести багаж до деревни Атур. Обыкновенно им платят за это материями, разными безделушками, сигарами, водкой. Впрочем, они не отказываются и от пиастров. В данном случае условленная с ними цена за переноску вещей, казалось, их удовлетворила.

Самой собой разумеется, пассажиры не доверяют своего багажа индейцам. Поэтому обычно они сопровождают носильщиков. Так было поступлено и в этом случае.

Расстояние от Пуэрто-Реаля до деревни Атур всего пять километров, так что оно могло быть пройдено в несколько часов даже с багажом, который был довольно громоздким и состоял из инструментов, одеял, чемоданов, платья, оружия, патронов, геодезических приборов Жака Хелло, гербариев и фотографических аппаратов Германа Патерна. Но не в этом заключалась трудность. Мог ли пройти это расстояние сержант Мартьяль?.. Не заставит ли рана нести его до деревни на носилках?..

Нет! Старый унтер-офицер не был, как он не переставал повторять, неженкой, и повязка на плече не могла мешать ему переставлять ноги. Рана совсем не причиняла ему страданий, и когда Жак Хелло предложил ему руку, он ответил:

– Спасибо, сударь… Я пойду хорошим шагом, мне никого не нужно.

Взгляд юноши дал понять Жаку Хелло, что лучше не перечить сержанту.

Маленький отряд распростился с гребцами, которые должны были перетащить фальки через пороги. Рулевые – Вальдес, Мартос и Паршаль – обещали не потерять лишнего часа, и на них можно было положиться.

Пассажиры вышли из Пуэрто-Реаля около 11 часов утра.

Дорога или, вернее, тропинка, шла по правому берегу реки. Это избавляло от необходимости переправляться через реку, так как деревня расположена на этом берегу. Налево поднимались крутые склоны гор. Иногда тропинка была едва достаточна для одного пешехода, и отряд шел гуськом.

Гуахибосы шли впереди. За ними следовали Мигуэль и его два товарища, затем Жак Хелло, Жан Кермор и сержант Мартьяль. Герман Патерн составлял арьергард.

Когда ширина берега позволяла это, то шли по трое или по двое. Жан, сержант Мартьяль и Жак Хелло находились тогда на одной линии.

Очевидно, Жак Хелло и Жан сделались друзьями, и только старый, вечно ворчливый упрямец мог смотреть на это косо.

Иногда Герман Патерн останавливался со своим гербарием, когда какое-нибудь растение привлекало его внимание. Товарищи звали его, но он не особенно охотно слушался призывов.

Охотиться в этих обстоятельствах нечего было и думать. Другое дело, если бы представился случай подняться метров на тридцать по склону ущелья.

Это и случилось, к великому удовольствию Мигуэля, но к несчастью застреленной им обезьяны.

– Поздравляю вас, Мигуэль, поздравляю!.. – воскликнул Жак Хелло, когда один из гуахибосов принес убитое животное.

– Принимаю ваше поздравление, Хелло, и обещаю, что кожа этого животного после моего возвращения попадет в естественноисторический музей с такой надписью: «Убит рукой Мигуэля, члена Географического общества города Боливара».

– Вы вполне это заслужили, – прибавил Фелипе.

– Бедное животное! – сказал Жан, рассматривая обезьяну, которая лежала на земле с простреленным сердцем.

– Бедное… но очень вкусное для еды… как говорят… – возразил Герман Патерн.

– Это правда, – подтвердил Варинас, – и вы сможете судить об этом сегодня вечером в Атуре. Эта обезьяна будет главным блюдом за нашим обедом…

– Есть обезьян – да ведь это почти людоедство! – заметил, смеясь, Жак Хелло.

– О, Хелло!.. – ответил Жан. – Между обезьяной и человеком…

– Ну, разница не так уж велика, дорогой Жан… Не правда ли, сержант?..

– Действительно… оба умеют гримасничать! – ответил сержант Мартьяль.

И он воочию в этот момент подтвердил свое мнение.

Что касается пернатой дичи, то ее в окрестностях было множество; попадались утки и другие водяные птицы, особенно же часто так называемые павас – особый род дикой курицы с широким оперением.

Впрочем, их легче было убить, чем достать, так как они упали бы в стремнину.

Любопытное зрелище представляет Ориноко в том месте, где его воды устремляются через пороги Атура, самые обширные и непроходимые из всех. Представьте себе оглушительный шум водопадов, покрытых водяной пылью, несущиеся стволы сломанных деревьев, ударяющихся о скалы, отрывающиеся глыбы береговой полосы, по которой идет узкая тропинка. Невольно задаешь себе вопрос: как ухитряются лодки проходить эти пороги, не ломая себе бортов и днищ?

