Текст книги "Революция чувств"

Как следствие нового подхода к работе с кадрами, через час приказ о назначении на должность главного редактора Натальи Благовой висел на доске объявлений возле центрального входа телекомпании ЗАО «Полет». Журналисты народ специфический, их бесстрастные лица после ознакомления с очередным приказом директора скособочило от удивления.

Проверять настоящих друзей необходимо не в горе, а в радости. Эту народную мудрость Наташке Благовой предстояло испытать на себе. Кабинет главного редактора до недавнего времени представлял собой склад. За два часа уборщицы привели помещение в порядок. Вынесли ненужную мебель, старые компьютеры, помыли пол. В это трудно поверить, но на телекомпании должность главного редактора пустовала более двух лет. Богдан Степанович не мог определиться с кандидатурой. За него выбор сделал учредитель канала. Теперь на телекомпании «Полет» есть главный редактор. Секретарша позвала Благову к телефону. Первой ей, как главному редактору, позвонила Женька Комисар.

– Послушай, ты эту должность заслужила, и я искренне рада за тебя. Ты человек творческий. Сюсюткин не понимает, как ты ему нужна, – радовалась за подругу Женька.

– Комисар, я, кажется, понимаю, это твоя работа. Это ты предложила Артуру Лысому мою кандидатуру, – разоблачая подругу, сказала Благова.

– Предлагать Лысому можно кого угодно, решение он принимает самостоятельно. Держись, рассчитывай на меня.

– Женька, а почему у тебя такой голос? По-моему тебе самой помощь нужна? С Громовым поскандалили?

– Хуже, о гадах потом, целую тебя, конец связи, – сказала Комисар и первой отключила телефон.

В новой должности главного редактора Наташка Благова чувствовала себя неуютно. Ей вдруг захотелось напиться, снять напряжение. Но наши желания не всегда совпадают с нашими возможностями. Благова достала из сумочки сигареты и направилась в курилку, где в неформальной обстановке журналисты любят обсуждать последние новости. Возгласами «ну ты мать даешь!» местные акулы пера встретили коллегу. В детстве Наташку дразнили пончиком, поэтому она не любила находиться в центре всеобщего внимания, хотя и выбрала публичную профессию. С возрастом пончик стал походить на аппетитную булочку, однако Благова чувствовала себя намного комфортнее за кадром, чем крупным планом в нем. Сегодня судьба сыграла с Наташкой злую, в ее творческой жизни, шутку, от которой весело окружающим, за исключением самой главной героини.

После серии удачных шуток Ромка Безухов поинтересовался, какое у нового главного редактора отчество.

– Павловна, – ответила ему Благова.

– Я тоже Павлович, – резвился Ромка, – если сейчас выяснится, что отец у нас общий, я буду этому несказанно рад.

– Меньше смотри бразильские сериалы, – парировала Наташка Благова.

– А если я в тебя влюблюсь, – не унимался Безухов.

– Давай, – подбадривала его Наталья Павловна, – но предупреждаю, я ем много, так что водить меня по ресторанам не советую, денег не хватит. Детей двое, долгов еще больше, я много курю и редко бываю верна одному мужчине.

Народ в курилке заметно развеселился, Ромке советовали, где можно подешевле отужинать с дамой сердца и как ему, простому журналисту спортивных новостей, привлечь к себе внимание нового главного редактора. Ситуация грозила перерасти в коллективную дегустацию спиртных напитков в ближайшем кафе, благо возник серьезный повод. Но, главный драматург по имени Жизнь внес свои коррективы в неуставные служебные отношения телевизионщиков. Сначала курильщики учуяли зловещий запах ментола, потом увидели собственной персоной владелицу длинных сигарет с фильтром. Появление Стервы заставило журналистов мгновенно трансформироваться в зрителей. Место для курения превратилось в ринг.

– Скажи, дорогая, что нужно сделать такого, чтобы стать главным редактором на телеканале за один день. Что? – металлическим голосом спросила Стерва, нервно выпуская из ноздрей едкий ментоловый дым.

– Татьяна, ты много не знаешь. Не руби с плеча, – как можно более уравновешенным голосом, ответила Наташка Благова.

