Текст книги "Ленин и Троцкий. Путь к власти"

Летом, когда Ленин находился на отдыхе в швейцарских Альпах, упомянутый триумвират провёл тайное совещание ЦК и принял так называемую «июльскую декларацию», которая выступала за примирение между большевиками и меньшевиками, но в действительности призывала встать на сторону меньшевиков. Декларация признавала «неоспоримую законность» нового состава редакции «Искры» и «столь же неоспоримую высоту ЦО во всём, что касается защиты и выяснения основных принципов международной социал-демократической программы и тактики»[245]245
  Цит. по: История Коммунистической партии Советского Союза: В 6 т. / под ред. П. Н. Поспелова. М.: Политиздат, 1965. Т. 1. С. 509.


[Закрыть].

Эти действия демонстрировали отход от Ленина, которого лишили прав заграничного представителя Центрального комитета партии. Был введён запрет на печать его произведений («печатание его произведений… происходит каждый раз с согласия коллегии ЦК»[246]246
  Цит. по: Шахов Н. [Малинин Н. И.] Борьба за съезд. Собрание документов. Женева: Кооп. тип, 1904. С. 90.


[Закрыть]) и на агитацию за созыв Третьего съезда. Кроме того, Носкову было поручено реорганизовать техническую работу партии за рубежом, что означало: Бонч-Бруевич, отвечавший за публикацию большевистских материалов за границей, и Лядов, ведавший партийной кассой, оставались не у дел. В ЦК были введены ещё три члена большевистского направления, ставшие затем меньшевиками. Когда Ленин наконец узнал о случившемся, он написал гневное письмо в ЦК, оспаривая законность действий последнего. Ещё одно письмо, разоблачающее действия ЦК, было направлено членам комитетов большевиков. Ленин даже заявил протест в редакцию «Искры», выступив против её намерения опубликовать незаконную, как он считал, декларацию. Редакторы газеты, однако, проигнорировали протест Ленина и опубликовали «июльскую декларацию» в № 72 «Искры» под заголовком «Заявление Центрального комитета». Ленину ничего не оставалось, как разорвать все отношения с примиренцами.

Положение было прескверное. Все завоевания Второго съезда лежали в руинах. Меньшевики захватывали руководящие органы один за другим. Мартовцы, казалось, побеждали по всем направлениям, а Ленин будто бы находился в изоляции. На самом деле победа меньшевиков была результатом манипуляций наверху. Внизу всё выглядело иначе. Всё большее число комитетов выступало за созыв нового съезда, который виделся единственным способом преодоления кризиса. Северный комитет, а также партийные комитеты в Петербурге, Москве, Екатеринославе, Риге, Воронеже и Нижнем Новгороде поддержали идею созыва Третьего съезда. Что более удивительно, к ним присоединился Кавказский союзный комитет, а также комитеты в Баку и Батуме. Социал-демократические группы в Париже, Генуе и Берлине тоже выступили против меньшевиков. Осенью 1904 года А. И. Любимов писал В. А. Носкову:

«По поводу декларации получилась такая каша, что трудно разобраться. Ясно одно: все комитеты, кроме Харьковского, Крымского, Горнозаводского и Донского, – комитеты большинства. <…> Полное доверие ЦК получил от очень незначительного числа комитетов»[247]247
  Любимов А. И. Письмо к В. А. Носкову от 4(17) сентября 1904 г. // Ленинский сборник XV. М.—Л.: Госиздат, 1930. C. 172.


[Закрыть].

Воодушевлённый такой реакцией внутри России, Ленин созвал в Швейцарии совещание 22-х большевиков, которое состоялось в августе 1904 года и приняло обращение Ленина «К партии», ставшее для большевиков программой борьбы за созыв Третьего партийного съезда. С присущей ему честностью Ленин описал серьёзный кризис, с которым столкнулась партия, добавив при этом:

«И всё же мы считаем эту болезнь партии болезнью роста. Основу кризиса мы видим в переходе от кружковой формы жизни социал-демократии к формам партийным; сущность её внутренней борьбы – в конфликте кружковщины и партийности. И потому, только покончивши с этой болезнью, наша партия может стать действительно партией»[248]248
  Ленин В. И. Чего мы добиваемся? (К партии) // Полн. собр. соч.: В 55 т. 5-е изд. М.: Политиздат, 1967. Т. 9. С. 14.


