Текст книги "Революция чувств"

Утро добрым не бывает

Богдан Степанович Сюсюткин вышел из образа лояльного директора телекомпании «Полет» и не мог в него возвратиться в течение последних тридцати пяти минут насыщеной телевидением жизни. Он метался по периметру рабочего кабинета, грыз ногти и кричал уравновешенной в телесных пропорциях секретарше накапать ему успокоительных капель.

Та сексуально дышала грудью и определила для самой себя поведение начальника одним единственным словом – истеричка.

– Я просил делать новости нейтрально, а меня в очередной раз Стервозова подставила. Стерва, какая она страшная стерва, гремучая змея, – выпивая маленький стаканчик воды с настоем валерьянки, кричал Богдан Степанович.

– То, что Татьяна Васильевна стерва по образу и подобию – совершенно не новость. Нужно просматривать сюжеты новостей перед началом выпуска, – укоризненно сказала секретарша. – А теперь нервничать бесполезно, первый выпуск вышел вэфир.

– Я сказал, чтобы монтажеры перемонтировали последний сюжет. Как ты думаешь, Артур Лысый успел посмотреть первый выпуск?

– Не успел, так доброжелатели найдутся и расскажут, как на его губернском канале оппозиционеров обожают.

– Ой, не трави ты мне душу, ты представляешь, какие сволочи! Вечерний выпуск нормальный, а к утреннему блоку добавили один-единственный сюжет. Провокационный! И он вышел. Вышел!

– Утро, добрым не бывает. Успокойтесь, Богдан Степанович, все обойдется.

– Шутишь, Лидочка, вчера Артур Лысый меня специально вызывал, а он вызывает к себе в кабинет в особо важных случаях. Хотел эту суку уволить, вот хотел. Теперь все! Нет больше добренького Богдана Степановича, есть змей Горыныч. Уволю, чтобы глаза мои Стервозову не видели. Зови ко мне в кабинет эту с-с-с-с, слов нет, как ее назвать.

– Может, вы сначала успокоитесь, чаю попьете, Богдан Степанович? Чай у меня новый, фруктовый, сегодня купила. Кусочки фруктов натуральные.

– Какие фрукты?

– Апельсины.

– Издеваешься!

– Там манго и бананы сушеные есть.

– Некогда мне чаи распивать, зови Стервозову.

– Есть и вкусное печенье, как вы любите.

– Лидка, еще одно слово и ты уволена.

– Поняла. Молчу. Через две минуты она у вас.

Как пережил Богдан Степанович Сюсюткин две долгие минуты ожидания, осталось для Лидки тайной. Секретарша не сомневалась, что отполированные в модном салоне ногти директор сегодня сгрызет окончательно.

Татьяна Васильевна Стервозова, шеф-редактор службы новостей телекомпании «Полет», вошла в кабинет с гордо поднятой головой, за порогом директорского кабинета она оставила старую привычку сутулиться.

Стерва без приглашения села напротив Богдана Степановича Сюсюткина, тот сделал вид, что подписывает важные бумаги. Время шло, а Богдан Степанович шеф-редактора новостей не замечал, ему хотелось помучить Стерву демонстративным невниманием. Он чувствовал, что за две минуты ожидания эмоционально перегрелся и, если сейчас начнет говорить, его речь будет истеричной, а он хотел казаться в глазах подчиненных строгим, уравновешенным руководителем. Татьяна Васильевна догадывалась, по какой причине ее вызвал директор, поэтому самостоятельно вызывать огонь на себя не спешила.

Новая директорская чашка, занимавшая среди прочих предметов почетное место на рабочем столе Сюсюткина, стала оценивающе рассматривать уверенную в себе мадам Стервозову. Мужские черты лица, строгий брючный костюм, недобрые глаза, отсутствие маникюра, короткая стрижка. Единственный женственный элемент в ее образе, подумала директорская чашка, это блондинистость, правда плохо прокрашенная, черные корни волос, по мнению чашки, требовали немедленной коррекции и вмешательсва парикмахера.

Сюсюткин успокоился, подписал все документы, даже те, над которыми еще стоило задуматься. Отступать некуда.