– Татьяна? Я для тебя не Татьяна. Ты сволочь и предатель. Ты переступила через нас всех. Хотели уволить всех, скажи, это правда? Хотели расформировать нашу команду? – кричала Стервозова.

– Но этого не произошло. Почему я предатель и кого я предала? – сохраняя внутреннее равновесие, парировала Наташка Благова.

– Запомни, пока я жива, ты никогда не переступишь порог службы информации. Ты никто и звать тебя Никак. Ты предала нас, ты выслуживаешься, как собачонка, перед учредителями, ты готова танцевать перед прихвостнями Виктора Япановича на задних лапках. Попробуйте нас тронуть! Мы журналисты, а не быдло, я не позволю тронуть моих журналистов. Мы будем защищаться! – крик Татьяны Стервозовой слышали многие работники телекомпании. И никто, ни один человек не посмел остановить ее.

Наталья Павловна Благова шла по коридорам родной телекомпании ЗАО «Полет» а журналисты, операторы, монтажеры и даже инженеры отводили глаза, они делали вид, что не знакомы с новым главным редактором. Дружить против одного на телеканале умели. Стервозова сделала правильный тактический ход, она объединила коллектив, манипулируя угрозой мнимого увольнения. И пальцем лично указала врага. Вот он, этот жалкий предатель, Наташка Благова. Наташка знала, что Стервозова выпустила язвительный сюжет в новостях о митинге на Фестивальной площади не случайно. Стерва работала на оппозиционный штаб «Наша Закраина», работала за приличные деньги. Это она, защитница обиженных и угнетенных подставила под удар рядовых журналистов службы новостей своими непрофессиональными и меркантильными действиями. Одна герой в глазах коллег, другая – предатель. «Предатель» сдерживал слезы и понимал, что он малюсенький винтик в большой и опасной игре под названием «политика». Что такое политика для маленьких людей? Это безжалостная система, разделяющая по принципу «свой – чужой».

Знают ли на самом верху политической пирамиды, сколько обычных людей пострадает в этой предвыборной кампании, скольких предателей затопчут ногами коллеги, друзья, родные, соотечественники. И сколько мнимых победителей под аплодисменты толпы почувствуют себя героями новой оранжевой команды? Лес рубят, щепки летят. Если вырубить весь лес под корень, о щепках никто не вспомнит.

Если ты козел, то это навсегда

Ковбасюк редко доволен жизнью, но сегодня, пожалуй, его день. День, когда хочется услышать комплименты в свой адрес. Петр Антонович бродил по цирку в поисках начальника городского оппозиционного штаба «Наша Закраина». Олега Рогова он не встретил. А именно Рогову Петр Антонович Ковбасюк хотел подробно поведать о событиях в квартире художника Александра Громова. Хотел рассказать, как он, великий воин, борющийся за правое дело, вчера собственными руками вырвал ядовитое жало у жены художника Евгении Комисар, чтобы эта пиарщица из штаба партии власти под ногами не путалась. Ковбасюка распирала гордость за смелый мужской поступок. Не каждый способен проникнуть в логово врага и так по-большому нагадить.

Суета на арене цирка приостановила его поиски начальника штаба. Что здесь происходит, заинтересовался Ковбасюк и вместе с другими любопытными работниками цирка пошел на арену, откуда доносились крики.

Протиснувшись с большим трудом сквозь плотную толпу зевак, Ковбасюк увидел знакомого дрессировщика и ветеринара, пытавшихся вернуть к жизни породистого козла.

– Его отравили, посмотрите, – доказывал с пеной у рта дрессировщик человеку в грязном белом халате, – у него вся морда покрылась язвами.

– Успокойтесь, расскажите все по порядку, – настаивал ветеринар, явно не испытывающий любви к рогатым животным.

– Вчера вечером я обнаружил козла в компании с охранником цирка. Он ел вареных раков, салат из помидоров, огурцы и консервированную кукурузу. Он пил пиво, водку и коньяк.

– Кто? – перебил его ветеринар. – Козел пил коньяк и ел вареных раков?