[Закрыть].

И только теперь Ленин указал на классовую природу сил, ответственных за раскол:

«Наконец, главными кадрами оппозиции послужили вообще все элементы нашей партии, которые являлись по преимуществу интеллигентскими. По сравнению с пролетариатом интеллигенция всегда более индивидуалистична уже в силу основных условий своей жизни и работы, не дающих ей непосредственно широкого объединения сил, непосредственного воспитания на организованном совместном труде. Поэтому интеллигентским элементам труднее приспособиться к дисциплине партийной жизни, и те из них, которые не в силах справиться с этой задачей, естественно поднимают знамя восстания против необходимых организационных ограничений и свою стихийную анархичность возводят в принцип борьбы, неправильно обозначая эту анархичность как стремление к “автономии”, как требование “терпимости” и т. п.

Заграничная часть партии, где кружки отличаются сравнительной долговечностью, где группируются теоретики различных оттенков, где решительно преобладает интеллигенция, – эта часть партии должна была оказаться наиболее склонной к точке зрения “меньшинства”. Поэтому там оно и оказалось вскоре действительным большинством. Напротив, Россия, где громче слышится голос организованных пролетариев, где и партийная интеллигенция в более живом и тесном общении с ними воспитывается в более пролетарском духе, где тяжесть непосредственной борьбы сильнее заставляет чувствовать необходимость организованного единства работы, – Россия решительно выступила против кружковщины, против анархических дезорганизующих тенденций»[249]249
  Там же. С. 14–15.


[Закрыть].

К осени перспективы большевиков стали более оптимистичными. Новые лидеры постепенно объединились с только что прибывшими из России коллегами, такими как Богданов, Луначарский и Ольминский. Месяц в Альпах не прошёл для Ленина даром: здоровье Владимира Ильича мало-помалу улучшилось. «Точно он умылся водой из горного ручья, – писала Крупская, – и смыл с себя всю паутину мелкой склоки»[250]250
  Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине: В 10 т. М.: Политиздат, 1989. Т. 2: Н. К. Крупская. С. 70.


[Закрыть]. Обнадёживающие вести поступали из России: обращение «К партии» было тайно распространено среди партийных комитетов. По словам Крупской, к середине сентября двенадцать из двадцати комитетов с полным правом голоса поддержали созыв нового съезда, и это число стремительно росло. С этого момента большевики превратились в России в серьёзную организованную силу. К концу года при поддержке тринадцати комитетов внутри страны был создан организационный центр большевиков. Между тем положение оставалось крайне нестабильным.

В отличие от своих оппонентов, большевики крайне нуждались в деньгах. Вопрос об издании газеты сначала даже не поднимался. Вместо этого было создано временное «Издательство социал-демократической партийной литературы В. Бонч-Бруевича и В. Ленина», которое с начала сентября стало публиковать отдельные сочинения Ленина и его соратников. Начало, по крайней мере, было положено. Но меньшевики начали путать все карты, когда дело дошло до публикаций. Мало того что они контролировали авторитетную «Искру», так ещё в их распоряжении находились солидные суммы денег, которые им жертвовали сочувствующие богачи. Меньшевики не стеснялись использовать деньги как оружие во фракционной борьбе. Крупская вспоминала с толикой горечи, как меньшевики оказывали давление на сочувствующих, убеждая тех ни в коем случае не помогать большинству:

«Ну уж и посылали же мы с Ильичом ко всем чертям этих “сочувствующих”, не входящих ни в какие организации и воображающих, что они своими явками и грошами могут повлиять на ход дела в нашей пролетарской партии!»[251]251
  Там же. С. 65.


[Закрыть]

Вопрос о финансовой помощи из-за рубежа был, несомненно, одном из факторов капитуляции большевиков-примиренцев во всех организациях, начиная с ЦК и заканчивая эмигрантским центром.

