Текст книги "СССР. Зловещие тайны великой эпохи"

Немец и молодая японка долго разговаривали. Зорге казался счастливым. Он говорил, что ему хорошо, очень хорошо. Он поблагодарил Ханако за вечер. Она слушала его с удивлением, но и с вниманием, которое он по достоинству оценил. Когда настало время расставаться, он спросил, что ей нравится:

– Я хочу сделать вам подарок на память об этом вечере.

Она ответила, что любит итальянскую музыку:

– Особенно итальянскую оперу.

На следующий день Зорге снова появился в «Золотом Рейне». Он принес Ханако несколько пластинок великих итальянских теноров. И еще один пакет, завернутый отдельно:

– Здесь мои любимые композиторы: Бах и Моцарт.

«Мы стали встречаться, – рассказывала Ханако Ишии. Каждый раз, как у него было свободное время, мы проводили вечер вместе. Наша дружба быстро переросла в сильную взаимную привязанность. Вплоть до ареста Зорге, в 1941 году, мы больше не расставались».

Если принять в расчет традиционную японскую сдержанность, эта «сильная привязанность» означала любовь. А Зорге? Он еще не забыл свою русскую жену. В 1935-м, когда он приезжал в Москву «с отчетом», он навестил Катерину. Они снова жили вместе. Несколько коротких недель. И позднее они не теряли связи: хотя письма – от Зорге к ней – были скорее покровительственно-доброжелательными, чем нежными. Некоторые из них были опубликованы в «Комсомольской правде» 13 января 1965 года. Бедная Катерина. Она осталась в прошлом. А Зорге никогда не был сильно привязан к прошлому.

Прелестной Ханако Зорге представился журналистом «Франкфуртер цайтунг». И он имел на это право. Еще в Германии он завершил создание «прикрытия». Отправляясь из Москвы в Берлин, он знал, что советская разведка решила послать его в Токио. Политика Японии все больше и больше беспокоила советских руководителей. Территориальная экспансия Страны восходящего солнца была очень похожа на теорию жизненного пространства Адольфа Гитлера. В Москве это прекрасно понимали. Для Советской России Япония становилась прямой угрозой. Требовалось знать о ее планах, знать как можно больше. В Токио нужен был свой человек. Выбор пал на Зорге.

В Берлине он умело разыграл свое пребывание на Дальнем Востоке. Из Китая он уже присылал статьи в немецкие газеты – хорошо аргументированные, точные, умные. Он вспомнил о них. Снова покидая Германию, он увозил в своем багаже рекомендательные письма от трех немецких газет: «Франкфуртер цайтунг», «Даглиш рундшау» и берлинского биржевого вестника. В Токио он получил аккредитацию еще от двух изданий: журнала «Цайтшрифт фюр геополитик» и голландского «Хантельсблад».

Рихард Зорге уехал из Берлина в июле 1933 года. 6 сентября он сошел с парохода в Йокогаме.

В тот вечер в немецком клубе Токио давали костюмированный бал… Музыка, танцы, маски. Человек среднего роста, коренастый, с одутловатым лицом под копной каштановых волос, вошел в прокуренный зал. Это был немец Макс Клаузен. Он обвел взглядом помещение, всматриваясь в лица танцующих. Увидел выставку картин. Клаузен медленно подошел к полотнам. Около них стоял человек в смокинге и цилиндре. Странным образом он был похож на продавца сосисок, на одного из тех wurstmaxe, которых в те времена можно было часто встретить на улицах Берлина. Клаузен смотрел на незнакомца, незнакомец – на Клаузена. Для всех присутствующих они были, один и другой, незнакомы. Позднее, когда они остались одни в комнате, так называемый продавец сосисок подошел к Клаузену. Он пожал ему руку и сказал вполголоса:

– Увидимся позднее.

И добавил:

– Я сделаю так, чтобы кто-нибудь тебя представил мне, как будто мы еще незнакомы.