– Ну, я не знаю, что он успел съесть, но думаю, охранник ради развлечения ему давал все это попробовать. Понимаете, козел особенный, он как человек, интеллектуальный. Его нельзя держать в клетке. Это удивительное животное. Он вожак стаи, – дрессировщик достал мятый носовой платок из кармана и громко высморкался, артистично вытер слезы. Потом тем же нестерильным платком стал вытирать морду циркового артиста, козел тяжело дышал.

– Где охранник? – закричал ветеринар.

– Я здесь, чего кричите, – откликнулся рослый грузин и вышел из толпы.

– А, это ты отравил моего козла? Ты хоть представляешь масштаб гнустного поступка? – кричал охраннику российский дрессировщик.

– Вы чего? Он сам пришел. После банкета осталось много еды. Я, значит сижу, доедаю, а этот прибежал, блеет на ухо…Да он сам ел, что хотел. Пиво из стакана лакал, как свинья.

– Сам ты свинья, – бился в истерике дрессировщик.

– Ты, это… базар фильтруй, хоть ты и заслуженный и дрессировщик, а я это… в ухо могу дать.

За спиной зрителей международного скандала раздалось блеянье, как по команде толпа расступилась. К дрессировщику подошла коза Юлька и легонько боднула его, мол, сочувствую.

– Юля, мы с тобой осиротели! Юля! – заплакал дрессировщик.

– Хватит плакать, пострадавшего необходимо срочно доставить чартерным рейсом в хорошую клинику, говорят в Вене и не таких козлов оживляли. Здесь, в Закраине, к сожалению, мы бессильны, – констатировал ветеринар.

Толпа одобрительно загудела. Ясное дело – заграница поможет.

Ковбасюк покинул арену цирка. Подумаешь, козел, невелика потеря, рассуждал Петр Антонович. Таких козлов в любой деревне с десяток найдешь. Бери и дрессируй.

Начальника штаба Олега Рогова на территории цирка Петр Антонович так и не нашел, это его расстроило намного больше, чем отравление циркового артиста. Ковбасюк поднялся на второй этаж, где у него находился кабинет и заперся на ключ. Он открыл сейф, достал бумаги и с головой ушел в работу. Цифры лучше, чем люди. Вот единица, добавь к ней ноль, нет – лучше шесть нулей, получишь миллион. Человек существо невежественное. Если он ноль сам по себе, то, что бы кто ни добавлял, существенно результат не изменится. Ноль, запятая и циферки пошли сотые. Конечно, есть личности, как например, я, рассуждал финансист, от таких значимых личностей многое зависит.

Они, эти личности, не только судьбой губернии повелевают, рассуждал Ковбасюк, от них зависит, какой страна будет завтра. Здесь внутренний монолог Петра Антоновича прервался, и в ход пошла чистая математика. Часть денег он перечислил на нужды штаба: плакаты, ролики, новые агитационные палатки, бензин. Пожалуй, хватит, вовремя остановился Ковбасюк, а вот это себе – любимому. Схема перекачки денег в собственный карман Ковбасюку нравилась. На бумаге бюджет сходился, и ладушки. После пристального изучения бухгалтерской документации Петр Антонович потер жирные, потные ручки и громко засмеялся. Его смех напоминал писк дородной породистой крысы. Ковбасюк счастлив, у него подскочило артериальное давление и участился пульс. Он почувствовал, как наступает возбуждение. Странно, подумал штабной бухгалтер, почему деньги меня возбуждают больше, чем женщины. Ковбасюк достал из сейфа припрятанную пачку долларов и понюхал ее, появилась эрекция. Ковбасюк провел деньгами по вспотевшей короткой шее, поднес новенькие купюры к уху, деньги нежно зашелестели.

– Мы хотим тебя, – послышалось бухгалтеру. Он поднес пачку денег к влажному рыльцу и еще раз понюхал, так пахли только деньги. Они пахли человеческими страстями, похотью, желаниями.

– Я тоже вас люблю, – прошептал Ковбасюк.

Медленно, с вожделением Петр Антонович провел пачкой долларов по небритому лицу. Купюры, как распутные девки острыми уголками царапали упитанные щеки штабного финансиста. От неожиданно приятного ощущения его тучное тело взрогнуло. По спине пробежали муражки, между жирными складками под мышками стало неприлично влажно. Петр Антонович тяжело дышал, ему не хватало воздуха, он резко рванул ворот рубашки. Ворот расстегнулся. Пуговица оторвалась и безвозвратно закатилась под рабочий стол.