Несмотря на трудное финансовое положение, большевики всё-таки решили основать новую газету, которая получила название «Вперёд». 3 декабря на совещании в Женеве была выбрана редколлегия газеты, в которую вошли: В. И. Ленин, В. В. Воровский, М. С. Ольминский и А. В. Луначарский. Обязанности секретаря взяла на себя Н. К. Крупская. Как это обычно бывает, нехватку денег восполняли за счёт личных пожертвований. Финансы приходилось в буквальном смысле наскребать. Воровский передал газете свой только что полученный гонорар. Ольминский с болью в сердце расстался со своими золотыми часами. Так или иначе, совместными усилиями была собрана тысяча франков – сумма, которую хватало на издание немногим больше, чем одного полноценного номера газеты. Этот факт никого не смущал. Дебютный номер первой по-настоящему большевистской газеты вышел из печати 22 декабря 1904 года. Прошло чуть более двух недель, и эмигрантов из России поразила новость, которую разнесли по улицам Женевы газетные курьеры: «Революция в России! В России революция!»

Часть 2
«Генеральная репетиция». Ленин и Троцкий в 1905 году

9 января 1905 года

«Государь! Мы, рабочие города С.-Петербурга, наши жёны, дети и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся, как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают всё дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь! Настал предел терпению! Для нас пришёл тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук»[252]252
  Петиция рабочих Санкт-Петербурга для подачи царю Николаю II // Красная летопись. 1925. № 2. С. 30.


[Закрыть].

С этими словами, призывавшими царя-батюшку к милосердию, рабочий класс России совершил свой первый решительный выход на историческую арену. В руках у рабочего класса была петиция, а во главе шествия стоял священник. Одиннадцать месяцев спустя тот же рабочий класс выступил против самодержавия уже с оружием в руках и под руководством марксистской партии. В последующие месяцы Первая русская революция развернулась в грандиозном масштабе, захватив все группы пролетариата и другие угнетённые слои общества, пройдя все мыслимые фазы борьбы и применив все возможные методы противоборства: она повидала и экономические стачки, и петиции, и всеобщую политическую забастовку, и даже вооружённое восстание. Революция 1905 года уже проявила, пусть и в зародышевой форме, все основные процессы, которые повторятся двенадцать лет спустя на более высоком качественном уровне. Это была генеральная репетиция, без которой окончательная победа пролетариата в октябре 1917 года была бы невозможна. В ходе 1905 года все идеи, программы, партии и лидеры прошли проверку на прочность. Опыт первой революции был решающим для дальнейшего развития всех тенденций в российской социал-демократии.

Правда, однако, такова, что начало революции застало партию в плачевном состоянии. Накануне 1905 года РСДРП была серьёзно ослаблена распрями и арестами. Фракционная борьба парализовала революционную деятельность на многие месяцы. Активисты в России были сбиты с толку и дезориентированы. Потеряв контроль над партийным центром за рубежом, большевики вплоть до декабря 1904 года, когда вышла газета «Вперёд», оставались без печатного органа. Острая нехватка средств отразилась на том, что даже вперёдовцы влачили жалкое существование. Меньшевики же, располагая огромными ресурсами, почти не были представлены внутри страны, за исключением ряда областей, таких как юг России и Кавказ, но даже там они занимали непрочное положение. Учитывая характер подпольной работы, очень непросто оценить действительную силу большевиков в тот период. Партийная организация в Санкт-Петербурге формально не раскалывалась вплоть до декабря 1904 года, когда от неё отделились меньшевики. До того момента господствовали сторонники Ленина. Внутренняя борьба разрушила привычный порядок работы партии, сместив акценты на разрешение внутренних склок. Это отразилось, к примеру, на том, что за весь 1904 год в Санкт-Петербурге было выпущено всего одиннадцать большевистских листовок, в то время как в 1903 году их было выпущено пятьдесят пять, а в 1905 году – сто семнадцать[253]253
  Lane D. The Roots of Russian Communism: A Social and Historical Study of Russian Social-Democracy 1898–1907. Assen: Wiley-Blackwell, 1975. P. 71.


[Закрыть].