Пассажиры «Галлинетты», «Мориши» и «Марипара» могли быть уверены в целости своих лодок только после их прибытия в Атур.

Маленький отряд, движение которого не было задержано никаким приключением, остановился в деревне после двух часов пополудни.

В то время Атур имел тот же вид, в каком застал его пять лет назад французский исследователь. Таким он останется и в ближайшем будущем, если верить предсказанию Элизе Реклю относительно деревень среднего Ориноко.

До Сан-Фернандо путешественники уже не должны были встретить ни одного сколько-нибудь значительного городка. А дальше на всем протяжении обширных бассейнов Рио-Негро и Амазонки была уже почти пустыня.

Восемь или семь хижин – это был весь Атур; человек тридцать индейцев – все его население.

Мигуэль и его два товарища, сержант Мартьяль и Жан, Жак Хелло и Герман Патерн должны были кое-как расположиться в наиболее удобных из этих хижин.

Впрочем, если эта деревня не изобиловала комфортом и если приходилось жалеть о каютах пирог, зато она обладала одним важным качеством: здесь не было ни одного комара! Отчего несносные насекомые избегали посещать эту деревню? Никто этого не знал; даже Герман Патерн не мог ничего сказать по этому поводу. Достоверно лишь то, что ночью сержанту Мартьялю не пришлось закрывать своего племянника обычной сеткой.

Нечего и говорить, что за ужином, который происходил сообща под деревьями, убитая Митуэлем и изжаренная на медленном отне обезьяна явилась главным блюдом.

– Не правда ли, это жаркое – первый сорт?! – воскликнул Фелипе.

– Да, это четверорукое очень вкусно, – подтвердил Мигуэль. – Оно непременно должно было бы войти в меню европейского стола.

– Я согласен с этим, – заметил Жак Хелло, – мы должны были бы отправить несколько дюжин этих обезьян парижским рестораторам…

– Да и почему бы этим животным быть хуже телятины, бычьего мяса или барашка, – сказал Герман Патерн, – раз они питаются душистыми растениями?..

– Только трудно подойти к ним на хороший ружейный выстрел, – ответил Варинас.

– Мы могли убедиться в этом, – заметил Митуэль, – так как, повторяю, эта обезьяна – первая…

– Вы попытаетесь присоединить к ней и вторую, Мигуэль! – сказал Жак Хелло. – Так как мы должны провести в этой деревне несколько дней, то я предлагаю устроить охоту на обезьян. Вы поедете с нами, не правда ли, дорогой Жан?

– Я вам очень благодарен, – ответил юноша, благодаря его жестом. – Но… дядюшка мне не позволит этого… по крайней мере без него.

– Конечно, не позволю! – объявил сержант Мартьяль, очень довольный, что племянник избавил его от необходимости отказываться от предложения соотечественников.

– Но почему же? – возразил Жак Хелло. – Эта охота не представляет никакой опасности…

– Всегда опасно пускаться в эти леса, которые посещаются, я полагаю, не одними обезьянами, – ответил сержант Мартьяль.

– Действительно… в них иногда можно встретить медведей… – сказал Фелипе.

– О, медведей добродушных, – ответил Герман Патерн, – кротких муравьедов, которые никогда не нападают на человека и которые питаются рыбой и медом…

– А хищные звери!.. Они тоже едят мед?.. – возразил сержант Мартьяль, который не хотел сдаваться.

– Хищники здесь редки, – сказал Минуэль. – Потом, они не бродят около деревень, тогда как обезьяны охотно приближаются к жилищу человека.

– Во всяком случае, – сказал Варинас, – в селениях по Ориноко употребляется простой способ ловли обезьян: их ловят, не преследуя и даже не выходя из хижины.

– Как же? – спросил Жан.

– На опушке леса ставят западню из нескольких тыкв, прочно прикрепленных к земле. В них проделывают дыру, через которую обезьяна может просунуть руку, когда она разжата, но оттуда вытащить ее, сжатую в кулак, обезьяна не может. Внутри тыкв кладут какой-нибудь любимый обезьянами фрукт. Обезьяна замечает его, ей хочется его достать, она просовывает руку в дыру, хватает добычу и попадается, так как не хочет разжать руки…

– Как! – воскликнул сержант Мартьяль. – У этого животного не хватает догадки разжать руку?.»

– Нет, – ответил Варинас,

– И после этого говорят, что обезьяны умны и хитры…

– Конечно, но их жадность сильнее их ума, – сказал Фелипе.

– Глупые животные?