– Ниже, – шептали купюры. Ковбасюк сжал пачку денег сильнее и направил ее вдоль пивного, выпуклого животика. В животике от удовольствия забродили газики. Возбуждение достигло апогея.

– Еще ниже, – шептали деньги.

– Все, больше не могу, – застонал Ковбасюк, когда толстая, растрепанная пачка денег достигла его широких брюк. Деньги приближались к зоне особого животного возбуждения.

– Сейчас ты получишь удовольствие, шептали купюры, ниже…еще ниже…

– Не м-мо-гу…я…я, на работе, – завопил Ковбасюк.

Жирная крыса жадно стиснула деньги в кулаке и с нечеловеческой страстью сунула их в глубокий брючный карман. Ковбасюк нервно схватил со стола влажную салфетку с ароматом жасмина и тщательно вытер ею лицо, шею, руки. Следы совокупления стерты. Пронзительный телефонный звонок возвратил Петра Антоновича Ковбасюка в избирательную реальность.

– Ты где? – кричал в телефонную трубку начальник оппозиционного штаба «Наша Закраина» Олег Рогов.

– У себя, – спокойно ответил Ковбасюк.

– Как у себя? А почему дверь закрыта?! Я дважды к твоему кабинету подходил. Ты что, там спишь? Интересно один или как? – злился Олег Рогов.

Ковбасюк покраснел, он вспомнил, как в детстве его так же ругала мама за шаловливые ручки.

– Я с документами работаю, – деловым тоном отрапортовал бухгалтер – закрылся, чтобы не мешали, в цирке ходят всякие….

– Ладно, не суетись, – успокоил себя или собеседника Олег Рогов, – новость слышал?

– Какую? – поинтересовался Ковбасюк.

– Виктора Юбченко отравили.

– Какой ужас! – искренне испугался Петр Антонович.

– Дело плохо, но он пока жив. Включи телевизор и все узнаешь. Через сорок минут совещание в штабе, предстоит решить, как нам жить дальше, – разговор неожиданно прервался.

Ковбасюк, повинуясь начальнику штаба, включил телевизор. На пятом канале смаковали подробности отравления кандидата в президенты Виктора Андреевича Юбченко. Лучше бы я работал в штабе у Япановича, сокрушалась жирная крыса. Дело – дрянь, теперь у «губернских» я на крючке, запаниковал Петр Антонович. Информация о том, что я занимался финансовой деятельностью в штабе «Наша Закраина», развалит мой бизнес после выборов. Чем закончатся президентские выборы, пронырливая крыса начинала догадываться. Паника охватила Петра Антоновича, оппозиционного бухгалтера знобило.

– Юбченко отравили, Юбченко отравили, – доносилось с голубого экрана.

Ковбасюк забегал по кабинету. Что делать? Он неосознанно подошел к окну и увидел, как стая бездомных собак загнала черного маленького котенка на дерево. Собаки злобно лаяли, они готовы в любую минуту разорвать на части маленькое живое существо. Впервые в жизни Ковбасюк пожалел кошку. Но больше всех на свете ему жалко, конечно, себя.

«Мяу», – послышалось за спиной. Галлюцинации, подумал Ковбасюк. «Мяу». За окном собаки непрерывно лаяли. Голос, милый голос доносился сзади. Петр Антонович резко повернулся. Перед ним стояла во всей ширпотребовской красоте натурщица Люся. Неприлично короткая юбка, черные кружевные колготки, коротенькое белое пальто, сто пять граммов косметики, филигранно размазанные по ее маленькому кукольному личику, Ковбасюка не остановили. Петр Антонович выпустил накопившийся страх, как джина из бутылки. Джин надул сказочные щеки и прошипел:

– Твою мать, твою мать, я же предупреждал тебя, сюда являться в крайнем случае. Безмозглая курица. Дура, какая ты все-таки дура! – кипятился Ковбасюк.

– Это ты мне? – недоумевала Люся.

– Тебе, тебе. Давно виделись. Ну и как его болгарский перец?! – прокричал бухгалтер.