В общем, большевистская организация во второй половине 1904 года находилась в глубоком кризисе. Многие лица, занятые в организационной работе полный рабочий день, как уже было сказано, совсем не поняли раскола и были сильно потрясены отступничеством примиренческого Центрального комитета. Несмотря на поддержку и настойчивость Ленина, большевики не поспевали за меньшевиками, которые перешли в наступление, направляя в Россию большое количество агентов и средств. В Санкт-Петербурге меньшевики вскоре установили контроль над комитетом, где, казалось бы, доминировали большевики. Ошибки и безынициативность этого комитета вызвали растущее недовольство среди петербургских рабочих, которые постепенно переходили на сторону меньшевиков. Нарвский комитет принял резолюцию, выражавшую его нежелание продолжать работу под руководством Петербургского комитета. Комитет на Васильевском острове поставил на голосование вопрос о полном отсутствии доверия к большевикам. Нарвский и Невский районы, Васильевский остров и Петербургская сторона, где находилась основная часть рабочих, откололись и примкнули к меньшевикам. К декабрю 1904 года они создали отдельный комитет. Два конкурирующих комитета продолжали существовать в Санкт-Петербурге бок о бок вплоть до Четвёртого (Стокгольмского) съезда РСДРП в 1906 году.

Потеря ряда ключевых областей Санкт-Петербурга была сокрушительным ударом для Ленина. Она лишила большевиков основных точек влияния и позволила меньшевиками получить преимущество в событиях последующих месяцев. Вдобавок выяснилось, что все эти потери явились главным образом результатом просчётов местного большевистского руководства, о неумелой работе которого Ленин узнавал из потока писем, поступавших на его адрес. Владимир Ильич, должно быть, не находил себе места, читая полные отчаяния сообщения от Розалии Землячки, главного агента большевиков в Санкт-Петербурге.

«Меньшинства наехало в Россию видимо-невидимо, – писала она. – ЦК-у удалось восстановить против нас многое. Нет сил для борьбы и закрепления позиции. Отовсюду требуют людей. Необходимо немедленно поехать по комитетам. Ехать некому. Я забросила бюро и ушла в местную работу, здесь дела из рук вон плохи… Нужны люди. Повсюду просят. Работать не с кем»[254]254
  Переписка Ленина и Крупской с петербургской организацией // Пролетарская революция. 1925. № 3 (38). С. 21.


[Закрыть].

Жалобы продолжались:

«Мы рискуем потерять один город за другим благодаря отсутствию людей, – писала Землячка позже. – Получаю ежедневно кучу писем из разных мест, умоляют прислать людей-большевиков. Сейчас получила нелепое письмо из Екатеринослава, они пишут, что, если не вышлем сейчас людей и денег, мы потеряем Екатеринослав. А людей нет: один за другим уходят на отдых, а новых не прибывает. Меньшевики между тем повсюду укрепили свои позиции. Их ничего не стоит согнать с их мест, были бы только люди. Бюро из себя представляет фикцию, поскольку все мы заняты местными делами»[255]255
  Там же. С. 35.


[Закрыть].

Георгий Гапон и градоначальник Санкт-Петербурга Иван Фуллон на открытии Коломенской секции «Собрания русских фабрично-заводских рабочих». Ноябрь 1904 г.

Эти строки были написаны 7 января 1905 года, за два дня до Кровавого воскресенья. Постоянные жалобы на «нехватку людей» разоблачали укоренившееся в членах комитетов отсутствие веры в рабочих. Вместо того чтобы привносить новую кровь в комитеты, кооптируя лучших из числа рабочих и молодёжи, комитетчики шли простым путём, требуя направить к ним людей на полную занятость из-за рубежа. Каждая строка этих писем демонстрирует полную неспособность связать работу ведущего кружка с живыми силами рабочего движения. Литвинов в письме к Ленину так комментировал эту ситуацию:

«Беда в том, что она [Землячка] (очевидно, также Рядовой и Лядов) совершенно не сознают, в каком мы находимся критическом и плачевном положении. Периферия если не везде против нас, то почти нигде не за нас. Широкие массы партийных работников до сих пор продолжают считать нас кучкой дезорганизаторов, никакой силы за собой не имеющей, что после примирения отношение комитетов стало другое, что все наши усилия – лишь предсмертные судороги большинства. Никакими конференциями (тем более тайными), никакой агитацией не изменить этого широко распространённого взгляда. Повторяю: наше положение донельзя шатко и непрочно. Выйти из него мы можем лишь: 1) немедленным созывом съезда (не позже февраля), 2) немедленным выпуском газеты. Без скорейшего осуществления этих двух условий мы идём к верной гибели и идём гигантскими шагами. <…> Питер, вероятно, придётся потерять. Понаехало туда меньшевиков тьма. <…> Надо бы и нам мобилизовать силы для Питера, да неоткуда взять»[256]256
  Переписка Н. Ленина и Н. К. Крупской с М. М. Литвиновым // Пролетарская революция. 1925. № 2 (37). С. 78–79.