«Продавец сосисок» был не кто иной, как Рихард Зорге. Макс Клаузен приехал из Москвы. Этот бывший немецкий матрос, родившийся в рабочей семье, был активным коммунистом и агентом советской разведки. Его специальность? Радист. В разных точках мира он мастерил передатчики, которые вызывали удивление у специалистов. О Максе Клаузене говорили, что «он способен сделать радиопередатчик в чайнике, причем чайник можно будет использовать по прямому назначению, а передатчик будет такой мощности, что можно связаться с любой точкой земного шара». Это кажется некоторым преувеличением, но и в действительности изобретательность Клаузена граничила с гениальностью. Клаузен хорошо знал Зорге. Он уже работал с ним в Шанхае в 1929–1930 годах. А совсем недавно, весной 1935 года, они встретились в Москве, в Министерстве обороны. Их вызвал сам Ворошилов. Зорге сказал, что Клаузен нужен ему в Токио. И вот, в немецком клубе…

«Все произошло, – рассказывал Клаузен, – как и предполагал Рихард: меня ему представил клубный руководитель. Рихард воспользовался случаем, чтобы сказать мне: «Теперь нет проблем со связью… Встречаться будем в баре «Летучая мышь».

«Летучая мышь» была еще одним немецким заведением в Токио. Но если «Золотой Рейн» претендовал на какой-то класс, «Летучая мышь» была, по словам немецкого писателя Фридриха Сибурга, «грязной дырой». И удивительно было встречать в подобных трущобах человека, обладающего столь изысканным вкусом, какой отличал Зорге. Но если мы хотим представить себе разведчика Зорге за работой, надо проследить за ним и в «Летучей мыши». Там Зорге расскажет Клаузену, какую он создал за два года разведывательную сеть.

Руководитель советской разведки Берзин сам подбирал помощников Зорге: японского писателя Ходзуми Одзаки; югославского журналиста, корреспондента одной из французских газет Бранко Вукелича; молодого, но уже известного художника Етоку Мияги. Перед приездом Клаузена радиосвязь с центром обеспечивал некий Бернхард, работой которого Зорге остался недоволен. Прибыв в Москву с отчетом, Зорге попросил заменить Бернхарда на Клаузена.

Главные звенья цепи заняли свои места. Позднее, когда американцы оккупировали Японию, секретные службы генерала Макартура потратили немало времени на расследование деятельности сети Зорге. Генерал Чарльз Уилоуби представил по итогам этой работы доклад. В нем отмечалось, что «самым полезным членом организации Зорге был Ходзуми Одзаки, знаменитый журналист и обозреватель, завоевавший репутацию главного японского эксперта по проблемам Китая… Он печатался в различных изданиях. Его статьи появлялись не только в Японии, но и в Англии… Интерес к китайским проблемам, также как и ненависть к японскому милитаризму, Одзаки приобрел, когда еще совсем мальчишкой жил на Тайване. Позднее, уже студентом Токийского университета, он жадно читал литературу, издаваемую японскими левыми движениями, изучал Маркса, Ленина. Хотя так никогда и не стал членом ни одной коммунистической партии».

Более того, оценить роль, которую играл Одзаки в организации, можно, если знать, что в июле 1938 года он становится официальным советником кабинета министров принца Коноэ. На этом посту он мог собирать информацию о важнейших политических решениях. Эти сведения, главным образом, и обеспечили успех деятельности разведывательной сети Рихарда Зорге. «Зорге, – докладывал Уилоуби, – попросил его доставлять информацию о внутреннем положении Китая и о планах Японии относительно этой страны. Одзаки согласился без колебаний». Что касается югослава Вукелича, то у него на квартире была устроена фотолаборатория. Он объяснял ее необходимость увлечением фотографией, которая действительно была его хобби, и он иногда сам с удовольствием возился с пленками и реактивами. В этой домашней фотолаборатории велись все работы по микросъемке добытых секретных документов. Пленки потом переправлялись в Шанхай, в советское посольство.

А какова была роль самого Зорге?