Люся поняла, о чем говорит Ковбасюк, но решила не отступать от собственного сценария. Она знала, зачем пришла и без чего точно не покинет норку жирной, ущербной от природы, крысы.

– Значит так, Петр Антонович. Вы мне должны пять тысяч закраинок. Вы подставили меня. Я все расскажу прессе, чем вы здесь занимаетесь.

– Дура!!!

– Да, я дура, доверила вам свою юную, наивную душу. Вы использовали меня. Я расскажу прессе, кто привез яйца на площадь, кто их раздавал студентам, кто провоцировал их на беспорядки, – аргументировала Люся.

– Неужели он тебя не удовлетворил, этот художник? – издевался Ковбасюк.

– Деньги на стол, Петр Антонович, а иначе, я расскажу и про художника и про ваши оранжевые художества!

Ковбасюк понимал, Люся успокоится, если получит хотя бы часть денег. Иначе глупый пучок перьев поднимет грандиозный скандал. С охраной, которая пропустила натурщицу на второй этаж цирка, где находился штаб «Наша Закраина», Ковбасюк разберется. Две тысячи закраинок заставили Люсю замяукать. Всего две тысячи – и круглая дура преобразилась в прекрасную натурщицу. Эмоции Люси вспыхнули, как спичка, и тут же погасли от дуновения зеленых, новеньких купюр.

– Почему две тысячи, ты обещал пять?

– Остальное потом. Я не ожидал твоего прихода.

– Когда ты отдашь долг?

– На днях. Мы с тобой не последний раз видимся?

– Надеюсь!

– Ну, расскажи, кошечка, как там все произошло, – распирало любопытство Ковбасюка. Люся аккуратно еще раз пересчитывала сотенные, а потому излагала факты без подробностей.

– Мы с художником проснулись, а его жена открывает дверь. Видит: он и я под одним одеялом, в чем мать родила. Я бы на ее месте такое устроила, такое устроила, а она дверью хлопнула и все…

Думаю, Женька Комисар и Громов расстанутся. Она мужу измену не простит. Слушай, добавь пару сотен.

– Люся, не наглей. Это все, что у меня есть. Забирай деньги и уноси красивые ноги, пока я охрану не вызвал или тобой не воспользовался.

Ковбасюк подошел к натурщице и жадно потискал ее за выпуклые места.

Натурщица не сопротивлялась, деньги заплачены. Трогай, жирная крыса, роскошное девичье тело.

– Люся, кошечка, детка, – засопел Ковбасюк, почувствовав запах самки.

В дверь постучали. Ковбасюк мгновенно уселся за рабочий стол, натурщица пристроилась напротив.

– Петр Антонович, вас просил зайти к нему Рогов, – просунув в дверь голову, отрапортовал долговязый парень. Люся и ему успела сделала глазки.

– Иду, – сухо ответил Ковбасюк.

Люся глубоко вздохнула. Две тысячи закраинок! Она мысленно высчитывала, на что сегодня истратит деньги, заработанные хрупкой девичьей натурой.

Хочется убить, а придется любить

«Муж это друг, любовник, родственник, или тварь, похотливое животное?» – никак не могла решить душа Женьки, тело которой присутствовало на важном совещании в Пиар Центре. Александр Куликов свирепствовал, он кричал на подчиненных, которые, по его мнению, своими непрофессиональными действиями нанесли вред кандидату в президенты Виктору Япановичу. Подчиненные, курировавшие местные газеты, опустив головы, молчали. Женька, раздавленная и униженная морально, думала о своем. Сегодня ночью ей изменил муж.

– Запомните, когда идет предвыборная кампания, мелочей не существует. Избиратель все видит, все понимает. Не реагируйте на провокации. Кто писал последнюю статью в газету «Наше Семя»? – нервно поинтересовался Куликов.

– Я, – отозвался низкорослый журналист.

– Ты чем думал, не знаю. У тебя Япанович – ангел с крылышками. Слепил образ святого, осталось в рамочку поместить и на стены храма, как икону, повесить. Хочешь, чтобы за нашего кандидата не проголосовали, хвали больше. По уму все надо делать. По уму. Статьи отныне без моей визы в печать не сдавать. Пиарщики хреновы. Женя!