[Закрыть].

Большевики находились в смятении, но и положение меньшевиков было немногим лучше. Ни одну из фракций не поддерживали рабочие.

«Социал-демократическая организация в Санкт-Петербурге до января 1905 года по всем критериям была слаба, – пишет Дэвид Стюарт Лэйн. – В декабре 1903 года общая социал-демократическая организация имела приблизительно восемнадцать фабричных кружков, в каждом из которых состояло от семи до десяти человек, то есть общее число рабочих, имеющих членство в кружках, не превышало ста восьмидесяти человек. Если прибавить сюда ещё примерно такое же число студентов и представителей интеллигенции, общее число состоящих в кружках будет примерно триста шестьдесят человек. В течение зимы 1904 года членский состав и деятельность кружков пошли на спад, связи с заграницей ослабли, а где-то и полностью прекратились… Тот же самый корреспондент сообщает, что и меньшевики теряли поддержку: в одной из областей, где у них прежде было пятнадцать – двадцать кружков, к декабрю 1904 года осталось только четыре или пять»[257]257
  Lane D.Op. cit. P. 72.


[Закрыть].

В своих мемуарах один из лидеров меньшевиков Пётр Абрамович Гарви описывает положение, сложившееся в Киеве накануне 1905 года:

«…Какое-то малолюдство в организации, оторванность от рабочей массы и её повседневных интересов, скудость организационной жизни по сравнению с недавним прошлым – вот что поразило меня и в Киеве, наводя на невыгодные сравнения с прошлым, с кипучей жизнью одесской организации периода 1901–1902 гг. Был Киевский комитет, были районные комитеты, были при районах пропагандисты, ведшие пропагандистские кружки. Через кружки эти обычно распространялись листки. Вот и всё почти…

Забегая вперёд, скажу, что на всём протяжении 1905 года – и в Киеве, и в Ростове, и в Москве – я неизменно наталкивался на одно и то же явление. В партийных организациях преимущественно группировалась зелёная рабочая молодёжь, горячая, решительная, но слабо связанная с рабочей массой и невлиятельная в предприятиях. Старые рабочие с.-д. – подлинный авангард передовых рабочих, выработавшихся в период пропагандизма и так называемого экономизма, – эти старые рабочие стояли большей частью в стороне. И в Киеве, и в Ростове, и в Москве – до самой октябрьской забастовки мне приходилось, да и не только мне, прибегать к разным более или менее искусственным и нарочитым способам привлечения “стариков” к активной, партийной работе. Устраивали специальные собрания и вечеринки со “стариками”, толковали с ними, но они туго шли на партийную работу, недоверчиво относясь к нашим организациям и к нашим методам деятельности»[258]258
  Гарви П. А. Воспоминания социал-демократа. Нью-Йорк: Фонд по изданию лит. насл, П. А. Гарви, 1946. С. 440–441.


[Закрыть].

«Зубатовщина»

Упадок партии совпал с подъёмом рабочего движения, которое было вынуждено искать другие каналы для выражения. В 1900–1902 годах начальнику Московского охранного отделения (секретной полиции) Сергею Васильевичу Зубатову пришла в голову идея создания легальных рабочих организаций, которые, находясь под контролем полиции, имели бы возможность избирать комитеты и осуществлять деятельность при том условии, что эти организации будут носить сугубо экономический, а не политический характер. Зубатов не только основал легальные профсоюзы, опекаемые полицией (социал-демократы иронически окрестили эту тактику «полицейским социализмом»), но и принялся активно вербовать революционеров в свою агентурную сеть. Он навещал их в тюрьме, по-отечески переживая за их судьбы, приносил им чай с печеньем и даже снабжал их марксистской литературой. После этого он назначал им встречу за пределами тюрьмы, в своём домашнем рабочем кабинете, где пытался убедить их в том, что лучшим способом защитить интересы трудящихся было бы участие в его «движении». Сочетая суровость с такими методами, Зубатов смог поймать в ловушку наиболее слабых и наивных революционеров и, освободив из-под стражи, сделать их своими осведомителями. Однажды попав в сети к Зубатову, человек уже не мог вырваться из них. Революционеры, в свою очередь, относились к провокаторам крайне непочтительно.