Самое интересное, тот богатый урожай информации, который он отправлял в Советский Союз, был им собран самым открытым способом в мире. Перед ним, как перед журналистом, были открыты многие двери, и очень широко. Кроме того, этой профессией он владел в совершенстве. Статьи, отправляемые им, в частности, во «Франкфуртер цайтунг», отличались прекрасным слогом и глубоким анализом политической ситуации в Японии и Китае. В Германии его публикации читали и перечитывали. Естественно, читатели «Франкфуртер цайтунг» и представить не могли, что одновременно их любимый журналист передавал в Москву материалы совсем другого рода…

Можно представить, сколько приходилось работать Зорге, чтобы параллельно писать газетные статьи и составлять донесения. «Он был все время занят, – рассказывала Ханако Ишии. – Он очень много работал. В своем кабинете в здании агентства Домеи он иногда задерживался до глубокой ночи… Дома у него повсюду лежали книги. Рихард вставал очень рано. Он постоянно печатал на машинке. И без конца курил. Еще он безумно любил быструю езду. У меня сердце сжималось от страха, когда он садился на свой мотоцикл. Случалось, он вдруг пропадал на месяцы. Мне он никогда не говорил, куда уезжал. Приезжал он с лицом еще более загорелым, обветренным, с ввалившимися щеками, но в глазах, как всегда, горели веселые огоньки».

В Токио Зорге сначала жил в гостинице «Санно». Это была дорогая фешенебельная гостиница. Потом Зорге снял домик, на улице Нагасака, в квартале Асабу – «квартале, где жили богатые буржуа». Это было современного типа, но достаточно скромное жилище. На втором этаже – кабинет Зорге. Все тот же кажущийся беспорядок: «хаотическое нагромождение книг, карт, бумаг». Едва хватило места для «дивана, стола и одного-двух стульев. Плюс пара неплохих японских эстампов и несколько бронзовых и фарфоровых статуэток, а также патефон и сова в клетке».

В этом домике японского стиля Зорге жил по-японски: у входа, в крохотном коридорчике, снимал обувь и надевал мягкие тапочки. Затем поднимался по узкой лестнице. Пол, от стены до стены, был устлан татами. Спал он на матрасе прямо на полу, подложив под голову небольшую круглую жесткую подушечку. Принц фон Урах, корреспондент «Фёлькишер беобахтер», работавший с Зорге в Токио, называл Рихарда «маньяком чистоты»: «По утрам он долго массировал себя по-японски, а потом залезал в деревянный чан с горячей водой, почти кипятком».

Каждое утро в 6 часов приходила женщина «зрелого возраста» убираться в комнатах и приготовить завтрак и обед. Зорге почти никогда не ужинал дома. Женщина уходила около 4 часов дня.

Ни она, ни один из работников германского посольства даже не подозревали, какой «работой» занимался Зорге.

С момента приезда в Токио Зорге все свои силы сконцентрировал ради одной только цели: внедриться в посольство Германии. Он понимал, что подобие режимов Германии и Японии фатально приведет эти страны к тесному союзу, в случае если разразится мировая война. К союзу, жертвой которого может стать Советская Россия. На какой стадии были японо-германские отношения, как далеко зашли переговоры между двумя странами? Каково содержание секретных договоренностей, которые уже могли быть достигнуты или будут достигнуты в будущем? Все это Рихарду Зорге предстояло разгадать.

Едва приехав в Токио, Зорге появился в германском посольстве. Его членский билет национал-социалистической партии сразу превращал его в persona grata. Но не более того. В Токио полно было других наци, и Зорге не мог надеяться на особое к себе расположение.

Все переменилось через несколько дней. Однажды вечером Ханако нашла у Зорге фотографию женщины. «Она была не очень красивой, но что меня поразило в ней, ее глаза: это были глаза влюбленной женщины. Я захотела узнать, кто это. Если эта женщина, а я в этом не сомневалась, любила его, как относился он к ней? Когда Рихард пришел домой, я спросила:

– Кто это?

– Это жена полковника Отта!

– Кто ее фотографировал?

– Я!»