– С каких пор, Татьяна Васильевна, информационный сюжет на телекомпании «Полет» выходит без моей визы и моего согласия? Кто разрешил в утренний блок новостей ставить сюжет провокационного содержания?

– Я не считаю, Богдан Степанович, сюжет провокационным, как редактор информации хочу, чтобы наш телеканал не стал рупором партии власти, а объективно освещал события.

– А я хочу, чтобы собственник, который содержит телеканал «Полет» и благодаря которому вы получаете заработную плату, не вызывал меня на ковер. Есть распоряжение, – Сюсюткин указательным пальцем, на котором фигурировал обгрызеный ноготь, показал в потолок. – Распоряжение самого Артура Владимировича, он хочет, чтобы на канале не прославляли деятельность оппозиционных сил, и это означает, что «Нашей Закраины» и Юбченко не будет на канале «Полет», – еле сдерживаясь, процедил сквозь зубы Богдан Степанович.

– Это что, вмешательство в редакционную политику? Богдан Степанович, вы готовы представителям независимого столичного профсоюза журналистов повторить слово в слово то, что сейчас мне сказали?

Если чеку в гранате выдернули, то взрыва не миновать. Три, два, один.

– Я долго, Татьяна, терпел твои выходки и жалею, что не уволил тебя!!!

– Богдан Степанович, а собственно, когда мы с вами перешли на «ты»?

– Сними корону с головы, госпожа Стервозова. Оглянись вокруг. Ты думаешь, что если завтра победят оранжевые лидеры, Артур Лысый исчезнет из Задорожья? Это его канал, его личная собственность. Они наверху договорятся, общая баня, бабки и бабы. Какая свобода слова у нас в провинции? Это столичные журналисты пыжатся, из себя умников изображают. Да они за хорошие бабки родную мать продадут. Ты думаешь, я тебя не уволю! Решение принято. Ты уволена.

– Хорошо, – тихим голосом сказала Стерва.

– Как… Как хорошо? – расстроился Богдан Степанович. Он настроился на грандиозный скандал, а вышел пшик, не более того. Странно. На Стерву не похоже.

Директорская чашка, потирая единственную имеющую в ее арсенале керамическую ручку, вскипела от переполнявших ее душу чувств. Она искренне порадовалась за Богдана Степановича – конфликт исчерпан. Сейчас чаю попьем, расслабимся. Ура! Так ей и надо, этой Стерве. Не баба, а недомужик. Тьфу!

– Я сегодня сделаю последний выпуск новостей. Предлагаю специальный выпуск, рассказать о событиях, которые происходят на территории всей Закраины. Сначала дайджест, а потом перейдем к событиям в Задорожье, – деловым тоном сказала Стерва.

Богдан Степанович не знал, что и думать. Что-то здесь не так!

– Ну, Татьяна Васильевна, давайте расстанемся по-хорошему. Я рад, что мы нашли точки соприкосновения. Я не против специального выпуска новостей, но хочу знать его содержание.

– А вот, – Стерва достала заранее заготовленный лист бумаги и стала читать вслух – На внеочередной сессии львовского областного совета депутаты отстранили от должности губернатора Львовской области, а также руководителей правоохранительных органов и силовых структур, руководителей государственных служб. Львовские депутаты создают комитет по самоуправлению города, – у Богдана Степановича, округлились глаза, он стал задыхаться. Татьяна Васильевна пристально на него посмотрела, многозначительно сделала паузу и продолжила зачитывать текст:

– Как стало известно нашим корреспондентам, сегодня агрессивно настроенная молодежь пикетирует Генеральное консульство Российской Федерации во Львовске. Российский МИД сделал заявление о том, что работа российского консульского учреждения фактически заблокирована. Российская сторона требует от властей Львовска принять меры по обеспечению безопасности Генерального консульства РФ и его сотрудников. В срочном порядке прекратить антироссийские акции.

– Откуда такая информация? Может, она недостоверная, – театрально развел руками Сюсюткин.