Зубатов был гораздо умнее прочих начальников царской полиции, а его методы на какое-то время показали себя вполне успешными. Даже слишком успешными! В обстановке общего волнения рабочих и в отсутствие подлинных легальных рабочих организаций возникла широкая сеть полицейских профсоюзов. Для того чтобы быть у рабочих на хорошем счету, чрезмерно ретивые полицейские офицеры даже организовали забастовки. В этих союзах находились тысячи рабочих; это значительно превышало число активистов в социал-демократических комитетах. С привычной изобретательностью рабочие взяли у полиции своеобразный реванш, сполна пользуясь возможностью развивать и предъявлять свои требования прямо на рабочих местах. Профсоюзы Зубатова действительно давали рабочим возможность выражать своё недовольство. Вскоре среди социал-демократов встал вопрос об отношении к этим реакционным полицейским профсоюзам. Много лет спустя, когда рабочие в России уже взяли власть в свои руки, Ленин в работе «Детская болезнь “левизны” в коммунизме» блестяще описал ту революционную тактику, которую при зубатовщине использовали социал-демократы:

«При царизме до 1905 года у нас не было никаких “легальных возможностей”, но когда Зубатов, охранник, устраивал черносотенные[259]259
  Черносотенцы – реакционная актисемитская организация, которая была вспомогательным рычагом царизма в борьбе с революционным движением.


[Закрыть] рабочие собрания и рабочие общества для ловли революционеров и для борьбы с ними, мы посылали на эти собрания и в эти общества членов нашей партии (я лично помню из числа их тов. Бабушкина, выдающегося питерского рабочего, расстрелянного царскими генералами в 1906 году), которые устанавливали связь с массой, изловчались вести свою агитацию и вырывали рабочих из-под влияния зубатовцев»[260]260
  Ленин В. И. Детская болезнь «левизны» в коммунизме // Полн. собр. соч.: В 55 т. 5-е изд. М.: Политиздат, 1981. Т. 41. С. 38.


[Закрыть].

Ленин не ограничился указанием на конкретные условия царской России, а установил общее правило, которое выражает подход марксистов к массовым пролетарским организациям. Для того чтобы построить подлинно революционную партию, недостаточно заявлять об этом на каждом углу. Необходимо найти дорогу к массам, несмотря ни на какие препятствия. Надо идти туда, где есть масса:

«Не работать внутри реакционных профсоюзов, это значит оставить недостаточно развитые или отсталые рабочие массы под влиянием реакционных вождей, агентов буржуазии, рабочих аристократов или “обуржуазившихся рабочих”…

Как раз нелепая “теория” неучастия коммунистов в реакционных профсоюзах показывает наиболее наглядно, как легкомысленно эти “левые” коммунисты относятся к вопросу о влиянии на “массы”, как злоупотребляют они своими выкриками насчёт “массы”. Чтобы уметь помочь “массе” и завоевать симпатии, сочувствие, поддержку “массы”, надо не бояться трудностей, не бояться придирок, подножек, оскорблений, преследований со стороны “вождей” (которые, будучи оппортунистами и социал-шовинистами, в большинстве случаев прямо или косвенно связаны с буржуазией и с полицией) и обязательно работать там, где есть масса. Надо уметь приносить всякие жертвы, преодолевать величайшие препятствия, чтобы систематически, упорно, настойчиво, терпеливо пропагандировать и агитировать как раз в тех учреждениях, обществах, союзах, хотя бы самых что ни на есть реакционных, где только есть пролетарская или полупролетарская масса»[261]261
  Там же. С. 36–37.