Мы уже говорили, что неотразимое обаяние Зорге могло бы, наверное, изменить судьбу мира. Если бы Зорге не встретил жену полковника Евгения Отта, помощника военного атташе германского посольства, возможно, он в 1941 году не передал бы Сталину информацию, спасшую СССР и весь свободный мир?

Об их связи известно мало. О ней упоминает только Ханако Ишии, но нам и этого достаточно. Нам известно, что узы, связывавшие его с мадам Отт, если они и позволили Зорге сблизиться с ее мужем, все же не были основой дружеских отношений, установившихся между мужчинами. Перед отъездом Зорге из Берлина доктор Зеллер из «Даглиш рундшау» передал ему рекомендательное письмо к полковнику Отту. Оно характеризовало Зорге как человека «достойного полного доверия, как в личном, так и в политическом плане». Как после таких рекомендаций Отт мог не открыть широко двери посольства перед Зорге? Так же как и двери своего собственного дома. Полковник никогда не испытывал ни малейшего сомнения в верности своей жены. Но он никогда не подозревал и Зорге в шпионаже, следовательно, можно предположить, что этот немецкий офицер был по природе доверчив.

В посольстве Отт отвечал за сбор и отправку в Берлин информации о положении в вооруженных силах Японии. К сожалению, полковник совсем ничего не знал об этом положении. Он безуспешно пытался найти источники информации: он не знал языка, не понимал работу скрытых пружин, двигающих японскую чиновничью машину. Все это едва ли могло помочь ему удовлетворить интерес Берлина. «Он был очень обрадован, – докладывал Уилоуби, – когда оказалось, что его новый друг – настоящий кладезь знаний о Японии и о ее политике, а также мудрых советов».

Сначала Зорге ограничивался только поставкой информации, а Отт распоряжался ею по собственному усмотрению. Затем, по мере того как дружеские отношения между ними крепли, Зорге предложил Отту свою помощь в редактировании его докладов. Обрадованный такой удачей, помощник военного атташе не раздумывая согласился. Именно с этого момента в Берлине начало меняться мнение о полковнике Отте. Оказалось, что его до сих пор мало ценили, а он вполне заслужил звание генерала и должность военного атташе. Более того, когда германского посла в Токио Герберта фон Дирксена отозвали в Берлин, чиновники с Вильгельмштрассе решили, что трудно найти лучшего специалиста по Японии, чем генерал Отт. Так муж фрау Отт стал германским послом в Токио.

Чарлз Уилоуби констатировал: «Отт рассматривал информацию и советы Зорге как бесценный подарок судьбы. Без сомнения, и Четвертое управление в Москве было такого же мнения о сведениях, которые Отт, не зная того, передавал Советскому Союзу через Зорге». Скоро новый посол стал посвящать Зорге в свои самые секретные доклады. Не отставали от него и другие сотрудники посольства, включая представителя гестапо полковника Джозефа Мейзингера, все они безраздельно доверяли доктору Зорге. «Только у военно-морского атташе, – писал Уилоуби в своем докладе, – кажется, были какие-то подозрения, но не в том, что Зорге работал на русских, а просто его недолюбливал».

Триумфу Зорге предстояло стать еще более полным. Когда в 1939 году разразилась война в Европе, генерал Отт попросил у Берлина назначить Зорге пресс-атташе при посольстве Германии. И он получил это назначение! Отныне ничто из происходившего в посольстве, ни один документ из дипломатической почты, не могло пройти мимо Рихарда Зорге. Из американского доклада мы знаем о почти идиллических условиях этой шпионской работы: «Почти каждое утро, быстро составив свое сообщение о ходе боевых действий на европейском фронте, Зорге шел завтракать к послу. Он вводил его в курс последних сплетен японской столицы, а посол знакомил его с дипломатическими новостями дня. Он показывал ему инструкции, полученные из Берлина, обсуждал проекты донесений».