Комисар не подавала активных признаков жизни, ее мысли находились вне зоны досягаемости критики Куликова.

– Комисар! – гаркнул шеф.

– Да, – отозвалась она вяло.

– Мне надоели телевизионщики. Ты контролируешь процесс или как? Работа есть работа. Слюни и сопли о женской дружбе оставь на после выборов. Если не справишься, прикрывать тебя не стану. Ты сюжеты в новостях просматриваешь. Вот анализ отдела мониторинга, твои коллеги с «Полета» работают на оппозицию. Необходимо заменить журналистов – заменим, закрыть программу – закроем. Мне нужен результат. Результата пока нет. Вот данные социологического опроса, мы в большой заднице. За неделю рейтинг нашего кандидата вырос на полпроцента.

– Социологи недорабатывают, – защищалась Комисар.

– Ты работаешь хорошо, а они недорабатывают? 0,5 процента это катастрофа! Не хочешь ссориться с подругой, которая руководит службой новостей? Их информационные сюжеты о Япановиче рейтинг ему точно не подымут, скорее наоборот. Выбирай: или дружба, или работа, причем высокооплачиваемая, – съязвил Александр Куликов.

Женьке Комисар все равно, сегодня ночью ее мир рухнул. Она одна, нет мужа, надежных друзей рядом, одна проклятая предвыборная кампания со своими интригами, большими и маленькими трагедиями. Почему во время выборов закраинцы сходят с ума, делятся на команды, идут стенка на стенку. Если бы только до первой крови, как в старинной казацкой борьбе «лава на лаву». Игра идет на уничтожение друг друга. Почему, почему мы уничтожаем ближнего, ведь это всего лишь политическая игра? Громов за оппозицию, я работаю на команду действующей власти, семья разрушена, мы с Сашкой стали врагами, подумала Женька. Он назло притащил натурщицу домой, выпил лишнего и…и произошло то, что произошло. Простить? А как? Сладкая парочка весь день перед глазами. Кричать, бить посуду? А смысл? Все уже случилось. Значит, придется расставаться. А как же ребенок, моя главная, заветная мечта? Родить от любимого мужа. Нет любимого, нет мужа, нет мечты. Ребенок? От Сашки мог родиться красивый ребенок. Женька беззвучно, но глубоко вздохнула. Внутри ее сильного комиссарского тела что-то сломалось. Больно. Невыносимо больно. Я у себя одна, подумала Женька.

– Комисар, я к тебе обращаюсь, – утратив остатки самообладания, возмутился Александр Куликов.

– Я вас слушаю, Александр Александрович, – сухо ответила Женька.

– Из центрального штаба пришли два фильма, по тридцать минут каждый. Посмотри, что можно сократить. Деньги у нас есть на трансляцию одного.

– Так давайте, один из них покажем, – включилась в работу Женька.

– Не умничай, – отрезал шеф. – Сказали показывать два фильма. Два сделай по хронометражу одного, не мне тебя учить.

Женька с шефом спорить не захотела у него и так кругом голова. Его критический спич еще долго звучал в информационном пространстве рабочего кабинета. Куликов мастер пиар – технологий, он умело организовывал процесс, его ценили и уважали конкуренты, боялись сотрудники. Женька, его самый надежный и верный помощник во всех сложных делах Пиар – Центра. Помощник в прошлом… Как работать и жить в настоящем, она не знала.

– Перерыв полчаса, потом продолжим, – эту фразу Куликова Женька услышала и обрадовалась. Полчаса жизни, полчаса покоя и тишины!

История с отравлением Юбченко потрясла людей. Кандидата в президенты от оппозиционных сил закраинцы жалели, пострадавшему искренне сочувствовали. Среди сотрудников двух враждующих штабов со скоростью одной выкуренной сигареты распространялись слухи. Одни недоумевали, каким образом диоксин, который США применяли во время войны во Вьетнаме, попал в организм Виктора Андреевича и кто заказчик. Другие шушукались, что Юбченко решил провести процедуру омоложения. Косметическая процедура не удалась, поэтому штабу «Наша Закраина» ничего не оставалось, как разыграть драму с отравлением.