[Закрыть].

Абсолютная непримиримость, принципиальность в решении теоретических вопросов и поразительная гибкость во всём, что касалось тактических и организационных дел, всегда отличали подход Владимира Ильича. Власти попытались возвести непроницаемую стену между марксистами и массами. Но социал-демократически настроенные рабочие, проявив терпение и гибкую тактику, смогли разрушить все барьеры. Они проникли в полицейские профсоюзы и заронили в них семена марксизма. Находясь под непреодолимым давлением, зубатовские профсоюзы частично превратились в органы борьбы. Стачечная волна 1903 года не прошла бесследно для Зубатова: он был бесцеремонно отправлен в отставку. Но даже после этого его движение продолжало играть определённую роль. Одной из типичных рабочих организаций, созданных по зубатовскому лекалу, было «Собрание русских фабрично-заводских рабочих г. С.-Петербурга», основанное попом Григорием Гапоном с разрешения полиции.

Многие социал-демократы не осознали необходимость участия в организации Гапона, чтобы найти дорогу к массам. Их оттолкнула реакционность этой организации. Не первый и не последний раз революционеры не поняли тот путь, которым фактически шло рабочее движение. Исходя из правильного, но весьма абстрактного представления о том, что рабочие нуждаются в революционной партии, они упустили из виду ту действительную организацию рабочих, которая родилась в конкретных обстоятельствах и которая не имела ничего общего с расхожими представлениями революционеров о том, на что должна быть похожа рабочая организация. Разве зубатовские профсоюзы не созданы полицией, чтобы контролировать рабочий класс? Неужели марксисты достойны участия в таких сомнительных предприятиях? Как бы то ни было, попытки небольших социал-демократических кружков завоевать расположение масс путём пропаганды и агитации ни к чему не привели. Организованные рабочие были в большинстве своём квалифицированными и опытными пролетариями и являлись в основном членами профсоюза Георгия Гапона. Они лишь искоса смотрели на безусую молодёжь, которая пыталась их чему-либо научить. Пропаганда была им как с гуся вода. Меньшевик С. И. Сомов (И. С. Пескин) так описывал положение своей петербургской организации в начале 1905 года:

«Картина получилась крайне печальная. Правильно функционировавшие организации оказались лишь в Нарвском районе, на Петербургской стороне и отчасти на Васильевском острове. Да и в них организованность следует понимать с значительными оговорками. В Нарвском районе, например, с его 30.000 рабочих вся социал-демократическая организация состояла из 6–7 кружков рабочих Путиловского и вагоностроительного заводов, из которых в каждом было 5–6 рабочих, причём работа велась по стародавним приёмам с продолжительными занятиями по политической экономии и по первобытной культуре.

Правда, была также и районная организация из представителей кружков, но содержание её работы довольно трудно определить. Заводская жизнь не находила в кружках никакого отклика; глухое брожение, которое началось тогда в петербургском пролетариате и нашло себе выражение в мощно развивавшемся гапоновском движении, в котором столь ярко проявилось стремление рабочих масс к широкой организации и к классовому объединению, игнорировалось, как зубатовщина. Да и рабочие – члены наших кружков – были по большей части люди крайне молодые, только что вышедшие ученики, не пользовавшиеся никаким влиянием в своей заводской среде»[262]262
  Сомов С. И. Из истории социал-демократического движения в Петербурге в 1905 году // Былое. 1907. № 4. С. 25.


[Закрыть].

Активисты, состоящие в кружках, были, как правило, более квалифицированными и грамотными рабочими на фоне других, они с успехом участвовали не только в политической работе, но и были примером для гордости на своём рабочем месте. По-другому повлиять на своих товарищей было невозможно.

«В те годы, – писал путиловец Александр Михайлович Буйко, – в рабочей среде считали, что если рабочий не освоил как следует своей профессии, не сделался хорошим мастером, то он не “настоящий” человек. Повелась эта точка зрения от времён кустарщины. Старая мастеровщина считала неквалифицированного рабочего человеком случайным в своей среде… Если с пожилым квалифицированным слесарем или токарем заводил разговор молодой рабочий, не научившийся мастерству, то он рисковал получить сердитую отповедь:

– Научись раньше молоток в руках держать, зубило, резец заправлять, а потом уже будешь рассуждать как человек, который может учить других»[263]263
  Буйко А. М. Путь рабочего: записки старого большевика. М.: Старый большевик, 1934. С. 13.