Каким образом Зорге передавал добытую информацию в Советский Союз? Для «случайных» курьеров, тех, кого он не знал лично, у него было несколько способов. Некоторые он изобрел сам, другие были разработаны в разведцентре. В любом случае место и схема знакомства были предварительно обусловлены и известны обеим встречающимся сторонам. Самым простым было появление в определенном месте и в определенное время человека, одетого соответствующим образом. С ним Зорге заводил, казалось, ничего не значащий разговор, состоящий из условных оборотов, понятных обоим собеседникам. Встречи проходили в гостиницах, ресторанах и тому подобных местах. Иногда формулы знакомства были довольно сложными, чтобы избежать любой ошибки в опознании связника. Например, на вопрос: «Вы знаете фрау Отт?» – следовал ответ: «Я знаю Фрау Гертруду Отт».

В другом случае надо было предъявить половину визитной карточки, вторая часть которой была у агента. Сложив обе половины, можно было убедиться, что нет ошибки. Иногда Зорге доставал доллар с номером 112 235, а у связника должен был быть доллар с номером 112 236.

Еще один способ. Подойдя к нужному человеку, Зорге вынимал сигареты и говорил: «Я принес сигареты этой марки, потому что мне сказали, что вы других не признаете. Закуривайте». На что следовало ответить: «Это ваша любимая марка. Возьмите одну из моих».

Или Рихард протягивал книгу со словами: «Это прекрасное произведение. Самое интересное место на такой-то странице». Курьер отвечал: «Я нашел более интересный отрывок на странице такой-то». Номера страниц были заранее обусловлены. В некоторых ресторанах заказывались специальные блюда, определенные для Зорге и агента, о достоинствах которых завязывался разговор, понятный только им двоим… И многое другое. Зорге говорил: «Японская полиция теряла много времени, интересуясь разными пустяками и проходя мимо главного. Я считаю, что методы контрразведки, используемые японцами, были, мягко говоря, не самыми лучшими. Лучший способ борьбы против шпионажа состоит не в тотальном засекречивании, а в постоянном изменении того, что вражеские агенты хотят узнать. Таким образом, им придется снова и снова начинать свою работу, пока они не провалятся».

Очевидно, для своих непосредственных помощников Зорге не надо было выдумывать таких изощренных методов. Клаузен приходил прямо к нему домой. Кто в этом мог увидеть что-либо подозрительное? Двух немцев в Японии связывают дружеские отношения, что в этом удивительного? «У него я чувствовал себя очень удобно, – рассказывал Клаузен. – Когда мы оставались одни в комнате, в этом упорядоченном беспорядке, мы чувствовали себя хорошо. Сразу было видно, что в этой комнате много работали. Рихард был всегда очень занят. Но он любил работать…» Клаузен также создал СЕБЕ прикрытие. Он основал фирму «М. Клаузен и Ко», производящую и продающую машины для нанесения светящихся покрытий. Подобный вид прикрытия может быть полезным, если только дело настоящее. Довольно забавная вещь, но компания Клаузена быстро добилась большого успеха. К февралю 1941 года Клаузен настолько преуспел, что ему пришлось преобразовать фирму в акционерное общество с капиталом в 100 тысяч иен, 85 процентов которых принадлежали ему лично. «Клаузен стал таким богатым, – сообщал Уилоуби, – что должен был потерять коммунистическую веру. Его дело было не только надежным прикрытием, но и финансировало всю разведывательную сеть. Он торговал с зарубежными странами, и не было ничего странного в том, что он получал переводы из Нью-Йорка, Сан-Франциско или Шанхая». Американцы в своих выводах ошиблись. Макс Клаузен искренне верил в коммунистическую идею. И навсегда остался ей верен.

Первое время Клаузен выходил на радиосвязь с Москвой из квартиры Бранко Вукелича. Затем снял себе квартиру: два этажа в отдельно стоящем доме. Из предосторожности он сконструировал еще один передатчик, покупая детали в разных магазинах Токио. Теперь можно было работать как у себя дома, так и у Бранко. Передатчик он прятал в нише за стенной панелью. «Аппарат был такой крохотный, что можно было переносить передатчик и приемник в потайном кармане плаща, – вспоминал Макс. – Я мог разобрать передатчик таким образом, что он занимал еще меньше места. Позднее я сделал передатчик со съемными деталями. Теперь можно было оставлять часть аппарата дома, с собой постоянно носить одни детали, а другие хранить в третьем месте. Если бы их нашли у меня, или в доме, или в другом тайнике, то и тогда нельзя было точно сказать, что речь шла о передатчике».