– Достоверная, Богдан Степанович, достоверная и еще напоследок, – Стерва медленно, как змея, гипнотизирующая жертву, посмотрела на Богдана Степановича и прочла последнюю информацию:

– Ситуация в Закраине накаляется каждый час, наша страна остается в центре внимания зарубежных лидеров. Госсекретарь США Николай Пауэр заявляет, что Штаты не признают объявленные результаты закраинских выборов.

Богдан Сюсюткин вскочил с насиженного директорского кресла и, как домашний, цепной пес стал бегать по периметру рабочего кабинета.

– Что это за новости, что вы хотите этим сказать?

– Что Артур Лысый завтра окажется на обочине жизни и вы с ним заодно. Закраина стоит на пороге грандиозных событий и, кто не держит нос по ветру, автоматически оказывается в аутсайдерах. Президентом Закраины станет Виктор Юбченко. А ваш многоуважаемый Виктор Япанович поджав хвост, уйдет из большой политики, – безапелляционно заявила Стерва.

– Как ты не понимаешь, по закону третьего тура голосования быть не может. Прочти Конституцию!

– Какой закон? Народ восстал. Разгорелся пожар, и только один Богдан Степанович Сюсюткин, директор телекомпании «Полет» в богом забытом городе Задорожье, наивно полагает, что монолит власти устоит. Посмотрите, что происходит на площадях, в Задорожье, в других городах… Сегодня выбора у власти нет. Есть два варианта развития Закраины: гражданская война или смена политической элиты. Учитывая международную оценку, влияние Америки на ситуацию в стране, ответ очевиден. Вы такой рассудительный, мудрый руководитель. Богдан Степанович, вы можете меня уволить. Подумайте о последствиях, о рейтинге статусного руководителя. Оппозиция победит, и я все равно вернусь на канал, правда, не знаю в каком статусе. Мне бы не хотелось воевать с вами. – Стерва знала, что, как и каким тоном говорить. Сейчас Сюсюткин от ее слов дрогнет. По глубокому убеждению редактора информации, он являлся лицемерным трусом и больше всего на свете боялся потерять теплое директорское кресло.

Сюсюткин любил пить дорогой коньяк в кабинете и бегать по бутикам в поисках нового дизайнерского костюма. Богдан Степанович ничего полезного не делал для телеканала «Полет», которым на протяжении многих лет руководил. Самым главным недостатком начальника Татьяна Стервозова считала «житейский кретинизм». Это когда человек не способен адекватно оценивать ситуацию, он воспринимает лесть и насмешки в свой адрес, как признание несуществующих у него талантов и заслуг, им легко манипулировать, как ребенком, страдающим болезнью Дауна.

Директорская чашка интенсивно делала знаки любимому хозяину, мол, не слушай ты эту Стерву, она водит тебя за нос, она тебя обманывает. Чашка выпускала пар из остывшего чая и тихо позвякивала алюминиевой ложкой. К потусторонним явлениям из мира посуды люди оказались слепы и глухи.

Стерва презренно наблюдала за мечущимся по рабочему кабинету директором, который время от времени тихо поскуливал, как нашкодивший породистый щенок, который мог одним росчерком судьбы оказаться вышвырнутым на улицу.

«Что делать? Получается, мне невыгодно ее увольнять. Стерва дружит с оранжевыми. А вдруг, и правда в стране грянет революция и все такое? Артур Лысый барин, но при этой власти. Ой, все может быть, ой, что ж мне делать», – лихорадочно думал Сюсюткин. Ему предстояло принять решение в оперативном, пожарном режиме. Богдан Степанович не обладал хорошей памятью, поэтому он не вспомнил, что первая попытка уволить Татьяну Стервозову, закончилось ее победой. Стерва мастерски убедила Богдана Степановича, что ее увольнение чревато для директора потерей кресла. А какой директор без кресла?! Сюсюткин поджал хвост, и прочно вошел в роль нашкодившего щенка.

– Давайте, увольнение отложим, возможно, все перемелется. Выпуск новостей делаем, как всегда. А то, что вы сейчас мне читали, пусть останется на бумаге. Для таких новостей есть центральные СМИ, не будем отбирать у них хлеб.