– Подумай, Женька, почему у Виктора Юбченко пострадало только лицо, а кожа на шее, руках не изменилась. Отравили весь организм? – донимал Женьку Комисар молодой сотрудник Пиар Центра.

– Значит, инъекции делали непосредственно в мышцы лица, – безапелляционно заявил он.

Народ штормило, у каждого возникала собственная оригинальная версия отравления кандидата в президенты Виктора Юбченко. Объединяло задорожцев одно – человеческое сострадание. У Виктора Андреевича семья, дети. Как ему жить с изувеченным лицом?

Сильная интрига, загадочное отравление, рассуждали работники Пиар-Центра. Виктора Юбченко курируют американцы, как они допустили подобное! Кто отравил? Рука Москвы? Ой, если бы россияне травили, те бы не панькались, уморили бы нелюбимого закраинца наверняка.

Загадка века! Пройдет, каких ни будь лет десять, и тайну отравления Виктора Андреевича раскроют, но интересно же узнать подробности сейчас.

Лицо – зеркало души. Чушь, думала Женька, медленно передвигаясь по зданию Пиар-Центра. Лицо, мощный инструмент каждого из нас. Инструмент для манипуляции окружающими тебя людьми. Думаем одно, делаем другое, а поступаем, как хочется.

– Здравствуйте, – выдавила из себя улыбку Женька и подарила ее безвозвратно проходящему мимо нее постоянному клиенту Пиар-Центра.

– Как ваши дела? – послышался в ответ прокуренный голос пожилого мужчины.

– Лучше всех! – шаблонно отчеканила Женька Комисар.

Клиент понесся галопом в сторону дислокации кабинета шефа.

Вот, подумала Женька, лицо – инструмент. Хочется выть от боли, а я расшаркиваюсь и улыбаюсь. Лицо, а кто знает истинное лицо Виктора Юбченко? Мессия он или тяжкий крест Закраины? Истинное лицо, какое оно? Женька забилась в дальний угол коридора, где сутки назад перегорела лампочка и закурила. Слава Богу, подумала пиарщица, есть в Центре место, где можно отдохнуть от человеческой суеты и глупости. Подумать о сокровенном, о немилом лице, которое ее сейчас волновало больше всего на свете. Громов – предатель, сволочь, гад. Он разрушил мою жизнь. Господи! Дайте, дайте мне диоксину, и я найду ему должное применение. Она закрыла глаза и представила изуродованное лицо Сашки Громова, лицо, которое сильно любила. «Предатель, сволочь, гад!» – кричала израненная душа Комисар, извиваясь в истерике и утопая в густом, ядовитом табачном дыму. Душа задыхалась от жажды мести, боли, обиды. Но ей суждено выжить. Женька об этом не знала.

Она не знала, что на другом конце города в ее квартире, как провинившийся школьник, плакал Александр Громов. Он рыдал или кричал? Скорее и то и другое. Александр почувствовал, это конец. Конец их отношений. Дело не в измене, сбежал Вик. Женька со временем простила бы неверного художника, но потерю любимого пса – никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Для Комисар собака это их совместный, первый ребенок. Другого, к сожалению, нет.

Загавкал мобильник. Этот звук грел душу Комисар, вместо привычных гудков и модных песенок Женька записала радостный лай любимого пса.

– Да, – хриплым голосом ответила Комисар, предварительно не поинтересовавшись, кто звонит.

– Не бросай трубку, – услышала Женька голос мужа. Вик сбежал. Я вывел его на улицу как всегда, он, наверное, учуял суку и сбежал.

Искал его целый час. Прости меня за все. Все так глупо. Может, он еще найдется.

Женька подошла к запотевшему окну в темном углу коридора и рукой протерла стекло. На улице шел дождь.

– Почему ты молчишь? – спросил Сашка. Его удивило, что Женька не плачет и не кричит в трубку.