Зорге необходимо было не только составлять донесения в Москву, но и шифровать их текст. Сначала он занимался этим сам. В середине 1936 года, когда аппаратура Клаузена доказала свою работоспособность, он запросил у Центра, может ли поручить ему шифровку. «Ответ пришел лишь в 1937 году, он был положительным… Рихард меня научил шифровальному делу. Я ничего не должен был записывать и все запоминать наизусть. Нельзя было рисковать, бегая по улицам с бумагами, заполненными столбиками цифр, в кармане…» Алену Герину и Николь Шатель Клаузен рассказал очень интересные подробности: «В качестве шифроблокнотов мы пользовались германскими статистическими ежегодниками… Мы были готовы к передаче в любой момент времени. Если Рихард говорил: это важно и очень срочно, надо передать немедленно, я мог выйти в эфир в ту же ночь. Да, Центр всегда ждал наших сообщений. Мне нужно было только послать условный сигнал. Обычно наши донесения содержали около двухсот слов, но иногда мне приходилось передавать и по две тысячи слов. Это случалось нечасто, так как работа была тяжелая и долгая, особенно из-за необходимости прерываться для смены передатчика или места передачи… но я горжусь тем, что после моего ареста японская полиция предъявила мне все посланные мной донесения. Они собрали их, но не смогли расшифровать… и все же мы никогда не выходили в эфир с корабля или лодки в море, как об этом говорят…»

«Кроме радиосообщений, – отмечается в докладе Уилоуби, – Зорге переправлял большой объем добытых сведений через курьеров. В основном это были микропленки с его собственными донесениями, но часто и копии документов, германских и японских».

Уже три года Ханако Ишии знала Рихарда Зорге. С ней, и только с ней он забывался, мог расслабиться. Однажды он ее спросил:

– Ты боишься войны, Миако?

Он ее называл Миако. Она ответила:

– Да, очень боюсь!

– Я ненавижу войну… Люди созданы для любви… Насилие противоестественно…

14 мая 1938 года Ханако получила телеграмму: «Зорге ранен. Срочно приезжайте». Она рассказывала: «Он чуть не погиб, упав с мотоцикла. Отделался выбитыми передними зубами и многочисленными ранами на лбу и верхней губе. Почти месяц он пролежал в клинике».

На следующее утро после происшествия зазвонил телефон у Клаузена. Врач из больницы сообщил ему о несчастном случае с Зорге. Он бросился в больницу. «Рихард лежал на кушетке, лицо его было залито кровью. Несмотря на свое состояние, он не позволил притронуться к себе ни одному японцу. Когда я приехал, он попросил, чтобы медицинский персонал покинул комнату. «Забери все из карманов», – прошептал он мне. Я нашел у него деньги, кое-какие записи и ключ от дома. С ключом я отправился прямо к нему домой. Там я все внимательно осмотрел. С собой забрал фотокамеру. Меня поразило мужество товарища Зорге. Он держался, несмотря на боль и страдания, до того момента, пока я не освободил его карманы. И только после этого потерял сознание».

Рихард Зорге довольно быстро поправился. Он понимал, что был на грани провала. Они вывернулись чудом.

27 сентября 1940 года был подписан Тройственный пакт. Агрессивный союз, предсказанный Зорге, стал реальностью. Но Зорге с не меньшей уверенностью считал – он об этом говорил с 1938 года, – что Япония не нападет на Советский Союз. «В решающий момент, – настаивал Зорге, – японцы повернут против США и Англии». Ни поражение Польши в 1939 году, ни пакт Молотова – Риббентропа, ни капитуляция Франции в 1940 году и оккупация почти всей Европы гитлеровскими войсками не поколебали уверенности Зорге. В 1941 году самые авторитетные военные эксперты утверждали, что вторжение Гитлера на Британские острова неизбежно, и в ближайшее время. Для Зорге не менее очевидным было, что Германия нападет на Советский Союз, а Япония не вмешается.