– Как скажете, Богдан Степанович, как скажете, – еле сдерживая улыбку, сказала Стерва.

Татьяна Васильевна вышла победительницей из директорского кабинета. Видя ее горделивую осанку и высоко поднятый подбородок, секретарша догадалась, Сюсюткин в очередной раз сдал позиции. Она заглянула в кабинет директора.

– Что, опять?

– Оставьте меня в покое!!! – закричал, как укушенный, директор телекомпании «Полет» и нервно махнул рукой, чем окончательно подписал приговор очередной директорской чашке. Она упала на пол и с грохотом разбилась на две части и шесть маленьких осколков. Хорошо, престижно быть директорской чашкой, но недолго.

Последнее, что успела узреть керамическая чашка перед смертью, это недовольное лицо секретарши, которая, держа в руках совок и веник, выполняла ритуальные услуги. Душа керамической чашки покорно взметнулась к потолку директорского кабинета, где повстречала души шести предшественниц. Бывшие деректорские чашки окружили ее заботой, вниманием и попробовали убедить вновь прибывшую душу смириться с судьбой. Новенькая плакала навзрыд.

Неожиданно, на директорский лоб закапало. Богдан Степанович злобно посмотрел на потолок. Неужели протекает! Откуда он мог знать, что это слезы любимой чашки, которую он жестоко убил.

Благополучно пережив утренею истерику директора, Татьяна Стервозова до запланированной встречи с Евгенией Комисар активно занималась информационной текучкой. Она выписывала заявки на выезд съемочных групп, вычитывала сюжеты, ругала журналистов за плохо отписанные материалы и все время думала, зачем Комисар ищет встречи с ней. Эта мысль, как дятел, больно травмировала ее мозг. Хочет денег предложить или разместить в новостях очередной политический опус? Стерва успокоилась лишь тогда, когда пришло время вызывать такси. На встречу она приехала последней, за столом в кафе «Маленький Париж» сидели Наташка Благова и Евгения Комисар. Много лет назад закадычные подруги неслучайно выбрали это уютное заведение.

Парижем здесь, конечно, не пахло, но кофе был отменный и салаты вкусные, недорогие. Они собрались за тем же столиком возле окна, что и всегда.

– Добрый день!

– Здравствуй, Таня.

– Что будешь?

– Как всегда, салат «Наполеон» и кофе. Да, три кусочка хлеба.

Улыбчивая официантка обрадовалась, она рада снова увидеть постоянных клиентов, которых шутливо про себя назвала «три девицы под окном».

Видимо девицам сегодня не до смеха.

– Я вечером уезжаю в Киевск, сами знаете, что там происходит. Девчонки, мы много лет дружим…

– Дружили, Женя, дружили – уточнила Стерва.

– И это страшно, что дружили. Страшно Татьяна, что ты говоришь о нашей дружбе в прошедшем времени. Когда тебе далеко за тридцать, трудно найти новых друзей. Я предлагаю зарыть топор войны. Что бы ни происходило, на кого бы мы ни работали, на «бело-голубых» или «оранжевых», давайте пообещаем друг другу сохранить человеческие отношения.

– Я поддерживаю это предложение, – обрадовалась Наташка Благова.

– Ты поддерживаешь? – мгновенно вскипела Стерва.

– А что?

– Да ты мужа у Комисар увела, родила от него ребенка и скрывала от нас правду все эти годы. Вот это цинизм, что теперь будем дружить семьями?

– Таня, мы с Наташкой до встречи с тобой все обсудили. Есть и ее вина и моя. На ее месте могла оказаться другая женщина. Громов все равно бы от меня ушел, он страшно хотел детей. А я… – на глазах у Женьки появились слезы. Она замолчала. Официантка вовремя подошла к столику, она принесла заказ и, не путаясь, расставила салат «Наполеон» для Стервы, а плов и жареную рыбу для Благовой и Комисар. Как заказывали. Три задорожские девицы приступили к поглощению пищи, они практически не разговаривали и не смотрели друг на друга. «Подай соль», «вкусная рыба», «это чей кусок хлеба» – все, что прозвучало во время обеда.