[Закрыть].

Поп Гапон

Организация Георгия Гапона, основанная в апреле 1904 года, в действительности была обществом взаимопомощи, которое создавало системы страхования, открывало библиотеки и организовывало такие общественные мероприятия, как, например, музыкальные вечера, куда рабочие приходили вместе со своими семьями. Эта организация была своего рода отдушиной для рабочих. Здесь они могли высказать все свои обиды, но при одном условии: все упоминания о политике были строжайше запрещены. Общество Гапона создавалось, помимо прочего, «для возбуждения и укрепления в среде членов-рабочих русского национального самосознания» и «для проявления… самодеятельности, способствующей законному улучшению условий труда и жизни рабочих»[264]264
  Айнзафт С. С. Зубатовщина и гапоновщина. 4-е изд. М.: Изд-во ВЦСПС, 1925. С. 124.


[Закрыть]. Лидеры «Собрания» Гапона сделали всё возможное, чтобы оградить себя от революционеров. Неудивительно поэтому, что революционно настроенные рабочие и интеллигенты смотрели на новую организацию крайне подозрительно и враждебно.

Все попытки полиции, а также её агентов в организации Гапона надеть на рабочих смирительную рубашку, ограничив их в правах, были обречены на провал. Растущая волна недовольства, затронувшая все слои общества в ходе Русско-японской войны, начала достигать даже самых отсталых представителей рабочего класса. Прежде оппозицию царизму составляли главным образом представители либеральной интеллигенции и студенты. Многочисленные батальоны рабочего класса, казалось, стояли в стороне от этой борьбы. Но, несмотря на видимое спокойствие, заводы и рабочие кварталы кипели от негодования. Недоставало только координационного центра, который позволил бы этому скрытому процессу обрести дар речи и сознательное, организованное выражение. После убийства Плеве, ненавистного всем министра внутренних дел, в июле 1904 года царский режим, безнадёжно опороченный военными поражениями и ощущавший потерю почвы под ногами, попытался предотвратить революцию снизу за счёт уступок, исходящих сверху. Относительное смягчение режима осенью 1904 года дало возможность рабочим дышать чуть более полной грудью. С сентября 1904 года на петербургских фабриках и заводах началась серия митингов, организованных «Собранием» Гапона, который приобретал всё большую популярность среди рабочих. Новые слои рабочих, не имевшие опыта борьбы, становились всё более организованными. К концу 1904 года в организации Гапона состояло до восьми тысяч членов-рабочих, были открыты отделы «Собрания» в одиннадцати районах города. Ни одна социал-демократическая организация не могла похвастаться таким количеством рабочих, вставших под её знамёна (обычно в них состояло от пятисот до шестисот человек).

Рабочие, вступавшие в организацию Гапона, разительно отличались от социал-демократически настроенных рабочих тем, что они представляли собой совсем зелёные, политически безграмотные массы, которые несли с собой все предрассудки, накопленные тысячелетней жизнью в отсталой крестьянской среде. Хотя в обществе существует несправедливость, рассуждал русский крестьянин, виной тому были поступки царских лакеев, но никак не самого царя, который всегда представал в сознании крестьянства как защитник интересов народа. Далеко не случайно, что во главе «Собрания русских фабрично-заводских рабочих г. Санкт-Петербурга» встал священник. Марксисты не оказывали никакого действительного влияния внутри организации Гапона, хотя в её числе были рабочие, которые в прежнее десятилетие «варились» в социал-демократических организациях, затем отошли от дел, а теперь снова проявили себя в иной обстановке. В этой связи важно отметить следующее. Часто утверждают, что революция 1905 года представляла собой «стихийное движение». Разумеется, элемент спонтанности в революции никто не отменял. Но в то же время верно, что события, предшествующие 9 января, были, по сути, заранее спланированы ведущей группой в организации Гапона, которая выступала от имени рабочих, многие из которых ещё помнили марксистскую пропаганду в стачках 1890-х годов.