Но разве Япония не стала союзницей Гитлера? Из Москвы у Зорге запросили подробный, насколько возможно, доклад о «военной доктрине Японии, о дислокации ее дивизий, имена командиров и старших офицеров». Ни больше ни меньше.

К тому времени разведывательная сеть Зорге в Японии раскинулась так широко, его агенты проникли так глубоко и были настолько хорошо информированы, что могли полностью удовлетворить любой интерес Москвы. Ходзуми Одзаки, внедрившийся в окружение принца Коноэ, играл здесь главную роль. Он смог раздобыть даже карту с нанесенными на ней позициями японских дивизий. «В конце концов, – рассказывал Зорге, – в наших руках оказались полные планы ведения военных действий на период май – июнь 1941 года. Микропленки с ними были посланы в Москву. Это была самая удачная операция нашей организации. Я думаю, что большего сделать было нельзя. Центр, кажется, тоже был удовлетворен ее результатами и больше вопросов по этому поводу не задавал».

Это была блестящая работа. Зима 1940/41 года закончилась. Наступила японская весна, но ее волшебные цветы не могли скрыть от Зорге неотвратимо надвигающуюся опасность, которая становилась для него все более и более очевидной: Германия скоро нападет на Советский Союз. В Москве в это не верили. В это просто опасно было верить, потому что сам Сталин не верил. Несмотря на множество недвусмысленных признаков, он предпочитал верить в договор о дружбе, подписанный с Гитлером в 1939 году. Весной 1941 года в Советском Союзе было запрещено говорить и писать что-либо отрицательное о Германии. Бывший поверенный в делах во Франции Иванов, вернувшийся в Москву в декабре 1940 года, был арестован за «антигерманские настроения». Бюрократическая машина закрутилась, дело шло своим чередом, несмотря даже на нападение Гитлера, и несчастный был приговорен за это «преступление» к пяти годам лагерей… уже в сентябре 1941 года, когда немецкие танковые дивизии рвались к Москве!

К счастью для России, Зорге был достаточно далеко от этой трагически ирреальной советской действительности. Каким бы ни было мнение Сталина, Зорге считал, что Гитлер вот-вот нападет. И лихорадочно искал способы узнать, где он нанесет удар и когда!

Чудесным образом Зорге удалось и это, казалось бы, безнадежное предприятие. Он сумел добыть и передать в Москву место и точную дату начала наступления.

5 марта 1941 года Зорге передал в Москву микропленку с телеграммой Риббентропа, в которой сообщалось о намеченном на середину июня нападении на СССР. 15 мая Зорге назвал точную дату: 22 июня.

Все сведения собирались по крохам, накапливались в столе Зорге, проверялись, получали подтверждение, дополняли друг друга. На этот счет мы имеем достоверный документ: материалы допросов Зорге японской полицией. Зорге сам рассказал, каким образом он сумел предупредить свое руководство о приближавшейся гитлеровской агрессии:

«Когда посол Отт вернулся из Германии в Японию, почти одновременно с министром иностранных дел Японии Мацуокой, заканчивался апрель. Он сразу объявил: «Япония заключила пакт о нейтралитете с СССР, и мы считаем, что она слишком далеко идет навстречу Советскому Союзу… Германия этого не одобряет». Таким образом я узнал… что в отношениях Германии и СССР не все ладно. Затем, во время одной из бесед с Клефманом (советником германского посольства в Токио), он мне сказал, что еще точно не знает, будет ли война с Советским Союзом, но, во всяком случае, с нашей (германской) стороны ведется очень серьезная подготовка к нападению. Но Клефман не знал деталей. В мае из Берлина приехал полковник Оскар Райтер фон Найнмайер, от которого я узнал, что окончательное решение о нападении принято… Через некоторое время в Японию для встречи с Оттом прибыл еще один военный курьер и сообщил, что Германия начнет атаку 20 июня, плюс-минус два или три дня».