– Я не понимаю, зачем ты нас собрала. Наша дружба в прошлом, и этот «Маленький Париж» тоже, – прервав трапезу, сказала Стерва.

– Послушай, Татьяна, и этот «Маленький Париж» и этот город и телеканал «Полет» будут существовать всегда. Мы будем пересекаться, и общаться по работе…

– Ах, вот в чем дело. Профессионализм взял вверх. Да, Женечка? Тебе нужно сохранить с нами нормальные отношения ради работы.

– Девочки, а может, правда, нам стоит помириться, – встряла в разговор Наташка Благова.

– А может тебе лучше помолчать, девочка моя? Какая ты надежная подруга, мы уже знаем, – слова Стервы словно лезвие ранили и без того уязвленное самолюбие Наташки.

– Не обижай ее, – встала на защиту подруги Комисар.

– А я еще и не начинала это делать. Я знаю, вы боитесь, что Япанович проиграет этот политический раунд. Благова сразу пойдет с вещами на выход. Она лишится статусной должности, главного редактора и работы в Задорожье. Твоя судьба, Женька, не безоблачна. Куликов за его проделки в губернии ответит по всей строгости закона, а это значит, и ты Женечка лишишься работы. Ты хочешь в моем лице найти для себя страховку, думаешь, я буду просить за тебя Олега Рогова. Мол, спасите, Олег, моих лучших подруг от справедливого возмездия. Это из-за вас меня каждую неделю увольняют. Так что, девочки, на войне, как на войне.

– Татьяна, послушай себя, что ты говоришь? Причем здесь политические раунды, когда речь идет о нашей дружбе? Сколько всего прожито, пережито. Мы всегда помогали друг другу. Политики приходят и уходят, а наши семьи и наши друзья всегда остаются с нами.

– Особенно твоя семья, Комисар, осталась с тобой. Твой Громов оказался рядом и поддержал тебя в трудную минуту. Только почему он каждое утро просыпается в постели твоей лучшей подруги, а ее сын похож на твоего Сашку? А!? – Стерва ликовала.

Официантка, наблюдавшая со стороны, как три девицы под окном ссорились, поняла, хороших чаевых сегодня не будет. Она цинично потеряла всякий интерес к этому столику и стала с особым усердием обслуживать столик, находившийся ближе к кухне. За ним студенты праздновали сдачу курсовой работы. Надежда на чаевые мизерная, но она есть. Через пятнадцать минут столик у окна оказался пуст. Недопитый кофе свидетельствовал о том, что разговор по душам не состоялся. Обычно дружеские посиделки девчонки заканчивали парой бокалов белого вина и плиткой шоколада. Убирая со стола грязную посуду, официантка сожалела об утраченной женской дружбе, от которой на память у нее не осталось даже крохотных чаевых.

Сны, которые сбываются

Евгения Комисар стояла посреди вокзала Задорожье-1, в руках она крепко держала дорожную кожаную сумку. Почему, находясь на вокзале, Женька всегда испытывала одно и то же чувство незащищенности? Случайные пассажиры, бомжи, милиция, водители такси и гнусавый голос, который каждые пять минут объявлял о прибывающих и покидающих Задорожье поездах. Женька на мгновение закрыла глаза. Ее суетливо толкали прохожие, таксист предлагал свои услуги, донимала торговка горячими пирожками. Женька пыталась сохранить душевное равновесие, она стояла, обдуваемая вокзальным ветром с примесью дешевого табака и всячески подавляла в себе чувство ложного беспокойства. Обычная командировка, повторяла она, как заклинание. Это просто обычная командировка.

– Девушка, который час? – послышалось за спиной.

– Восемь часов вечера, – не открывая глаз, ответила Евгения Комисар.

– Значит, через 10 минут поезд на Киевск?

– Да.

– А на какой путь подают?