Она вскочила на подоконник, стукнула мобильным телефоном по старому проржавевшему шпингалету, пытаясь открыть огромное немытое казенное окно. Мобилка рассыпалась в руках. Окно подчинилось. Оно открылось, распахнуло свои объятия хмурому Задорожью. Сильный ветер с дождем ворвался в здание Пиар-Центра. Женька вдохнула промышленного ядовитого воздуха всей грудью, и выдохнуть не смогла. Она смотрела далеко вдаль, как будто там, за горизонтом, намеревалась увидеть потерявшегося любимого пса. Ее фигурка в проеме огромного окна шаталась на ветру, костюм намок. Косые потоки дождя сбивали с ног. Волосы прилипли ко лбу, Женька ничего не видела. Ничего не слышала. Время остановилось. Сердце стучало громко, медленно.

Некуда торопиться. Руки скользили по мокрой, прогнившей, плохо прокрашенной раме. Руки скользили, не понимая, что сейчас, в данную секунду человеческой жизни старая оконная рама – единственно надежная страховка маленькой женщины в огромном и суетливом Пиар-Центре.

«Господи, – подумала Женька. – Господи, это конец». Она не понимала, что делает. Сильный ветер, дождь, где-то далеко залаяла собака. Чужая, незнакомая. Дышать. Я не могу дышать…

Комисар пришла в себя не сразу. Сначала ее били по щекам, потом обливали холодной водой. Зачем? Она и так вся вымокла. Знакомые лица суетились над ней, секретничали. Коллеги перенесли вымокшее от дождя комиссарское тело в кабинет шефа. Знакомые обои в зеленую полоску, подумала Женька.

– Что случилось, – шепотом спросил Александр Куликов, а Женьке показалось, шеф кричит. Он кричит?! Нет.

– Снял ее с окна, она хотела того, ну вы понимаете, Сан Саныч, – не договорил молодой сотрудник Пиар-Центра. И жестами показал шефу, как Женька намеревалась выпрыгнуть из окна.

– Всем выйти, – грубо отдал приказ Александр Куликов. Подчиненные, понурив головы, вышли из кабинета. Сан Саныч взял в шкафу длинный плащ и укрыл им Женьку. Она лежала на диване, напоминая ихтиандра, который вместо моря неудачно нырнул в мелкий бассейн и благодаря этому нелепому обстоятельству дожил до следующей серии собственной жизни.

– Ко мне никого не пускать. Все свободны. Отмени последнюю встречу на сегодня – нервным тоном, по внутреннему телефону, сказал секретарше Александр Куликов.

– Сейчас я отвезу тебя домой.

– Нет, домой я не поеду, – настойчиво сказала Женька.

Шеф помолчал несколько секунд. Он думал, что делать.

– Ну, ты мать даешь, тогда поедем ко мне домой. Не оставлять же тебя в офисе.

– Неудобно.

– Поговори мне еще, а прыгать из окон удобно?

– Я не прыгала.

– Конечно не прыгала, ты хотела утопиться под дождем?

Сан Саныч собрал документы на столе и закрыл их в сейфе, взял ключи от машины, на автомате сунул мобилку в карман пиджака и цепко схватил за руку ихтиандра, которому пять минут назад презентовал новый итальянский кожаный плащ. Шеф повел Женьку не к центральному, а черному ходу Пиар Центра, где его ожидал припаркованный любимый автомобиль. Под дождем машина казалась еще шикарнее. Сан Саныч знал, что Женька не интересуется машинами, а потому отвлечь ее разговорами о новом Bentley не удастся. Машину он приобрел три дня назад. Черт, сидение вымокнет, подумал Александр Куликов, когда Женька рухнула не переднее сидение дорогого автомобиля. Черт, черт! Ему жаль машину. Она новая.

Дождь усилился, перешел в ливень. Сильный ветер ломал мелкие ветки деревьев, поэтому они с завидной периодичностью падали на лобовое стекло черной иномарки и бесцеремонно царапали его. Сан Саныч нервничал, вдруг упадет крупная ветка или, не дай бог, дерево. Проблема старых тополей в Задорожье ему хорошо знакома. Несколько лет назад Александр Куликов возглавлял общественную организацию, которая боролась с ныне покойным мэром. Тот стремился вырубить на центральных улицах Задорожья старые трухлявые тополя, а вместо них высадить саженцы каштанов. Никогда и ни за что, протестовали горожане, а вместе с ними активно пиарился Сан Саныч, возглавлявший городскую общественную организацию. Деревья спасают город, они очищают воздух! Старые и трухлявые?