Этим курьером был некто Шоль, с которым Зорге был хорошо знаком. Этот офицер немецкого Генерального штаба предъявил «решающие и бесспорные» доказательства: сверхсекретные инструкции германскому послу в Японии «о мерах, которые следует предпринять после начала войны с СССР».

Шоль сообщил Зорге, что «наступление начнется 20 июня; возможна задержка на два-три дня, но подготовка идет ускоренными темпами: уже 170 из 190 дивизий вермахта сконцентрированы у советских границ. Не будет ни ультиматума, ни объявления войны. Красная армия будет разбита, и большевистский режим рухнет не позже чем через два месяца».

20 мая историческая радиограмма полетела в Москву. В ней говорилось, что Германия сконцентрировала у советских границ 182–190 дивизий и перейдет в наступление 22 июня по всему фронту. «Основной удар будет направлен на Москву».

Отправив донесение в Москву, Зорге и Клаузен стали ждать. Без сомнения, от них потребуют дополнительных сведений, им, конечно, передадут новые директивы. Они ждали два дня. Ничего. Тишина. «Не было никакой реакции, – рассказывал Клаузен. – Потом пришла только одна радиограмма. Я не могу вспомнить ее дословно, но смысл такой: «Мы сомневаемся в правдивости вашей информации!» Зорге был взбешен. Это был единственный раз, когда мы оба были вне себя. Рихард ходил по комнате, обхватив голову руками. «Все, с меня хватит! – повторял он. – Почему мне не верят? Как они могут игнорировать наше сообщение?» Он так никогда и не смог забыть этот момент. И все знают, что Советский Союз понес огромные потери, потому что не смог подготовиться. «О! – говорил Рихард с дрожью в голосе. – Почему Сталин не отреагировал?»

Тогда-то Ханако Ишии увидела – единственный раз – Зорге, потерявшего свое обычное хладнокровие. Он плакал и не мог остановиться.

– Почему ты так убиваешься? – спросила она его.

– Потому что я один. У меня нет настоящих друзей.

– Но ты дружишь с послом, и вокруг другие немцы.

– Нет, нет, это не настоящие друзья это не то.

Наверное, Зорге думал в тот миг о тех, кого оставил в Москве, тех, кому он мог бы полностью довериться, тех, кто также оказался не истинными друзьями.

Так было. Жаль разочаровывать любителей шпионских романов, но великолепная система, созданная Зорге, эта «машина для добывания секретных сведений», бесперебойно поставлявшая информацию исторического значения, потерпела неудачу в самый ответственный момент. В литературе часто можно было прочитать, что полученные Сталиным от Зорге сведения помогли остановить немецкое наступление. Это ошибка. Грустная и трагическая ошибка. Такая же, как и радиограмма, которую выдумал один из писателей: «Поздравляем. Вашу информацию считаем очень важной. Директор».

Если бы история Рихарда Зорге на этом закончилась, он бы повторил судьбу многих других секретных агентов, информацией которых руководство пренебрегло, скрывшихся во мраке истории, приговоренных к забвению. Так могло произойти, если бы Зорге сдался. Но разведчик уровня Зорге, даже потерпев серьезное поражение, не сдается. Германские войска вторглись на территорию Советского Союза. Они, казалось, неудержимо рвались вперед. Перед ними уже маячила заветная цель – Москва. Советский Генеральный штаб безуспешно пытался остановить вражеское наступление. Ничто не могло остановить вал танковых и пехотных дивизий вермахта. А в то же время на границе с Маньчжурией стояли прекрасно вооруженные и обученные русские дивизии. Великолепный резерв. Они стояли в готовности отразить новое нападение Японии. Это нападение было кошмарным сном Москвы – свой кошмарный сон есть у всех правителей, – его ожидали с минуты на минуту.