Гнусавый голос неразборчиво, но вовремя сообщил, что на второй. Женька открыла глаза, собеседника рядом не оказалось, она так и не поняла, с кем разговаривала. Мужчина это был или женщина, впрочем, какая разница? Просто человек. Комисар глубоко вдохнула специфический вокзальный воздух и отправилась покорять узкий темный, подземный переход. На перроне царил аншлаг. Люди с большими чемоданами, челночными сумками в традиционно косую клетку толпились возле края старого, обильно оплеванного и усыпанного окурками перрона. Гнусавый голос не унимался, с приближением поезда он становился особенно назойливым, противным и неразборчивым. Вдалеке показался долгожданный огонек и послышался приветственный гудок скорого поезда. Людской муравейник зашевелился, каждый потенциальный гость столицы пытался угадать, где остановится его вагон, но все расчеты сводились к нулю, так как нумерация вагонов лишена логики и здравого смысла. Женька достала из паспорта билет, чтобы увидеть счастливые номера вагона и посадочного места, которые заказала ей сегодня секретарша Куликова. Вагон тринадцатый, место тринадцатое. Женька поднесла билет к лицу ближе, ей показалось. Увы, факт на лицо, счастливые номера, ничего не скажешь. Поездка обещает быть интересной, подумала Евгения Комисар и не улыбнулась, хотя могла бы. Такое счастливое совпадение цифр выпадет не в каждой поездке. Поезд тормозил долго, визжали тормоза, суетились проводники, терялись чемоданы, кричали пассажиры и каждому суждено занять место согласно купленным билетам.

Собирая билеты в вагоне, и выдавая постельное белье, проводница радикально закраинских габаритов а ля Верка Сердючка, взяв в руки Женькин билет, добродушно улыбнулась и сказала:

– А шо, некоторым везет, так везет. Вчера беременная на вашем месте ехала. Благополучно родила двойню. И вас довезем. Вижу, срок у тебя, красавица, небольшой, – проводница весело подмигнула Женьке.

– Ну и шуточки у вас, Вера Николаевна, – пытался защитить спутницу худосочный парень, расположившийся, напротив в купе.

– Откуда вы знаете, что ее зовут Вера Николаевна? – поинтересовалась Евгения Комисар у соседа по купе.

– Бейджик на форме, мелко написано, но прочитать можно. Где они их только находят? На Верку Сердючку проводница похожа. Ужас! Кстати, меня зовут Вадим, – интеллигентно поправив очки на носу, представился парень.

– Евгения, можно Женя. Слушай, а у нас в купе окно открыто.

– Повезло, – констатировал Вадим.

Поезд тронулся. В купе ворвался холодный ноябрьский ветер, обдувая лица и тела пассажиров, которым посчастливилось ехать в столицу в тринадцатом вагоне на перстижных местах номер 13 и 14. Пятисантиметровая оконная щель за считанные минуты полностью остудила теплое уютное купе, каким оно казалось во время стоянки поезда. На полном ходу щель превращалась в оружие массового поражения живых организмов. И только моржи и энтузиасты, живущие по системе «Детка» Порфирия Иванова, для которых холод – естественная среда обитания, могут рассчитывать на благополучное прибытие в столицу, славный град Киевск.

– Сейчас закрою, – парень сопел, хрипел, ему помогала Женька. Окно не двигалось. Вера Николаевна на «sos» прибыла через 12 минут, 45 секунд. Комисар и ее спутник за это время успели надеть на себя все имеющиеся у них теплые вещи.

– Ну, шо тут у вас? Ой, вы смешные, как фрицы под Москвой. Правильно, оделись. Молодцы!

– Вера Николаевна, закройте окно, прошу вас, – взмолился худосочный парень, которого холод пробирал до костей.

– Закройте. А не получится, милок! Это «южный вариант». Летом было жарко. Пассажиры скандалили. Открыли, а назад окна не закрываются. Их менять надо, а денег нет. Я начальника поезда предупреждала, не надо трогать окна. Так разве Веру Николаевну послушают? Пар костей не ломит. А шо теперь? Согреваемся, чем можем.

– Неудивительно, что у вас беременная в этом купе родила. К утру и у меня двойня на свет появится – Дед Мороз и Снегурочка. Я буду жаловаться, – с улыбкой на лице возмущался Вадим. Ему хотелось понравится спутнице, расположившейся на полке под номером тринадцать.