В самом деле, животные, которые ловятся в подобную западню, заслуживают такой оценки.

Надо было, однако, чем-нибудь заполнить те несколько дней, в течение которых приходилось оставаться в деревне Атур в ожидании пирог. Жан узнал, что шесть лет назад его соотечественник пробыл тут одиннадцать дней, которые оказались нужными для его лодки, чтобы перебраться через пороги Атура. На этот раз благодаря высокой воде, может быть, предстояло ждать меньше.

Во всяком случае, в продолжение этой стоянки Жан Кермор и сержант Мартьяль не составили компании троим венесуэльцам и двум французам, которые отправились бродить по равнине в окрестностях деревни.

Охотники не встретили никаких хищников; по крайней мере те, которых они заметили, не нападали на них. Только один тапир был ранен пулей Жака Хелло, но ушел.

Зато охотникам удалось убить сколько им хотелось пекари и оленей, которые должны были пополнить их запасы. Что не было съедено, то они высушили по индейскому способу в количестве, достаточном для остального пути.

Мигуэль, Варинас и Фелипе, Жак Хелло и Герман Патерн успели также посетить знаменитые гроты, расположенные на территории Атура, затем остров Кукуритале, где остались следы пребывания несчастного доктора Крево, наконец, Гору Мертвецов, где гроты служат кладбищами для индейцев. Мигуэль и его товарищи спускались даже километров на двенадцать к югу, чтобы посетить гору Пинтадо. Это – скала из порфира, вышиной до 250 метров, которую индейцы ухитрились украсить в середине гигантскими надписями и рисунками, изображающими человека, птицу и змею длиной до 100 метров.

Герман Патерн предпочел бы найти у подошвы «раскрашенной горы» – вернее было бы назвать ее гравированной горой – какие-либо растения, но, к его сожалению, поиски оказались тщетными.

Само собой разумеется, экскурсанты возвращались с этих далеких прогулок достаточно усталыми. Жара стояла чрезвычайная, и ее не могли умерить даже частые и сильные грозы.

Так проходило время в деревне Атур. За обедом и ужином все собирались за одним столом и сообщали друг другу о событиях дня. Жан с удовольствием слушал охотничьи рассказы Жака Хелло, который старался отвлечь юношу от печальных забот о будущем. Как ему хотелось, чтобы Жан получил в Сан-Фернандо точные указания относительно полковника Кермора и чтобы ему не нужно было отправляться в далекие рискованные поиски!

Вечером юноша читал вслух выдержки из своего любимого путеводителя, главным образом те, которые касались Атура и его окрестностей. Мигуэль и его коллеги удивлялись точности и тщательности указаний французского исследователя во всем, что касалось течения реки Ориноко, нравов различных индейских племен, особенности их территории, обычаев жителей льяносов, с которыми путешественникам приходилось иметь дело.

Если бы Жану Кермору действительно пришлось продолжить свое путешествие до истоков реки, он мог бы извлечь большую пользу для себя из точных указаний своего соотечественника.

Наконец, 9 сентября, около полудня, Герман Патерн, который ходил собирать растения на берегу, вернулся и стал звать своих товарищей.

Так как в этот день не предполагалось никакой экскурсии, то они все находились в главной хижине деревни в ожидании завтрака.

Услышав крики, Жак Хелло выскочил из хижины.

Другие последовали за ним, опасаясь, что Герман Патерн зовет на помощь, встретившись с хищником или с отрядом квивасов.

Патерн возвращался один со своим гербарием за спиной и махал руками.

– Что случилось? – крикнул ему Жак Хелло.

– Наши пироги, друзья!

– Уже?.. – воскликнул Фелипе.

– Они всего в полукилометре.

Все бросились к левому берегу реки и заметили лодки, которые экипаж гнал вдоль берега при помощи шестов.

Вскоре пассажиры могли быть услышаны рулевыми, которые, стоя на кормах, направляли лодки через поток.

– Вы… Вальдес?.. – спросил сержант Мартьяль.

– Я самый, сержант! Как видите, мои товарищи следуют за мной.

– Без аварий? – спросил Мигуэль.

– Без аварий, – ответил Вальдес. – Но нам все-таки это стоило больших трудов.

– Наконец-то вы прибыли!.. – сказал Жак Хелло рулевому «Мориши».

– Да… в семь дней… Это редко случается при переходе через пороги Атура.

Паршаль говорил правду. Но нужно отдать справедливость банивасам: они отлично управляются с лодками. Можно было их только поблагодарить за старание. Эти отважные люди оказались тем чувствительнее к похвалам пассажиров, что к словам было прибавлено, и притом весьма охотно, несколько дополнительных пиастров.