– Так и жалуйтесь на здоровье. Пишите, я не против. Я сейчас и жалобную книгу принесу, – Вера Николаевна вприпрыжку побежала за книгой жалоб и предложений.

– Странно!!! – удивился парень.

– Ничего странного, – Женька популярно объяснила попутчику, что Вера Николаевна еще та пиарщица железных дорог. – Видимо, у нее затяжной конфликт с начальником поезда и ей эта жалоба в письменном виде, дороже любой взятки. Как только ты напишешь жалобу, – сказала Женька Комисар напарнику по несчастью, – наша тетя Вера найдет способ ликвидировать южный вариант. Так и произошло. Вера Николаевна с ухмылкой на мясистом лице обстоятельно прочитала опус молодого парня в книге жалоб, одобрительно взвизгнула. Она нашла три старых пуховых подушки, которыми собственноручно заткнула щель в окне. Не опоздала проводница и с горячим чаем, в котором нашлось место целебному ломтику лимона. А еще через пять минут грудастая проводница стояла в проеме купе с тремя гранеными стаканами в руках и бутылкой водки, которой нашлось место под ее небритой вспотевшей подмышкой.

– Согреемся, – торжественно произнесла проводница. В литровой бутылке оставалась ровно половина согревающей жидкости. Вопиющий факт, Вера Николаевна нарушила правила и нормы, распространяющиеся на этот вид железнодорожного транспорта. Нарушила ровно на полбутылки. Моралисты считают это скрытой формой алкоголизма, сама хозяйка тринадцатого вагона считала себя лучшим проводником закраинских железных дорог. Она могла открыто нахамить, послать, согреть, накормить, уложить спать на грязные простыни и, если надо, придушить шикарной грудью шестого размера приглянувшего ей мужчину. Вера Николаевна – типичная закраинская женщина по форме и содержанию.

– Спасибо, Вера Николаевна, но мы не пьем, – вежливо ответила на предложение согреться Женька.

– Тю, моль городская, а я тебя не спрашиваю, я с мальчиком пить буду, – сказала проводница и без подготовки 95-ю килограммами живого веса приземлилась на нижнюю полку, где сидел Вадим. Взрослый мальчик от неожиданности подпрыгнул.

– Нет, нет, я… – Женька изловчилась под столом и больно стукнула ногой попутчика. Соглашайся, хуже будет.

– Вера!!! – громко представилась веселая проводница.

– Вадим, – галантно ответил молодой человек.

– Умница, выпьем. За тепло наших сердец! – не договорив тост, Вера взяла руку худосочного парня и наглым образом положила ее на правую грудь. Вадим покраснел, как мальчишка.

– Так сердце слева! Вера Николаевна! – уточнил он, хотел одернуть руку, не получилось.

– Правильно, слева, – Вера переложила костлявую, мужскую пятерню на левую грудь. Женька опустила голову вниз и прикусила губы. Господи, дай мне силы не рассмеяться, обратилась она за помощью к высшим силам.

– Ты похож на моего первого мужа!

– Внешне? – уточнил Вадим.

– Ага, вы как две капли воды похожи. Сволочь редкая, я его пять лет назад похоронила. Все время бегал за бабами, вот и добегался, его поезд переехал. Он к Наташке, к моей куме через пути шел и не дошел. Она тоже проводница, худая, тощая, как селедка не на что посмотреть. Из жалости к ней муж ходил, одинокая у меня кума. Я, теперь совсем одна осталась. Хоронить мужа пришлось мне. Вот она, судьба бедной закраинской женщины. Секс – подругам, а мне, как награда за многолетний труд, достались расходы на проводы в последний путь. Выпьем!

Спорить бесполезно, к трапезе полного одурманивания мозга присоединилась и Женька. А почему не выпить с хорошим человеком? Проводница основательно прописалась в их купе, из ее уст прозвучал четвертый тост за верную любовь, а она все не уходила. Вадим, улучив удобный момент, строил Женьки веселые рожицы, копируя полногрудую Веру. В глубине души Вадим боялся таких женщин, родина-мать, танк, точнее скоростной поезд, если вовремя не отдаться, переедет и не заметит. Одно спасение – споить ее и в койку. А утром вокзал, столица, затеряюсь среди толпы, свобода, тешил себя мысленно молодой человек. И никакая проводница не страшна! Вадим дважды за вечер бегал в вагон-ресторан за водкой, одолжил в соседнем вагоне самогон у нефтяников, но организм Веры Николаевны оказался на редкость крепким. Вадим не отчаивался. Парень пообещал проводнице любовь до гроба, самостоятельно довел под руки Веру Николаевну в служебное купе. Раздел, укрыл теплым одеялом, сказал, «жди», и как настоящий джентельмен, не прощаясь, исчез. Она ждала ровно пять минут, потом сон взял ее в крепкие объятия. История с завидным постоянством повторялась, мужчины бросали Веру Николаевну, так и не познав ее тонкую, добрую, отзывчивую душу. Очень большая, живая душа. Вера Николаевна вошла в активную фазу сна, в вагоне воцарился страшный, рычащий в три, а в особых музыкальных диапазонах и в четыре октавы храп. Пассажиры, что спали, проснулись, остальные так и не смогли до утра сомкнуть глаз. За спокойным сном доблестной проводницы Веры зорко следил худосочный Вадим и все попытки пассажиров разбудить ее или удавить подушкой, он пресекал на корню. «Разбудите Веру Николаевну, и нас всех ожидает южный вариант до утра», – пугал он пассажиров. Закраинцы не знали, что такое южный вариант, но опасались непредвиденных последствий и с горя шли в вагон-ресторан. Этой темной, холодной, загадочной ночью от пассажиров тринадцатого вагона в ресторане на колесах не было отбоя.

Александр Куликов трижды звонил Женьке по мобильному телефону. Он подробно оговаривал ранее поставленные задачи, называл фамилии людей, с которыми Женьке предстоит встретиться в Киевске и в конце последнего разговора не выдержал и спросил о странных звуках, доносящиеся через мобильный телефон. Женька подробно рассказала ему о Вере Николаевне, чей храп распугал пассажиров. Они весело посмеялись.

– Я целую тебя, береги себя, Женька, – сказал на прощание Куликов очень тихо, интимно, почти шепотом. Женька Комисар сделала вид, что не расслышала слов шефа и отключила телефон.

– Боже, как я устал, – Вадим вошел в купе и упал на нижнюю полку, – Если ее разбудят, мне конец, придется жениться. Вот это женщина, в горящую избу войдет, поезд на ходу остановит, два с половиной литра водки откушала, еле отошла.

– Надеюсь не навсегда?

– До утра будет спать, как миленькая, последние поллитра – это практически чистый спирт, в соседнем вагоне нефтяники одолжили. Можно сказать, спасли меня. Давайте, Женя, знакомиться поближе. Кто вы по профессии?

– Преподаватель вуза, психолог, – соврала Комисар, – А вы, Вадим, чем занимаетесь?

– Я бывший школьный учитель, который переквалифицировался в частного предпринимателя, на рынке шубами торгую. Еду на Майдан поддержать оппозицию, поддержать Виктора Андреевича Юбченко. Мои друзья поставили палатку на площади, в ней есть место и для меня. Надеюсь, вы не за Виктора Япановича голосовали?

– Конечно, я голосовала за нашего Виктора, – на этот раз Комисар не соврала, выкрутилась.

– Значит, мы с вами, Женя, одной орнажевой крови, близкие по духу и убеждениям.

– Да, Вадим. Но больше всего нас сегодня сблизила Вера Николаевна, – они весело рассмеялись. Проводница во сне учуяла, очередную потерю кавалера и угрожающе захрапела, взяла без подготовки четвертую октаву. Женька и Вадим еще больше рассмеялись. Им вместе не только весело, но интересно общаться. Комисар пыталась понять мотив, почему Вадим решил ехать в Киевск поддержать своих друзей, участвовать в оранжевой революции. Она задавала вопросы, а он откровенно ей отвечал.

– Знаете, Женя, как раньше назывался майдан Независимости, его историческое название?

– Нет.

– Козье болото.

– Не может быть.